В глазах Бога

Скамья была узкой и неудобной. Я сидел на ней уже несколько часов, а проходящие мимо слуги и придворные епископа при виде меня издевательски усмехались. Они могли себе это позволить. Покровительство Герсарда, епископа Хез-хезрона было наилучшей гарантией безнаказанности и безопасности. Но я, Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства не привык к такому отношению. Поэтому я сидел мрачный, как грозовая туча. Мне хотелось есть и пить. Мне хотелось спать. Я точно не хотел ожидать здесь аудиенции, я также не хотел видеть епископа, ибо ничего хорошего от него мне ждать не приходилось. Говорят, у Герсарда вчера был приступ подагры, а когда его мучили боли, он был способен на всё. Например на то, чтобы отобрать у меня лицензию, которая и так висела на волоске с тех пор, как я допросил не того человека, которого следовало. В конце концов, это не моя вина, что в мире существуют двойники. Или, по крайней мере, люди очень похожие друг на друга. Вот только кузен графа Верфена, к сожалению, не пережил допроса. И у меня теперь могли быть проблемы. Если у меня отберут лицензию, мир вдруг станет очень опасным местом. Так уж сложилось, что у инквизиторов обычно больше врагов, чем друзей. Конечно, меня бы покинул и Ангел-Хранитель, а жизнь без Ангела трудно себе представить. Хотя, между нами говоря, столь же трудно себе представить жизнь под защитой Ангела. Но я не только её представлял, но и за все эти годы успел к ней привыкнуть.

Наконец подошёл какой-то холёный поп, расточающий вокруг себя аромат дорогих духов, и посмотрел на меня свысока.

— Маддердин? — спросил он. — Инквизитор?

— Да, — ответил я.

— Его Преосвященство ждёт. Двигайся же, приятель!

Я проглотил оскорбление и только постарался запомнить это наглое лицо. Даст Бог, встретимся при более благоприятных обстоятельствах. Даже епископские слуги могут со временем попасть в наши мрачные камеры. И поверьте мне, там они теряют даже намёк на презрение к сидящему напротив них инквизитору. Я встал и вошёл в покои епископа. Герсард сидел, склонившись над документами. Его правая рука была вся в бинтах, что означало — приступ подагры не был, к сожалению, сплетней.

— Маддердин, — произнёс он таким тоном, будто это было ругательством, — почему ты, собственно, ещё жив, негодяй?

Он поднял взгляд. По глазам было видно, что он, похоже, немного выпил. Лицо его было обсыпано аллергическими пятнами. Выходит, дело хуже, чем я предполагал.

— Верный слуга Вашего Преосвященства, — произнёс я, низко кланяясь.

— Мордимер, ей-Богу, отберу у тебя лицензию! Что там за вздор в последних докладах? Что такое Церковь Чёрного Преображения?

— Ни о чём таком я не писал, Ваше…

— Именно! — крикнул он, и его голос сорвался во время этого крика, а пятна на щеках ещё больше покраснели. — Зачем я тебя держу, дурак, если узнаю о новых ересях от кого-то другого?

Я в жизни не слышал о Церкви Чёрного Преображения, поэтому решил благоразумно промолчать.

— Новая секта, — сказал он, глядя на меня исподлобья, — основанная и руководимая человеком, называющим себя апостолом Сатаны. Будто бы, это какой-то священник, занимающийся чёрной магией. Говорят, эта секта уже обрела изрядное число приверженцев. Ты должен его найти, Маддердин, и доставить ко мне. И, ради Бога, поторопись, не то покончу с тобой.

— Знает ли Ваше Преосвященство, где его искать? — спросил я самым смиренным тоном, на какой только был способен.

— Если бы я знал, где его искать, не приказывал бы это делать тебе, идиот, — отрезал епископ и помассировал себе локоть. — Маддердин, чем я согрешил перед Господом, что Он наказал меня такими людьми, как ты?

Я снова решил, что лучше не отвечать, и лишь низко поклонился.

— Иди уже, — Превосходительство утомлённо махнул левой рукой. — Убирайся и не возвращайся ко мне без этого человека. Да, и ещё одно. Я слышал, что они проводят ритуалы с жертвоприношением девственниц или новорожденных, или что-то там ещё… — прервал он, чтобы вновь помассировать себе локоть.

— Когда я могу обратиться к казначею Вашего Преосвященства? — спросил я, оставаясь низко склонённым. Тихим и кротким голосом.

— Вон! — рявкнул епископ, а я подумал: ну что ж, попробовать стоило.

Я попятился, а когда за мной закрыли двери, облегчённо вздохнул. Надо было приниматься за работу, но, по крайней мере, моя лицензия была пока в безопасности. Только плохо же мне придётся, если не найду еретика. Но ещё придёт время об этом беспокоиться. Я вышел из дворца епископа и вдохнул свежего воздуха. А, вернее, воздуха сточных канав и притонов. Ибо так пахнет Хез-хезрон. Говорил ли я уже вам, что это наиотвратительнейший из отвратительных городов? Вроде бы, век тому назад король Мервид Златоустый приказал сжечь Хез-хезрон, дабы построить на его месте взлелеянный им в мечтах Город Солнца. Но раньше, чем Мервид сжёг город, сожгли его, и замысел скончался естественной смертью.

Сейчас я должен был разыскать близнецов и Смертуха. Дело, в общем, было простым — должны были где-то играть в карты или кости, а я ведь знал их излюбленные места. Первым была корчма «Под Быком и Жеребцом», однако хозяин там лишь развёл руками.

— Обыграл их заезжий шулер, — сказал он, — и я слышал, что они подались на заработки.

Я вздохнул. Как обычно дали себя провести невесть кому. И то хорошо, что не убили его, иначе пришлось бы их искать в подземельях бурграфа. Но слово «заработки» могло означать различные вещи. И необязательно приятные.

— Какие заработки? — нехотя спросил я.

— Мордимер, ты знаешь, я не люблю слишком много знать, — ответил корчмарь, которому я разрешал обращаться ко мне по имени, ибо мы когда-то вместе воевали под Кир-каралатом. А ветераны Кир-каралата равны меж собой, хоть бы не знаю какая, их разделяла сословная пропасть. Таков был неписаный закон. Впрочем, немного нас тогда осталось. Очень немного, я бы даже сказал.

— Корфис, — произнёс я спокойно, — не усложняй. Я получил приказ и если их не найду, то не выполню его. А тогда с меня сдерут шкуру. Я тебе должен пять дукатов. Наверное, ты хотел бы когда-нибудь получить их обратно?

— Семь, — он хитро посмотрел на меня.

— Пусть, — согласился я, ибо с тем же успехом могло быть семьдесят. И так у меня в кошеле бренчали лишь два одиноких полугроша. И, ей-Богу, они не собирались множиться.

— А может обделаем дельце? — спросил он и посмотрел на меня испытующе.

— Ну?

— Этот шулер здесь. Я дам тебе деньжат; обыграй его и получишь пятую часть выигрыша.

— Сорок процентов, — ответил я машинально, хотя и не намеревался соглашаться.

— Что? — он не понял.

— Половину.

Он покачал головой и какое-то время думал.

— Дам тебе половину, — заявил он и протянул ручищу: — По рукам, Мордимер?

— Ты знаешь, что я не играю, — сказал я, злясь, что дал себя втянуть в этот разговор.

— Но умеешь. А большинство играет и не умеет, — возразил он нравоучительно. — Ну?

— Сколько у него может быть?

Корчмарь склонился ко мне. От него несло пивом и тушёной капустой. Как для Хез-хезрона, даже неплохо. Мне знакомы запахи и похуже.

— Может триста, может четыреста, — дохнул он мне в ухо. — Есть за что биться.

— Обычный мошенник или фокусник?

— А кто его там разберёт? Выигрывает уже неделю. Два раза его пробовали убить.

— И?

Корфис молча провёл пальцем по горлу. — Он хорош, — добавил. — Эх, Мордимер, если б ты захотел играть. Какое состояние мы бы заработали, парень.

— Где Смертух и близнецы?

— У них какая-то работёнка на Хильгферарфа, знаешь, того, у кого амбары. Какое-то выбивание долгов или ещё что, — объяснил он после некоторых раздумий. — Сыграешь, Мордимер? — спросил он почти умоляющим голосом.

Триста дукатов, — подумал я, — из них мне останется сто пятьдесят. Вроде, временами бывало и в десять раз больше, но сейчас это было состоянием. Хватило бы на поиски еретика. Я мысленно чертыхнулся, ибо мало того, что приходится работать задарма, так ещё должен заработать на эту работёнку. Какой же мерзавец этот епископ.

— Может, — вздохнул я, а Корфис даже хотел хлопнуть меня по спине, но в последний момент сдержался. Он знал, что я не переношу подобного рода нежности.

— Дам тебе сто дукатов, — он снова склонился к моему уху. — Хватит, чтобы начать, а?

Ну что ж, кабацкое дело процветает в Хез-хезроне, коль скоро у корчмаря в заначке есть сто дукатов. А если давал сто, наверняка у него было и раз в пять больше.

— А если проиграю? — спросил я.

— То будешь должен, — засмеялся он, — но ты не проиграешь, Мордимер.

Это точно, — подумал я, — только ты не знаешь, что мне нельзя играть. И если об этом узнает мой Ангел-Хранитель, то на долгие месяцы окажусь в дерьме. Или, что хуже, он может разделаться со мной во время игры. Разве что сочтёт, что я играю из благородных побуждений. Но неисповедимы пути помыслов Ангелов.

— Сейчас-то он спит, — сказал Корфис. — Играл всю ночь у Лонны и вернулся лишь под утро.

— Неплохо, — сказал я, потому что у Лонны велась большая игра. — Пройдусь туда. Дай пару дукатов.

Корфис вздохнул и выгреб из-за пазухи один дукат, обрезанный по краям, и три пятигрошика.

— Добавлю к твоему счёту, — пробурчал он.

Я даже не протянул руки, только глянул на него красноречиво.

— Корфис, в меня надо вложить, — хмыкнул я.

— Вложить, — повторил он чётко по слогам. — Каждый раз, как слышу это слово, понимаю, что кто-то хочет содрать с меня шкуру, — добавил он, но вынул ещё один дукат. Ещё более обрезанный по краям, чем первый, хотя это, как раз, могло показаться уже невозможным.

Дом мадам Лонны был массивным, двухэтажным зданием, огороженным стеной, за которой бесновались специально обученные собаки. Впрочем, говорили, что это не собаки, а помесь шакала и волка, и что у них были ядовитые зубы. Но подозреваю, что такие байки распускала сама Лонна, дабы ещё больше отпугнуть непрошеных гостей. Лонна управляла борделем неплохого уровня с изысканными питейной и кухней. Помимо этого, у неё играли в карты и кости. Играли по-крупному и в хорошей компании, и нередко там можно было наткнуться на богатых дворянчиков с предместий Хез-хезрона (зачем приезжали в город, оставляя свои поместья, одному Богу известно), горожан, тех, что познатнее, и цеховых мастеров. А, впрочем, каждый, кто имел тугой кошель и более-менее выглядел, встречал там радушный приём.

Я постучал колотушкой. Несколько раз, ибо время было неурочным, и мне пришлось минуту подождать, пока кто-то не подошёл к двери. Щёлкнул открывающийся глазок.

— Господин Маддердин, — я услышал голос из-за дверей и узнал Гритту, который исполнял у Лонны роль привратника, вышибалы и вообще мальчика на побегушках. Гритта был кряжистым мужчиной с лицом деревенского дурачка. Тем, кого обманула эта наружность, обычно уже не представлялся случай совершать новые ошибки.

— Никак не скрыть, — ответил я. — Лонна есть? Гритта колебался какое-то время, прежде чем ответить.

— Есть, — наконец произнёс он, открывая двери. Прикрикнул на собак. — Странная пора для визитов, господин Маддердин.

— Странная, — согласился я и дал ему дукат. От широкой натуры.

Гритта провёл меня в салон и поставил на столик бутылку сухого вина и бокал.

— Все ещё спят, господин Маддердин, — пояснил он. — Надо будет немного подождать.

— О чём речь, — сказал я и вытянулся в кресле.

Я привык засыпать в любое время и в любых условиях. В конце концов, никогда не знаешь, когда ещё человеку выпадет случай. Лонна вошла в комнату, и я тотчас проснулся.

— Всегда начеку, — сказала она, видя, что я открыл глаза. — Давно не виделись, Мордимер. Пришёл отдать долг?

— А сколько я тебе должен?

— Двадцать дукатов, — сказала она и её глаза потемнели. — Значит ли это, что ты их не принёс?

— Ты всегда о деньгах, — вздохнул я. — Я даже не успел тебе сказать, как прекрасно выглядишь.

— Оставь, — она пожала плечами. — Чего хочешь?

— Как обычно. Сведений.

— Обычно ты здесь хочешь кое-чего другого, — возразила она. — Каких сведений?

— Некто играл вчера у тебя. Какой-то заезжий шулер. Выиграл?

— Разве я слежу за каждым, кто тут играет? — спросила она раздражённо. — Вчера было много народа.

— Лонна, — я встал и потянулся аж до хруста в суставах, налил себе вина, — ты принимаешь меня за идиота?

— Выиграл, — сказала она, — очень много.

— А именно?

— Четыреста, может даже пятьсот. Но он не жульничал, Мордимер. Я приказала его проверить.

— Есть разные способы жульничества, — возразил я.

— Вот именно. Может, вернёмся к моему давнему предложению?

— Нет, — рассмеялся я.

Лонна когда-то предлагала, чтобы я занялся контролем игроков. Я могу безошибочно определить, мошенничает ли кто-то. Раскушу любого магика или фокусника, не говоря уже об обычных шулерах. А Лонна не терпела мошенников. Между прочим, потому её дом и был таким популярным, ибо играли здесь честно. Или, по крайней мере, относительно честно.

— Во что играл?

— В «епископа», — рассмеялась она несколько презрительно.

Я тоже удивился. «Епископ» был одной из самых глупых и примитивных игр. Выигрывал тот, кто собирал рыцаря, оруженосца и туза, неважно какой масти, но при этом без дамы. Развлечение для возниц. Совершенно бессмысленное.

— И что потом?

— Ушёл, — она пожала плечами. — Даже не попросил охрану.

У Лонны был хороший обычай сопровождать выигравших гостей специально отобранными охранниками.

— Сегодня придёт?

— Если его не убили, наверняка придёт. — Она снова пожала плечами. — Зачем он тебе?

— Обыграл моих парней, стало быть, кто-то должен с ним рассчитаться.

Лонна не выдержала и схватила меня за руку.

— Будешь играть, Мордимер? — Я видел, как загорелись её глаза. — Взаправду сыграешь?

— Может, может… — ответил я, освобождая руку.

— Чувствуй себя, как дома, — произнесла она с широкой улыбкой, которая омолодила её на добрых пару лет. — Предоставлю тебе комнату, чтобы отдохнул до вечера. Желаешь ещё чего-нибудь? Вино, девушки?

— Пока нет. Спасибо, Лонна, но я должен поискать Смертуха и близнецов. Куда-то их занесло.

— Только умоляю, не приводи их без особой нужды. — Лонна сложила руки на груди. А было на чём складывать. — Последний раз Смертух распугал моих гостей.

— Ничего удивительного. Если б я его не знал, сам бы испугался.

— Увидимся вечером.

Я вышел чуть освежённый этой минутой сна и двинулся на поиски парней. Имели работёнку у Хильгферарфа? Ну, тогда понятно, откуда начать. До амбаров от дома Лонны было не слишком далеко, поэтому прогулка заняла у меня самое большее полчаса. Уже издали были видны неказистые склады, прижавшиеся к берегу реки. Развелось их за последнее время, ну так и торговля, по окончании войны на юге, расцвела как никогда. Хильгферарф был одним из новых купеческих тузов. Молодой, пробивной и беспринципный.

Он начинал как грузчик, а теперь владел четырьмя внушительными складами. Амбары — теперь это было лишь именем нарицательным, ибо сейчас на складах хранились десятки разных товаров. Хильгферарф специализировался на оружии, так как имел хорошие связи с купцами из Барден-хагера, но в принципе занимался любым товаром. Один склад был специально приспособлен для девушек с юга, на которых всегда был неплохой спрос. Сама Лонна купила там несколько отменных экземпляров, но они быстро умерли. Вроде бы, не выдержали жизни в неволе и множества клиентов. Но и так, наверняка, Лонна вернула затраты с прибавкой. На складской территории крутились охранники с дубинками в руках, также было несколько людей из портовой стражи, как обычно упившихся почти до беспамятства. Контора Хильгферарфа прилегала к одному из складов у самого берега реки. Или, скорее, у этого пенящегося стока, который по привычке называли рекой.

— Чего? — У дверей бдило двое охранников.

— Ищу господина Хильгферарфа, — объяснил я.

— Договаривался? Если нет, то проваливай. Я посмотрел на него, и он несколько смешался.

— Меня зовут Маддердин, сын мой. Мордимер Маддердин, инквизитор епископа Хез-Хезрона. Хочешь, чтобы я был добрым, когда мы как-нибудь встретимся у меня?

— Извините, господин Маддердин, — охранник, который разговаривал со мной, громко сглотнул слюну, — прошу прощения. Сейчас доложу господину Хильгферарфу.

Я вошёл внутрь, и Хильгферарф не заставил себя ждать. Очень любезно с его стороны. У него была вполне пристойная контора, обставленная мебелью из чёрного дуба. Несколько «новобогаческая», но всё-таки элегантная.

— Очень приятно, господин Маддердин. — У него была сильная рука, но раз когда-то был грузчиком…

— Прошу простить, что отнимаю у вас время, — сказал я вежливо, — но, похоже, вы наняли моих ребят. Двоих близнецов и человека…

— А, этого красавчика, — прервал меня купец. — Правильно. Была у меня для них работёнка. Прошу присесть, господин Маддердин. Вина?

Я покачал головой.

— Они взяли задаток и только их и видели, — сказал он спокойно, но я видел, что он в бешенстве.

— Это на них не похоже, — я действительно забеспокоился. Близнецы и Смертух никогда не позволили бы себе кинуть клиента. Ну, по крайней мере, в Хез-хезроне. — Могу ли узнать, что это была за работа?

— Господин Маддердин, — купец сел за конторку, — давайте откровенно. Я слышал, что помимо своих служебных обязанностей, вы также иногда помогаете людям, у которых есть затруднения. Если бы вас заинтересовало, то…

— Пожалуйста, продолжайте.

— У меня есть должник. Речь идёт о значительной сумме…

— Насколько значительной? Он поднял руку.

— Минутку, если позволите. Речь о прелате Бульсани.

— О, проклятье! — я позволил себе выругаться. Прелат Бульсани был бабником, пьянчугой и игроком. И при этом имел на удивление крепкие тылы.

Хильгферарф бледно улыбнулся.

— Это правильная реакция, господин Маддердин. Я сказал то же самое, когда узнал, чьим кредитором являюсь.

— Когда вы узнали..? В смысле..?

— Бульсани получил наследство и он согласился вступить в него, ибо активы несколько превышали пассивы. Но пассивами были векселя. На четыре с половиной тысячи дукатов. Срок оплаты — позавчера. Как вы понимаете, моей конторе. За это время Бульсани продал дом и несколько расписок, но долги выплачивать не собирается. Чистыми он выручил около пяти тысяч, значит, деньги у него есть…

— Зная его, это положение сохранится недолго, — пробормотал я.

— Поэтому мне важна скорость. Готов предложить пять процентов от суммы взысканного долга.

— Двадцать пять, — возразил я машинально, — плюс десять процентов особо, ибо речь о Бульсани. И сто пятьдесят дукатов на расходы.

— Это шутка, — он даже не занервничал. С его лица по-прежнему не сходила любезная улыбка.

— Если вы не уладите это в течение нескольких дней, лишитесь денег раз и навсегда, — сказал я. — Конечно, можете приказать его убить. Но, во-первых, это не вернёт вам деньги, а, во-вторых, убийство Бульсани означает проблемы. Вы можете обратиться в суд. Но это может означать ещё большие проблемы.

Хильгферарф постукивал концом пера по поверхности конторки и всё это время поглядывал на меня с улыбкой.

— Знаете, сколько выторговали ваши друзья? — спросил он.

— Да?

— Восемь процентов и десять дукатов задатка.

— Поэтому они никогда не должны делать деньги без меня, — вздохнул я. — Так жаль, что люди не способны ничему научиться.

— Тем не менее, ваши предложения неприемлемы, — добавил он.

Я смотрел на него какое-то время. Страх, как выучился этот бывший грузчик. Что за выражения!

— У меня нет сил, — сказал я, — торговаться. Я устал и впереди у меня тяжёлая работа. Последнее, чего хочу, так это впутаться в проблемы из-за долгов Бульсани. Моё предложение — это двадцать пять процентов от суммы и сто тридцать безвозвратного задатка. — Купец хотел что-то вставить, но я поднял руку: — Это действительно последнее предложение.

Хильгферарф покивал с пониманием.

— Пусть так и будет. Я слышал о вас много хорошего, господин Маддердин. Вы недёшевы, но славитесь добросовестным отношением к делу. Надеюсь, я верну свои деньги.

— Честно? — скривился я. — Думаю, что вы потеряете ещё и эти сто тридцать задатка.

— Честность достойная восхищения, — сказал он без малейшей иронии в голосе, — но, однако, рискну. Может быть, — добавил он осторожно, — потом, если всё получится, у меня будет для вас что-то посерьёзнее. Что-то намного серьёзнее.

— Откуда это доверие?

— Я разбираюсь в людях, господин Маддердин. А вы честный человек. Это не значит порядочный, — уточнил он тотчас же, — но честный.

Я задумался на минутку. Это правда. В самом деле, я был честным человеком. По крайней мере, для этого места и для этих времён. Хильгферарф знал, что я попытаюсь найти Бульсани и взыскать долг, хотя с тем же успехом я ведь мог спустить задаток у Лонны, а ему сказать, что дело безнадёжно. Но заказ был вызовом. Я почувствовал бы себя униженным, если бы такой человек как Бульсани, смог бы меня перехитрить. Да, он был ловким. Инстинктивной ловкостью паука, который знает, что в случае опасности надо отползти в самый тёмный угол. «Где у тебя самый тёмный угол, прелат?» — спросил я мысленно сам себя. С другой стороны, дело действительно следовало быстро довести до конца. Ведь меня ещё ждала работа, порученная епископом. И я по-прежнему не представлял, где могут быть мои люди.

— Спасибо за приятную беседу, — я встал с места, — и надеюсь, что смогу вам помочь.

— Охранник проводит вас до кассы, — сказал он, на этот раз не подавая мне руки. Может решил, что раз в день достаточно.

Я кивнул и вышел. Воняло, как это бывает в амбарах, но день стал как бы милее. В конце концов, в моём случае сто тридцать дукатов были кучей денег. Надо было обдумать, где можно найти прелата Бульсани. Могло казаться, что у меня масса возможностей. Примерно столько же, сколько борделей в Хез-хезроне. Но даже Бульсани не был, несомненно, настолько глупым, чтобы с долгом на шее забавляться со шлюхами. Я задумался на секунду, не слышал ли я о каких-нибудь друзьях почтенного прелата. Хм-м… никто не приходил мне в голову. Такие люди как Бульсани не имеют настоящих друзей. Разве что собутыльники. Пока их не обставят либо не трахнут их жён или дочек. Кто в таком случае пил и развлекался с Бульсани? Я знал, у кого искать ответы. У незаменимой Лонны, которая знает всё. Или, по крайней мере, хотела бы знать.

Гритта даже не удивился, увидев меня, он только широко улыбнулся, показывая набор гнилых зубов. Наверное, надеялся ещё на дукат и не обманулся. А вот Лонна была изумлена, но быстро скрыла это изумление за улыбкой.

— Мордимер, неужто, тебе всё-таки потребовалась девушка?

— А может я пришёл отдать тебе долг, моя дорогая.

— Может?

Я взял два бокала со столика и налил немного вина себе и ей.

— Твоё здоровье, — сказал я. — За богатство и красоту. Она выпила с лёгкой улыбкой.

— Флиртуешь со мной или есть дело? Если флиртуешь, то… Я посмотрел на её сильно декольтированную грудь.

— А есть желание пофлиртовать?

— Нет, Маддердин, — рассмеялась она. Удивительно, но в этом городе, где мало кто заботился о зубах, у неё они были белоснежными, ровными и крепкими. — Ты же знаешь, что мне нравится.

Я знал. Лонна любила молодых, неопытных юношей и молодых, неопытных девушек. Впрочем, я тоже не поклонник зрелых женщин, поэтому только покивал.

— Говори уже, — сказала она.

— Ищу Бульсани.

— Вижу, ты ищешь многих людей, Мордимер. — Я заметил, что она посерьёзнела. — С чего тебе пришло в голову, будто я знаю, что происходит с нашим другом прелатом?

— Потому что он был у тебя, Лонна. Позавчера, может третьего дня, вчера, скорее, нет, правда?

Молчала.

— Он спрашивал о месте, где можно безопасно провести время. Переждать месяц, может два или три в обществе парочки милых барышень, разве не так? — конечно, я блефовал, но Бульсани и правда мог так поступить.

Она по-прежнему молчала.

— Лонна?

— Нет, Мордимер, — возразила она, — ты ошибаешься. Правда. Бульсани уехал из города, и я не знаю куда. Но…

— Но? — спросил я, помолчав минуту.

— Сто дукатов, — сказала она, — и ты будешь знать всё, что и я знаю.

— С ума сошла? — рассмеялся я. — Я не получил аж настолько большого задатка.

— Ну тогда нет.

Я задумался. Лонна не пыталась бы надуть меня так примитивно. Что-то должна была знать.

— Послушай, дорогая моя, как насчёт доли в прибыли?

— Нет.

И я уже всё понял. Этот быстрый ответ был таким уверенным, что Лонна должна была знать — прибыли не будет. А раз прибыли не будет, это значит, что почтенный прелат промотал все деньги. Четыре с половиной тысячи дукатов, это всё-таки куча деньжищ. Не так легко спустить их на шлюх, зато легко проиграть. Но Бульсани играл очень осторожно и невозможно, чтобы спустил за два дня столько денег. Значит, что-то купил. А что мог купить у Лонны?

— Сколько девушек он заказал? — спросил я. Лонна посмотрела на меня со страхом.

— Ты — дьявол, Мордимер, — сказала она, — но даже тебе не узнать, куда он приказал их доставить.

— Всё зависит от мотивации, — сказал я, — но, действительно, предпочёл бы узнать это от тебя.

— Мордимер, — сказала она каким-то жалобным тоном, — не вмешивайся во всё это и не вмешивай в это меня.

Лонна была напуганной. Мир явно становился на голову, и мне это совсем не нравилось. Тем более, что куда-то пропали Смертух и близнецы, к которым, несмотря на все их недостатки, я всё-таки был привязан.

— Дорогая моя, — я подошёл к ней и обнял, и в этом объятии нежности было ровно столько, сколько и силы, — когда я стою по одну сторону баррикад, а кто-то по другую, можно принять только одно, верное решение. Догадываешься, какое?

Она пробовала освободиться, но с тем же успехом могла бы бодаться с деревом.

— Лонна, ты должна мне сказать.

— А если нет? — выдохнула она мне прямо в ухо. — Что ты мне можешь сделать, Мордимер?

Я отпустил её и уселся в кресло. Лонна стиснула зубы, и я видел, как она из последних сил пытается овладеть собой, чтобы не послать меня ко всем чертям. Но мы ещё не закончили разговор, и она знала об этом.

— Какую сказочку ты хотела продать мне за сто дукатов? — спросил я.

Она молчала и смотрела так, будто хотела меня убить. Уже многие люди смотрели на меня так, поэтому я не обращал на это внимание. Тем более, что потом обычно как раз мне приходилось их убивать.

— Куда велел их доставить, Лонна? Послушай меня внимательно, может я и не слишком важная шишка в этом городе, но жизнь тебе испортить смогу. Поверь мне, могу это сделать. Ничего особенного, но клиенты начнут обходить твой домик за тридевять земель. А без гостей и без денег станешь никем. Может, я также шепну словечко епископу. Как думаешь, пара налётов епископской стражи добавят тебе популярности?

Лонна обдумывала то, что я сказал, и я понимал, что должен дать ей немного времени. Она взвешивала, достаточно ли сильные у неё тылы, дабы вовсе мною пренебречь. Только, видите ли, разумные люди очень редко позволяют себе пренебрежение к инквизиторам. Никогда не знаешь, что будет, и никогда не знаешь, а не постучат ли в твои двери однажды вечером инквизитор и его друзья в чёрных мантиях. И тогда к лучшему, чтобы инквизитор был к тебе благосклонен. Это, впрочем, редко когда позволяло выжить, но, хотя бы, пристойно умереть. Если смерть вообще может быть пристойной. Итак, она спокойно себе думала, а я не спеша потягивал винцо. Наконец, она решилась.

— Он купил шесть девушек, — сказала она, — но это был особый заказ.

— Девственницы, — я даже не спросил, а, по сути, констатировал.

— Откуда ты знаешь? — она широко раскрыла глаза.

— Что с ними сделал? — мне даже не хотелось отвечать.

— Он велел погрузить их на баржу, плывущую на север, — ответила она, немного погодя. — Знаю, потому что Гритта сопровождал их в гавань.

— Позови его, — приказал я.

— Мордмер, я прошу тебя, не вмешивай меня во всё это, — она почти застонала и была прелестна в своей беспомощности. Конечно, если кто-то дал бы себя обмануть такими простыми штучками. Но, по крайней мере, она достаточно испугалась, чтобы начать их использовать. А это уже кое-что.

— Гритта что-то там увидел, да, Лонна? Что-то, что тебе очень не понравилось. Предоставишь мне самому догадываться, или всё-таки позовём Гритту?

Я щедро долил себе вина, ибо оно было действительно вкусным. Довольно терпкое и освежающее, но не оставляющее на языке того холодного металлического привкуса, обычно свидетельствующего о том, что оно не вылёживалось в надлежащей бочке, или виноградник был плохо расположен по отношению к солнечным лучам. Я вовсе не был ценителем вин, но любил время от времени выпить хорошего напитка. Тем более, что в жизни у меня было чересчур много случаев для распития скверного пойла.

Лонна вздохнула, встала и потянула за шёлковый шнурок, висящий возле двери. Чуть погодя в комнату ввалился Гритта. Как всегда с выражением преданности и внимания на лице.

— Скажи господину Маддердину, что ты видел на пристани, — приказала она вымученным тоном.

— В смысле, тогда? — уточнил Гритта, и Лонна кивнула.

Я слушал несколько сбивчивый рассказ Гритты и мысленно прикидывал. Богобоязненный Бульсани купил шестерых молодых и красивых девиц с юга, после чего приказал поместить их на барку в порту. Маленькую барку, с командой из нескольких человек. Гритта не видел лиц этих людей, только слышал, что к одному из них Бульсани обратился как «отец». К кому бы это прелат мог обращаться аж с таким почтением? Но не это было самым удивительным. Самым удивительным был тот факт, что на одеянии этого человека Гритта разглядел в слабом свете принесённого фонаря вышитую пурпурную змею. Гритта не имел понятия, что означает этот символ. Я имел. Лонна тоже и именно поэтому так боялась. Пурпурную змею на своём гербе имел старый и чудаковатый кардинал Ингус Белдария, живущий в мрачных чертогах в каких-нибудь двадцати милях от Хез-хезрона. Кардинал славился поразительными наклонностями, и его выходки даже близкие к нему иерархи Церкви оценивали как «достойные сожаления». А правда состояла в том, что Белдария был извращенцем и мучителем. Даже в наши дикие времена трудно встретить кого-то столь же порочного. Говорили, что он принимал ванны из крови некрещеных детей, в подземельях собрал удивительную коллекцию чрезвычайно интересных орудий, а когда его прихватывали приступы мигрени (что случалось чересчур часто), его боль облегчали только стоны пытаемых. При всём при этом, кардинал был милейшим старичком, с седой, трясущейся бородкой и голубыми, как выцветший василёк, слегка навыкате глазами. Я имел честь поцеловать некогда ему руку во время общей аудиенции (много лет тому назад, когда он ещё вёл приёмы) и запомнил его добрую улыбку. Некоторые утверждали, что кардинала хранит необычайно могущественный ангел-хранитель со вкусами, как у его подопечного. Но, как вы наверняка догадываетесь, мне никогда даже в голову не пришло спрашивать о подобных вещах моего Ангела-хранителя. В любом случае, если Бульсани служил кардиналу Бельдария, с тем же успехом я мог вернуться к достопочтенному Хильгферарфу и принести ему печальную весть о том, что его деньги пропали раз и навсегда. Тем самым, я сохранил бы чистую совесть, задаток в кармане и время, а также деньги на поиск этих проклятых еретиков, чего требовал от меня Его Преосвященство епископ Хез-хезрона. Я поблагодарил Гритту за рассказ, не дав понять даже движением брови, что именно я из него умозаключил. Я снова остался наедине с Лонной и вновь осушил до дна бокал. Я редко напивался, и уж без всякого сомнения не мог напиться именно сегодня. Впрочем, не было причин для беспокойства, от такого слабого винца у меня бы даже голова не закружилась.

— Спасибо, Лонна, — сказал я. — Не пожалеешь об этом.

— Уже жалею, — хмыкнула она. — Я всегда мечтала о спокойной жизни, Мордимер. Об изысканной клиентуре, красивом доме и весёлых девочках. А что имею вместо этого? Инквизитора, который допрашивает меня в собственном доме, и прелата, замешанного в сношения с самим дьяволом.

Я вспомнил, что кардинала Белдария и в самом деле называли Дьяволом из Гомолло, от названия родового поместья. Впрочем, называть его дьяволом не имело особого смысла, ибо кардинал самое большее был злобным гномом, а до дьявола ему было так же далеко, как мне до ангела. Но известно, что чернь любит яркие эффекты. Конечно, это совсем не означало, что кардинал был неопасен. Наоборот, очень опасен, если бы кто-то осмелился встать на его пути. Но своим путём, интересно, почему церковь была снисходительна к этому благочестивому садисту? Откуда у него взялись такие сильные тылы? Многие сановники за меньшие грехи получали пожизненный срок в монастыре, обычно в крепко замурованной камере, под неусыпным надзором стражи. Или им просто подавали вино, после чего они умирали от заворота кишок.

Впрочем, всё это было неважным. Не мне надлежало оценивать правильность действий Церкви относительно грешников. Я — Мордимер Маддердин — был карающей десницей Церкви, а не её мозгом. К счастью. А то, что при случае я мог соединить приятное с полезным и, служа Церкви, служить также и самому себе, было только дополнительной причиной, из-за чего я любил работу. Не говоря уже о том, что бытие инквизитора и бывшего инквизитора различается ни больше, ни меньше, чем жизнь отличается от смерти.

— Хорошо, Лонна. — Я встал с кресла, хотя сиделось в нём исключительно удобно. — Ради собственной пользы держи ротик на замке, — я приложил палец к её губам.

Она пробовала отдёрнуть голову назад, но я придержал её за волосы левой рукой. Она стояла, выгнувшись, с запрокинутой назад головой и громко сопела. Но вырваться не пробовала. Я провёл кончиком указательного пальца по её полным губам.

— Будь послушной девочкой, — сказал я, — ибо знаешь, Лонна, если я б когда-нибудь узнал, что кто-то шепнул в городе, будто Мордимер Маддердин ищет прелата Бульсани, то тогда мог бы к тебе вернуться, жемчужинка, — усмехнулся я ласково, — и знаешь, кого привёл бы с собой? — Я не ждал ответа, впрочем, Лонна была слишком напугана, чтобы что-то из себя выдавить. — Я привёл бы моего друга Смертуха, который некогда признался мне, что очень ему приглянулась одна сисястая хозяйка борделя. И он с большой охотой покувыркался бы с ней часик-другой. И поверь мне, жемчужинка, после такого опыта ты не была бы уже той же девочкой, что прежде. — Я отпустил её и дал упасть в кресло.

— Не надо мне угрожать, Мордимер, — сказала она тихо, и я видел, что у неё дрожат руки.

— Да, не надо, — согласился я, — и мне даже это совсем не нравится. Но я знаю, что это сильно облегчает жизнь. До свидания, Лонна. Если буду в городе, забегу вечером и сделаю для тебя этого шулера.

Она больше не отозвалась, поэтому я вышел. Гритта открыл передо мной ворота.

— Всегда вам рады, господин Маддердин, — сказал он, но на сей раз я решил больше не давать ему чаевых. Хорошего понемногу.

Второй раз за день мне предстояла милая прогулочка к амбарам. Что ж, следовало известить Хильгферарфа о том, что он может поставить крест на своих деньгах. Жаль, ибо четыре с половиной тысячи крон — прекрасное состояние. За такие деньги можно убить, хотя я знал и таких, что убивали из-за пары хороших кожаных сапог или манерки с горячительным. Да-а, жизнь в Хез-хезроне не была ценным товаром, и тем, кто смог сберечь её подольше, было чем гордиться. Хильгферарф всё ещё был в своей конторе, но когда меня увидел, высоко поднял брови.

— Господин Маддердин, — произнёс он. — Какие-то новые вести? Я рассказал ему всё, что услышал от Лонны, понятно, не раскрывая источника информации. Однако, подозреваю, он не был настолько глуп, чтобы не догадаться. По мере того, как говорил, я видел, что его глаза темнеют. Что ж, он ведь прощался с четырьмя с половиной тысячами крон. Это, похоже, приносило боль. Когда я закончил, он достал замшелую бутылочку вина и разлил нам в маленькие кубки. Я попробовал. Прекрасный вкус был у этого бывшего грузчика. Я сказал ему об этом, и он поблагодарил кивком.

— Что сейчас собираетесь делать? — спросил он.

— А что я могу сделать? — ответил я вопросом. — Думаю, на этом моё задание закончено.

— Однако, обсудим, — вежливо произнёс он. — Прелат Бульсани работает на Дьявола с Гомолло. И мы оба знаем, что кардинал обладает огромным состоянием. Итак, можем ли мы полагать, что Бульсани ещё не преуменьшил своих запасов наличности, а может даже их приумножил?

Бог мой, — подумал я, — «итак, можем ли мы полагать», — говорил этот бывший грузчик. Неужто, он брал уроки хороших манер и красноречия? А, может, был дворянским бастардом, подброшенным в доки матерью-кукушкой?

— Может да, может нет, — возразил я. — Шесть девственниц с юга могли обойтись ему примерно в четыре тысячи, плюс-минус триста в зависимости от того, на самом ли деле они были очень красивыми, как торговался, а также — насколько в них нуждался. Но подозреваю, что эти девушки должны стать даром Белдарии, а это означает, что прелат потратил свои, а не чужие деньги. Ну, конечно, если вообще можно сказать, что когда-либо эти деньги были его.

— Да-ааа, — Хильгферарф постучал костяшками пальцев по столу, — чего этот идиот мог хотеть от Дьявола?

— Ну, так далеко моя проницательность уже не простирается, — я пожал плечами, — но, всё же, думаю, что лучше этим не интересоваться.

— Может быть, может быть… — Хильгферарф задумчиво покачал головой, и его задумчивость мне крайне не понравилась. — Ну, хорошо, — добавил он уже бодрым голосом, как бы очнувшись от какого-то полусна. — Маддердин, я хочу, что бы вы отправились в Гомолло и проверили, там ли Бульсани, и притащили его ко мне. Разумеется, живого.

— А скатерти-самобранки вы не желаете, — спросил я без тени иронии в голосе, — или дубинки-самобойки?

— Очень смешно, — он посмотрел на меня тяжёлым взглядом. Он явно не привык, чтобы ему отвечали подобным образом. Но зато я привык к тому, что мне пытались давать разные идиотские задания. К моему сожалению, за часть из них я, всё же, брался.

— Вы не подумали, господин Маддердин, что ваши люди могут быть в Гомолло? Или, хотя бы, направляться в ту сторону?

— Нет, — искренне возразил я. — Очень сомневаюсь, что они узнали то же, что и я.

Но в тот момент, когда я произносил эти слова, сам начал задумываться. Фактом было то, что Смертух и близнецы исчезли из города. Конечно, я ещё не исчерпал всех возможностей, точнее ни одной. Я не пошёл к бургграфу и не спросил, а не упрятал ли он их намедни за какие-нибудь прегрешения? Будь у них деньги, наверняка сидели бы в борделе, причём, до тех пор, пока у них не закончилась бы наличность. Но у них не было денег, а был заказ, который они подрядились выполнить. Я не думал, что они решили надуть Хильгферарфа. Это было не в их стиле. Пёс не гадит там, где ест, — говорила старая пословица, а они слишком хорошо представляли, сколько можно заработать в Хез-хезроне. И как быстро здесь потерять репутацию. А репутация была всем, чем мы владели.

Однако вылазка в Гомолло ради спасения Смертуха и близнецов не казалась мне особо заманчивой. Видите ли, мы не друзья по гроб жизни, делящие последний кусок хлеба и вспоминающие у камина, да с горячим пивом, случаи взаимопомощи. Конечно, нам сподручно вместе браться за некоторые поручения, и мы сыгранная команда. Сыгранная, потому что парни знают, кого слушать. Но на этот раз они взялись за дела, которые были выше их сил. И им придётся за это заплатить. Понятно, что картина «Смертух и близнецы в подземельях Гомолло» не будила во мне радости, но я не видел причин, чтобы рисковать ради них репутацией, лицензией, а тем более жизнью. Я был уверен, что кардинал не поколебался бы развлечься в своих казематах с инквизитором и счёл бы это милым развлечением после трудов праведных. Но глядя с другой стороны, я всё же понимал, что мне будет трудно собрать подобную группу. В конце концов, не за все заказы я мог браться в одиночку. Мордимер Маддердин был для думанья, приёма заказов и торга за гонорар, зато трудно найти кого-то, кто лучше Смертуха владел бы саблей, а зловещие способности близнецов удивляли даже моего Ангела-хранителя. Кроме того, мы были знакомы так давно, что временами могли понимать друг друга без слов. Так что я потёр подбородок, ибо оказался, как это красиво говорится, перед дилеммой. Хильгферарф явно решил помочь мне в её разрешении.

И оставалось ещё одно. Мысль, которая не давала мне покоя, с тех пор, как я узнал о девственницах с юга. Я точно помнил слова Герсарда, епископа Хез-хезрона: «Новая секта, основанная и руководимая человеком, называющим себя апостолом Сатаны. Будто бы, это какой-то священник, занимающийся чёрной магией. Я слышал, они отправляют ритуалы с жертвоприношением девственниц и новорожденных, или что-то там ещё…». Неужто я таким образом наткнулся на разыскиваемую епископом секту? Дьявол из Гомолло прекрасно подходил на роль еретика, и жертвоприношение девственниц было как раз в его стиле. И когда обдумывал эту проблему, я почувствовал ледяную дрожь, бегущую от загривка до самой поясницы. Мне стало дурно, и я из последних сил удержался на ногах. Я явственно чувствовал присутствие моего Ангела-хранителя. Он был здесь и давал мне знак. Давал мне знак того, что я на верном пути. По крайней мере, я надеялся, что именно такова была истина, ибо неисповедимы пути помыслов и деяний Ангелов.

— Могу вложить ещё немного денег, — осторожным тоном сказал Хильгферарф. — Будет нехорошо, если должники решат, что надуть меня на пять тысяч крон им сойдёт с рук. В конце концов, если по правде, самое ценное для всех нас — это репутация.

Вообще-то, должники — драгоценный товар и не следует допускать его порчи. Разве что являешься горячим человеком либо есть желание проучить других жаждущих лёгкой наживы. Знавал я некогда одного ростовщика, который своим несостоятельным должникам приказывал отрубать пальцы, начиная с самого маленького на левой руке. Вы даже не представляете, сколь сильно отрубание пальца увеличивает в человеке способности к зарабатыванию и возврату долгов.

— Ну, не знаю, — сказал я столь же осторожным тоном, как он, — всё это дело воняет на много миль. А я от этой вони хотел бы находиться как можно дальше.

Он покивал, а я старался овладеть ледяной дрожью, которая раздирала мой хребёт на части.

— В принципе, вы правы, — сказал он вежливо, — но, как уже говорил, я настроен схватить Бульсани. Предлагаю вам три тысячи крон, если вы принесёте сюда мне прелата в мешке, или тысячу крон, если вы решите, что это невыполнимо. Но тогда в мешке хочу получить голову Бульсани.

Меня нелегко удивить, но ему удалось. Для кого-то, кому оплатить предстоящий ночлег уже проблема, три тысячи крон были королевским состоянием. В свою очередь, я немногих знал, что даже за такую сумму захотели бы связываться с Дьяволом из Гомоло. Неужели Хильгферарф настолько желал добраться до мошенника? Или на самом деле его заботила только репутация? Ясно, что лучше заплатить три тысячи крон за возвращение пяти, чем поставить крест на всей сумме. Но всё-таки это упорство было даже странным. Ведь в случае неудачи Хильгферарф рисковал, возможно, даже жизнью, если бы кардиналу захотелось тянуть лапищи так далеко, и он на самом деле был как-то связан с Бульсани. Что всё ещё оставалось в области предположений. По крайней мере, для меня.

— Согласен, — сказал я.

Хильгферарф наверняка думал, что именно щедрое предложение убедило меня согласиться. Но я знал, что здесь не в алчности дело. Давно уже у меня не было случая встретить достойного противника, а Дьявол из Гомолло как раз таким противником и был. Он олицетворял всё зло, всю скверну нашего мира, но вместе с тем ему нельзя было отказать в хитроумии. Ни в могуществе. Ни в богатстве. Вот настоящий вызов. Могущественный кардинал, окружённый сонмом слуг и солдат, а против него одинокий Мордимер Маддердин — длань справедливости и меч провидения, слуга Ангелов. Я взволновался бы, если бы умел волноваться.

— Тогда хорошо, господин Маддердин, — глаза Хильгферарфа прояснились, — скажите, пожалуйста, чем могу вам помочь.

Я задумался. Хорошего коня куплю у Руфаса в предместье, кроме этого я ни в чём не нуждался. Может лишь в большей удаче, но её редко можно купить за деньги. Может лишь в благосклонности Ангела, но с этим трудней, чем с удачей.

Дорога из Хез-хезрона в Гомолло вела через спокойные городки и деревни. Зелёные поля, поросшие виноградом холмы, избёнки с покатыми крышами, шумящие в зарослях речушки. Что за идиллический пейзаж! Но не скажу, что после грязи и смрада Хез-хезрона это не стало каким-то приятным отличием. Пополудни я остановился в большой корчме на развилке большаков, совсем рядом с бродом Илвин. Здание было трёхэтажным, добротно обложенным камнем, а рядом находилась огромная конюшня. Хозяин, по-видимому, получал здесь неплохие доходы. Что ж, некоторым удаётся неплохо управляться. Другие, как ваш покорный слуга, могут лишь мечтать о спокойной жизни в достатке и покое, о вечерах с бокалом горячего вина и грудастой бабёнкой под одеялком. Я рассмеялся собственным мыслям. Вне всякого сомнения, я бы не поменялся ни с кем. Житие инквизитора это тяжкий хлеб, но также честь и ответственность. Недооценённая честь и погано оплачиваемая ответственность. Что ж… жизнь несовершенна. Я не собирался раскрывать, кем являюсь, но конь и упряжь были столь хорошего качества, что корчмарь дал мне отдельный номер — маленькую каморку без окон, спрятанную под самую крышу. Но лучше так, чем тесниться в общем покое, а это случалось даже графьям и лордам, когда в цене была не столько кровать, сколько охапка соломы. Я спустился в трапезную, большую, задымленную и заставленную столами с тяжёлыми столешницами. Корчмарь не предложил мне отдельного кабинета, а я не собирался препираться. Временами неплохо посидеть среди людей, даже если это пьяные купцы, возвращающиеся в Хез-хезрон и рассказывающие, кого им удалось обмануть и каких это красивых девушек отодрали во время поездки. Если верить каждому их слову, следовало бы признать, что сильнейшую потенцию в мире имеют как раз купцы, которым удалось вырваться из семейного гнездышка. Остаётся только гадать, чем тем временем занимались их жёны. Я заказал горькое тёмное пиво и миску каши со зразами. Ночь я провёл в компании стада блох и постоянно падающих с потолка клопов. Ну, по крайней мере, тут был потолок, ибо лучше, если тебе на голову падают клопы, чем дождь или снег. Встал я вместе с рассветом, зная, что тогда смогу относительно спокойно допросить корчмаря либо какую-нибудь из девок, или кого-нибудь из конюшенных мальчишек. Смертух и близнецы не из тех людей, вид которых быстро забывается, поэтому я надеялся, что если они тут были, то кто-нибудь поделится со мной сведениями на их счёт.

Корчмарь стоял у стойки и наливал из бочки пиво в пузатые кувшины. Кухонные девки уже суетились тут же, снаружи был слышен гомон и ржанье лошадей. Что ж, жизнь пробуждалась здесь рано.

— Ищу кое-каких людей, — сказал я и покатил трёхгрошовик в сторону содержателя. Монета закрутилась вокруг собственной оси и упала прямо в его раскрытую ладонь.

— Разные здесь бывают, — пробурчал он.

— Этих нетрудно заметить. Близнецы и огромный тип со…

— Такой красавчик, — вздрогнул он. — Были здесь, в самом деле. Упились, обрыгали стол, разбили одному из купцов башку кружкой и уехали с самого утра.

— Куда?

— А кто их там знает?

Я покатил к нему следующую монету, и он схватил её столь же ловко, как и предыдущую. Осмотрелся вокруг, не прислушивается ли кто к нашему разговору.

— Это стоит дуката, — произнёс он. — Жёлтенького, золотого дуката с портретом милостиво правящего, — добавил он с хитрой улыбкой.

Ему не требовалось ничего больше говорить. Я не собирался тратить дукат, раз уже понял, что они поехали в Гомолло. Впрочем, куда ещё они могли отправиться в поисках Бульсани?

— Жаль, что у меня нет лишнего дуката, — сказал я и ушёл, не слушая, как корчмарь пытается снизить цену.

И что мне было делать теперь, когда мои догадки оказались верны? Постучать в ворота дворца Дьявола и спросить о пропавших друзьях? Или ворваться, убивая его личную охрану и вызволяя близнецов и Смертуха из подземелья? Возможно, будь я паладином былых дней и имей отряд рыцарей, мог бы отважиться на захват Гомолло. Но я был один, с ничего не стоящей в доме кардинала лицензией инквизитора. Однако предназначение решило за меня. Это не мне пришлось стучать во врата дворца Гомолло. Это кардинал нашёл меня. Я ехал тропинкой через лес, в часе пути от корчмы, когда оказался посреди небольшой поляны. И там я увидел трёх всадников. Не надо было оборачиваться, дабы понять, что и другие возникли за моей спиной. Это не были обычные грабители. Грабители на север от Хез-хезрона украшали кресты и виселицы, они не встречались средь бела дня на лесной тропе. У них не бывало хороших коней, хорошего оружия, ну, и пурпурной змеи на плащах. Один из мужчин неспешно, поступью, подъехал ко мне.

— Инквизитор Маддердин, — сказал он официальным тоном, — Его Высокопреосвященство кардинал Белдария приглашает.

— Приглашает, — повторил я без иронии.

За спиной у меня было ещё трое всадников, я слышал фырканье их скакунов и чувствовал острый запах лошадиного пота. Быть может, мне стоило их убить либо попробовать сбежать. Но всадников было шестеро, у них были добрые кони и, могу поспорить, двое держали под плащами арбалеты. Я задумался, а не лучше ли погибнуть здесь и сейчас, чем попасть в кардинальские подземелья. Но у человека есть такая удивительная черта, когда он цепляется за жизнь даже в безнадёжных ситуациях. Я пока не хотел умирать и надеялся, что мне удастся сохранить шкуру. Мог ли я справиться с этими шестью солдатами кардинала? Возможно. Спешенным и в закрытом помещении я бы не засомневался вступить в бой. Но здесь у меня не было шансов. Если бы меня не достала сабля кого-нибудь из них, то наверняка сделал бы это болт из арбалета. Мне не оставалось ничего другого, как сделать хорошую мину при плохой игре.

— С радостью воспользуюсь приглашением, — сказал я. Вплоть до самого Гомолло меня сопровождали весьма бдительно. Двое по бокам, двое спереди, двое сзади. Похоже, им сказали, что я способен сам справляться в трудных ситуациях, ибо они ни на минуту не спускали с меня глаз. Я пробовал поболтать с командиром всадников, но он даже не соизволил отозваться. И правильно. Опасно вступать в дискуссию с инквизитором.

Дворец Гомолло стоял на живописном холме, а его башни отражались в голубом зеркале озера, лежащего у подножия возвышенности. К дворцу вела одна дорога, через высокие кованые из железа ворота, увенчанные, как и вся ограда, острыми шипами. На широком заезде стояло несколько карет, и суетились слуги в красных ливреях. А на ступенях, ведущих во дворец, стоял никто иной, как почтенный прелат Бульсани. Его пухлое лицо засияло улыбкой, когда он увидел меня под эскортом всадников.

— Ах, значит, желаешь присоединиться к своим друзьям! — крикнул весьма довольный собой Бульсани. — Как ты себя чувствуешь, Мордимер, епископский пёсик? Тебе будет тёпленько, знаешь?

Я соскочил с коня и подошёл к прелату. Я чувствовал, как за моей спиной солдаты, уже совершенно открыто, вынимают арбалеты из-под плащей. Но раз уж я доставил шкуру в целости аж сюда, то рисковать ею желания не было. Посему я лишь вежливо кивнул прелату.

— У меня к вам ничего нет, Бульсани, — сказал я, — кроме двух дел. Во-первых, пять тысяч крон для Хильгферарфа, во-вторых, прикажите выпустить моих людей. Потом мы любезно попрощаемся, и вы можете без боязни возвращаться в Хез-хезрон.

— Ох, ты! — с притворным ужасом воскликнул Бульсани. — А если нет, то что? Прикажешь меня арестовать, инквизитор? Умоляю: «Не надо!»

Придворные и солдаты, слушающие этот разговор, смеялись в кулак.

— Хватит шутить, — лицо прелата вдруг потемнело, — все, пошли вон! Оставьте его со мной одного.

— Маддердин, зачем ты в это впутался, приятель? — он приблизился и спросил меня прямо в ухо. Я ощутил сильный запах кадильных благовоний. Даже неплохих, хоть и слишком женственных, как на мой вкус.

— Я инквизитор, — возразил я спокойно, — и это моя работа.

Он смотрел на меня, не понимая.

— Работа? — спросил он. — Какая, Бог мой, работа?

— Я преследую еретиков, досточтимый прелат, — сказал я с иронией. — В этом обычно и заключается работа инквизитора. Тайные обряды, секты, принесение в жертву девственниц…

— Девственниц? — он вдруг взорвался смехом. — Маддердин, ты идиот! Это поэтому ты здесь появился? По следам этих шестерых девиц с юга? Будто бы они предназначены для каких-то тайных ритуалов? Парень, эти женщины должны скрасить ночи шестерым кардиналам, что съедутся завтра. Шестерым старым идиотам, которых уже может возбудить лишь молодость, смуглое тельце и невинность. Шестерым хрычам, которые с нашим другом Белдария сговариваются, как лишить власти епископа Хез-хезрона. Здесь нет никакой ереси, Маддердин, это только политика!

Слова Бульсани ударили меня, как обухом. Выходит, я шёл ложным следом. Это не здесь была резиденция Церкви Чёрного Преображения, это не здесь предавались ереси, не здесь осквернялись святые реликвии. Я мог лишь кусать себе локти, ибо не оставалось ничего иного. В такой ситуации мне не приходилось рассчитывать на помощь моего Ангела-хранителя. Возможно, будь он в хорошем настроении, то поддержал бы своей силой в битве с ересью. Но не сейчас. Раз Мордимер подвёл, поищу себе иного инквизитора, — так, несомненно, думал мой Ангел. И он был прав. На этом свете нет места тем, кто совершает ошибки. Что ж, несмотря ни на что, я пытался. Но может, в действительности, я не хотел признаться даже самому себе, что в зловещий дворец Гомолло меня привела забота о близнецах и Смертухе. А может сейчас, зная, что смерть близка, я просто старался отыскать благородные мотивы своему поведению.

Кардинал выглядел так, как я запомнил его на аудиенции. Был хилым старичком с милой улыбкой, выбритыми щеками и седой, козлиной бородкой. Его лицо напоминало печёное яблочко со слегка потрескавшейся кожицей.

— Мордимер Маддердин, — сказал он тихо. — Что за визит, инквизитор! Мы встречались, — он задумался на миг и расчесал пальцами бородку, — шестнадцать лет назад на аудиенции в Хез-хезроне. Кажется, тогда ты имел честь поцеловать мне руку.

— У Вашего Высокопреосвященства прекрасная память, — сказал я, отвесив лёгкий поклон. Цепь, которой обмотали мои лодыжки, зазвенела.

— Что же привело тебя в мой дом, Маддердин? — спросил он с лукавой улыбкой. — Необоримое искушение посетить подземелья Гомолло? Желание убедиться в том, являются ли все эти байки о кардинале-дьяволе правдой?

— Я осмелился побеспокоить Ваше Высокопреосвященство по другому поводу, — пояснил я, — и если Ваше Высокопреосвященство позволит, могу его представить…

— Нет, Мордимер, — он махнул рукой, — этот разговор меня уже утомил. Посвящу тебе минуту-две завтра вечером. Разъяснишь мне действие некоторых орудий. Это может быть очень занимательным, если приговорённый сам будет описывать результаты действия орудий на своём теле. — Он щёлкнул пальцами: — Да-да-да, это прекрасная мысль. — Его лицо озарилось улыбкой.

По мне пробежала дрожь.

— Осмелюсь напомнить Вашему Высокопреосвященству, что я являюсь инквизитором епископа Хез-хезрона и действую на основании законной лицензии, выданной властями Церкви и подписанной Его Святейшеством. Белдария посмотрел на меня, явно расстроенный.

— Твоя лицензия пропала, Мордимер, — сказал он. — Впрочем, меня такие вещи не касаются.

Я знал, что у меня остался один единственный шанс на спасение. Неслыханный, невероятный, но всё-таки шанс. Этот человек был болен, но он был уверен в собственном могуществе и в том, что ни перед кем не отвечает. Однако это не было правдой. Никто не является безнаказанным.

— Лицензия инквизитора утверждается Святым Отцом по представлению епископа, — сказал я, молясь, чтобы успеть закончить предложение, прежде чем велят бросить меня в подземелье, — но решение епископа является проявлением воли Ангелов, а из этого следует, Господа Бога нашего Всемогущего. Ты не можешь мне навредить, кардинал Белдария, тем самым не противопоставив себя воли Ангелов.

Кардинал побагровел прямо-таки в пурпур, и я подумал, что у него кровь брызнет всеми порами лица. Похоже, никто никогда не обращался к нему таким образом. Свита кардинала стояла онемевшей, и, думаю, они гадали о том, какие такие хитрые штучки будут применены к наглому инквизитору.

— Сру на Ангелов! — прогремел Бельдария, и его крик сорвался на петушиное пение. — В подземелье этого мерзавца! Приготовьте инструменты! Сейчас! Немедленно!

На это я и рассчитывал. На неосторожные и неосмотрительные слова «пурпурата». Он был старым, склеротичным и надломленным приступами мигрени. Но даже он должен знать и помнить, что нельзя глумиться над Ангелами. Он должен знать, что Ангелы мстительны, злопамятны и обидчивы. Я почувствовал характерные мурашки в затылке и дрожь, пробегающую вдоль позвоночника. Все лампы и свечи в покоях погасли, будто их задуло внезапным порывом ветра. Но, несмотря на это, в покоях было светло. Даже светлее, чем было. В центре их стоял мой Ангел-хранитель. Могучий, белый, светящийся, с крыльями, достигающими свода, и серебристым мечом в мраморной руке.

Все присутствующие пали ниц. Только Белдария стоял, теперь бледный как мел, и двигал губами, будто только что выброшенная на берег рыба.

— Мо… мо… мо… мо… — пролепетал он.

Мой Ангел-хранитель созерцал его со зловещей улыбкой.

— Кардинал из Гомолло, — сказал он, — пришло время расплаты.

Он махнул левой кистью в воздухе, и тогда вдруг прямо рядом с ним появились Смертух и близнецы. Ошеломлённые и моргающие отвыкшими от света глазами. У Смертуха блуза была окровавленной, а у одного из близнецов щёку пересекала скверная рана. На моих ногах лопнули звенья цепи.

— Назначаю тебя, Мордимер, и твоих друзей полномочными представителями Инквизиции во дворце Гомолло и прилегающих вотчинах. Да будет так именем Ангелов! — Остриём меча он стукнул в пол, аж посыпались разноцветные искры.

— Извещу других Ангелов, — добавил он уже тише. — Ожидай завтра инквизиторов из Хез-хезрона.

Свечи и лампы запылали полным светом, а Ангела не было уже среди нас. Только выжженные следы его стоп остались на драгоценном ковре кардинала. Смертух крикнул как резанный, в его руке появилась длинная, кривая сабля. Он подбежал к ближайшему из придворных кардинала и пригвоздил его остриём к полу.

— Смертух, — рявкнул я, — иди сюда, Смертух!

Минуту он смотрел на меня, не понимая, но, в конце концов, его лицо рассвело улыбкой. Улыбающимся он выглядел ещё ужаснее, чем обычно.

— Мордимер, — сказал он с чувством, — ты пришёл за нами, Мордимер.

Он подошёл и обнял меня. Я отодвинулся, ибо он вонял, как чёрт знает кто. Условия в подземельях кардинала не способствовали гигиене, а, впрочем, мытьё и так не относилось к любимым занятиям Смертуха. Пронзённый придворный лежал на полу и хрипел. Он изрыгал изо рта кровавую пену. Я какое-то время равнодушно смотрел на него. Остальные придворные постепенно вставали, начались какие-то перешёптывания.

— Все к стене, — сказал я громко. Я подошёл к кардиналу Белдария и посмотрел ему прямо в глаза.

— Все к стене, — повторил я.

Белдария дёрнулся, будто желая схватить меня за кафтан. Левой рукой я придержал его руки, а правой начал бить по лицу. Медленно, открытой ладонью. Я почувствовал под пальцами кровь и острые осколки зубов. Его нос хрустнул и поддался под ударом. Когда я отпустил, старик упал на землю как окровавленная куча тряпья.

— Уберите эту падаль, — приказал я слугам.

Прелат Бульсани, дрожа, стоял у стены. Очень близко, будто хотел стать частью покрывающего её гобелена.

— Потерял желание шутить, отче? — спросил я.

— Жаль, ибо я рассчитывал на какие-нибудь утончённые шуточки и оригинальные аллюзии. Не скажешь чего-нибудь, чтобы меня развеселить?

Он смотрел на меня со страхом и ненавистью. Знал, что для него уже всё закончилось. Ночи, проводимые за картами, попойками и тисканьем шлюх. Его жизнь стоила сейчас столько, сколько плевок на раскалённый песок. Я усмехнулся и подошёл к близнецам. Они пожали мне руку с трогательной преданностью. Было нас четверо во дворце кардинала. А солдат и придворных может с полсотни. Только в этих больших покоях до двух десятков. И, тем не менее, никому даже в голову не пришло бы сопротивляться нам. У каждого из этих людей была тщетная надежда на спасение жизни, каждый мысленно молил уже только о том, чтобы не загреметь в застенки инквизиторов. И поверьте мне, все, кто выживет, окажутся там несказанно быстро. Но закончится ли их жизнь в моче, дерьме, крови и невыносимой боли, будет зависеть только от них самих и их желания искупить грехи. Если будут достаточно покорными, возможно умрут обезглавливанием, если нет, то будут поджарены на медленном огне, на глазах вопящей от потехи толпы черни, в клубах смрада от собственного подгорающего жира.

Я вышел в коридор. В тёмной нише стоял мой Ангел. Сейчас как невзрачный человечек в тёмном плаще. Но это был мой Ангел. Никогда не ошибёшься, когда узришь своего Ангела-хранителя, какой бы облик он не принял.

— Я доволен тобой, Мордимер, — сказал он. — Ты сделал то, что тебе надлежало.

— Во славу Господа, — ответил я, ибо что иного я мог сказать.

— Да, во славу Господа, — повторил он с какой-то странной и поразительной горечью в голосе. — Ты знаешь, Мордимер, что в глазах Бога мы все виновны… — Я посмотрел в его зрачки, а они были как озёра, наполненные тьмой. Я вздрогнул и отвёл взгляд. — … а вопрос лишь в мере и времени кары. Кары, которая неминуемо придёт.

— Зачем же мы тогда думаем о том, как угодить Ему? — осмелился я задать вопрос.

— А разве ребёнок на пляже не строит стен из песка, которые должны сдержать прилив? И разве, когда его строения исчезают под волнами, на следующий день он не старается возвести стены ещё более мощные, хотя в глубине души хорошо понимает, что это ничего не даст? — Он положил ладонь на моё плечо, и я почувствовал, как сгибаюсь под её тяжестью.

— Ты, Мордимер, исполнишь всё, что должно исполниться, — сказал он. — Завтра прибудут сюда кардиналы-заговорщики, и завтра появятся инквизиторы.

— Так, значит, нет Церкви Чёрного Преображения?

— Кто знает, что означает слово «есть»? — спросил ангел, — И к какому из Миров относится? — он замолчал. — Мир полон тайн, Мордимер, — продолжал он мягким тоном. — Знаешь ли ты, что существуют такие виды материи, существование которых мы лишь предугадываем, поскольку наблюдение за ними приводит к их разрушению? Кто тогда может ответить на вопрос, есть ли они и для кого они?

Я ждал, думая, что он скажет что-то ещё, но Ангел уже явно закончил. Я и так удивлялся тому, что он соизволил оставаться со мной так долго.

— Тогда что я должен делать, мой господин? — спросил я, хотя и страшился, как бы его не рассердило моё недомыслие.

— Мордимер, то, что ты должен сделать, сам прекрасно знаешь, — ответил он и улыбнулся.

На этот раз я даже не пытался увидеть его глаза, ибо не хотел, чтобы бездна, которая в них была, посмотрела в меня.

Эта история началась в Хез-хезроне и там же должна была закончиться. В дом Лонны мы вошли ранним утром. Я, Смертух, близнецы и трое инквизиторов в чёрных мантиях. Когда она нас увидела, кровь отлила от её лица.

— Мордимер, — сказала она глухо.

— Мордимер Маддердин, именем Инквизиции, — произнёс я. — Твой дом, дочь, будет досмотрен.

— Я ничего не сделала, — сказала она с отчаяньем в голосе. — Ты же знаешь об этом, Мордимер!

— Принадлежность к Церкви Чёрного Преображения, мерзкой секте еретиков, это, по-твоему, ничего? — спросил я. — А скупка девственниц с целью совершения над ними святотатственных обрядов? Не говоря уже об осквернённых реликвиях и еретических амулетах, которые найдём в твоём доме.

— Ты сказал, что если ты стоишь по одну сторону баррикад, а кто-то по другую, то можно принять только одно, верное решение. И я встала на твою сторону, Мордимер. Помогла тебе!

— Я тебе ничего не обещал, Лонна. — Я пожал плечами. — Такова жизнь. Кроме того, ты выдала меня, жемчужинка, людям кардинала. Легко было предположить, что надоедливый Маддердин никогда уже не покинет Гомолло, правда?

Она смотрела на меня и молчала. Очень хорошо, ибо сказать было нечего.

Смертух приблизился ко мне, и я видел его изголодавшиеся глаза.

— Можно, Мордимер? — спросил он смиренно.

— Можно, Смертух, но она должна остаться жить, — ответил я. Он выглядел благодарным псом, когда хватал её и безвольную, отчаявшуюся, онемевшую, вёл наверх, в покои. Потом мы долго слышали её крик, но позднее этот крик прекратился. Так внезапно, будто кричащему кто-то заткнул глотку кулаком. Через час, когда Лонну забирали инквизиторы, у неё были окровавленные бёдра, порванное платье и пустота в глазах.

Ещё до полудня мы окружили дом Хильгферарфа. Он принял меня холодно, спокойно, и, как я понимал, будто уже мёртвый.

— Не надо было меня обманывать, господин Хильгферарф, — сказал я. — Девственницы с юга должны были стать общим даром от вас и Бульсани Дьяволу с Гомолло и его гостям, ведь так? Вы давали деньги, а прелат доступ к кардиналу. Но Бульсани решил вас перехитрить, разве не так? — и вручить дар только от своего имени. Вы меня наняли, прекрасно зная, где находится Бульсани. Что это должно было быть? Проверка?

— Нет. Я не знал, что Бульсани купил девушек, пока вы мне об этом не сказали. Лишь предполагал, что он мог это сделать.

— Так, так, по-крупному играл этот наш прелат. Как и вы, — добавил я от всего сердца.

— Это правда, — произнёс Хильгферарф. — В чём меня обвиняют?

— В ереси, подрыве основ святой веры, заговоре, осквернении реликвий, ритуальных убийствах, принадлежности к сектам, не признанных Церковью, — сказал я равнодушным тоном, — и чего только ещё пожелаете.

— Почему вы так со мной поступаете, Маддердин?

— Чтобы мозаика сложилась, — произнёс я. Кардиналы и шлюха, почтенный купец и слывущий вольным поведением прелат. Все еретики, а это означает, что ересь может быть всюду. Тут и там. В доме твоего соседа и в церкви твоего настоятеля. Может даже в голове твоей жены. — Надо было заниматься торговлей, господин Хильгферарф, а не лезть в политику. И подумайте, кто был вашим сообщником, потому что такие вопросы вы обязательно услышите. И тогда надо будет отвечать быстро и логично, если вы не хотите мучиться сверх меры.

— У меня есть друзья, — сказал он бледный, не веря в собственные слова.

Я кивнул ему и позвал инквизиторов. Вышел, когда на него надевали кандалы. Он был мёртв, а у покойников не бывает друзей.

Быть может, вы спросите, что я чувствую, оставляя за собой трупы? Что чувствую, зная, что шесть кардиналов, Лонна, Хильгферарф, придворные и солдаты кардинала из Гомолло мертвы? Некоторые, впрочем, ещё живы. Их сердца бьются от страха, их глотки издают крики боли, их лёгкие задыхаются в хриплом дыхании, их мозги стараются выдумать истории, которые удовлетворят интерес невозмутимых людей в чёрных мантиях. Я иногда спускаюсь туда, вниз. В мрачные подвалы, стены которых пульсируют болью и страхом. Я видел Лонну, видел Хилгферарфа и видел кардиналов. Лишённые звания и пурпура они извивались у ног инквизиторов, обвиняя самих себя и своих товарищей. Я не чувствую радости, но не чувствую и печали. Эти люди теперь уже знают, что они были еретиками, плетущими заговор против Церкви и святых основ нашей религии. А если они поверили в собственное предательство, это означает, что это предательство всегда было в глубине их сердец. Единственно, о чём грущу, так это о шести девственницах с юга. Я приказал придворным епископа убить их, а тела уложить в начерченных чёрным мелом кругах, потом надрезать вены и кровь слить в стеклянные сосуды.

Я велел написать на их грудях и животах тайные символы, а между ног вложить перевёрнутые кресты. Я знал, что этой картины хватит, чтобы инквизиторы из Хез-хезрона почувствовали себя гончими псами на тропе. Я также знал, что это будет основанием для ареста шести кардиналов-заговорщиков, тем более, что до Хез-хезрона дошли вести о плетущемся заговоре, попутно еретическим практикам. Итак, я чувствую небольшую грусть. Утешает меня только одно: все мы виновны в глазах Господа, а вопрос лишь во времени и мере кары. Так сказал мой Ангел, и я не нахожу причин, чтобы не верить его словам. И верю, что моё время наступит не скоро, а кара не будет сверх меры суровой.