Мы поехали отдыхать. За девочками я почти не смотрела, постоянно оставляя их на отца. Я бегала в поисках телефона, чтобы сказать Нино, что люблю его. Пару раз подходила Элеонора, и мне пришлось вешать трубку. Одного ее голоса было достаточно, чтобы у меня испортилось настроение: это неправильно, что она сейчас рядом с ним, — зачем она ему? зачем она нам? Чувство досады заставило меня побороть страх: план увидеться с Нино представлялся мне все более осуществимым. Я сказала Пьетро (и не согрешила против истины), что итальянское издательство при всем желании не выпустит мою книгу раньше января, а вот во Франции она выйдет уже в конце октября. Сказала, что у меня есть некоторые сомнения по содержанию текста, и, чтобы разрешить их, мне срочно нужны кое-какие книги, поэтому мне придется вернуться домой.

— Давай я съезжу и привезу, — предложил Пьетро.

— Побудь с девочками хоть немного, ты и так с ними почти не бываешь.

— Зато я люблю водить машину, а ты нет.

— Можешь ты отпустить меня хоть ненадолго? Имею я право на один свободный день? Даже слугам дают выходные, а я что, не заслужила?

Я выехала ранним утром: по небу стелились белые полосы, в окошко дул свежий ветер, принося с собой запахи лета. В пустой дом я вошла с колотящимся сердцем. Разделась, вымылась, посмотрелась в зеркало, посокрушалась из-за белых, не загорелых пятен на груди и животе, оделась, разделась, снова оделась, и так пока наконец не почувствовала себя красивой.

Около трех приехал Нино: уж не знаю, что он там наплел своей жене. Мы занимались любовью до самого вечера. Наконец нам было удобно, и он мог полностью посвятить себя моему телу, со всем преклонением и обожанием, к которым я оказалась не готова. Я старалась не остаться в долгу, во что бы то ни стало хотела доказать ему, что тоже кое-что умею. Но стоило мне увидеть его покорным и счастливым, как что-то щелкнуло у меня в голове. Для меня это был первый и единственный опыт, а для него — очередной. Он любил женщин, обожал женское тело, для него это был фетиш. Я не особенно задумывалась о других его женщинах, с которыми была знакома, — о Наде, Сильвии, Мариарозе, его жене Элеоноре. Но я не могла не думать о том, о чем знала прекрасно: о тех безумствах, которые он совершал ради Лилы и которые чуть не довели его до самоуничтожения. Я вспомнила, как она верила в эту страсть, как цеплялась за него, за сложные книги, которые он читал, за его мысли, его амбиции, чтобы только удержаться рядом с ним и попытаться изменить себя. Я вспомнила, как она сломалась, когда Нино оставил ее. Неужели он умел любить только так, на грани срыва? И неужели наша любовь тоже была лишь повторением других его любовных безумств? Разве он жаждал заполучить меня не так же, как когда-то жаждал заполучить Лилу — невзирая ни на что? И разве наша встреча в моем с Пьетро доме не была повторением его встречи с Лилой в той квартире, где она жила со Стефано? Значит, наш роман — всего лишь одна из копий его прежних романов?

Я отпрянула от него. Он спросил: «Что случилось?» — «Ничего». Я не знала, что ответить: для выражения моих чувств не существовало слов. Я снова приникла поцелуем, стараясь выбросить из головы мысли о его любви к Лиле. Но Нино продолжал настаивать, я не могла отмолчаться и, вспомнив его относительно недавнее признание и решив, что уж про это я точно могу ему сказать, с наигранной беспечностью спросила:

— А что, у меня тоже что-то не так с сексом, как и у Лины?

Он изменился в лице. Я увидела перед собой другого человека, человека с чужими глазами, и испугалась. Не дожидаясь его ответа, я быстро прошептала:

— Я пошутила. Если не хочешь, не говори.

— Я не понял, что ты сказала.

— Я повторила твои же слова.

— Я никогда не произносил ничего подобного.

— Врешь, ты говорил это в Милане, по пути в ресторан.

— Неправда. В любом случае я не хочу говорить о Лине.

— Почему?

Он не ответил. Я разозлилась и отвернулась от него. Он погладил меня по спине кончиками пальцев, но я прошипела: «Оставь меня». Некоторое время мы лежали неподвижно, ни слова не говоря. Потом он снова начал ласкать меня, легонько поцеловал в плечо, и я сдалась. «Да, он прав, — сказала я себе, — не надо спрашивать его о Лиле».

Вечером зазвонил телефон — очевидно, это был Пьетро с дочками. Я жестом показала Нино, чтоб молчал, вскочила с постели и побежала отвечать. Я настроилась говорить уверенно и сердечно, но почему-то сразу перешла на шепот, наверное, в душе боялась, что Нино услышит разговор и будет потом надо мной смеяться, а то и расстроится.

— Что ты шепчешь? — не понял Пьетро. — У тебя все в порядке?

Я тут же повысила голос, на сей раз чересчур. Я была очень нежна, поболтала с Эльзой, попросила Деде не доставлять хлопот отцу и не забывать чистить зубы перед сном. Когда я вернулась в постель, Нино сказал:

— Какая прекрасная жена! Какая заботливая мамочка!

— Сам такой, — отрезала я.

Я ждала, когда ослабнет вспыхнувшее между нами напряжение и стихнет эхо голосов моего мужа и моих дочерей. Потом мы вместе пошли в душ — для меня это было в новинку и очень понравилось: я с удовольствием мыла его и позволяла ему мыть себя. Потом я стала одеваться. Я снова прихорашивалась, на сей раз у него на глазах и — неожиданно — без всякого волнения. Он зачарованно смотрел, как я примеряю разные платья, как наношу макияж, то и дело подходил ко мне со спины, целовал в шею, запускал руки в вырез декольте и под юбку, несмотря на мои шуточные протесты: «Прекрати, мне щекотно! Смотри, мне придется заново краситься! Ой, ты сейчас на мне платье порвешь!»

Я настояла на том, чтобы он вышел один и ждал меня в машине. Конечно, соседи были в отпусках, дом наполовину пустовал, но я все равно боялась, как бы кто-нибудь не увидел нас вместе. Мы поехали ужинать, с аппетитом ели, много говорили и еще больше выпили. Вернувшись домой, мы снова легли в постель, но всю ночь не сомкнули глаз.

— В октябре я еду на пять дней в Монпелье, — сказал он мне. — На конференцию.

— Отдохни хорошенько. С женой?

— Я хочу поехать с тобой.

— Это невозможно.

— Почему?

— Деде шесть лет, Эльзе три. Я должна думать о них.

Мы заговорили о нашем положении, впервые произнеся такие слова, как «брак» и «дети». От отчаяния мы снова занимались сексом, после секса опять переходили к отчаянью.

— Мы не должны больше видеться, — прошептала я наконец.

— Если для тебя это возможно, отлично. Для меня нет.

— Это все болтовня. Ты знаешь меня с детства, и ничего, все эти годы обходился без меня, жил полной жизнью. Ты быстро меня забудешь.

— Обещай, что будешь звонить мне каждый день.

— Нет, я не буду больше тебе звонить.

— Если не будешь, я с ума сойду.

— Это я сойду с ума, если и дальше буду о тебе думать.

Мы с мазохистским удовольствием исследовали тупик, в который сами себя загнали, и так старательно перечисляли все препятствия и препоны, что в конце концов поссорились. Он уехал в шесть утра весь на нервах. Я убрала дом, поплакала, села за руль и всю дорогу надеялась, что никогда не доберусь до Виареджо. На полпути я сообразила, что не захватила ни одной книги, чтобы хоть чем-то оправдать свой отъезд. «Оно и к лучшему», — подумала я.