Подписано в печать
Я проснулся оттого, что боялся её разбудить. Всю ночь я спал, как спят на карауле хорошие солдаты. Только что не с открытыми глазами. Я боялся потревожить Верин сон!
Птичье утро уже вовсю ломилось в нашу квартиру, а она продолжала спать, повернувшись на живот, спрятав голову мне под мышку и держа меня возле себя правой рукой.
Естественно, хотелось пить. Я аккуратно переложил драгоценную руку на кровать, поднялся. Посидел немного на краю, прислушиваясь к Вериному дыханию, и ухмыльнулся тому, как Паша дрыхнул с открытым ртом. Да и к тому же поставив на пол ногу, как будто собираясь во сне куда-то идти.
Вера спала, и спало её желание, не чувствуя мучительного утреннего моего.
На кухне я напился из-под крана, включил кофеварку. Кофеварка досталась мне бонусом непосредственно к Паше. Возвращённое ему приданое.
Наступало похмелье. Не алкогольное, нет, а то, которым расплачиваешься за слишком развесёлые эмоции накануне.
Ну что я ей скажу, Вере?
Я вдруг стал тяготиться её пробуждением, но когда кофеварка, заурчав, притихла, взял полный кофейник и обречённо понёс его в наше логово.
– Серый, там на столе, в пакете?.. – у Паши даже не хватило сил задать полноценный вопрос.
Я поставил кофейник, взял со стола пакет, ощущая в нём перекатывающуюся тяжесть, протянул лежащему Паше. Вера, казалось, ещё спала.
– На. Только не увлекайся…
Он издал благодарное «угу», глотая прямо из дырки в пакете. По уголкам его рта побежали быстрые, розовые струйки.
Я сполоснул в раковине чашки, пальцами отмывая от красных ободков их внутренности, вернувшись, разлил кофе.
– Вер! – позвал я её.
Она с готовностью приоткрыла один глаз. Не спала, значит.
– Держи, – я протянул ей дымящийся кофе.
– Кофе в постель, – ожидаемо пошутило она не очень, впрочем, весело.
– А мне в чашке… – банально отозвался резко порозовевший Павел.
– Ха-ха, – мрачно подытожил я.
Потом мы хмуро завтракали бутербродами с плавленым сыром. Вернее, хмуро завтракали мы с Верой, а развеселившийся Паша весело опохмелялся. Я ему завидовал, потому как даже не чувствовал повода опохмелиться.
– Серёжа, мне надо одеться…
– А-а…
Мы с Пашей вышли на лестницу. Паша закурил, а я молча стоял рядом.
– Что-то вы не очень весёлые, – начал он.
– Заметно? – съязвил я.
– Заметно. Я думал ты с ней…
– Что? – попробуй-ка, Паша, сформулируй.
– Ну не так…
– Как – не так?
– Знаешь, иди ты, Серый… – вдруг вскипел он. – Я думал, что у вас что-то начнётся. Она же отличная девчонка.
– Извини, – говорю, – не оправдал твоих ожиданий, – ответил я ему и пошёл в квартиру.
– Серёжа, ты меня проводишь? – она красилась, глядя в маленькое зеркальце, и я не видел её лица. А голос мне показался будничным…
– Да… – эхом ответил я. Её будничный голос мне показался неприятным. А что я хотел? Бурных и ненужных объяснений? В чём? В любви, конечно… Мне просто показалось, что она поступила со мной так же, как и я с ней? А!
Мы молча вышли на улицу. Воскресное утро не баловало нас наличием прохожих. Я злился.
– Серёжа, – вдруг остановилась она, – возьми мой телефон, вдруг тебе захочется мне позвонить, – к этой фразе, кажется, она готовилась целый квартал. И удавшаяся ей маска равнодушия все-таки была маской.
– Диктуй, – улыбнулся я, – я запомню.
И вдруг произнёс волшебные, целительные слова:
– Я позвоню.
Блестящий выход! Как я не догадался о нём раньше. И волки сыты… Продолжать не стоит. Никакой овцой Вера не была. Забегая вперед, скажу, что тогда я проживал последние недели, считая себя волком. Пока ещё не так ощутимо, но откуда-то уже потянуло псиной.
Мы распрощались возле башенки метрополитена. После моих слов Вера оживилась и даже попробовала чему-то засмеяться, что получалось у неё мило и как будто бы виновато.
– Ну, всё? – произнёс я, когда мы стояли у самого входа. Потом, помедлив, подарил ей фальшивую надежду в губы, почувствовав запах кофе.
– Ну да… – отдала она и погрустнела опять.
– Беги.
– Бегу…
Когда она скрылась в полутьме вестибюля, я заспешил назад. Нужно было звонить Артёму. Мне нужны были деньги-деньги-деньги…
– А, писатель, выбиваешься из графика… – поднял трубку Артём, что-то жуя при этом.
– В смысле? – состояние было такое, что разбираться в артёмовской недосказанности не хотелось.
– Половина одиннадцатого… Слушай, ну давай часа через два у Зоопарка. Немного пройдёмся?
– Пройдёмся, – согласился я, – через два так через два…
– Жду, – коротко распрощался он.
Пока я провожал Веру, Паша глубоко углубился в познание алкоголя. Спустился за бутылкой «Массандры» и сидел перед ней, надувшись, словно заклинал прячущегося там духа.
Косо на меня взглянул.
Я ответил тем же. Чернобровая Вера, как та чёрная кошка, пробежала между нами.
Потом он всё же на что-то решился, глотнул.
– Серый, – вздохнул он так, будто готовился к долгому разговору.
– Ну.
– Тебе не кажется, что как-то некрасиво вышло?
– А кто под меня Майку подкладывал? – помянул я ему прошлое.
– А-а… Так Майке нужно было, чтобы кто-то трахнул её нарциссизм.
– Это ты решаешь? – осклабился я.
Он промолчал.
– И вообще, Паша, не лезь. Я постараюсь никого не обидеть. А на твоём месте я бы с этим поаккуратнее, – я показал на бутылку.
– А я чего-то Настьку вспомнил, – неожиданно грустно выдавил он.
О нет! Бежать от этих Пашиных приступов сентиментальности. На душе и так – словно в выгребной яме.
– Кстати, Серый… Эдик про твой инструмент спрашивал…
– И…
– Я сказал – не продаётся.
Гонимый алкогольным болотом, куда медленно и охотно погружался мой сожитель, я выскочил из дома. Доехал до Зоопарка. Выпил кофе в открытом кафе, глядя на играющих ребятишек. С ужасом подумал вдруг, что могу встретить здесь Олю. Я как-то позабыл, что она тоже была мамой.
– Мама Оля, – с усмешкой произнёс я.
Мне казалось, что достаточно дожить до нашей совместной поездки к озеру, чтобы потом всё пошло иначе. Главное, что я не задумывался – как?
Артём появился незаметно. Сменив «Алабаму» на лёгкую ветровку, он сделался уже в плечах. И как-то мягче в походке.
Он плюхнулся рядом со мной на скамейку, достал сигареты. Потом предложил:
– Пойдём прогуляемся.
Мы шли вдоль ограды зоопарка, где остро пахло зверями и сеном. Артём аккуратно перепрыгивал лужи и чем-то был доволен.
– Весна, мать её, – приговаривал он с удовлетворением. – Что пригорюнился, писатель?
– Да как-то всё… – неопределённо отвечал я.
– Спокойно. Деньги я тебе дам. Работай себе нормально. Я, в конце концов, тебе Югина посоветовал… – с ударением на «я». Как будто он в чем-то виноват. – Будет у тебя книжка.
– Книжка-малышка? – усмехнулся я.
– Да перестань… Кто там начинал за свои деньги – Гамсун… Ещё кто-то…
– Огромный список, – опять съязвил я.
– Да не важно. Лишь бы было от чего плясать. Ты, кстати, на праздниках чем занят?
Я чуть не поперхнулся сигаретой. С твоей женой за город собираюсь…
– Писать буду, – солгал я. С появлением в моей жизни женского желание писать отвалилось, уступив место другому – природному.
– Не хочешь прокатиться на Онегу?
– Куда? – удивился я, заметив, как устал фальшивить.
– В Петрозаводск! Там у меня родственники. Я к ним каждый год на майские езжу…
– Нет, Артём, нет… У меня же ещё работа. Только первого и второго отдыхаю.
– Капиталисты! – выругался он. – Кому, скажи, нужны эти газеты третьего мая?
– Да они и двадцать третьего ни к чему, – отозвался я.
– Ладно. Не хочешь в Петрозаводск, тогда насчёт денег!
Он полез в задний карман, достал сложенный вдвое конверт.
– Здесь в баксах. Так и вернёшь. Пересчитай, чтобы потом не было недосказанностей.
На рычащих согласных речь его опять заскрежетала орехами.
Мы долго и бессмысленно гуляли по Петропавловской крепости. Пили кофе в кафе бастиона. Фотографировали каких-то девиц рядом с памятником Петру Первому. Артём потешался над огромными ступнями памятника:
– У Петра был тридцать восьмой размер обуви… А это что за лапти, а, девчонки?
Я ему не поверил. Девчонки рассмеялись.
Напоследок Артём спросил:
– Чего-то ты, Серёга, не в себе?
– Хорошо, что не в тебе! – сострил я.
– Ну иди, добивай Югина. Тебе же сегодня ему звонить?
– Да.
Я решил возвращаться пешком. Набережной я дошёл до Литейного моста, глядя на блеск Невы, на непонятно чего ждущих возле уходивший в воду лески рыбаков, напряжённо вглядывающихся в воду, на выкрашенный серой краской революционный крейсер.
Пройдя мост, переулками и закоулками, скорее по наитию, вышел к площади Восстания.
Тоска не проходила – напротив, усиливалась. Я понимал, что набрал на себя кучу обязательств, которые мне предстоит как-то исполнить. Я вообще не любил долги (а кто их любит, долги?), но долги моральные мне не нравились вдвойне.
Вера, Оля… Артём… Я, кажется, запутался во вранье. Мне следует вести себя более осторожно.
Единственный человек, которому я бы мог пожаловаться и получить понимание, лежал сейчас на м-ском кладбище. Больше близких людей у меня не было.
Паша спал. Видно, его одолели мысли о жене. Ополовиненная «Массандра» светилась в солнечном свете ореховым, богатым цветом. Дурно пахла переполненная пепельница, забивая собой все другие запахи. Раньше я любил, когда в моей м-ской квартире пахло Катей. И сейчас мне бы хотелось, чтобы и Верин запах не выветривался подольше, однако ж вот – пепельница.
Мне нечем было себя занять. С тех пор как в моей комнате утвердился сожитель, я не написал ни буковки. Более того – не видел перспективы какого-либо изменения. Место жительства надо было менять как можно скорее.
Я вытащил деньги. Перепрятал их в ящик стола. Деньги, которые будут уплачены мною за путёвку в жизнь, думал я, и где-то в глубине души своей понимал шаткость этой надежды. Откидывая сомнения только тогда, когда уверял себя, что просто не знаю этой «кухни». Рецепта, по которому следует варить писателя…
Делать было решительно нечего. Разве что высыпать пепельницу и закурить, стряхивая сигарету в чистую емкость. Такая ёмкая перспектива…
Потом я улёгся на диван, и, всё в трещинах, передо мной раскрылось пространство потолка, предоставляя возможность плевать в любую его, потолка, точку. Хотя неотложных дел стало куда больше, чем написанных слов.
«Писателями так не становятся», – сделал я вывод и, обессилев от очевидности, испуганно заснул.
В своих рассказах я никогда не описывал сны! Скучно, не так ли?
Когда человек в разговоре с тобой всегда ровно бодр, это вызывает подозрение. Таким был Югин. Мне казалось, что сообщи я ему, что, например, в его дворе догорает его же автомобиль (наличие автомобиля я предположил гипотетически), Югин отреагировал бы примерно следующим образом:
– Ну ничего, всем сейчас тяжело. Разберёмся.
Исходя из этого, звонил я ему уже без волнений – всё одно получишь ровную, спокойную ленту информации. Моё восхождение на Олимп воспринималось Югиным естественно.
На этот раз телефон заговорил женским голосом. Жена? Дочка? По голосу – скорее жена.
– А кто его спрашивает?
Я назвался.
– Андрюша! – Жена!
– Да, Сергей… Надумали?
– Надумал, – ответил я.
– Ну и правильно, – легко подтвердил он. – Рукописям в столе не место… Так, по денежке мы с вами определились, – беззаботно продолжал он. «По денежке», – подумал я. Ничего себе денежки… – У вас есть набранные тексты?
– Конечно, – ещё бы у меня не было…
– Обложку вы продумали?
– Нет, – ответил я, хотя прикидывал в уме, что мне хотелось бы видеть на лице моего будущего… – Только идеи…
– Ну это с Юлией обсудим… Так-так-так, – соображал он и как будто бы барабанил пальцами по столу. – Приезжайте завтра часика в четыре в издательство… У вас визитка осталась? Там есть адрес. Зайдёте под арку, там сразу направо. Там табличка такая маленькая – «Светозар».
– Часика в четыре я не могу – у меня работа…
– Не мо-же-те? Ну хорошо, давайте полшестого? Юлия до шести… Возьмите дискету с рассказами. Ну деньги – само собой. Если что не так – подвезёте…
Юлия – это кто? Редактор? Корректор? Дизайнер? Какая разница – главное, что она до шести…
Ободрённый конкретикой, я немного успокоился. Скудный ужин и небольшая прогулка (или наоборот) – достойный закат безумных выходных.
В воздухе комнаты витал запах «Массандры». Проснувшийся Паша глотал вино прямо из бутылки.
Я обошёлся без комментариев…
Паша тоже обошёлся без моих замечаний. Только выдохнул:
– Завтра на репу…
Репа – репетиция. Где-то за Александро-Невской лаврой они собирались три раза в неделю. Я знал, что на «репах» на алкоголь группой было наложено табу.
– Слишком дорогое питейное заведение… – как-то обмолвился Паша. В том смысле, что помещение обходилось недёшево, чтобы собираться там с пивом. Если бы такие штуки понял в своё время Оса…
Поздно вечером, когда я вернулся, раздался звонок. Это была Оля.
– Серёш? – она звонила мне впервые…
От неожиданности я даже не знал, как ответить. Потом выдавил:
– Привет…
– Я соскучилась… А Артём вышел за сигаретами…
