30
Издатель Джоша Хеймана опустил рукава рубашки, словно вдруг замерз. Он продолжал свой рассказ:
– Джош лежал скорчившись на окровавленных простынях, и у него не было пальцев. Ни одного. Все отрезаны до второй фаланги. Вот так.
Он изобразил жест, ударив ребром ладони правой руки по пальцам левой.
– Все десять пальцев, мадам Дюрнан.
– Он отрезал их сам?
– Да.
Шатильон встал и налил себе воды. Он предложил стакан и Абигэль, и оба выпили, чтобы прогнать привкус ужаса. Молодая женщина прекрасно представляла себе, какая страшная картина открылась ее собеседнику на этом острове, смахивающем на про́клятую землю. Шатильон промокнул губы носовым платком.
– Вдобавок его руки были обожжены. Я думаю, он прижигал раны огнем. Приехала «скорая», жизнь ему спасли, но не могли сохранить пальцы. По их словам, Джош не протянул бы и двух суток. Пальцы он отрезал приборчиком вроде миниатюрной гильотины, который сконструировал сам. Хитрая штука с ножом, рычагом, системой шкивов, емкостью для отходов…
Абигэль мотала все на ус. Что же произошло в голове Джоша Хеймана, чтобы он дошел до зверства, достойного фильма ужасов? Психической болезнью от этого так и шибало. Приступ безумия? Параноидальная шизофрения? Издатель смотрел на свои собственные руки, растопырив их перед собой и бережно поворачивая, точно две святыни.
– Если то, каким образом он изувечил себя, не оставляло сомнений, то среди прочих насущных и неотложных вопросов оставался следующий: где его пальцы? Емкость стояла рядом с гильотиной, перепачканная кровью, но пустая. Врачи «скорой» знали, что на приживление надежды мало, но все-таки хотели найти их, эти десять пальцев… Вопрос принципа, понимаете?
Абигэль кивнула, ум ее усиленно работал. Писатель явно не хотел убить себя, только покалечить.
– Где же они были?
– В камине, обугленные, под пеплом. Джош ухитрился запястьями подхватить емкость гильотины и высыпать ее содержимое в огонь.
– То есть он совершил ряд вполне продуманных, спланированных действий, невзирая на боль, которая, должно быть, была ужасной. Он не объяснил причин своего поступка?
– С тех пор он не произнес ни слова.
Абигэль попыталась навести порядок в мыслях после столь неожиданных откровений. Писатель, который отрезает себе десять пальцев прибором собственного изготовления, сжигает их, после чего ложится в свою постель и ждет медленной и мучительной смерти…
– К какому же заключению пришли? Расследование было?
– Расследование не понадобилось. В гостиной, где это произошло, была камера. Джош… он все заснял.
– Вы видели этот фильм?
– Нет, но, по словам его психиатра, Джош смотрел в камеру, когда нож упал на его руки. Никакой паники, никакого страха – ничего.
Он покачал головой, как бы не веря собственным словам.
– Джош изувечил себя сам, его случай относится к области психиатрии. Потом я узнал, что у него уже были кое-какие проблемы в юности, но мы этого не знали, когда публиковали его книги. У меня нет информации о его истории болезни, знаю только, что он до сих пор находится в специализированном лечебном учреждении.
Абигэль чувствовала острый вкус соли на губах: вкус охоты. Ей хотелось понять, вскрыть череп Хеймана и воочию увидеть все его тайны.
– Джош ни за что не хотел, чтобы ему приживили пальцы, поэтому он их сжег, не так ли? Он уничтожил главный инструмент, позволявший ему писать.
– Да. Я не знаю, почему он это сделал и зачем устроил эту омерзительную мизансцену. Писатели, рассказывающие подобные истории в своих книгах, часто бывают одержимы демонами, но чтобы до такой степени… Как жаль! Джош не был великим писателем, но он умел держать читателя в напряжении и мог бы со временем достичь большего.
Абигэль провела рукой по правому запястью, там, где был ожог от сигареты. Огонь клеймящий… Огонь разрушительный… Огонь – свидетель худшего. Она представила себе, как этот человек, которого она видела на фотографиях, сидит перед камином с окровавленными руками и смотрит, как сгорают его пальцы, а камера снимает. Она видела языки пламени в глубине его людоедских глаз. Какую тайну скрывал его больной ум? За что он так себя наказал? Была ли это вправду кара или чистый акт безумия?
– Мне нужно знать его подлинное имя.
– После всего, что я вам рассказал, у меня нет больше причин скрывать его от вас, вы и сами его быстро отыщете. Его зовут Николя Жантиль. Печальная ирония судьбы носить такое имя, вы не находите?
– И он содержится…
– …в больнице Эжен-Дебьен, в бретонской глубинке, в городке под названием Плогоф. Там, где мыс Пуэнт-дю-Ра. Быстрый поиск в Интернете выдаст вам точный адрес. Я смотрел фотографии, никогда не видел более мрачного места. Больница словно сошла со снимка тысяча девятисотых годов.
Мыс Пуэнт-дю-Ра, расположенный километрах в тридцати от Кемпера, места назначения, указанного в билетах на поезд из ее окаянного многослойного сна. Абигэль попыталась скрыть свое смятение, выпив воды из стакана, но Шатильон заметил ее нервозность.
– Вы говорили о деталях в его книге, напрямую касающихся вас, – напомнил он. – Объясните мне?
– Объясню, если сама пойму, обещаю вам.
Она встала, прощаясь. Шатильон надолго задержал руку Абигэль в своей.
– Мы могли бы сделать рекламу вокруг всей этой истории, – сказал он. – Писатель, отрезающий себе пальцы, – такой факт из хроники происшествий повышает продажи книг. Но хоть нам и трудно выжить, мы предприятие порядочное. Эта жуткая история, к счастью, не просочилась в прессу, и я рассчитываю на вас, чтобы этого не случилось и впредь.
– Положитесь на меня.
Она еще раз поблагодарила его. Он проводил ее до лестницы.
– Самый последний вопрос, господин Шатильон, – сказала Абигэль двумя ступеньками ниже. – Джош уже начал новый роман на момент драмы?
– Нет-нет. То есть я не думаю. «Четвертая дверь» только что вышла, было еще слишком рано. Прошло три года от «Черных камней» до его второй книги. Джош писал быстро, когда разгонялся, но он делал большой перерыв между двумя историями.
– В таком случае… Джош, возможно, изувечил себя не для того, чтобы не писать.
– Почему же тогда он это сделал?
– Может быть, он наказал себя за то, что написал.
