День тянулся медленно. Мы с Лилой грелись на солнышке, дожидаясь, когда появятся Нино и Бруно и принесут попить чего-нибудь холодненького. Но тут Пинучча ни с того ни с сего впала в какое-то странное нервозное состояние. То она говорила, что сегодня ребята точно не придут, то негодовала, с какой стати мы сидим и ждем их. Когда они наконец пришли с бутылками прохладительных напитков, она вдруг заявила, что плохо себя чувствует, чтобы уже через несколько минут, не меняя тона, милостиво согласиться пойти за кокосами.

А вот Лила сделала нечто, что мне совсем не понравилось. За всю неделю она ни слова не сказала о книге, которую я ей дала, так что я вообще о ней забыла. Но не успели Пинучча и Бруно скрыться из виду, как она, не дав Нино открыть рта, спросила:

— Ты когда-нибудь был в театре?

— Был, а что?

— Тебе понравилось?

— Ну да.

— А я не была ни разу, но по телевизору видела.

— Это совсем не то.

— Знаю, но это лучше, чем ничего.

Она достала из сумки сборник пьес Беккета и протянула Нино:

— Ты это читал?

Нино посмотрел на обложку и с явным неудовольствием выдавил:

— Нет.

— О, значит, есть хоть что-то, чего ты не читал.

— Ну да.

— Обязательно прочти.

Лила начала рассказывать о книге. К моему удивлению, говорила она очень взвешенно, тщательно подбирая слова и давая нам возможность вообразить себе персонажей пьес, которые в ее прочувствованном описании представали перед нами совершенно живыми. Она сказала, что нам нечего бояться ядерной войны, потому что в книге говорится о мире, существующем уже после такой войны. Она долго распространялась о некой женщине по имени Винни, которая без конца восклицала: «Еще один счастливый день!», и Лила, с пафосом повторяя эти слова — «Еще один счастливый день!», — так волновалась, что у нее начинал дрожать голос, и слушать это было невыносимо, потому что, как объяснила Лила, в жизни Винни, в ее поступках и мыслях не было ничего счастливого — ни в этот день, ни в предшествующие дни. Но еще более сильное впечатление на нее произвел персонаж по имени Дэн Руни. Дэн Руни был слепым, но это его нисколько не огорчало, потому что он считал, что жизнь человека, лишенного зрения, более полна, чем жизнь зрячего; мало того, постепенно он пришел к мысли, что, если бы он еще оглох и онемел, его жизнь стала бы еще лучше, потому что в ней не осталось бы ничего, кроме самой жизни.

— И что тебе в этом понравилось? — спросил Нино.

— Ну, я не уверена, что мне понравилось…

— Но показалось любопытным?

— Скорее заставило задуматься. Что он имел в виду, когда говорил, что в жизни еще больше жизни, если ты ничего не видишь, не слышишь и не говоришь?

— Может, это просто прием?

— Нет, не прием. Эта мысль порождает тысячу других мыслей, какой же это прием?

Нино не ответил. Он молча изучал обложку книги, как будто пытался извлечь из нее скрытый смысл.

— Ты ее дочитала?

— Да.

— Можешь мне дать?

Этот его вопрос расстроил меня чуть ли не до слез. Я помнила утверждения Нино, что он почти не читает художественную литературу. Потому-то я предложила Лиле Беккета — чтобы у нее не возникало искушения обсуждать прочитанное с Нино. Но она все же вовлекла его в этот разговор, а он не только внимательно ее выслушал, но и попросил дать ему книгу.

— Это книга профессора Галиани, она дала ее мне, — не выдержала я.

— Ты ее уже прочитала? — спросил Нино.

Пришлось сознаться, что нет, но я тут же добавила:

— Как раз хотела сегодня вечером начать.

— Тогда, может, дашь, когда сама прочитаешь?

— Пожалуйста, возьми сейчас, — предложила я. — Раз тебе интересно.

Нино поблагодарил меня, стряхнул с обложки присохшего комара и сказал, обращаясь к Лиле:

— Сегодня вечером прочту, а завтра обсудим.

— Завтра вряд ли. Завтра мы не увидимся.

— Почему?

— Мой муж приезжает.

— Ах вот как.

Он огорчился — или мне так показалось? Я все ждала, что он спросит меня, когда мы с ним увидимся. Но вместо этого он вдруг сказал: «Вообще-то завтра я тоже не могу. Приезжают родители Бруно, так что мне придется ночевать в Барано. Вернусь в понедельник».

В Барано? До понедельника? Я надеялась, что он позовет меня на пляж Маронти, но он целиком ушел в какие-то свои мысли. Может быть, думал о Дэне Руни, которому было мало, что он слепой, и хотелось стать еще глухонемым? Он ни о чем меня не попросил.