50
После долгой беседы с двумя жандармами и психологом Эро пригласил их зайти в палату Виктора. Там они застали его мать, Беатрис Кодиаль, тридцатидвухлетнюю женщину, превратившуюся в бледную тень, слепок пустоты. Она выживала с таким же трудом, как и ее сын.
Жандармы – но в основном Абигэль – собрали массу информации. Виктор рос без отца: Беатрис сама не могла сказать, от кого именно ребенок. Она знала только, что забеременела в восемнадцать лет, во время летних каникул.
Она коротко кивнула им и осталась в углу палаты с психологом. Виктор сидел на стуле у окна, выходившего на комплекс серых административных зданий и дома из красного кирпича. Ему, похоже, нравилось, что свет ласкает его лицо. Увидев двух приближающихся к нему мужчин, он вскочил и съежился в углу слева от окна. Фредерику представился раненый зверек. Под глазами у мальчика залегли черные круги, губы шелушились. Ничего общего с жизнерадостным подростком, улыбавшимся со стен помещения команды «Чудо-51».
– Нет, нет… Я не пойду… Я не пойду… Пусть другие, не я…
Виктор бормотал, ни к кому не обращаясь. Патрик Лемуан стянул обручальное кольцо с пальца и сунул его в карман. Потом он присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с мальчиком, но чуть в стороне. Фредерик остался стоять поодаль в расслабленной позе. Надо было дать Виктору простор, не заслонять поле его зрения, чтобы он не почувствовал себя запертым.
– Меня зовут Патрик, а это мой коллега Фредерик. Мы оба жандармы, мы хорошо знаем твою маму. С тех пор как ты пропал, мы не переставали искать тебя повсюду, днем и ночью. Мы очень рады, что ты здесь, с нами.
– Свет… Свет – это хорошо. Я люблю свет.
– Света не было там, где ты был?
Виктор стал лихорадочно чесать голову, словно пронзенный электрическим разрядом.
– Желтый квадрат. Я жду желтого квадрата, тогда дадут есть. Нет желтого квадрата – нет еды, понимаешь?
– Примерно, но ты объясни получше. Что это за желтый квадрат? Люк? Отверстие, через которое тебе передают поднос с едой?
– Нет желтого квадрата – нет еды.
Фредерик подошел поближе справа, со стороны кровати.
– Тебя нашли вчера на обочине дороги в Лон-Пляж, – начал он мягко. – Ты знаешь, как ты туда попал? Где ты был, прежде чем оказался на этой дороге?
– Не знаю… Откуда мне знать, темно, всегда темно. Я не люблю темноту… Там всегда было темно. Темно, темно…
Виктор вскочил и прижался лицом к оконному стеклу. Он смотрел на солнце, пока не заслезились глаза. Потом закричал, стиснув ладонями лоб:
– Не надо больше темноты! Не надо!
Матери позволили подойти успокоить его. Патрик и Фредерик переглянулись. Дело обещало быть непростым. Когда Виктор успокоился, жандармы продолжили допрос. Психолог предупредил их, что, если подобная сцена повторится, придется все прекратить.
– Никогда больше не будет темно, Виктор, потому что мама с тобой, и мы тоже, – успокоил его Фредерик. – Мы не дадим тебя в обиду. Но ты должен помочь нам поймать того, кто это сделал, понимаешь?
– Солома. Солома колется, когда в ней спишь.
– Вы спали на соломе. А были там животные? Звуки, запахи животных?
Виктор помотал головой, как Джефф Голдблюм в «Мухе» незадолго до финального превращения. Нервный тик или ответ на вопрос? Фредерик не знал.
– Там вас было четверо детей, так?
– Были мы четверо. Когда он хотел поиграть. Без толку прятаться под соломой, он нас все равно находил… Он уводил нас на машину…
– На машину?
– Там вода… Черная вода… И остров. Засыпаю – он наклоняется, а я не хочу утонуть…
Фредерик хотел положить руку ему на плечо, но Виктор испуганно отпрянул:
– Не трогай меня!
Жандарм поднял руки и попятился. Эстафету перехватил Патрик:
– Ладно, ладно, мы не будем тебя трогать. Вчера, перед тем как ты оказался на дороге, вас еще было четверо там, в соломе?
– Четверо, ага.
Патрик оглянулся на Фредерика и снова обратился к Виктору:
– Две девочки и два мальчика…
– Номер один, Номер два, Номер три и Номер четыре. Номер один… Я не Виктор, я Номер два…
– Так он велел вам себя называть? А ты знаешь имена твоих товарищей? Номера четыре, например?
– Плакса… Плакса… Не то что Номер один. Номер один никогда не плачет… У нее глаза пустые… Разговаривать нельзя… Не разрешается… Нет, я ничего не сказал, клянусь вам. Не спать, не спать… Хорошо, я не буду спать… Нет, пожалуйста…
В духоте палаты Патрик думал о своих двоих детях. Они могли бы оказаться на месте Виктора, а он – на месте несчастной женщины, стоящей в углу. Он представлял себе, как разряжает целую обойму в человека, которого преследовал. Эти жестокие видения осаждали его все чаще. Он, однако, постарался делать свою работу наилучшим образом и продолжал:
– Все хорошо, Виктор. Мы знаем Номер один, ясно? Это девочка по имени Алиса.
– Тсс, спятил? Ее зовут Номер один, не Алиса.
– Ты ее знал? Раньше видел?
Виктор помотал головой.
– Не знаю Алису. Только Номер один.
Патрик порылся в кармане и достал фотографии. Показал ему Алису.
– Это она – Номер один, – сказал жандарм.
Таким же образом он показал фотографию Артура.
– Ты Номер два. А это Номер три, не так ли?
– Да, остался еще один номер, у него нет лица.
– Было слишком темно?
– Темно, темно, темно… Слишком темно, да.
Патрик сделал знак Фредерику, тот достал из кармана фотографию и снова подошел ближе.
– Виктор, сейчас я тебе кое-что покажу. Не забывай, что это всего лишь фото, ладно? И что с тобой больше ничего не случится. Женщина, которую ты увидишь на этом снимке, помогает нам с самого начала нашего расследования. Она хорошая.
Он осторожно повернул снимок к мальчику. Это была фотография с паспорта Абигэль. Виктор отпрянул, но на сей раз не закричал.
– Вот ее ты уже видел. Где?
Виктор всхлипнул и, морщась, потер нос:
– Везде. Везде.
– Как это – везде?
Он зажмурился и сжал указательными пальцами виски:
– В моей голове… Маленькие улыбки, большие… Дюны и железный лом. Способность предотвращать правонарушения… Эффективность полицейских и уголовных мер в борьбе с преступностью… Сравни национальные критерии криминализации и декриминализации актов…
Фредерик обернулся к своему шефу в недоумении. Он ничего не понимал. Он спрятал фотографию в карман.
– Хочешь чего-нибудь попить? – спросил Патрик. – Воды? Кока-колы? У меня двое детей, твои ровесники, они обожают колу. Я уверен, что ты с ними подружишься.
Виктор начал раскачиваться, обхватив руками колени:
– Номер пять и Номер шесть…
– Ладно… Оставим воду и колу. Расскажи мне лучше, как это было, когда тебя привезли. Когда ты присоединился к Номеру один.
– Холодно, темно. Номер один – она с другой стороны… За стеной… Стены… ей нельзя разговаривать, не то он придет… Лучше, чтобы он не приходил, это всегда не к добру.
Виктор уставился на луч солнца на стене, казалось завороживший его.
– Я так люблю свет.
– Был еще кто-нибудь с человеком, который запер вас четверых?
– Не знаю. Кажется, нет.
– Постарайся вспомнить наверняка, Виктор, это важно.
Виктор уже расчесал голову до крови. Глаза его наполнились слезами.
– Не могу, не могу, не могу…
Психолог уже готова была прекратить допрос, но Патрик попросил еще немного времени. Она дала им пять минут. Он вернулся к мальчику.
– Почему он освободил тебя прежде Номера один?
– Не знаю.
– Остальных он тоже отпустит?
– Не знаю.
– Ты слышал звуки? Ты можешь описать мне все, что видел? А того, кто не давал вам разговаривать, опиши мне его. Это очень важно, если ты хочешь, чтобы мы его поймали.
Виктор как будто отключился. Веки его упали, точно театральный занавес. Он замотал головой и очень сильно ущипнул себя:
– Не спать, только не спать… Никогда.
– Почему? Почему ты боишься спать? – спросил Фредерик.
Мальчик погладил ладонью солнечный луч:
– Какой он красивый и теплый… свет. Демон… Он не может прийти, когда светло.
Светлые волоски на его руках встали дыбом, словно притянутые статическим электричеством. Лицо мальчика исказилось, когда он уставился на квадрат тени в углу комнаты.
– Демон приходит, когда ты засыпаешь, да? Это его ты видишь, когда лежишь в кровати и чувствуешь, что близок сон?
Виктор вздрогнул и снова съежился:
– Когда солнце… Когда его не будет, вы не гасите… Не гасите свет, а?
– Никогда больше не будет темноты, Виктор. Обещаю.
– Никогда… Не будет темноты, хорошо…
– Ты можешь рассказать мне, как он выглядит, этот демон?
Виктор попытался стереть одну из букв, вытатуированных на его запястье. Он лизал пальцы и тер, тер. Его мать в углу чуть не плакала.
– Не хочу о нем говорить. Нельзя. А то он придет… Я не закрою глаза. Ты меня не возьмешь… Не возьмешь, чудовище… Не возьмешь, понял?
Патрик отошел поговорить с врачом и психологом. Вернувшись к Виктору, он положил перед ним бумагу и карандаш и зашептал ему на ухо:
– Не спеши, подумай хорошенько и нарисуй его, мы с Фредериком будем здесь, за дверью палаты, вернемся через несколько минут.
Двое жандармов вышли в коридор. Патрик глубоко вздохнул, чтобы снять напряжение, и вытер бумажным платком взмокший лоб.
– Боже мой, мальчонка-то совершенно раздавлен!
– Год просидеть взаперти, в страхе, быть сведенным к номеру. Как тут обойтись без тяжелой психологической травмы?
Фредерик стукнул кулаком о стену:
– Я не понимаю, Патрик… Зачем творить такое с ребенком? Держать его взаперти, кормить долгие месяцы, сломить психологически и потом выпустить на волю. Взять мерзавца вроде Дютру, у того-то хоть цель была гнусная – сексуальное удовлетворение, и никогда ему в голову не приходило освобождать своих жертв. Да за ним целая сеть стояла, трах, деньги. А тут, как я ни ломаю голову, не могу понять. Где связь, черт побери? А если мы ничего не вытянем из Виктора, что будем делать? Ждать и надеяться, что этот подонок отпустит остальных? Но сколько еще придется ждать? Сколько чертовых бессонных ночей?
Патрик уже несколько недель чувствовал, что его коллега на грани срыва. Их профессия многих состарила до срока, и сам он в сорок пять лет уже причислял себя к выжившим.
– Ты что-нибудь понял в том, что говорил Виктор, когда увидел фотографию Абигэль?
– Ничего. Похоже было, что он цитировал дефиниции.
Патрик прислонился к стене, скрестив руки.
– Я все думаю о ветеринарном обезболивающем… Еще эта солома… Следы копыт на груди… Не знаю, мне приходит в голову ферма. Детей, возможно, держат в старом хлеву или в индивидуальных боксах. Знаешь, где спят животные?
Из палаты вышла психолог. Она протянула им листок, весь в дырках от грифеля. Вместо демона Виктор нарисовал большой черный клубок. Патрик раздраженно вздохнул:
– Как вы думаете, когда он будет в состоянии рассказать нам, что произошло?
– Через неделю, через месяц, может быть, никогда. Его рассудок сделает все, чтобы защитить его. Возможно, он поглотит воспоминания и превратит все это в… – она кивнула на листок, – настоящую черную дыру.
