Из-за всех этих колебаний в тратторию мы явились с опозданием. Семья Сарраторе уже сидела за столом. Нино познакомил нас со своей женой Элеонорой, и настроение у меня мгновенно изменилось. Да, у нее было милое личико и прекрасные черные волосы, как на фото. Но она была еще меньше меня ростом, плоскогрудая, хотя и пухленькая. Она была одета в огненно-красное платье, которое сидело на ней ужасно, и с ног до головы увешана украшениями. Голос у нее был писклявый, неаполитанский акцент резал ухо. За ужином выяснилось, что она жутко необразованная, хоть и училась на юридическом. Кроме того, она обо всем и обо всех говорила гадости — с вызывающим видом, чем, по-видимому, гордилась. Короче говоря: богатая, избалованная, вульгарная. Миловидные черты лица то и дело кривила недовольная гримаса, за которой следовали отрывистые смешки: «Хи-хи-хи», которыми она щедро пересыпала свою речь. Ей не нравилась Флоренция: «Да что тут такого, чего нет в Неаполе?», траттория: «Мерзкая дыра», хозяин траттории: «Неотесанный грубиян», отдельные высказывания Пьетро: «Что за чушь!», наши дочери: «Мама родная, сколько же можно трещать, помолчите хоть немножко, сделайте милость» и, разумеется, я сама: «Ты училась в Пизе? А зачем? В Неаполе филологический факультет в сто раз лучше… Никогда не слышала про твою книгу, когда, говоришь, она вышла? Восемь лет назад? Мне тогда было четырнадцать». Только с сыном и с Нино она была нежна. Альбертино был симпатичным, толстеньким, веселым мальчиком, и мать без конца расхваливала его. То же самое с мужем: он был самый лучший, она соглашалась с каждым его словом, гладила его, обнимала, целовала. Что общего было у этой девицы с Лилой и Сильвией? Ничего. Почему же Нино на ней женился?

Я наблюдала за ними весь вечер. Он был с ней любезен, позволял ей себя обнимать и чмокать, улыбался ее грубым шуткам, рассеянно, но играл с мальчиком. Но с моими дочками он вел себя по-прежнему, так же весело болтал с Пьетро и перекидывался парой фраз со мной. Мне хотелось думать, он все же не полностью поглощен женой. Элеонора представляла собой лишь один фрагмент его бурной жизни и не имела на него никакого влияния — Нино шел вперед своей дорогой, не придавая жене особого значения. Я почувствовала себя увереннее, особенно когда он на несколько секунд приложил руку к моему запястью и слегка погладил его, показывая, что помнит этот браслет, а потом как бы в шутку спросил моего мужа, стал ли тот предоставлять мне больше времени на себя. И тут поинтересовался, как продвигается моя работа.

— Первая редакция готова, — сказала я.

— Ты читал? — обратился Нино к Пьетро.

— Элена ничего не дает мне читать.

— Ты же все равно не читаешь, — возразила я беззлобно, делая вид, что это часть нашей привычной игры.

Тут вмешалась Элеонора: ей не хотелось выпадать из беседы.

— О чем это вы? — спросила она. Не успела я ответить, как она, повинуясь причудливому полету своей мысли, спросила: — Поводишь меня завтра по магазинам, пока Нино будет на работе?

Я с наигранным дружелюбием улыбнулась и согласилась, и она тут же начала подробно перечислять, что ей надо купить. Лишь на выходе из траттории мне удалось подойти к Нино и шепнуть ему:

— Не мог бы ты пробежать мой текст?

Он посмотрел на меня с искренним удивлением:

— Ты правда дашь мне почитать?

— Если это тебя не затруднит.

Я украдкой, словно не хотела, чтобы Пьетро, Элеонора или дочери заметили, передала ему рукопись. Сердце колотилось как бешеное.