Несмотря на хвалебный отзыв редактора, «Унита» не спешила печатать мою статью. Я уже начала волноваться, что они передумали. Но на следующий после визита к неврологу день, явившись, как обычно, рано утром к киоску за газетой, я наконец увидела статью. Я боялась, что ее сократят и запихнут в рубрику местных происшествий, но нет: статья красовалась на полосе, посвященной внутренней политике, целиком, подписанная моим именем — я аж вздрогнула, будто меня укололи иголкой. Позвонил довольный Пьетро, за ним Аделе, которая сказала, что статья очень понравилась ее мужу и даже Мариарозе. Полной неожиданностью для меня стали звонки с поздравлениями от директора издательства, двух известнейших писателей, печатавшихся там же, и Франко — Франко Мари: тот выпросил у Мариарозы мой номер. Он говорил со мной уважительно, подчеркнул, что гордится мной, что я провела блестящее расследование положения рабочего класса и что в ближайшее время он надеется увидеться со мной, чтобы обсудить эту тему. Я каждый день ждала, что и Нино как-то даст о себе знать, одобрит мои усилия, но этого, к большому моему огорчению, так и не произошло. Молчал и Паскуале; впрочем, он из принципа давно бросил читать партийную газету. Зато звонок редактора «Униты» меня обрадовал: тот сообщил, что его коллеги высоко оценили мой текст, и своим насмешливым тоном пожелал мне купить пишущую машинку и продолжить начатое.

Но больше всего меня поразил разговор с Бруно Соккаво. Мне позвонила его секретарша, тут же передав трубку ему. В его голосе слышалась такая тоска, будто моя статья, которую он поначалу даже не упомянул, нанесла ему смертельную рану. Тогда, на Искье, вздыхал он, во время наших долгих прогулок по пляжу, он влюбился в меня, как никогда ни в кого не влюблялся. Он восхищался тем, что я, несмотря на молодость, сумела многого достичь. Жаловался, что отец передал ему завод в ужасном состоянии, с чудовищными порядками, что он — всего лишь раб обстоятельств и ситуация на предприятии беспокоит его не меньше, чем меня. Вспомнив наконец про статью, он заявил, что теперь многое понял и постарается как можно скорее исправить ошибки, унаследованные от прошлого. Он выразил сожаление из-за недоразумения с Лилой и заверил меня, что дирекция непременно решит все спорные вопросы с моим адвокатом. «Ты ведь знаешь Солара, — напоследок медленно произнес он. — Они помогают мне в этот трудный момент придать заводу „Соккаво“ новый облик. Микеле передает тебе привет». Я послала ответный привет, сказала, что приму к сведению их планы, положила трубку и сразу же позвонила адвокату. Он подтвердил, что вопрос с деньгами решен, и через несколько дней я отправилась к нему в контору. Друг Мариарозы оказался чуть старше меня: хорошо одетый, парень симпатичный, если не считать слишком тонких губ. Он пригласил меня выпить кофе. Пока мы сидели в кафе, он восхищался Гвидо Айротой и вспоминал Пьетро. Он выдал мне всю сумму, что причиталась Лиле, предупредив, чтобы спрятала деньги — как бы не украли. Потом рассказал, что к воротам завода явилась толпа студентов, представителей профсоюзов и полицейских, а на самом предприятии уже работает трудовая инспекция. Несмотря на все это, он не выглядел довольным. Лишь когда мы уже прощались, он вдруг спросил:

— Ты знаешь, кто такие Солара?

— Да, мы выросли в одном квартале.

— А тебе известно, что это они стоят за Соккаво?

— Да.

— И ты не боишься?

— Не понимаю…

— Видишь ли… Возможно, тот факт, что ты знаешь их с детства, но надолго отсюда уезжала, не позволяет тебе объективно оценивать ситуацию.

— Я как раз оцениваю ее вполне объективно.

— В последние годы Солара укрепили свои позиции. В городе с ними считаются.

— И что с того?

Он поджал губы и протянул мне руку.

— Да нет, ничего. Деньги мы получили, и ладно. Передавай привет Мариарозе и Пьетро. Кстати, когда свадьба? И как тебе Флоренция?