В тот вечер мы впервые по-настоящему поссорились; он стал началом долгого и мучительного периода, на протяжении которого мы совсем не виделись.

Мне стоило немалых усилий прийти в себя. Поводов для взаимного недовольства у нас хватало и раньше: Лила явно была несчастна в браке, но в то же время ее желание быть во всем первой, отодвинув меня на вторые роли, никуда не девалось. Но еще никогда, никогда она не позволяла себе настолько откровенно меня унизить. В лавку к ней я больше не заходила. Да, она купила мне учебники, а я выполнила условия нашего пари, окончив год на все восьмерки и даже две девятки, но ей об этом даже не сказала. Сразу после экзаменов я нашла работу в книжном магазине на виа Меццоканноне и почти не появлялась в нашем квартале. Память об издевательском тоне, каким Лила говорила в тот вечер, не только не стерлась, но стала еще живей, а вместе с ней еще острей стала моя обида на Лилу. Я не могла простить ей того, что она тогда наговорила. Но я ни разу не задумалась — хотя в других обстоятельствах наверняка сообразила бы — о том, что ее потребность унизить меня объяснялась желанием сгладить собственное унижение.

Вскоре я получила подтверждение того, что и в самом деле произвела на вечеринке самое лучшее впечатление, и это еще больше отдалило нас друг от друга. Как-то раз во время обеденного перерыва я прогуливалась по виа Меццоканноне, как вдруг кто-то окликнул меня по имени. Это был Армандо, он шел на экзамен. Я узнала, что он учится в медицинском и что экзамен очень трудный, но, прежде чем исчезнуть в направлении площади Сан-Доменико-Маджоре, он успел отпустить мне пару комплиментов и завел разговор о политике. Вечером он заглянул ко мне в магазин, счастливый — экзамен сдал на отлично. Он попросил у меня телефон; я сказала, что у меня нет телефона. Он пригласил меня прогуляться в воскресенье; я сказала, что по воскресеньям помогаю матери по дому. Он заговорил о Латинской Америке, куда намеревался отправиться, как только получит диплом: лечить обездоленных и агитировать их с оружием в руках восстать против своих угнетателей. Он так углубился в эту тему, что мне пришлось его выставить, пока владелец магазина не надавал мне по шапке. Короче говоря, я видела, что нравлюсь Армандо, и это меня грело; я вела себя с ним любезно, но не собиралась отвечать на его авансы. Ядовитые слова Лилы сделали свое дело. Я чувствовала, что не так одета и не так причесана, что говорю не тем голосом и скрываю свое невежество. Занятия в школе кончились, газет от профессора Галиани я больше не получала и постепенно от них отвыкла — не покупать же на свои деньги, которых и так вечно не хватало. Поэтому Неаполь, Италия и весь остальной мир довольно скоро заволокло в моем представлении густым туманом, в котором я перестала ориентироваться. Слушая Армандо, я согласно ему кивала, но почти не понимала, о чем он.

На следующий день после встречи с Армандо меня ждал новый сюрприз. Я мыла в книжном полы, когда ко мне зашли Нино и Надя. Где я работаю, они узнали от Армандо и специально заглянули поздороваться. Они пригласили меня в кино на воскресенье, но я ответила им то же, что Армандо: я работаю шесть дней в неделю и в воскресенье должна помогать родителям по дому.

— Что, даже ненадолго не можешь выйти?

— Ненадолго могу.

— Тогда мы за тобой зайдем.

Тут меня позвал недовольный хозяин. Это был мужчина лет шестидесяти с землистым лицом и довольно склочным характером. Нино с Надей быстро ретировались.

Поздним утром воскресенья я услышала, как кто-то зовет меня со двора, и по голосу узнала Нино. Я выглянула в окно и обнаружила, что он один. Я наскоро привела себя в относительно презентабельный вид и, не сказав матери ни слова, счастливая и взволнованная, выбежала во двор. К нему я подошла запыхавшись. «Я всего на десять минут», — сказала я, и мы не стали выходить на шоссе, а решили просто обойти вокруг дома. Почему он пришел один, без Нади? Почему, если она не смогла к нему присоединиться, все-таки пришел? Он ответил на мои вопросы, не дожидаясь, пока я их задам. К Надиному отцу приехали родственники, и ей пришлось остаться дома. А ему захотелось взглянуть на свой старый квартал, а заодно принести мне кое-что почитать, а именно последний выпуск «Крошке меридионали». Он протянул мне журнал, я сказала спасибо, но он обрушился на его содержание с такой резкой критикой, что я удивилась и спросила, зачем же он мне его предлагает. «Там все слишком прямолинейно, — сказал он и, фыркнув, добавил: — В духе профессора Галиани и Армандо». Но тут же, словно опомнившись, произнес серьезным, чуть ли не стариковским, голосом, что многим обязан Галиани; не будь ее, годы учебы в лицее обернулись бы пустой тратой времени, но тому, кто хочет сохранить самостоятельность, лучше держаться от нее подальше. «Ее главный недостаток, — напористо сказал он, — заключается в том, что она не признает мнений, отличных от ее собственного. Так что бери от нее все, что она может тебе дать, но иди своей дорогой». Затем он вернулся к журналу, для которого профессор Галиани тоже иногда писала статьи, и вдруг как бы невзначай вспомнил про Лилу: «Если сможешь, передай и ей журнал, пусть тоже почитает». Я не стала уточнять, что она давно ничего не читает, что теперь она уже не та, что была, она теперь синьора Карраччи, и если в ней что и сохранилось с былых времен, так это несносный характер. Я предпочла перевести разговор на другую тему и спросила, как поживает Надя. Нино ответил, что она собирается с родителями в Норвегию на автомобиле, а остаток лета проведет в Анакапри, где у ее отца семейный дом.

— Ты к ней поедешь?

— Может, раз-другой и съезжу. Мне учиться надо.

— Как твоя мама?

— Спасибо, хорошо. Едет в Барано. Наконец помирилась с хозяйкой.

— Ты тоже с родителями едешь?

— С отцом? Ни за что на свете. Я поеду на Искью, но сам по себе.

— И куда именно?

— В Форио, к другу. Родители оставляют ему целый дом, будем заниматься… А ты?

— Я до сентября работаю в книжном.

— И на августовские праздники тоже?

— На праздники нет.

— Тогда давай к нам, в Форио, — улыбнулся он. — Дом большой, места всем хватит. Может, и Надя на два-три дня приедет.

Я тоже изобразила улыбку. На Искью? В Форио? В огромный дом, где не будет взрослых? Помнит ли он Маронти? Помнит ли наш поцелуй? Я сказала, что мне пора.

— Я еще зайду, — пообещал он. — Расскажешь, как тебе журнал. — Он сунул руки в карманы и тихо добавил: — С тобой интересно разговаривать.

На самом деле говорил в основном он сам. Но меня затопило чувство гордости; значит, ему со мной хорошо. «С тобой тоже», — пробормотала я, хотя за нашу встречу произнесла всего пару слов, и хотела уже с ним проститься, когда произошло нечто неожиданное и вогнавшее нас в смущение. Тишину воскресного дня разорвал громкий крик. Я подняла глаза и увидела Мелину: она высовывалась из окна, размахивала руками и кричала, стараясь привлечь наше внимание. Нино недоуменно обернулся, и Мелина завопила еще громче. Она выкрикивала одно имя: «Донато!», и в ее голосе смешивались счастье и мука.

— Кто это? — удивился Нино.

— Мелина, — ответила я. — Ты что, ее не помнишь?

Его лицо омрачила тень неудовольствия.

— Она на меня злится?

— Не знаю.

— Она кричит: «Донато».

— Ну да.

Он еще раз обернулся к окну, из которого полоумная вдова тянула к нему руки и кричала: «Донато!»

— Я что, похож на отца?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Лучше мне уйти, — нервно сказал Нино.

— Да, иди.

Он быстро зашагал прочь, ссутулив плечи, а Мелина все продолжала оглашать двор отчаянным криком: «Донато, Донато, Донато!»

Я поспешила домой, сердце бешено колотилось в груди, а в голове крутились тысячи беспорядочных мыслей. Нино ни капли не походил на отца: ни фигурой, ни лицом, ни манерами, ни голосом, ни взглядом. Он был слеплен из совсем другого теста. Со своей гривой непокорных волос он казался мне восхитительным. Во всем Неаполе не нашлось бы ни одного мужчины, способного сравниться с ним красотой. И он, студент университета, проявил уважение ко мне, простой школьнице. Пришел в воскресенье в наш квартал. Он волновался за меня, хотел меня предостеречь против профессора Галиани, которая была прекрасным человеком, но не лишенным своих недостатков. Он принес мне журнал, уверенный, что я смогу его прочитать и обсудить с ним прочитанное, и даже пригласил меня на августовские праздники в Форио, на Искью! Конечно, это приглашение не имело смысла, потому что Нино отлично знал, что мои родители не чета Надиным и ни за что меня не отпустят, но все равно меня пригласил, тем самым давая понять, что не делает между нами различия; в его словах мне слышались совсем другие, не сказанные вслух: «Я был бы рад с тобой увидеться и снова вести долгие разговоры, как тогда, на пляже в Маронти». Да, да, да! — хотелось мне крикнуть ему в ответ, я тоже мечтаю об этом и я к тебе приеду, вот дождусь августа и приеду, и будь что будет.

Я спрятала журнал под стопкой книг. Вечером, лежа в постели, я открыла его, стала просматривать содержание и чуть не подпрыгнула. В журнале была статья Нино. Статья Нино в серьезном на вид журнале, почти в книге, не в жалком студенческом листке, для которого он два года назад предложил мне написать заметку о моей полемике со священником, а в настоящем солидном журнале, издаваемом взрослыми для взрослых. Я смотрела и не верила своим глазам: Антонио Сарраторе. И я лично знала этого человека! Он был всего на два года старше меня!

Я начала читать статью, почти ничего не поняла и вернулась к началу. В статье говорилось о Планировании (с большой буквы) и о Плане, тоже с большой буквы. Написано было невероятно сложным языком. Но я понимала, что держу в руках его душу, которую он, ни словом не обмолвившись, подарил мне.

МНЕ.

К глазам подступили слезы. Лишь глубоко за полночь я отложила журнал. Рассказать про него Лиле? Дать ей почитать? Нет, ни за что: это мой журнал. Тем более что наша дружба с Лилой прервалась; встречаясь, мы кивали друг другу: привет! — да изредка обменивались парой дежурных фраз. Она меня не оценила. В отличие от Армандо, Нади и Нино. Вот кто мои настоящие друзья, вот кому я могу доверять. Они разглядели во мне то, что Лила упорно не желала замечать. Видимо, все дело было в том, что она смотрела на меня глазами нашего квартала. Глазами Мелины, которая, утонув в безумии, увидела в Нино своего бывшего любовника Донато.