Бывают минуты, когда мы предлагаем самые нелепые объяснения и выдвигаем самые абсурдные требования, лишь бы скрыть свои истинные чувства. Сегодня я понимаю, что в других обстоятельствах поддалась бы ухаживаниям Бруно, пусть и не без сопротивления. Конечно, он мне не нравился, но ведь и к Антонио меня не особенно тянуло. К мужчине привязываешься постепенно, вне зависимости от того, насколько близко он совпадает с тем идеальным образом, который складывается у тебя в разные периоды жизни. В тот конкретный период моей жизни вежливый и щедрый Бруно Соккаво вполне мог вызвать у меня теплые чувства. Но причины, по которым я отвергла его ухаживания, не имели ничего общего с тем, нравился он мне или нет. На самом деле я хотела удержать Лилу, помешать ей делать то, что она делала. Я хотела, чтобы она трезво оценила положение, в которое попала, утянув за собой и меня. Я хотела услышать от нее: «Да, ты права, я совершаю ошибку. Больше я не буду уходить с Нино в темноту и оставлять тебя наедине с Бруно. Я буду вести себя, как подобает замужней женщине».

Разумеется, ничего подобного я от нее не услышала. «Ладно, я поговорю с Нино, — бросила она. — Бруно больше не будет к тебе приставать». Поэтому мы продолжали каждый день видеться с мальчиками; мы встречались в девять утра и расставались около полуночи. Но уже во вторник вечером, после того как Лила позвонила Стефано, Нино вдруг сказал: «Вы ведь ни разу не были дома у Бруно. Не хотите зайти?»

Я сразу отказалась, сославшись на то, что у меня болит желудок и мне надо домой. Нино и Лила неуверенно переглянулись. Бруно молчал. Я почувствовала на себе их недовольные взгляды и неуверенно добавила: «Как-нибудь в другой раз».

Лила ничего не сказала, но, едва мы остались одни, воскликнула: «Ты не имеешь права портить мне жизнь, Лену!» На что я ответила: «Если Стефано узнает, что мы ходили к ним домой, достанется не только тебе, но и мне». Но этим я не ограничилась. Дома, воспользовавшись плохим настроением Нунции, я незаметно натравила ее на дочь, и она начала ругать Лилу за то, что та слишком много времени проводит на пляже и слишком поздно возвращается домой. Сделав вид, что хочу их помирить, я предложила: «Синьора Нунция, давайте завтра вечером мы вместе пойдем в кафе есть мороженое. Вы сами увидите, что мы не делаем ничего плохого». Лила впала в бешенство. Она заорала, что весь год как проклятая вкалывала в колбасной лавке и заслужила право на капельку свободы. Тут сорвалась и Нунция. «Что ты несешь? — закричала она на дочь. — Какая еще свобода? Ты замужем! Все твое право — это слушаться мужа! Пусть Лену мечтает о свободе, а ты и думать не смей!» Лила ушла к себе в комнату и хлопнула дверью.

Но на следующий день Лила все равно добилась своего: Нунция осталась дома, а мы отправились звонить Стефано. «Чтоб были дома не позднее одиннадцати», — хмуро сказала Нунция, обращаясь ко мне, на что я кивнула: «Хорошо». Она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом. Нунция встревожилась не на шутку: ей полагалось приглядывать за нами, но она не справилась со своей ролью; она боялась, что мы наделаем глупостей, но, вспоминая собственную безрадостную молодость, не хотела лишать нас невинных развлечений. «В одиннадцать будем», — подтвердила я, чтобы ее успокоить.

Разговор со Стефано продлился не дольше минуты. Лила вышла из кабинки, и Нино спросил меня:

— Как ты себя чувствуешь, Лену? Тебе получше? Зайдете посмотреть дом?

— Пойдемте, — поддакнул Бруно. — Выпьем что-нибудь, и мы проводим вас домой.

Лила согласно кивнула, я промолчала. Снаружи дом выглядел старым и обшарпанным, но внутри все сияло новизной: белый, прекрасно освещенный погреб, битком набитый винами и колбасами, мраморная лестница с коваными перилами, массивные двери и окна с позолоченными ручками. Здесь было много комнат; я обратила внимание на желтые диваны и телевизор. Кухонные шкафы были цвета морской волны; в спальнях стояли гардеробы, похожие на готические церкви. Я впервые осознала, что Бруно действительно богат, намного богаче Стефано. И подумала, что, узнай моя мать, что за мной ухаживает сын владельца колбасной фабрики Соккаво, что я была у него в гостях и вместо того, чтобы возблагодарить Господа за выпавшую мне удачу и постараться заарканить Бруно, я дважды его отшила, она бы меня отлупила. С другой стороны, именно мысль о матери с ее хромой ногой только укрепила меня в мысли, что Бруно мне не пара. Этот дом меня обескуражил. Зачем я сюда пришла, что здесь забыла? Лила вела себя раскованно и без конца смеялась, а меня мутило, как при высокой температуре. На все предложения я отвечала «да», лишь бы не объяснять, почему я ничего не хочу. Хочешь пить? Поставить эту пластинку? Включить телевизор? Будешь мороженое? Вскоре обнаружилось, что Нино и Лила куда-то исчезли, и я испугалась. Куда они ушли? Неужели в спальню Нино? Неужели Лила готова перейти и эту черту? Неужели?.. Нет, я гнала от себя эту мысль. Я встала с дивана.

— Уже поздно. Нам пора.

Бруно огорчился, но не утратил любезности. «Останься еще ненадолго», — пробормотал он и добавил, что завтра утром уезжает на семейное торжество и вернется только в понедельник. Еще он сказал, что эти дни в разлуке со мной будут для него мукой. Он осторожно взял меня за руку и признался, что любит меня. Я осторожно отняла у него свою руку, и больше он не пытался до меня дотронуться, зато долго распространялся на тему своих чувств ко мне, это он-то, обычно молчаливый. Мне было неудобно его перебивать, но я наконец решилась и сказала: «Мне правда пора», а потом крикнула погромче: «Лила, мы уходим, уже четверть одиннадцатого».

Через несколько минут парочка вернулась в гостиную. Нино и Бруно проводили нас до такси. Бруно прощался с нами так, словно едет не в Неаполь на выходные, а в Америку до конца своей жизни. По дороге Лила наклонилась ко мне и торжественно, словно сообщала важную новость, сказала:

— Нино тобой восхищается.

— А я им — нет, — хрипло ответила я. И прошептала: — А что, если ты забеременеешь?

— Не бойся. Мы только целуемся и обнимаемся, — шепнула она в ответ.

— Да?

— В любом случае я ничем не рискую.

— Но ведь однажды ты забеременела.

— Говорю тебе, все под контролем. Он умеет делать все как надо.

— Кто это — он?

— Нино. У него есть презервативы.

— А это еще что?

— Не знаю, он так сказал.

— Не знаешь, но готова ему поверить?

— Это штука, которую надевают сверху.

— Сверху чего?

Мне хотелось, чтобы она назвала вещи своими именами, чтобы до нее дошел смысл ее собственных слов. Сначала она убеждает меня, что они только целуются, а потом признается, что Нино знает, что делать, чтобы она не забеременела. Я была в ярости и пыталась ее устыдить. Но Лила прямо-таки светилась счастьем от того, что произошло и еще должно было произойти. Дома она ласково поговорила с матерью, отметила, что мы вернулись даже раньше назначенного часа, и сказала, что пойдет спать. Свою дверь она оставила приоткрытой и, увидев, что я тоже ложусь, окликнула меня: «Зайди на минутку, только дверь закрой».

Я с недовольным видом присела к ней на кровать, всячески демонстрируя, что мне надоели ее выходки.

— Зачем ты меня позвала?

— Я хочу уйти к Нино на всю ночь, — прошептала она.

Я обмерла.

— А как же Нунция?

— Погоди, Лену, не злись. Осталось несколько дней. В субботу приедет Стефано, пробудет с нами десять дней, а потом мы вернемся в Неаполь, и все будет кончено!

— Что — все?

— Все это. Эти дни и эти вечера.

Мы долго говорили, и Лила рассуждала весьма здраво. Она говорила, что с ней, возможно, такого больше никогда не случится. Что она любит Нино и желает его. Так она и сказала: «люблю», хотя это слово мы встречали только в книжках и в кино, в нашем квартале никто так не выражался, даже я если и позволяла себе его употребить, то только мысленно; у нас было принято говорить: «Ты мне нравишься». Но Лила не боялась сказать, что любит Нино, несмотря на то что эта любовь была обречена и ее следовало подавить в зародыше. Впрочем, именно этим она и собиралась заняться, начиная с вечера субботы. Она не сомневалась, что справится, и призывала меня ей поверить. Поэтому она и хотела посвятить немногое оставшееся время встречам с Нино.

— Я хочу провести с ним в постели всю ночь и весь день, — сказала она. — Хочу заснуть в его объятиях, хочу целовать и ласкать его сколько вздумается, даже спящего. А потом поставлю на нем крест.

— Это невозможно.

— Ты должна мне помочь.

— Как?

— Соври моей матери, что Нелла на два дня пригласила нас в Барано и мы переночуем у нее.

Повисла короткая пауза. Значит, она уже составила план. Не исключено, что они разработали его вместе с Нино и даже придумали предлог, чтобы удалить из дома Бруно. Интересно, они давно это задумали? Больше никаких пламенных речей про неокапитализм и неоколониализм, Африку и Латинскую Америку, Беккета и Бертрана Рассела. Кому нужна эта ерунда? Теперь их блестящие умы сосредоточились на том, как с моей помощью обмануть мать и мужа Лилы.

— Ты с ума сошла! — зло выкрикнула я. — Даже если твоя мать в это поверит, то Стефано — никогда!

— Твое дело — уговорить ее отпустить нас в Барано. А уж я сумею ее убедить ничего не рассказывать Стефано.

— Нет.

— Ты что, мне больше не друг?

— Нет.

— И Нино тебе не друг?

— Нет.

Но Лила отлично знала, чем на меня надавить. Конечно, я не устояла. С одной стороны, я умоляла ее остановиться, с другой — мне было невыносимо думать, что она вычеркнет меня из своей жизни. Чем таким уж особенным эта затея отличалась от ее прежних авантюр, всегда на грани риска? Мы с ней, плечо к плечу, всегда бросали вызов остальному миру. Следующий день мы решили посвятить обработке Нунции с тем, чтобы назавтра рано утром вместе выехать из дома, а в Форио разделиться: Лила присоединится к Нино в доме Бруно, а я найму лодку и отправлюсь к Нелле на Маронти. Она проведет с Нино весь день и всю ночь, а я переночую у Неллы, на следующий день к обеду вернусь в Форио, мы все вместе встретим Бруно, а потом мы с Лилой пойдем домой. Превосходный план. Чем большей конкретикой он наполнялся, чем больше включал в себя хитроумных уловок, тем ловчее она вовлекала в его осуществление меня. Она обнимала меня и горячо убеждала, что нас ждет новое захватывающее приключение. Нас! Мы в очередной раз возьмем от жизни свое! Или я хочу лишить ее последней радости и заставить Нино страдать, чтобы они оба помешались на почве неутоленной страсти? В какой-то момент, слушая ее резоны, я подумала о том, что мое участие в этом предприятии станет не только важной вехой в истории нашей с ней дружбы, но и проявлением моей любви — да, да, любви! — к Нино. Поэтому я сказала:

— Хорошо. Я тебе помогу.