Лила забаррикадировалась в детской и стала размышлять, что делать. К родителям она ни за что не вернется; у нее своя жизнь, и она не собирается менять ее на покорное дочернее существование. Рассчитывать на брата не приходилось — Рино совсем слетел с катушек; из мести к Стефано лупил жену и бранился с тещей; он и правда был в отчаянном положении: без гроша в кармане и весь в долгах. Оставался Энцо. Ему она всегда доверяла и продолжала доверять, хотя он ни разу не пытался с ней встретиться, а теперь, говорят, и вовсе уехал из квартала. «Он обещал вытащить меня отсюда», — говорила она себе. Но тут же сама себя одергивала: не надо, мало ему неприятностей. Боялась она не мужа — Стефано отказался от нее, да и вообще он трус, хоть и силен как бык. Лила боялась Микеле Солару. Не сегодня и не завтра, но он возникнет в ее жизни, и, если она перед ним не склонится, ей придется дорого за это заплатить — ей и тому, кто осмелится ей помочь. Она должна исчезнуть с его горизонта, и исчезнуть самостоятельно, никого не вовлекая в свои дела. Ей надо найти работу — любую работу, лишь бы хватило на крышу над головой и было на что кормить сына.

При мысли о сыне ее покинули остатки сил. Что останется в памяти Ринуччо от прошедших лет? Какие слова и картины? Он слышал много всякого, от чего она не сумела его оградить. А слышал ли он ее голос, когда она еще носила его в своем чреве? Какой отпечаток это время оставило на его нервной системе? Что он чувствовал — любовь, равнодушие, тревогу? Как вообще можно защитить ребенка? О нем надо заботиться. Его надо любить. Его надо учить. Надо убрать с его пути все, что способно нанести ему травму. «Его родного отца я потеряла, — думала она, — он и не знает о его существовании и никогда его не полюбит. Стефано, хоть и не был ему отцом, немножко любил его, но теперь продал нас обоих ради другой женщины и своего родного сына. Что будет с моим мальчиком? Ринуччо уже многое понимает. Он знает, что, если я выхожу из комнаты, я никуда не исчезаю и продолжаю быть с ним. Он играет с разными предметами, умеет притворяться, понимает разницу между тем, что внутри, и тем, что снаружи. Он самостоятельно ест, пользуясь ложкой и вилкой. Он собирает и разбирает игрушки, меняет их форму. Он говорит уже не отдельными словами, а целыми предложениями. На итальянском. Он больше не говорит про себя: „он“, он говорит: „я“. Он знает буквы и может сложить из них свое имя. Он любит яркие краски. У него веселый нрав. Но сколько всего он навидался! Отец у него на глазах бил меня и осыпал ругательствами. Я у него на глазах била посуду и осыпала ругательствами мужа. На диалекте. Нет, больше мне нельзя здесь оставаться».