ГЛАВА 77

Когда она подбежала к краю причала, небольшой серый парус уже еле-еле виднелся в практически наступившей темноте. Досаду Грейцель выместила на попавшемся некстати булыжнике, изо всех сил дав ему пинка. Булыжник отправился вдогонку за парусом, но, разумеется, не догнал.

– Нечего было подслушивать стоять, – пробормотала она себе под нос. – И бежать надо было, а не топать через лес не спеша, как корова с водопоя.

Ну и что теперь делать? Домой идти? Через стену, которую отец выстроил по всем правилам Севера, где каждый дом – это крепость, перебраться и думать нечего, а пока дойдешь – ворота закроют на ночь, придется стучаться. Значит, завтра все работники будут языки чесать. А потом и до родителей дойдет. Грейцель покачала головой: отец и мать, положим, ничего не скажут, но знать-то будут. Да и самой перед собой позорище – сбежала из дома, называется.

Вдруг она вздрогнула, подняла голову. Ее вдруг посетило странное чувство, словно за ней наблюдают. Грейцель оглянулась по сторонам – вечерние сумерки уже уступили место ночной темноте. От воды тянуло запахом моря и холодом. На пристани не было ни души, лишь поскрипывали, привязанные лодки да песок шуршал.

Рядом валялся деревянный ящик. Присев на него, бросив сумку рядом на песок, девушка задумалась. Недалеко, конечно, есть корджа, но корцве явно заинтересуется, почему это дочка Дикфрида решила променять сон в собственной кровати на ночёвку в снятой комнате. И хорошо, если не отправит никого к отцу втихаря – сообщить. Нет, не пойдет. Придется как-то обустраиваться под открытым небом. Хорошо, что родители не имеют привычки заходить к ней в комнату, если закрыта дверь – до утра ее уход не обнаружат. А на рассвете придет первая лодка до Аверда.

Да что же это такое-то! Что за холодок-то изнутри? Аж мурашки по спине пробежали! Грейцель тряхнула головой, но странное чувство, основательно обустроилось где-то глубоко и отпускать ее не собиралось. Оглядев еще раз берег, и, разумеется, никого в наступившей темноте не увидев, девушка перевела взгляд на лес, начинавшийся в нtскольких шагах от полосы песка.

И вот тут ее ожидало неожиданное открытие: среди черных деревьев в темноте тускло маячил неяркий отсвет. Там кто-то явно развел костер.

– А это еще кто тут?

Поправив под плащом свое самодельное оружие – мало ли что – Грейцель подхватила сумку и направилась к деревьям. Вышла на траву, отряхнула с обуви порядком успевший налипнуть песок, поколебалась несколько секунд, и направилась было в темноту, но сделав пару осторожных шагов, зашипела от боли и схватилась за колено – в темноте не заметила острого конца камня, торчащего поперек пути. «Сама виновата, корова слепая!» – выругала она себя беззвучно.

Зарево костра маячило впереди, всего в нескольких шагах, на небольшой поляне. Подойдя поближе, Грейцель посмотрела из-за кустов – в центре поляны из земли выглядывала практически ровная спина широкого плоского камня, хворост сложили прямо на нем. Но кто бы это не сделал – сейчас на поляне было пусто. По крайней мере с того места, где укрылась Грейцель, никого видно не было. Еще раз осмотревшись, она захрустела кустами и выбралась на открытое место.

– Доброго вам вечера!

Сразу же поняла, что из своего укрытия рассмотрела не все. На земле у камней лежали объемные седельные сумки с чьими-то вещами. Хорошие сумки, добротные – из прочной толстой ткани, с гербами Аверда. Рядом на земле стояло и седло, а черный валун, лежащий на краю поляны, вдруг зашевелился, встопорщился жесткими перьями, и из него поднялась вверх птичья голова на длинной шее. Голова раскрыла клюв и уставилась на Грейцель черными глазами, удивленно захлопав длинными ресницами.

Пэва. Спать улегся в стороне от костра. Грейцель протянула руку и пощелкала языком. Если у погонщиков, работающих на ферме у отца, получается таким образом успокаивать этих здоровенных ездовых птиц, то может, и у нее получится? Пэва захлопнул клюв, посмотрел на нее, склонив голову («Как на ненормальную какую-то…» – поймала себя на мысли Грейцель), затем, как ей показалось, хмыкнул насмешливо – и снова упрятал свою змеиную шею в перья. Видать, никакой угрозы в ночной гостье не рассмотрел.

Только сейчас Грейцель заметила, что донимавшее ее непонятное чувство вдруг рассеялось, оставив после себя странное ощущение, что она пришла именно туда, куда ей было нужно. Вот только зачем?

– Здесь есть кто-нибудь?

Тишина. Ветка в костре щелкнула, да пэва недовольно поерзал, шурша перьями. Но кто-то же огонь-то разжег? Где он бродит?

Грейцель подошла поближе к костру. Ее внимание привлек отблеск пламени на чем-то, что выглядывало из приоткрытой сумки. Когда она увидела, что же это так блестит, у нее вспотели ладони: огонь отражался от золотистой оковки щита, спрятанного в чехол. Девушка присела ближе, еще раз оглянулась по сторонам, и, ничего не услышав, потянула тесемки завязки и отогнула плотную ткань

Золотая оковка по краю, белая эмаль со стилизованной буквой «А» в середине – парадный щит Белых Плащей. Однажды ей довелось увидеть такие, когда она ездила в Аверд вместе с родителями. Осторожно затянув узел назад, она влажными ладонями ощупала вторую сумку. Под тканью была холодная сталь. Судя по контурам – форменный нагрудник. Грейцель секунду-другую размышляла о том, стоит ли тревожить завязки, но вдруг ее внимание привлекло нечто такое, что заставило сердце заколотиться в груди.

На камне лежали ножны с убранным в них мечом. Не таким, какие носит на поясе Храмовая Стража – коротким и широким – парадным. Клинок этого оружия был узким, длинным и слегка изогнутым. Покрытые узором ножны были теплыми, когда девушка прикоснулась к ним дрожащими пальцами. Опустившись на колени, Грейцель положила ладонь на рукоять. Задержав дыхание, она сжала ее, почувствовала мягкое биение в руке и не поняла, то ли это кровь пульсирует в ладонях, то ли необычное оружие живет своей жизнью.

Завороженно она потянула клинок из ножен. Сталь ожила, тихо зазвенела, полыхнула, отразив пламя костра, нанесенная тонкой нитью на лезвие гравировка. В нежной песне металла, в ночном шуме леса, вдруг послышались Грейцель голоса, рассказывающие ей о тех днях, что давно минули и тех, что еще не наступили. Забыв обо всем на свете, стояла она на коленях перед камнем, держа оружие в руках и не в силах оторвать от него взгляда.

– Нравится?

Подскочив на ноги, Грейцель отпрянула от камня, озираясь по сторонам и схватившись за рукоять своего самодельного меча.

Сидящую у костра женщину она увидела сразу. А, увидев – устыдилась своего испуга. Потому что ни враждебности, ни настороженности та не проявляла. Напротив, легко улыбнулась.

– Не бойся, я тебе зла не сделаю. А ты успокойся и спи дальше.

Последние слова были адресованы пэва, который снова вытянул шею, разбуженный шумом и уставился на происходящее.

– Простите меня, – щеки Грейцель залила краска. – Я не хотела ничего брать. Я просто посмотрела. Сама не знаю, что на меня нашло.

Женщина успокаивающе подняла руку, высвободив ее из-под белого плаща

– Успокойся. Я не думаю, что ты хотела меня обокрасть. Поверь, если бы я посчитала, что ты опасна, то смогла бы постоять и за себя и за свое имущество даже без оружия, – она указала на камень рядом с собой. – Проходи к костру, погрейся. Я тут как раз собиралась перекусить – угощайся, составь мне компанию. Ты ведь, судя по твоей сумке, опоздала на лодку?

Рядом с костром уже был расстелен платок, тоже белый и с гербом Аверда, на котором лежало порезанное пластами холодное мясо, пара пучков зелени и свежий хлеб, купленный, очевидно, здесь же, на Инцмире. Дымилось горлышко металлической фляги, очевидно только что извлеченной из костра. Грейцель вежливо присела рядом, в то же время пытаясь сообразить – как она могла проглядеть это все, когда рассматривала поляну. Ну не раскладывали это пир у нее за спиной, пока она смотрела на оружие!

Садись-садись! – женщина, улыбнувшись, похлопала рукой по теплому камню. – Жестковато, зато тепло.

Грейцель нерешительно присела рядом. Тут же, вспомнив о том, что ужин с родителями у нее так и не состоялся, почувствовала голод. И, сама себе удивляясь, тут же протянула руку к еде.

– Ешь, не стесняйся, – одобрила ее незнакомка. – Пустой живот жизнь краше не сделает.

Она ловко обернула вокруг горячей фляги платок и осторожно разлила по двум походным стаканчикам что-то горячее, сладко пахнущее ягодами.

– Попробуй! Невероятно вкусно!

– А что это? – спросила Грейцель

– Очень вкусный напиток. Саллейда его делают. Дочка угостила.

– У вас есть дочь?

– Две дочери, – улыбнулась собеседница. – И два сына.

Грейцель вытаращила на нее глаза. Женщина выглядела так, что предположить, будто она вообще когда-либо знала, что такое бессонные ночи и стирка пеленок было невозможно. Четверо детей?!!

– Сколько же вам лет?! – вырвалось у нее. – Ой, то есть я хотела сказать, что вы потрясающе выглядите! Я никогда бы даже не подумала, что у вас…

Незнакомка весело рассмеялась.

– Значит, у нас обеих сегодня ночь неожиданностей, – сказала она. – Я вот не представляю, зачем, имея теплую уютную кровать, ночевать в лесу у костра. И, тем не менее, ты сейчас здесь, хотя могла бы пойти домой и утром вернуться на причал.

– Впрочем, о вкусах не спорят – добавила она, заметив, что Грейцель смутили ее слова. – Я, как видишь, тоже предпочитаю ночевать под открытым небом. Правда прохладно уже, но у костра не холодно, да и напиток этот замечательно согревает. Пьем? За то, что нам нравится!

Напиток действительно был потрясающе вкусным. И, вправду, отлично согревал. А также – хорошо помогал преодолеть стеснение и неловкость. Грейцель расслабилась и принялась есть без всякого стеснения.

А еще, она наконец-то набралась смелости, чтобы задать тот вопрос, который давно крутился у нее на языке.

– А вам доводилось сражаться?

– Приходилось, – в глазах у собеседницы промелькнула тень.

– Здорово! – восхищенно покачала головой Грейцель. – А где и когда?

– Давно, – печально улыбнулась женщина. – Задолго до того, как ты появилась на свет. И, поверь мне, в этом не было ничего хорошего.

Увидев ее грусть, Грейцель сразу устыдилась своего восторга.

– Вы, наверное, потеряли кого-то? Кого-то близкого?

– Очень близкого, Грейцель. Очень.

– Откуда вы… – удивленно начала было девушка.

– Ты ведь знаешь, все, кто носит белые плащи, видят то, что скрыто от остальных, – Женщина наклонилась ближе и таинственным голосом добавила: – Хочешь знать, как я узнала твое имя?

– Как? – прошептала Грейцель, тоже наклоняясь ближе.

– Я расскажу, но ты никому не должна об этом говорить, понимаешь?

– Да, обещаю.

– Твое имя… – женщина протянула руку и постучала пальцами по ножнам, висящим у девушки на поясе: – Оно вырезано на ножнах твоего меча. Большими буквами.

Секунду Грейцель осознавала сказанное, затем они вместе рассмеялись во весь голос.

– А я-то думала!

Отсмеявшись, они выпили еще по стаканчику. За простые решения сложных вопросов. Ночь не спеша проходила мимо освещенной огнем костра поляны. Тихо шелестели листьями деревья, море шумело, накатываясь волнами на песок. На краю поляны, спрятав голову в перья, посапывал черный пэва.

– А вас как зовут? – спросила Грейцель, – Если, конечно, это не тайна?

– Ну, какая же это тайна, – улыбнулась женщина – Хетлика. Рада познакомиться с тобой.

Они пожали руки.

– Ну а теперь, раз уж мы познакомились, расскажешь, почему ты так спешила на последнюю лодку? Если, конечно, это не тайна?

– Да какая уж там тайна, – махнула рукой Грейцель. – Я с родителями поругалась. Сбежала из дома.

Сказала – и сама себе поразилась. В жизни бы не стала откровенничать ни с кем. Что мое – то мое, вам не нужно, проходите мимо. А тут вдруг язык развязался. Что-то такое было в этой странной незнакомке с глазами цвета моря в солнечный день. Что-то, что успокаивало, вызывало желание рассказать о своих бедах и трудностях, спросить совета. Что? Непонятно.

– Это серьезно. Из-за чего?

– Не поверите, вот из-за этого, – Грейцель указала на ее белый плащ.

Она рассказала и о своей мечте, и о разговоре с родителями, и об отцовском отказе. Впрочем, о том разговоре, которому стала случайной свидетельницей, умолчала – слишком уж это личное.

Выслушав рассказ, Хетлика не спешила высказывать свое мнение и вставать ни на чью-либо сторону, что пришлось девушке весьма по душе.

– Не скажу, что я с ним во всем согласна, но и не могу сказать, что я его не понимаю, – сказала она, наконец. – Порой наши мечты привлекательны только издалека. Служба в гарнизоне действительно не проста, а обучение в Академии – еще тяжелее.

– Я понимаю. Но я никогда и не хотела носить эту форму только как украшение. Отец все правильно сказал, и я понимаю его. А вот он понять меня не хочет.

– В чем же?

– Я никогда не считала службу легкой, – ответила девушка. – Я знаю, что это не только праздники и парады, когда под ноги марширующим колоннам летят цветы. И зная это, я не сидела без дела, лишь предаваясь своим мечтам.

Она поднялась на ноги и сбросила с плеч свой плащ.

– Посмотрите на меня! Мне только что исполнилось шестнадцать, но разве я не выгляжу старше? Мой отец добился всего, что у него есть тяжелым трудом. Моя мать всегда была ему верной и надежной спутницей, поддерживавшей его в самые тяжелые времена. И глядя на них, я поняла – ничего в этом мире нельзя получить, если только думать об этом дни напролет, не прилагая никаких усилий. Поэтому я готовилась и тренировалась, зная, что моя мечта потребует от меня много сил и выносливости.

Она вынула из ножен свой самодельный меч и протянула его Хетлике:

– Посмотрите! Я сделала его сама и много занималась, обучаясь управляться с ним, когда мои подруги бегали купаться, или собирали цветы по полям. Я должна была стать сильной – и я стала. Все последние годы я старалась убедить отца в том, что моя мечта – это не каприз маленькой девочки, а серьезное, давно созревшее решение, которому я подчинила всю свою жизнь. И поэтому я поступлю так, как решила. Если потребуется – наперекор его воле. Надеюсь, он меня поймет. Ну а если нет – тем хуже.

– И поэтому ты сбежала? Разве не было другого пути?

Грейцель подняла с земли плащ и снова присела на камень.

– Ждать два года? А чего ждать? Пока не подвернется какой-нибудь достойный сосед с серьезными намерениями? Еще и от него потом отбиваться.

– А ты не думала, что обнаружив твой побег, родители просто приедут в Аверд и увезут тебя домой?

– Я надеюсь, что они этого не сделают, – покачала головой Грейцель – Я оставила им письмо, в котором честно призналась в том, куда и зачем я отправилась. Попросила у них прощения. Отец никогда не позволит себе так меня унизить перед всеми. Возможно, конечно, они и приедут, но устраивать скандал и волочить меня в порт за волосы не станут. У нас в семье это не принято.

– Ну, хорошо, – согласилась Хетлика. – Положим, с родителями ты договоришься. Но как быть с твоим возрастом? Без родительского разрешения тебя не пропустят дальше внешнего двора.

– Я хотела сказать, что мне восемнадцать, – улыбнулась Грейцель. – Думаете, мне бы не поверили?

– Поверили бы. Но ненадолго.

– Почему?

– Грейцель, представители Академии сразу же увидят твой настоящий возраст. Обмануть их ты никак не сможешь.

Это замечание поставило девушку в тупик. Она надолго задумалась и заметно погрустнела.

– Я попробую им все объяснить, – наконец, сказала она, но уже не столь решительно.

– Боюсь, что у тебя не получится, – Хетлика покачала головой – Они обязаны строго следовать установленным правилам. Да и не будет у тебя времени никому ничего объяснять – представляешь, сколько там будет новобранцев?

Снова повисла тишина. Хетлика протянула Грейцель ее оружие, и она вернула его в ножны на поясе. Потом вдруг упрямо тряхнула волосами.

– И все-таки я поеду, – она решительным жестом взяла свой стаканчик и допила то, что в нем было. – Поеду, попробую пройти. Надо будет – к самому командующему в окно залезу. Но просто так отступать, даже не попробовав – я так не могу. Буду думать, искать. Какое-то решение всегда есть.

Она посмотрела на Хетлику

– Если у меня получится – вы меня не выдадите?

– Ни в коем случае! – засмеялась та.

Потом она помолчала немного и добавила.

– А ты знаешь, ведь выход действительно есть.

– Какой?! – подскочила Грейцель

– Есть один обычай. Одно правило. Оно очень старое и редко применялось. Но оно как раз для твоего случая. Да ты садись, что же ты вскочила-то!

– Хетлика, говорите скорее!

– Иногда новобранца могут сразу же принять в Академию. Независимо от согласия его родителей. Причем примут его на обучение сразу же, без службы в гарнизоне.

– И что для этого нужно?

– Нужна рекомендация вашего храмового энле.

Надежда, которая было засветилась в глазах Грейцель, сразу угасла.

– Значит, никакой возможности нет. Наш энле никогда не пойдет на такое, не поговорив с моим отцом. Я уже заранее знаю, чем этот разговор закончится.

– Ты недооцениваешь Клайвиса, – возразила Хетлика. – Он очень смелый, мудрый и рассудительный. Его советы помогали очень многим. Поэтому он и взялся служить при новом храме на Инцмире – здесь его помощь была полезнее всего.

– Вы знаете Клайвиса?! – удивилась Грейцель

– Не только знаю, но и выделила бы его среди очень многих, – твердо ответила Хетлика.

Потом она улыбнулась и добавила:

– Позже, как-нибудь, можешь сказать ему об этом. Уверена, ему будет приятно.

– Он по-своему милый и добродушный старик, – согласилась Грейцель. – Но я сильно сомневаюсь, что он возьмется за что-то подобное. Скорее отправит меня домой – мириться с родителями.

– В этом ты не права. Поверь мне, он поможет. Я его знаю гораздо дольше, чем ты.

Хетлика протянула руку. Когда она разжала пальцы, на ее ладони лежал маленький медальон – металлический круг, побольше крупной монеты.

– Отдай ему вот это, – сказала она. – И, вот увидишь, он приложит все силы к тому, чтобы ты оказалась в Аверде как можно скорее.

Грей нерешительно взяла медальон.

– Хетлика, я не знаю, смогу ли я когда-нибудь вас отблагодарить за это.

– Просто никогда не забывай того, о чем мы с тобой говорили здесь, – женщина посмотрела Грейцель в глаза и добавила: – И не растеряй того, что имеешь. Это будет сложно, намного сложнее, чем тебе кажется, но я всегда буду рядом. Если ты позовешь меня, я отвечу. И всегда помогу. И если ты справишься – это будет лучшей из благодарностей. А теперь – тебе нужно поспать. Впереди сложный день.

Освещенная костром поляна вдруг расплылась у девушки перед ее глазами. Все тело охватила какая-то непреодолимая слабость. Чувствуя, что словно проваливается куда-то, она прикрыла глаза…

– А когда я их открыла, всего секунду спустя, то увидела над собой потолок моей комнаты. Было уже утро, солнце светило в окно.

Грейцель посмотрела на потемневшее небо. А потом добавила:

– Сначала я ничего не могла понять, потом подумала, что уснула и мне все приснилось. Но потом…