35

Поездка в издательство Джоша Хеймана оказалась плодотворной. Писатель изувечил себя, и Абигэль должна была во что бы то ни стало выяснить причину. Что-то выше ее понимания руководило ею и вело. Но к чему именно? Леа и отец мертвы, и последний унес с собой все свои тайны. Так что же она в конечном счете ищет? Какая неодолимая потребность толкает ее вперед? Наверно, та же сумрачная ярость, те же горячие жизненные соки, что с отрочества помогали ей преодолевать препятствия. Когда узнаёшь, что тебе, скорее всего, предстоит жить с нарколепсией до конца дней, есть два варианта: разбиться о стену или пробить ее.

Итак, она уже знала следующий пункт назначения: психиатрическая больница Эжен-Дебьен. Внятно объяснив по телефону свои мотивы, она сумела добиться встречи с врачом, который вел Джоша Хеймана. Она увидит писателя, посмотрит ему в глаза.

Она вернулась в Лилль в седьмом часу с мыслью собрать чемоданчик и выехать в Бретань завтра с утра пораньше. Приступы катаплексии случались теперь даже не каждую неделю, и за рулем она могла быть почти спокойна.

Она завела машину на парковку Марсова поля и отправилась на улицу Данель. Перед тупиком, который вел к ее дому, стояла полицейская машина. Присутствие этого автомобиля могло быть связано с любым из жильцов, но Абигэль почему-то сразу уверилась, что это касается ее.

Она бросилась к лестнице и взбежала на четвертый этаж с неотвязной мыслью, что с Фредериком случилось несчастье. Дверь квартиры была распахнута настежь. Ее друг стоял там, слава богу, на своих ногах. Он беседовал с полицейским посреди гостиной. Еще один человек – Абигэль признала эксперта из научной полиции по перчаткам и маске – снимал отпечатки с дверных ручек. Все было вверх дном. Ящики выдвинуты, диванные подушки перевернуты, бумаги рассыпаны по полу. Фредерик кинулся к ней, увидев ее застывшей на лестничной площадке:

– Нас обокрали!

Абигэль двумя руками зажала рот. Фредерик прижал ее к себе, успокаивая.

– Главное – мы с тобой в порядке…

Он показал на дверной замок:

– Его взломали. Я вернулся из Безумной Вдовушки всего час назад. И нашел квартиру в таком виде.

– Что украли?

– На первый взгляд – твою шкатулку с украшениями и деньги, хоть я и хорошо спрятал их в кухонном шкафчике. Там было около пятисот евро. С техникой связываться не стали, не взяли ни мой фотоаппарат, ни компьютеры.

Абигэль медленно прошла в квартиру. Украли золотое колье матери и ее кольца. Полицейский подошел поздороваться с ней.

– Скверный сейчас период для жителей. Банды из восточноевропейских стран совсем обнаглели. Очень часто орудуют воровки. Они берут только деньги и драгоценности, все остальное оставляют. Десять минут – и готово дело.

Вся мебель была передвинута, а Абигэль еще помнила свои метки. Теперь все было вверх дном. В их спальне одежда из гардеробной валялась на полу, как и матрас.

Фредерик увел ее в кухню и налил черного кофе без сахара.

– Печально, но это обычное явление в наши дни. Посиди пять минут, пусть они закончат свою работу.

Он сел напротив нее. Абигэль закатила глаза, констатируя хаос. Все казалось ей таким жестоким и… нелогичным. Первая кража в ее жизни.

– Почему ты не позвонил мне, не предупредил?

– Знаешь, все произошло очень быстро. И потом, я не хотел, чтобы ты переволновалась за рулем.

– Ты думаешь, это могли быть они?

– Кто – они?

– Те, что выдавали себя за потенциальных покупателей моего дома и напали на меня в марте. Этот Марк Земан и тип, похожий на индейца…

– И они украли деньги и драгоценности? Нет-нет. Им был нужен шифр твоего отца. А блокнот на месте, на письменном столе. Эта кража – из того разряда, что со всеми случаются, ясно? В казарме мы разбираемся с ними что ни день. Дом стоит в конце тупика, для воров лучше не придумаешь. Через час придет слесарь, поменяет замок. Скоро я установлю стальную дверь, если тебя это успокоит…

Абигэль вдруг вскочила, кинулась в гостиную и встала перед письменным столом. Нашла блокнот, но ящик был выдвинут. И пуст. Она бросилась на пол и стала рыться в бумагах под вопросительными взглядами мужчин.

– Мои фотомонтажи и мои тетради с воспоминаниями и снами! Где они?

Она выпрямилась, озираясь как безумная, и принялась искать повсюду. Хлынули слезы, когда до нее дошло, что они исчезли.

– Они забрали их у меня!

Она поворачивалась, глядя на окружавшие ее лица, зловещий круг глаз, носов, ртов.

– Ты не могла положить их в другое место? – спросил ее Фредерик.

– Нет, они были в этом ящике, я уверена.

Пошатываясь, она прошла в спальню и заперлась на ключ. Все услышали, как она там плачет.

– Они унесли тетради с… чем? – спросил полицейский.

– Картины и тетради, в которых она записывает свои сны, – серьезно ответил Фредерик. – Что-то вроде бортовых журналов, если угодно. Она наверняка положила их в другое место. Извините нас, но когда такое творится…

– Все нормально. Но почему она так расстроилась? Это же всего лишь тетради.

– Для нее они значат много больше.

Сыщики закончили осмотр, Фредерик проводил их в коридор и пожал каждому руку.

– Держите меня в курсе, если что-нибудь найдете.

Он запер дверь, как мог, и поспешил в спальню. И тотчас напрягся, учуяв запах горелого мяса. Опять. Он заколотил в дверь:

– Открой!

Не сразу, но Абигэль открыла. Потеки макияжа на щеках делали ее похожей на грустного клоуна. На руке ниже локтя розовел второй блестящий след, маленький кратер обожженной и вздувшейся плоти. Слезы боли застилали ей глаза. Особенно больно ей было за Фредерика, потому что ему приходилось все это выносить. Он, однако, не стал ее ругать. Помог сесть, осторожно взял сигареты и «Зиппо» с кровати и положил на тумбочку поодаль. Потом скрылся в ванной.

– Антисептиков больше нет, – сказал он, вернувшись. – Сбегаю в ближайшую аптеку, я быстро. Болит?

– Ноет, но я потерплю.

Фредерик помчался как одержимый вниз по лестнице. Вдруг его словно пронзило током: от резкого движения он потянул левую дельтовидную мышцу. Держась за плечо, он побежал по улице и через десять минут вернулся с полными руками бинтов, компрессов и антисептиков. Он распаковал их и очень осторожно обработал поврежденную руку. Достаточно было коснуться ожога, чтобы Абигэль скорчилась от боли.

– Ты всегда мне помогаешь. Даже когда я делаю большие глупости.

– У меня нет детей, но мне кажется, что с тобой я получил по полной программе. Почему ты не говоришь мне, что с тобой творится, Абигэль? Зачем подвергаешь себя такому?

Она смотрела на бинт, которым он обматывал ее руку.

– От меня оторвали кусок, они резали по живому, забрав эти тетради. Но если их могли украсть, то никто не украдет у меня мои ожоги. Эти метки – мой единственный якорь спасения. Уверенность в том, что все пережитое, все, что рассказали мне в издательстве, – правда. Сигарета выжгла это каленым железом в моем мозгу. Я не хочу проснуться завтра и спрашивать себя, приснилось мне это или нет. Благодаря этим ожогам я знаю, что не приснилось.

– Что такого важного произошло в Париже, чтобы оправдать твою выходку? Объясни мне.

Она рассказала ему все подробно: о встрече с издателем… о Джоше Хеймане и его десяти отрезанных пальцах, о больнице близ Кемпера и его молчании о причинах своего поступка…

– Кемпер, говоришь… И ты никогда не слышала об этой истории раньше?

– Нет, конечно же нет.

– Это могло бы объяснить один из твоих странных снов, с поездом и билетами до Бретани. Вещих снов не бывает. Это невозможно, должно быть какое-то объяснение.

– Объяснение что-то заставляет себя ждать. Завтра у меня встреча с психиатром Джоша Хеймана. Мне нужно увидеться с писателем.

Фредерик серьезно посмотрел на нее:

– А потом? Что ты будешь делать? Наносить себе новые ожоги? Опять и опять?

Взгляд Абигэль скользил по разбросанной на полу одежде.

– Что-то не так с этой кражей. Зачем было красть мои тетради и мои картины? Деньги, драгоценности – ладно. Но почему все, что связано с моими воспоминаниями, с моим сном? Как будто кто-то хочет забраться в мою голову и стереть мое прошлое. Помешать мне вспоминать. А что, если это не только кража?

– Что же еще?

– Не знаю. Но это случилось точно в тот момент, когда происходят события, которых я пока не могу понять. Когда мне больше всего нужны эти тетради, чтобы двигаться вперед. Без них я боюсь… что у меня не получится… Я записала важные вещи. Обо мне, о моей жизни, о моих кошмарах. Они стали моей памятью, Фред. Той самой памятью, которая все больше подводит меня.

Она обхватила голову руками.

– Как подумаю о том, что произошло на яхте моего отца в феврале, об этой тени, которая напала на меня, а потом положила в машину, как будто ничего не было. Мне кажется, что она и сейчас бродит вокруг меня. Следит за мной и хочет свести с ума. Из головы не идет этот тип, Земан. А что, если он вернулся? Что, если это он…

Фредерик крепко обнял ее:

– Все будет хорошо, ясно? Нет никакой тени, Аби.

Тут пришел слесарь, сменил замок, а Фредерик и Абигэль тем временем навели порядок в квартире. Всю мебель, все вещицы она поставила на сделанные прежде метки, но Фредерик ничего не заметил. Ожог на руке ритмично пульсировал, и это успокаивало.

Реальность.

Позже, когда квартира обрела почти нормальный вид, Фредерик пил вино и курил у открытого окна, глядя на перекресток, где мелькали на несколько секунд прохожие, точно китайские тени. Он любил смотреть на людей сверху, пытаясь представить себе их жизни, их судьбы. Фредди ведь тоже, должно быть, ходил по улицам, делал покупки в магазинах, платил за парковку, как любой другой. Он мог работать в большом офисе и встречал каждый день десятки коллег. А возвращаясь домой, становился чудовищем.

Сидя на диване, Абигэль молча смотрела на него. Его поза и загадочный, уверенный взгляд напоминали Орсона Уэллса в «Гражданине Кейне», облокотившегося на подоконник окна в своей большой нью-йоркской квартире. О ком он думал, тихонько покачивая бокалом? О ней? О пропавших детях? О Фредди? Наверно, обо всех понемногу.

Абигэль встала и ушла в спальню. Она потеряла несколько лет снов, отрезков жизни, размышлений; вернуться назад она уже не могла, но при всем, что происходило сейчас, чувствовала себя достаточно сильной, чтобы начать все сначала и идти вперед.

Она взяла лист бумаги и записала:

Она долго смотрела в задумчивости на свои записи. Бумага – она мнется, она теряется, она недостаточно надежна. Ее пропавшие тетради тому доказательство. Как быть уверенной, что такое больше не повторится?

Она всмотрелась в стены спальни и нашла решение, глядя на полоски зебры.

Ее тело будет лучшей на свете бумагой.