Глава 2
Фотография Ворона пряталась в еженедельнике несколько дней, зажатая между двумя неделями марта. Даты ничего не значили, она там оказалась случайно и была почти забыта. Почти, не совсем. Поскольку еженедельник всегда был при Тесс, Ворон постоянно находился либо у нее в руках, либо за плечами в рюкзаке, как ребенок.
Он был там, когда она нашла мужчину, разыскиваемого для прохождения теста на отцовство. (Обнаружился как раз в суде другого округа по подобным делам, сдающим кровь на анализы. У каждого есть привычки, от которых невозможно избавиться.) Покоился в рюкзаке, когда она делала фотографии перекрестка, фигурировавшего в сложном случае со страховыми выплатами. Ворон приехал в ее кабинет, подпрыгивая на заднем сиденье машины, провел ночь на старом столе, за которым они когда-то вместе обедали. Тесс просыпалась по утрам со смутным чувством тревоги и с ним же ложилась, пытаясь понять причину своего беспокойства. Затем она вспоминала эту причину и злилась – снова и снова. Нечестно так ею манипулировать, звать, после того как бросил. «В большой беде». Это неоднократно прокручивалось у нее в голове, пока не наступила пятница – время девичника.
Собираться пришлось в домашней обстановке. Лейла еще маловата для ресторанов, а Китти слишком отвлекается на официантов. Те носятся поблизости, обслуживая с такой назойливостью, что невозможно сосредоточиться на разговоре. Это бесит Джеки, мать Лейлы, – не потому, что на ее испепеляющие взгляды никто не обращает внимания, а потому, что она не любит, когда ее разговоры подслушивают. Итак, подруги собрались дома, Тесс принесла пиццу из «Аль Пачино», а Китти положилась на доставку китайской и японской еды. Джеки продолжала экспериментировать и явилась с пенополистироловыми контейнерами из очередного местного ресторана. Сегодня это был «Чарлстон», и это означало хлеб из кукурузы, крабовый суп, устриц в кляре, бифштекс с кровью для Тесс, которая не ела рыбу, и овощное пюре для Лейлы. По крайней мере, десерт должен был прийтись по вкусу всем – ореховый пирог, который сейчас разрезала Китти.
Тесс наблюдала за тем, как нож входит в сладкий пирог, и неожиданно вспомнила о Вороне. Эту связь, наверное, стоило проанализировать. Это орехи напомнили ей о бывшем или теперь любой пирог будет ассоциироваться с сексом? Об этом можно подумать и позже. Хотя лучше, конечно, вообще не думать.
– Забыла тебе показать, – сказала она Китти, доставая газетную вырезку из еженедельника.
– Ворон! Один из лучших работников, что у меня были в «Сначала женщины и дети»! – воскликнула Китти, посмотрев на фотографию, но на заголовок внимания не обратила. – По крайней мере, он по-настоящему любил читать, а среди продавцов книжных подобное ценится меньше, чем умение делать эспрессо. Прическа ему идет. Тебе не кажется, что он похорошел, а, Тесс?
– Возможно, – сказала Монаган, склонившись над пахнущим абрикосами плечом своей тетушки.
Аромат, исходивший от Китти, каждый раз был новым. Часто это был сладкий запах, который на других женщинах казался бы приторным, но ей очень шел. Тесс задумалась – может, именно в этом и заключалась ее бесконечная привлекательность? Тетке было за сорок, но она еще заводила мужчин вдвое моложе. Рыжие волосы и идеальная кожа вызвали в памяти строчку: «Любуясь ее безупречно ухоженным видом, вы бы сказали – красота обязывает».
– «В большой беде». Разве тебе не любопытно?
– Не очень. Просто вырезал и вставил. Может, на компьютере.
– Да, и как он вставил в кусок газеты, где реклама автосервиса на обороте? – спросила Китти, посмотрев вырезку на свет, в точности как Тайнер.
– Не знаю. Меня это совершенно не волнует.
– Врет. Всегда вижу, когда она врет, – донесся с кухни голос Джеки, которая следила там за тем, как Лейла гоняется за Эсски вокруг большого дубового стола. Ребенок кричал и хватался за собаку, пытаясь ее оседлать. Эсски убегала и поглядывала на Тесс своими карими глазами, будто вопрошая: «За что?»
– Как собачка делает? – спрашивала Джеки. – Что собачка говорит?
– Мууууууу! – ответила Лейла и ухватилась за ошейник. Тесс была уверена, что девочка знает, что говорит собачка, но ее личность уже начала формироваться, готовя идеальную мать к тому, что жить ей придется с менее заботливым и дисциплинированным человеком.
– Я немного запуталась в твоих последних мужчинах, – растягивая слова, проговорила Джеки. Она словно уличала Тесс в том, что та заняла место Лейлы в ее сознании. – Ворон – это который после сбитого, но перед загремевшим в тюрьму?
– Ворон был идеалом. Любая скажет, что хотела бы иметь такого парня, как он, – ответила за нее Китти. – Если бы Тесс поменьше думала о Джонатане, она бы это поняла. Но она так сохла, что не увидела, каким сокровищем на самом деле был Ворон.
Да не сохла – скорбела.
– Как там дела на Шекспир-стрит? – спросила Тесс в надежде сменить тему. – Понятно, что ты обеспечена бесплатной нянькой, живя в полквартале отсюда, но как в остальном жизнь в мегаполисе после пригорода?
– Моя родня постоянно интересуется, не случилось ли со мной чего, – сказала Джеки, усаживая Лейлу себе на колени. – На самом деле это означает, что они хотят, чтобы со мной что-нибудь случилось.
– Феллс-Поинт все еще белый, – сочувственно сказала Китти. – Хотя могло быть и хуже. Я слышала, недавно темнокожей женщине в Кантоне взорвали почтовый ящик через неделю после переезда.
Джеки пыталась вытереть личико Лейлы. Они приехали менее часа назад, но ребенок уже успел скинуть оба розовых ботиночка – в тон джемперу – и потерять носок. Девочка была удивительной непоседой, а ее глаза полнились весельем. Таким заразительным, что Тесс улыбнулась от одного лишь взгляда на нее.
– По крайней мере, «Лексус» у меня того цвета, – проворчала Джеки, но ее черты смягчились, когда Лейла погладила ее по щекам своими детскими ручками, имитируя мамины движения, когда та вытирает вымытую посуду.
– Кто будет пирог со взбитыми сливками? – спросила Китти.
Хоть в чем-то все проявили единодушие.
– Так что ты думаешь? – спросила Китти у Джеки, как только Тесс набила рот. – Действительно ли Тесс думает о Вороне и просто притворяется, что это не так? Может, она любит его и упрямится из-за неуместной гордости, как думаешь?
– Не знаю, была ли она когда-нибудь в него влюблена. Меня тогда рядом не было. Но она определенно с ним не покончила, ты же понимаешь, о чем я? Иногда мужчина, знаешь, как кусок пирога, который ты хочешь съесть, но тебе нельзя, потому что сидишь на диете. Тычешь его вилкой, двигаешь туда-сюда по тарелке, делаешь все, что угодно, лишь бы не съесть. Но все равно думаешь о нем.
– Да ну? – Китти так впечатлила эта аналогия, что она вынула из куска едва вонзенные зубы. – Я такого никогда не чувствовала к мужчине. Да и к пирогу тоже, если уж на то пошло.
– Уж ты за собой крошек не оставляешь, – Тесс надоело, что ее обсуждают в третьем лице. – А ведь уже, кажется, прошел месяц с тех пор, как ты с кем-то «встречалась»?
Китти пожала плечами:
– Наверное, просто не хочется. Раз уж мы перешли на гастрономические аналогии, у меня синдром миндального драже.
– Что-что?
– Раньше я его любила, – сказала тетка, словно констатируя факт, который Тесс и без того должна была знать. – Каждый день ела. И вдруг в один прекрасный день очередная миндалина просто не полезла.
– Так ты больше никогда не хочешь быть с кем-то или устала наконец от тупых красавчиков, строем ходивших за тобой всю жизнь?
Китти отдала свою тарелку Эсски, и та вылизала остатки взбитых сливок. Заговорив снова, она произносила слова медленно и осторожно, будто делала признание.
– Сегодня мне попался один мужчина. Он пришел с пачкой книг и в шортах, хотя уже не сезон. У него превосходные ноги. Вы же знаете, как мне нравятся мужские икры. Он дал мне знать, что не женат и очень не прочь сходить на двойной сеанс Фрица Ланга в «Орфее». Мне достаточно было сказать всего одно-два слова, чтобы договориться о свидании, если бы я захотела. Но я не захотела, сама не знаю почему.
– Я дала зарок держаться от мужчин подальше, еще до того, как у меня появилась Лейла, которую я должна растить, – сказала Джеки. – Когда я пыталась начать бизнес, я чувствовала себя батарейкой, из которой выкачивают всю энергию. Теперь я мать-одиночка, и всю энергию из меня уже выкачали. Даже несмотря на помощь и поддержку от вас, подруги, я почти всегда чувствую себя истощенной. Если бы я и встретила мужчину, зачем он мне нужен? И зачем ему нужна я? Чтобы смотреть, как я сплю перед телевизором в девять вечера?
Тесс ничего не стала рассказывать. Ее воздержание – от мужчин, от любви, от страсти и всех трудностей и заблуждений – напоминало «12 шагов». Шаг за шагом, день за днем – и всегда помнишь, сколько дней уже прошло. Ей нравятся мужчины. И она им нравится.
– Похоже, я больше не собираюсь встречаться с мужчинами, – сказала она. – Это потому, что мне стукнуло тридцать?
– Ты теперь стала здоровее, – ответила Китти. – Здоровее душой. У тебя больше нет вредных флюидов, что были раньше. Нет числа мужчинам, которых инстинкт тянет к уязвимым женщинам, и поэтому всегда кто-то крадется за тобой, чтобы использовать в своих целях.
– Но в тебе же нет ничего такого вредного, а за тобой всегда бегала толпа мужиков, – заметила Тесс в ответ.
– Я на другом краю спектра – от меня исходит истинное равнодушие. Они начинают думать, что я – идеальная женщина, потому что хочу только их тело, а в итоге заявляют, что я бессердечна. Если бы ты только знала, сколько мужчин обвиняли меня в том, что я воспринимаю их как объекты и использую только ради секса.
Китти рассмеялась, довольная собой. Лейла захлопала своими детскими ладошками и рассмеялась вместе с ней, а Джеки лишь тряхнула головой и хмыкнула:
– Придурь белой девки!
Это было одно из ее излюбленных выражений, но Тесс показалось, что в данном случае оно неуместно. У белых и черных разные патологии, но они патологии. Ценить мужчин, которые не ценят тебя. Действовать по их воле, вместо того чтобы отхватить себе что-нибудь у них. Переживать из-за размера задницы. Неожиданно ей захотелось взять Лейлу на руки и сказать ей, что к тому времени, когда она подрастет, все эти проблемы будут решены.
Джеки подняла газетную вырезку, которую Китти оставила на столе.
– А он ничего. Надеюсь, ты позвонишь ему и убедишься, что с ним все в порядке.
– Нет, не позвоню. Пусть сам звонит, если хочет поговорить. Номер не изменился, хоть его и убрали из телефонной книги.
– Ты уверена, что он сам это прислал? – В Джеки проснулась профессиональная сторона ее личности – Великий Инквизитор со стальным взглядом, превративший свой инвестиционный бизнес в такое выгодное предприятие, что клиенты уже начали наниматься туда на работу.
– Да не уверена я – но ведь он единственный, кого я знаю в Техасе.
– Единственный, кого ты знаешь из тех, кто знает тебя в Техасе. А если у него на самом деле какие-то проблемы? Я-то тебя знаю, девочка: ты себе никогда не простишь, если с этим мальчиком что-нибудь случится.
Китти локтем пододвинула телефон поближе к Тесс. Но та проигнорировала этот жест и налила себе еще вина.
– Если бы я хотела позвонить – если бы хотела! – вы думаете, я бы стала делать это здесь и сейчас, в вашем присутствии?
Джеки и Китти довольно улыбнулись друг другу. Лейла тем временем, визжа от восторга, снова пошла к Эсски, но собака убежала и скрылась под столом, жалостливо поскуливая.
– Как собачка делает, Лейла? – непроизвольно спросила у нее Джеки.
– Мяу, – ответила Лейла. – Мяяяяяу!
* * *
Менее чем через час Монаган сидела на кровати у себя в квартире, на третьем этаже над магазином. Эсски примостилась у ног, а на прикроватном столике стоял очередной бокал вина. Было почти одиннадцать вечера. Значит, в Техасе на час раньше. Вечер пятницы. Наверняка его нет дома, играет со своей группой, и его поедает глазами толпа техасских девчонок. Тамошние имеют репутацию наиболее привлекательных в стране. Она представила себе тип – упругое тело, тяжелые волосы, загорелая бронзовая кожа, рельефная шея, заработанная годами суровой булимии. Блюющие девахи из общежития, с кредитками, кабриолетами и жадными, алчущими ртами. Девахи, которым по барабану, где болтается мужик и дома ли он вообще.
Так что позвони она сейчас, услышала бы автоответчик. Вообще-то неплохой компромиссный вариант. В межполовых разборках даже идеальный, сродни стрельбе из машины. Бац, и теперь ты во́да!
– Назовите город, – сказал механический голос, когда она набрала междугородный код 512.
– Остин, – ответила она после непродолжительного молчания.
– Назовите абонента.
– Во… Эдгар Рэнсом, – ей пришлось порыться в памяти, чтобы вспомнить его настоящее имя. Ворон всегда был для нее просто Вороном.
Голос сообщил ей номер, она запомнила его и набрала – чтобы услышать еще один голос: «Номер не обслуживается…»
Она озадаченно уставилась на трубку. Если номер все еще в справочнике, должно быть, его отключили совсем недавно. Что ж, Ворон – далеко не первый музыкант, который накопил слишком много неоплаченных счетов. Даже несмотря на то, что его любящие родители, оплатившие шесть лет обучения в Колледже искусств Института Мэриленда, были настолько добры, что всегда поддерживали его в финансовом плане.
Если он действительно попал в беду, она поедет. Почему она не думала об этом раньше? Как и она, Ворон был единственным ребенком, но вырос в куда более почтенной семье. Его эго сохранило целостность, а чувство собственного достоинства было таким натуральным, точно мать испекла его в печи и покрыла глазурью.
У его матери хотя бы была печь.
Тесс никогда не слушала достаточно внимательно то, что Ворон говорил о родителях, но помнила, что мать как будто занимается керамикой, а отец связан с экономикой; последнее звучало для нее почему-то по-марксистски. Пара добрых хиппи-ретроградов, вырастивших сына, просто чтоб был.
Тесс открыла еженедельник. До сих пор поражает, какая напряженная у нее жизнь. Осень вся заполнена встречами. Не только по работе, есть и ужины со старыми и новыми друзьями, и даже «свидания» с мамой. Прекрасно быть востребованной, но неожиданно все имена, адреса, номера телефонов просто утомили ее.
Под буквой «Р» она нашла запись о Вороне, сделанную давным-давно, когда на этих страницах было куда больше пустого места. Записан номер в квартире в Болтон-Хилл, где он жил, когда они были вместе. Его день рождения – 23 августа («Две Девы!» – написал он каким-то экстатическим острым почерком, и ей нравилось, что он не позволял себе грязно шутить по этому поводу). Размеры одежды, номер социального страхования, телефоны любимых мест для заказа китайской еды. И просто на случай, если бы он понадобился ей во время одной из его редких поездок домой, – номер и адрес родителей в Шарлотсвилле.
– Слишком поздно, чтобы звонить незнакомым людям, – сказала она Эсски. – После одиннадцати звонят, только чтобы сообщить дурные новости.
Эсски, все еще сердитая из-за унижений Лейлы, скептически взглянула на хозяйку и отвернулась, выставив костлявую спину. Монаган набрала номер, думая, что скажет что-то вроде: «Вы меня не знаете, но… Мы никогда не встречались, но… Ваш сын никогда не упоминал, что мы с ним спали, пока я не разбила ему сердце, затем приползла обратно, после чего уже он разбил мне сердце, и теперь мы квиты и ничего другу не должны?»
– Алло, – женский голос, низкий и сильный. Без южного акцента – Рэнсомы из Новой Англии. Впрочем, бостонский говор несколько смягчился за годы проживания в Виргинии.
– Это дом Рэнсомов?
– Да, а кто спрашивает? – в голосе послышалась некая робость. Тесс поняла, что дурные новости слишком часто начинаются с «Это дом тех-то и тех-то?».
– Мы никогда не встречались, но меня зовут Тесс Монаган…
– Ах, Тесс! – Облегчение миссис Рэнсом было абсолютно очевидным. Показалось, что она готова выронить трубку. – Да мы же практически знакомы. Как твоя тетушка Китти? И твоя борзая – как же ее зовут? Мне хочется сказать «Джимми Дин», но ее же зовут по-другому?
– Да, в супермаркетах это в том же отделе. Ее зовут Эсски, как продукцию мясной компании «Шлудерберг-Кердл». «Пожалуй, лучшая свинина в мире!»
– Ну конечно, Эсски! – рассмеялась она. – Тесс Монаган. Теперь я будто воскресила тебя в памяти. Просто я сейчас сидела и думала, что нужно тебе позвонить.
Что-то внутри Тесс перевернулось – то ли сердце, то ли желудок, то ли кишки.
– Разве что-то случилось? С Вороном? Я не смогла до него дозвониться.
– У него отключен телефон. Знаю, знаю. Месяца полтора назад. Через неделю после этого мы получили последний чек из Техаса. На нем было указано «вернуть отправителю». Я надеялась, что тебе хоть что-нибудь известно.
– Вообще-то нет.
Вырезка не в счет – она только все усложняет. Да и от упоминания о ней женщина забеспокоится еще сильнее – а в планы Ворона это определенно входить не могло.
– Значит, вы уже больше месяца о нем ничего не слышали?
– Три недели назад он звонил и оставил сообщение на автоответчике. Позвонил в то время, когда нас не бывает дома, что ему известно. Сказал, чтоб не волновались, но мы с тех пор места себе не находим. Он точно не пытался с тобой связаться?
Тесс рассматривала вырезку. Она попала к ней менее недели назад, а уже имела потрепанный вид, будто ее брали в руки много раз.
– Мне по почте недавно пришла его фотография. Просто фотография… У него теперь короткая стрижка.
Прозвучало по-идиотски, но ничего лучше Тесс придумать не смогла.
– Я так и думала, что он попытается связаться с тобой. Ты на него всегда так хорошо влияла.
– Да?
Насколько Тесс помнила, Ворон совершил как минимум одно преступление, находясь под ее попечительством. Впрочем, это случилось до того, как они начали встречаться, и без ее влияния.
– Он наконец-то окончил школу. Даже у разрыва отношений оказалась своя положительная сторона. Уехал в Техас, решил посвятить себя музыке всерьез.
Их разговор становился все более сюрреалистическим, и Тесс начала вспоминать, сколько вина выпила за вечер. Возможно, миссис Рэнсом тоже потягивала что-нибудь, вновь и вновь набирая отключенный техасский номер?
– Очень приятно наконец побеседовать с тобой, – запинаясь, произнесла она.
Казалось, что миссис Рэнсом знает о ней очень много, а Тесс не могла припомнить ничего о родителях Ворона, кроме пары-тройки малозначительных фактов. Неужели она никогда не проявляла к ним интерес? Бывало, Монаган пропускала радостную трескотню Ворона мимо ушей: считала, что та не заслуживает особого внимания.
– Уверена, очень скоро он даст о себе знать, – ответила Тесс. – Ведь Ворон всегда был таким ответственным.
– В том-то и дело, – сказала миссис Рэнсом. – Он слишком ответственный, чтобы так с нами поступать. Если только с ним не случилось что-то ужасное. Мы уже думали нанять…
– Я была бы рада вам помочь, – перебила ее Тесс. – Наведу кое-какие справки, свяжусь с кем-нибудь в Техасе.
– …Но твой звонок – это провидение. Теперь я это поняла. Не как в «Селестинских пророчествах» – я таким не интересуюсь. Как правило. Но ведь все происходит не просто так, ты с этим согласна? Мне был нужен частный детектив, и вот такой детектив звонит мне. Такой, в ком я уверена, кому могу доверять.
– На самом деле я не… – Тесс умолкла. Не потому, что отрицала, что ей можно доверять. Просто столь хвалебное заключение миссис Рэнсом выглядело подозрительно, как дым без огня.
Миссис Рэнсом не слушала. Может, прямо с самого начала. С тех пор как до нее донесся голос на другом конце провода, она аккуратным шажком шла к главной цели. Ага, а вот и огонь:
– Тесс Монаган, ты найдешь моего сына?
