74
Абигэль проснулась с ощущением, будто наглоталась крупной соли. Она умирала от жажды, а дыхание ее пахло водкой. Простыни были мокрые насквозь. Она с трудом вырвалась из тисков сна и пощупала постель рядом. Пусто. Будильник показывал 13:22.
Она хотела было встать, но почувствовала острую боль в животе. Ночная рубашка, прилипшая к коже, была вся в бурых пятнах. Кровь. Она вскрикнула, пытаясь руками отодрать ткань. Казалось, в ее тело вонзали скальпель. Что с ней случилось?
Абигэль дотащилась до ванной, ничего не понимая, и смочила ткань, чтобы легче отделить ее от кожи. Потом осторожно приподняла рубашку.
Она чуть не упала в обморок. Живот был весь расчерчен тонкими порезами. Кто подверг ее такой пытке? Зачем? И главное, почему она ничего об этом не помнит?
Стиснув зубы, она разделась. Знал ли Фредерик об этих порезах? Почему от нее разит спиртным? Она достала вату, антисептик, бинты и как могла обработала раны. Посмотрела на татуировки на внутренней стороне бедра. «Леа должна была быть 4-й». Новой, которая могла бы объяснить причину этих отметин, не было.
Иглы, ожоги сигаретой, а теперь дошло и до холодного оружия. Ужас нарастал. Воспоминания терялись. Сама не своя, она кинулась к мобильному телефону. Набрала номер Фредерика, но он не ответил. Она оставила паническое сообщение: «Фредерик, я должна понять, что со мной! Пожалуйста, перезвони мне поскорее! Это СРОЧНО!» Потом она попыталась дозвониться Патрику Лемуану и Жизели. Ответа не было.
Сняв трусики, тоже окровавленные, она увидела на полу клочок бумаги. Он был сложен и выпал из ее белья.
Срочно. Возьми инструкцию к дафалгану в аптечном шкафчике и прочти ее.
Ее почерк… Послание, адресованное самой себе, спрятанное в самом интимном месте. Зачем? Абигэль ничего не понимала. Она нашла коробку с лекарством и увидела текст, написанный ее собственной рукой, очень мелко:
237 капель, 24 июня.
Сегодня 24 июня, 23:47
В начатом флаконе пропидола 327 капель воды.
Все нижеследующее – чистая правда: если ты читаешь этот текст и не понимаешь, если ты ничего не знаешь, ничего не помнишь, значит Фредерик опаивает тебя пропидолом, и уже давно. Не знаю, с каких пор и зачем, выяснить это придется тебе. Но вспомни свой сон, двойной, многослойный, с поездом. Я думаю, ты действительно хотела ехать в Кемпер, чтобы увидеть Жантиля, но Фредерик умышленно стер все из твоей памяти. То же самое, возможно, и с папиным чемоданом кокаина. Все это могло быть на самом деле. Что касается Кемпера, должен остаться след, если я покупала билеты на поезд, проверить я не успела. Ищи и найди.
Не забудь еще одно: посмотреть твою историю болезни. Лечилась ли ты до тринадцати лет в Центре сна в Пиренеях или еще где-то в горах? Если да, не исключено, что ты встретилась там с Фредди и что он тоже страдал расстройством сна… Он люто ненавидит тебя, как ненавидит и других родителей.
Ты наверняка мало что понимаешь, но действуй.
Это дело первостепенной важности!
Абигэль замерла, ошарашенная, опустошенная. Ей пришлось сесть и перечитать написанное несколько раз. Фредерик… Она не могла в это поверить. Автор этих слов – она сама вчерашняя – наверняка заблуждалась. Была ли это причина ее порезов? Желание запечатлеть на своем теле присутствие опасности?
Все нижеследующее – чистая правда…
Она лихорадочно кинулась к компьютеру, включила его, посмотрела дату. 26 июня. Этот текст она написала два дня назад. Два дня пустоты. Два забытых дня, в которые могло произойти что угодно.
Зазвонил ее мобильный. Это был он. Выброс адреналина, стресс. Думать, быстро. Непременно надо подойти. Глубоко вдохнув, она ответила. Зазвучал голос Фредерика, он, похоже, ехал в машине.
– Это я. Получил твое сообщение. Что у тебя такого срочного?
Абигэль искала слова. Сказать правду, не открывая, что она знает…
– Я проснулась и обнаружила, что у меня все тело в ранах. Что случилось?
– А ты сама не помнишь?
– Нет.
– Я не знаю точно, что произошло. Я нашел тебя в таком состоянии вчера вечером. Хотел отвезти тебя в больницу, но ты отказалась, билась в истерике и даже угрожала мне, размахивая моей бритвой. Ты много выпила, Абигэль, ты больше не была собой. Ты говорила, что… что хочешь вернуться к делу, тебе, мол, невыносимо, что тебя отстранили.
– Меня отстранили?
– Мы с Патриком предпочитаем держать тебя подальше от этого. Это дело губит тебя. В первую очередь тебе надо лечиться, иначе я в один прекрасный день найду тебя… – Короткая пауза. – В общем, я нашел тебя в таком состоянии, продезинфицировал раны, крови уже почти не было, они, к счастью, неглубокие. А потом ты легла спать.
– Фред, я… я ничего не помню!
– А что последнее ты помнишь?
– Мы у компьютера Николя Жантиля в помещении «Чуда-51»… Фредди крадет у детей сон на этом странном острове в надувном бассейне… Потом – ничего.
– Боже мой, Абигэль, это было два дня назад! С тех пор столько всего произошло. Труп Бенжамена Виллеме ты тоже не помнишь?
Абигэль сдерживалась изо всех сил, чтобы не заорать. Нет, она ничего не помнила. Она чувствовала себя нагой, поруганной, преданной. Изнасилованной до нутра, до памяти. Вернувшись в ванную, она нашла опасную бритву в выдвижном ящике. Чистую, сложенную.
– Нет, нет. Расскажи мне обо всем, что произошло. Как продвигается расследование? Расскажи мне… пожалуйста…
– Позже. Оставайся дома, хорошо? Ни в коем случае никуда не выходи. Я вернусь через час. Мы что-нибудь придумаем.
Он отключился. Абигэль долго смотрела на свой телефон. Надо было взять себя в руки и до конца проверить все, о чем говорилось в записке. У нее был на это час.
Действительно ли она покупала билеты на поезд до Кемпера? Банковская выписка за июнь еще не пришла; она вышла на сайт банка и стала проверять списания, строчку за строчкой. Сосредоточиться было трудно, в глазах мутилось, – очевидно, действие пропидола еще сказывалось на ее организме.
Вдруг сердце ее так и подпрыгнуло: списание средств на счет Национальной компании железных дорог в субботу, 13 июня, в сумме 242,90 евро. 13 июня… Она задумалась, посмотрела в свои записи. Тот многослойный сон приснился ей накануне визита к неврологу… Значит, 15 июня. Но между 13 и 15 июня она не помнила ничего.
Абигэль попыталась разобраться: она, стало быть, собиралась ехать в Кемпер 13 июня. Причина этой поездки могла быть только одна: книга Хеймана. Она, должно быть, прочла ее раньше и наткнулась на выражение «Жемчужинка Любви». Значит, она связывалась с парижским издателем. Но если она уже была в том маленьком издательстве, почему же ей не сказали, что с ней уже встречались, когда она пришла во второй раз?
Абигэль осенило: она просто встречалась с разными людьми. Взяв телефон, она позвонила Людовику Шатильону, издателю:
– Господин Шатильон, это Абигэль Дюрнан, я психолог и работаю над делом о похищении детей. Вы меня помните? Я приходила к вам в издательство несколько дней назад по поводу Николя Жантиля.
– А, да, мадам Дюрнан. Я вас помню.
– Скажите, я уже бывала в вашем издательстве до нашей встречи? У меня были проблемы с памятью в последнее время, и мне очень важно это знать.
– Да-да, в самом деле. Я говорил о вашем визите с одним коллегой, когда он вернулся из отпуска, и он сказал, что вы приходили к нему и задавали в точности те же вопросы, что и мне! И он тоже сообщил вам, что Жантиль находится в психиатрической больнице в Бретани. Это было за несколько дней до вашего визита ко мне.
– Когда точно?
– Э-э… Подождите секунду, не вешайте трубку…
Абигэль услышала, как он вышел из кабинета и вскоре вернулся.
– Это было в пятницу утром, двенадцатого июня.
Абигэль поблагодарила его и отключилась. Еще один камень был заложен в здание, которое позволит ей проследить свой путь в эти забытые дни: она купила, наверняка по совету продавца в книжном магазине, книгу Джоша Хеймана 11 июня. Пришла домой, прочла ее залпом, обнаружила прозвище своей дочери, «Жемчужинка Любви». И с тех пор вела свое расследование. На следующий день она связалась с издательством, получила информацию о Николя Жантиле и собиралась ехать в Бретань на встречу с ним в субботу. Но она так и не поехала, бретонский психиатр никогда ее не видел.
Кто-то ей помешал. Фредерик.
Абигэль пришлось сесть. Костяшки домино падали одна за другой. Глядя на нагромождение стикеров и графиков, она вспомнила кражу со взломом, исчезновение своих тетрадей и фотомонтажей: Фредерик тогда пришел в квартиру первым, он вызвал полицию. А что, если он сам это сделал? Взломал дверь собственной квартиры и украл тетради, чтобы выбить ее из колеи? Чтобы стереть все следы?
Она вспомнила и мебель, безделушки, вещи, оказывавшиеся не на своих местах, все эти странные передвижения, которые она списывала на свои сны, на свою нарколепсию. Но это был он. Каждый раз.
Фредерик пытался заставить ее сомневаться в себе. Свести с ума. Мало-помалу, с терпением паука, ткущего свою паутину, он подводил ее к порогу душевной болезни. Она потрогала рукой свой израненный живот, вспомнила бритву. Представила, как Фредерик склонился над ней, одурманенной наркотиком. Он задрал ночную рубашку и принялся ее кромсать.
Псих.
«В первую очередь тебе надо лечиться, иначе я в один прекрасный день найду тебя…» – сказал он по телефону. «Найду тебя мертвой»? И тут она поняла. Фредерик сделает все, чтобы ее сочли сумасшедшей, самоубийцей.
Абигэль не в состоянии была больше думать. Слишком много всего навалилось сразу. Она была лишь марионеткой. Подумать только, что этот человек ее тронул, что она доверилась ему, выплакала все слезы в его объятиях. С каких пор он опаивал ее наркотиком? Почему помешал ее поискам? По какой окаянной причине не позволил ей встретиться с Николя Жантилем в первый раз?
Чего он боялся?
До его возвращения оставалось полчаса. Абигэль вернулась к схемам и графикам на стене, отражавшим узловые моменты дела и аварии. Сосредоточилась на важных деталях. Поразмыслила об эпизоде с яхтой, о тени, которая спустилась по лестнице и напала на нее с электрошокером, после чего она проснулась в машине, ничего не помня. Фредерик вырос в семье моряков, он наверняка умел управлять яхтой. А если он был на сине-белом судне одновременно с ней, значит последовал за ней в Этрета. Не спускал с нее глаз. Боялся, что она что-то там обнаружит. Фредерик мог быть связан с делами ее отца. С аварией. Тогда понятно, почему он, очевидно, опоил ее наркотиком и после того, как она нашла чемодан с кокаином.
Фредерик, должно быть, скрывал тайну, связанную с ее отцом.
Тайну, которую он хотел сохранить во что бы то ни стало.
Она поднялась по временно́й оси повыше, к самому началу. Еще одна картина всплыла в голове: лицо Фредерика перед ней, когда она очнулась в больнице Салангро утром после аварии. Он был уже там. Откуда он узнал? Абигэль уже не помнила его слов, но ему будто бы сообщили об аварии, и он тут же помчался на место, а потом в больницу.
Кто же ему сообщил? Как мог Фредерик приехать так быстро?
Она чувствовала себя плохо в плену у всех этих гипотез одна другой безумнее. Связан ли Фредерик с аварией? Был ли он тоже на той дороге в ночь на 6 декабря? Сколько вопросов без ответов.
Что же теперь делать? Она оделась, выпила стакан воды в кухне. Надо будет где-нибудь записать все это, на случай если ее память опять станет играть с ней шутки. И сделать новую татуировку, но какую? «Фредерик – чудовище»? Немыслимо.
Абигэль представила, как Фредерик поймет, что она знает… И заставит ее выпить напиток забвения… Ее затрясло при одной мысли, что он не раз делал это в последние дни.
Вдруг она увидела в окно машину «скорой помощи», проехавшую на малой скорости по улице, перпендикулярной тупику. Замигали сигнальные огни, и Абигэль приникла к стеклу, ощущая подкативший к горлу страх.
Спустя минуту два дюжих парня в белых халатах появились в тупике и кинулись к дому, следом за ними Фредерик. Все трое бежали.
Они приехали за ней.