***
Эссену приходилось присутствовать на офицерских судах чести. И каждый его угнетало чувство неловкости за обе стороны - и за обвиняемого и за судей. Право, лучше уж дуэль, благо с 1894-го года была она вменена офицерам в обязанность, а офицер, отказавшийся от дуэли, должен в двухнедельный срок подать прошение об в отставке.
Здесь, в 1854-м году дуэли запрещены. Император Николай I-й недаром сказал: «Я ненавижу дуэль. Это — варварство. На мой взгляд, в ней нет ничего рыцарского. Герцог Веллингтон уничтожил ее в английской армии и хорошо сделал». Это, впрочем, не останавливает дуэлянтов; в конце концов, Лермонтова застрелили всего 13 лет назад...
Но в данном случае никакой дуэли не будет. Во-первых, Фибих, хоть и офицер, но инородец, дуэлировать не в традициях черты оседлости. Во-вторых, речь не идет о частном конфликте. Да, предательство врача офицеры восприняли, как личное оскорбление, но ведь дела такого рода не решаются поединком. Формально это вообще не дело офицерского сообщества, но у кают-компании свои традиции. Здесь не любят выносить сор из избы, и подсудимый, конечно, знает, какой выход устроит собравшихся.
***
Протестую! - резкий фальцет медика сорвался в неприличный визг. - Я никого не предавал и не нарушал присяги! Никто из нас не присягал Николаю Палкину, и вообще наша Россия не воюет с Англией и Францией!
Зарин скривился, будто от некоего отвратительного запаха. Впрочем, это не так уж и далеко от истины. Но какой же негодяй этот Фибих!
- Господин секретарь, попрошу вас... - капитан первого ранга, председательствовавший на офицерском суде, обратился к Корниловичу. Мичман встал, открыл бювар, перебрал листки.
- С момента начала нашего.. как бы это сказать?
- Приключения - подсказал лейтенант.
- С начала нашего приключения, погибли: зауряд-прапорщик Бушмарин, мичман Цивинский, штабс-капитан Скирмунт... тут список из семи фамилий. Зачитывать все?
- Не надо, господин секретарь, - ответил Марченко. Он выполнял обязанности товарища председателя суда. - Мы и так прекрасно всех помним. Добавлю к этому печальному списку нашего волонтера, Патрика О′Лири. Сегодня утром он погиб при налете на плацдарм, только что сообщили по рации.
- Ах, какая беда! - всплеснул руками Зарин, - Жаль, мальчишку, жаль... земля ему пухом...
После известия о гибели юного ирландца, многие офицеры стали смотреть на Фибиха откровенно враждебно. Что ж, сам виноват, подумал Эссен. Патрик успел стать всеобщим любимцем, и тому, что помогал его убийцам, не стоит рассчитывать на сочувствие.
- Так вот, Фибих, - продолжил командир «Алмаза», - восемь наших боевых товарищей погибли, выполняя несуществующую, с вашей точки зрения, присягу. Что, кстати, более чем спорно: вы присягали не только нынешнему монарху, но и царствующей династии, престол-отечеству, России, наконец!
Фибих хотел, было, возразить, но, встретившись взглядом с каперангом, как-то сразу осунулся, сник и промолчал.
- Но не будем заниматься крючкотворством, - продолжал Зарин. - Тем более, что мы не в коллегии присяжных поверенных, а в кают-компании. Не кажется ли вам, Фибих, что своим омерзительным поступком вы предали, прежде всего, их, погибших?
- Это не юридическая, а нравственная категория! - взвизгнул доктор. - Ни в одном уложении о преступлениях вы не найдете...
- Зато найдем статью о шпионаже. Вы ведь прихватили с собой секретное имущество - гидроплан и пулемет системы «Льюис». Что вы на это скажете?
- Скажу, что эти так называемые «секреты» не являются собственностью Российской Империи! - заявил Фибих. Он немного отошел и приободорился. - Вы все не хуже меня знаете, что наши мужички сами могут только лапти плести и водку хлестать. Аэропланный мотор «Гном» - французской конструкции, «Льюис» изготовлен в Великобритании. Даже браунинг, который у меня отняли, - вернее сказать, украли, поскольку я приобрел его на свои средства! - и тот бельгийский! Мой долг, как честного человека - восстановить справедливость и не позволить отнять у цивилизованных европейских стран изобретения, принадлежащие им по праву!
Собрание загудело. Врач явно перегнул палку.
- «Цивилизованные», «справедливость», «по праву»... - скривился Марченко. - Лучше уж помолчите, Семен Яковлевич, не позорьтесь. О справедливости он заботился... А младшего по званию исподтишка ножом пырять - это по справедливости? Моторист Рубахин вас за своего считал, верил, а вы...
Фибих попытался возразить, но сумел издать лишь невнятный звук - то ли хрип, то ли писк.
- Единственное, что мы можем вам предложить - это револьвер с одним патроном. Рекомендую с водичкой, чтобы уж наверняка. И не трусьте! Вы, хоть и доктор, а моряк, стыдно!
Эссена передернуло. Он знал про этот способ самоубийства; когда-то его переняли его у офицеров-южан времен Гражданской войны в САСШ. Налитая поверх патрона вода при выстреле разносит голову в клочья, как перезрелую тыкву. Надо только заранее взвести курок , чтобы барабан надвинулся на ствол и вода не вылилась раньше времени.
Велесов что-то пометил в блокноте. Эссен пригляделся: на листке было написано «Моонзунд». С тремя восклицательными знаками, два раза подчеркнуто.
Ничего не понимаю, тоскливо подумал Эссен. Какая связь между экзотическим способом самоубийства и далеким балтийским архипелагом ?
До Фибиха, наконец, дошло, что ему предлагают. Глаза бывшего киевского эскулапа побелели от ужаса.
- Я не... я не хочу! Не буду... вы не смеете меня принуждать!
Кто бы сомневался... Вон, как руки трясутся, от уголка рта тянется клейкая ниточка слюны. И этот тип еще смел называться авиатором! Хотелось встать, зайти в туалет, отвернуть до упора кран и долго оттирать руки. Дегтярным мылом. А лучше - карболкой; кажется, ее применяют для того, чтобы выводить всякую заразу?
- Что ж, это ваш выбор. - пожал плечами Зарин. - Но обязан предупредить, Фибих: в этом случае вас будут судить военным судом.
- Хотел бы я посмотреть на этот суд! Что вы скажете прокурору - что я предал Николая Палкина во время Крымской войны?
- Если вы не заметили, эта война как раз идет. - усмехнулся Марченко. - Сейчас, в этот самый момент.
- Да, но судить-то меня будут не здесь! И не морочьте мне голову, я знаю, что «потомки» нашли способ отправить всех нас в будущее. Причем, в свое, не в наше! Там меня вообще никто не имеет права судить, они там, у себя уже сто лет, как покончили с царской тиранией!
В кают-компании стало шумно. Офицеры переговаривались, раздавались возмущенные реплики, кто-то встал и порывался заговорить.
- К порядку, господа! - Зарин постучал ложечкой по серебряному подстаканнику. - Мы с вами не в Государственной Думе, ведите себя пристойно!
Эссен покосился на Велесова. Тот, по-прежнему сидел неподвижно, лишь улыбался уголком рта. Кажется, слова Фибиха его позабавили.
- Вы меня не поняли, голубчик. - преувеличенно-ласково сказал Марченко. - Преступление совершено здесь, а значит и судить вас будут тоже здесь. Военно-уголовный устав в редакции 1838-го года подразумевает за измену заключение в крепости или смертную казнь.
- Вы... я... вы не имеете права! - взвизгнул Семен Яковлевич. Он затравлено озирался, перебегая глазами с лица на лицо. Ни одного сочувствующего взгляда - презрение, отвращение, гнев, стыд...
- ...это... это произвол! Я буду...
- ...жаловаться? - перебил беспощадный Марченко. - Что ж, Фибих, это ваше право. Пишите на высочайшее имя, мы отошлем. Только не забудьте указать адресата: «Николай Палкин». Так вы, кажется, изволили выразиться?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
I
Бухта Варны.
18 октября, 1854 г,
19.14
капитан-лейтенант Белых
Мы опять перестраховались, подумал Белых. Конечно, лучше переоценить противника, чем недооценить, но чтобы до такой степени? Если верить Рафаэлю Сабатини и автору «Хорнблауэра», в багаже здешних моряков достаточно опыта: внезапные нападения на приморские крепости, захваты кораблей в гаванях, словом, не одна сотня лет тайных операций которым позавидует любой спецназ. Не может быть, чтобы все это было выдумками романистов! Или дело в том, что в Старом Свете привыкли воевать по правилам, точнее - по иным правилам, а корсары, флибустьеры, берберские пираты и прочие рыцари внезапных рейдов и лихих ночных атак остались на других морях?
Атаку на английские корабли, стоящие в гавани Варны, предполагалось начать с диверсии, на грани авантюры. «Одесса», замаскированная под британский пароход «Спитфайр», входит на рейд, имея на буксире турецкий барк. Благо, оба корабля знакомы тем, кто несет охранную службу.
Несчастный парусник за эти несколько дней приобрел поистине жалкий вид. Грот-мачты нет, рангоут в беспорядке, русленя выворочены, в фальшборте зияют проломы. Барк с его опасным грузом (почти десять тонн пороха и сто пятьдесят килограммов тротила) следовало поставить как можно ближе к военным кораблям. После чего «Одесса» рубит буксир и оттягивается вглубь бухты. Команда барка на глазах у всех спускает шлюпку и гребет к пароходу. Наглость - как известно, второе счастье: если кто-то и заподозрит неладное, проверить эти подозрения он уже не успеет. Да и с чего, спрашивается, паниковать? Варна - глубокий тыл, ее гавань надежно охраняется со стороны моря.
Брандвахтенную службу несет вооруженный пароход - встречает и осматривает подходящие суда, при необходимости, подавая сигнал выстрелом из пушки. И если покалеченный барк и псевдо-«Спитфайр», еще могут обмануть бдительность англичан, то уж минные катера они точно не пропустят, обязательно поднимут тревогу. О брандвахте сложовало побеспокоиться команде Белых.
***
Сторожевое судно - маленький колесный «Баньши», вооруженный двумя шестифунтовыми пушчонками, взяли с налета. Англичане сами подставились - вместо того, чтобы выслать шлюпку с досмотровой партией, они беспечно подошли к борту «Одессы», обменялись несколькими фразами с Чарчером (возле инженер-механика стоял Лютйоганн, упирая в бок англичанину ствол люгера), а дальше...
Никакого «дальше» у британских моряков не было. Sorry, джентльмены, но вот именно сегодня нет никакого настроения брать пленных. Ничего личного, просто так сложилось - счет времени идет на секунды, и к тому же, нельзя допустить ни малейшего шума.
На штурм пароходика группа Белых шла в полном составе. Десять стволов с глушителями мгновенно очистили палубу; в люки полетели гранаты со слезоточивым газом, и это оказалось самым серьезным просчетом атакующих. Нет, англичане, как и ожидалось, полезли наверх люков и все до одного легли, но вот потом начались неприятности.
По плану, заранее подготовленные кочегары и машинисты должна была занять место англичан, после чего захваченный «Баньши» возглавит ползущую в гавань процессию - «Одессу» с барком на буксире и прячущийся за их бортами выводок минных катеров. Как же - возглавит! Прошло не менее четверти часа, пока удалось хоть немного проветрить низы, но и тогда добровольцы смогли спуститься в кочегарку, только замотав лица мокрыми тряпками и надрывно кашляли, швыряя уголь в отверстые пасти топок.
«Одесса» миновала блокшив и уже волокла обреченный барк по направлению к стоящим в глубине гавани фрегатам, а «Баньши» только подходил к старому турецкому двухдечному кораблю, стоящем на приколе у входа в гавань. Белых ежесекундно ждал окрика, выстрела, но пока все было тихо. Высоченный, заваленный внутрь борт вырастал над головами; капитан-лейтенант отметил, что люки пушечных портов закрыты, и лишь из верхнего ряда кое-где высовываются стволы. Видимо, вместе с мачтами превращенный в блокшив линкор лишился большей части артиллерии.
Наконец, на палубе зашевелились. Над планширем показалась голова фигура в турецкой феске, раздался окрик.
— Сизын адам! — отозвался Тюрморезов, немного знавший по-турецки.
Это означало «свой человек» - обычный для турок отзыв. Но, то ли подъесаул напутал со словами, то ли на этот случай имелся другой пароль, а только часовой насторожился.
— Ким дыр о? - встревожено крикнул он, сдергивая с плеча ружье.
Тут и языка знать не надо, подумал Белых, наводя на феску красную точку коллиматора. «Кто идет?» - а что еще может спросить часовой?
— Я панаджи деиль - попытался исправить положение Ванька Калянджи, но кожух колеса «Баньши» уже ткнулся в борт.
-А пошел ты... - злобно буркнул капитан-лейтенант, нажал на спуск и заорал во весь голос: «Пошли!»
Бдительный турок повалился на палубу с продырявленной башкой, а в планширь уже впились кошки-тройчатки. Команда блокшива спала прямо на палубе, но до пушек не добежал ни один. Карел и Абрек с марсов расстреливали из винтовок с глушителями вскакивающих турок, а молчаливые тени одна за другой перемахивали через фальшборт и разбегались палубе - бебуты и бесшумки собирали кровавую дань. За ними вслед лезли два с половиной десятка «охотников» с «Алмаза» и «Адаманта», вызвавшиеся в абордажную партию.
И тут грохнуло. В глубине гавани вырос дымно-огненный столб, высветив в вечернем сумраке густой лес мачт на рейде. В ответ окрысились огнем карабины и «калаши» абордажников - больше не имело смысла сохранять тишину. Белых видел, как под аккомпанемент пальбы мимо блокшива, разворачиваясь в дугу, прошли минные катера первой атакующей волны. С левого фланга по-комариному звеня подвесниками, неслись поперек бухты две надувные моторки, и за каждой вырастал плотный белесый хвост дымовой завесы.
Со стороны моря прилетел звук далекого пушечного выстрела потом еще один, и еще. Над головой завыли снаряды - подошедший «Алмаз» начал пристрелку, отвлекая внимание англичан от катеров мичмана Красницкого.
Ожила рация:
- Снарк, Я Вомбат, все чисто, нашли.
Это старший лейтенант Маликов. Его четверка работала на корме, имея задачей захватить и заминировать крюйт-камеру.
- Змей, это Снарк, как у тебя?
_ Чисто, Снарк. Бармалеи заныкались под палубу, мы им подарочков накидали, чтоб не скучали.
- Хорошо, Змей, Вий, прикрывайте отход!
И, во весь голос:
- Все назад, на пароход! Сейчас эта халабуда рванет, шевелись, кому жить охота!
Казачки и матросы весело, с веселыми матерками посыпались назад, на палубу «Баньши». Последними с обреченной посудины спрыгнули четверо спецназовцев. Маликов-Вомбат - огромный, под два метра ростом, глаза белые, бешеные, - подошел к командиру, протянул коробочку дистанционного взрывателя.
Захлопали по воде колеса, между бортами возникла и стала расти полоса мутно-пенной воды. Белых поглядел вверх - по вантам ловко карабкались трое адамантовцев; за спиной у одного болтался на брезентовом ремне ПКМ с пристегнутой патронной коробкой. Что ж, мы продолжаем КВН, усмехнулся капитан-лейтенант и надавил кнопку, посылая сигнал разиозапалу.
II
Бухта Варны.
18 октября, 1854 г,
20.01
старший лейтенант Краснопольский
Краснопольский сам готовил торпеду к выстрелу. Руки выполняли нужные действия, не обращаясь к памяти за указаниями: так, углубление пять футов... клапан затопления... патрон, приводящий в действие подогреватель... верхняя горловина открыта, пальцем провести по указателям - все в порядке. Теперь зарядное отделение, а от него обратно, к хвосту стальной рыбины. Предохранительная чека ударника и хвостовые стопора сняты, готово!
Сейчас торпеда лежит в рубчатой трубе, установленной на месте бушприта «Аргонавта». Трехсоттонная железная шхуна Отдельного кавказского корпуса была единственным русским винтовым военным кораблем на Черном море. Скромная скорость в 8 узлов, пара малых карронад - вполне достаточно для лидера флотилии «минных таранов». Краснопольский поначалу хотел возглавить атаку на шестидесятитонном железном пароходике «Ростов», но так и не решился доверить драгоценную торпеду чужим рукам. Две другие «Заветный» расстрелял... не то, чтобы совсем впустую, скорее, цели не стоили таких затрат. Сначала по ошибке торпедировали парусный «Трафальгар», потом - колесный фрегат «Везувий». С этим медлить было нельзя: английские ядра уже падали вокруг приводнившегося с заглохшим мотором аппарата Марченко и Лобанова-Ростовского, и пришлось тратить на колесное корыто предпоследнюю самодвижущуюся мину.
А последняя - вот она, в аппарате импровизированного миноносца. Между прочим, первого в российском, да и в любом флоте этого мира! И ничего, что свои торпеды здесь пока не производят - если Бог даст выйти живым из этой атаки, он, старший лейтенант Краснопольский, постарается исправить это упущение.
***
Вторая волна - миноносец, шестнадцать «минных таранов и девять брандеров, - достигла гавани, когда впереди уже вовсю кипел бой. Катера Красницкого добрались до английских кораблей, и в унисон взрывам шестовых мин лопались шрапнели - «Алмаз» обстреливал гавань на предельной дистанции беглым огнем. Тяжелые корабельные орудия пока молчали, англичане отвечали ружейной трескотней да редкими «бабахами» карронад. Впрочем, много ли надо крошечному катерку?
Миновав редеющую полосу дымовой завесы, «Аргонавт» оказался прямо напротив желанной цели - винтового линкора «Джеймс Уатт», одного из трех кораблей этого типа, имевшихся у англичан. Пять кабельтовых, тут и слепой не промахнется! Там не менее, Краснопольский выждал еще секунд пятнадцать и только потом скомандовал «Пли!» Пороховой заряд вытолкнул смертоносную сигару из трубы аппарата, и она пошла к цели, оставляя за собой дорожку из пузырьков пара и воздуха.
Парогазовая торпеда образца 1912-го года (на флоте ее называли 45-12, по калибру в сантиметрах и году принятия на вооружения) могла доставить семипудовый груз взрывчатки на дистанцию в шестнадцать кабельтовых. Сейчас дистанция была вчетверо меньше, и самодвижущаяся мина никак не могла пройти мимо широченного борта линейного корабля. Она и не прошла: заряд тротила, способный проламывать броневые пояса дредноутов, в щепки разнес деревянный подводный борт, обшитый для защиты от обрастания медными листами. «Джеймс Уатт» повалился на бок, ночь огласилась воплями, люди горохом посыпались с борта в воду.
Краснопольский скомандовал «Право на борт!», проводил взглядом гибнущий линкор и скомандовал выдвигать шесты с минами. По сравнению с торпедой это, конечно, хлопушки, но в гавани Варны еще полно целей. Хватит на всех и еще останется.
III
Бухта Варны.
18 октября, 1854 г,
21.16
мичман Красницкий
- Атакуем с налету! - С правого борта в воду плюхнулась мина-крылатка и катер №1 дал полный ход. Это была вторая их атака. Первая увенчалась полным успехом: жертва (английский винтовой фрегат) уже легла на борт и теперь погружалась во взбаламученные воды бухты. На это потрачены обе шестовые мины, хотя хватило бы и одной - Федя запоздало сообразил, что погорячился. Двойной взрыв отбросил суденышко, как удар хвоста Моби Дика отбрасывает китобойный вельбот. Все, кто был в катере, повалились с ног, нос захлестнул водяной вал, но дело было сделано. Дали задний ход, мичман, оглохший от взрывов, затряс за плечо рулевого, указывая ему на стоящий у самого входа в бухту большой колесный пароход. В темноте было видно, что обеих его труб густо валит дым, подсвеченный снопами оранжевых искр - на судне разводили пары.
- Правь на того! - крикнул Красницкий. - На отходе ударим, пока не опомнились и не снялись с мест!
Катера конструкции генерала Тизенгаузена кроме шестовых мин, несли по одной крылатке. После утопления фрегата, на катере № 1 осталась только это оружие, и мичман намеревался использовать его с наибольшей пользой.
С парохода пока не стреляли, но на палубе уже замелькали фонари, забегали люди. «Непременно надо его подорвать, - решил Федя, - катера будут выходить из атаки по дуге, как раз мимо пушек этого англичанина. Если их не заткнуть - картечью всех перебьет...»
Катер набирал ход. Из высокой трубы сыпало искрами, одна из них попала на лацкан сюртука, и тонко зашипев, погасла - сукно было насквозь пропитано водой. Высокая корма с изогнутой тускло-золоченой надписью "Retribution" надвигалась на катер, оттуда навстречу катеру захлопали выстрелы. Пули с хрустом пробивали деревянные борта, глухо ударяли в мешки с песком, которыми был обложен паровой котел. Рулевой, взмахнув руками, повалился за борт, катер покатился влево и Федя еле успел перехватить рукоятки штурвала.
- Смотри за буксиром! - заорал он. - Не утопи мину! Не дай бог, не получится атака!..
— Не волнуйтесь, вашбродь, - отозвался Семикозов, боцман с фрегата «Коварна», один из тех, кто вызвались охотниками на минные катера. - небось не оплошаю, в Николаеве вы нас известно чему учили без устали...
Катер №1 огибал корму по широкой дуге. Мина удачно зашла под корму, осталось протащить ее подальше, под днище. Еще немного... Сверху бухнула карронада, и Федя инстинктивно вжал голову в плечи - над головой провизжала картечь. Но катер уже вошел в мертвую зону, и теперь стрелкам на палубе приходилось перегибаться через планширь, чтобы достать юркого врага.
Колеса парохода провернулись, подняв вал пены, и форштевень катера врезался в нее, как в снежный сугроб, Федя инстинктивно переложил руль, уходя от столкновения, а пароход уже полз вперед. «Сейчас наведут карронаду, - обмирая, подумал Федя. Второй раз так не повезет...»
Катер рыскнул и замер. Под кормой вырос бурун, натянувшийся буксирный трос дрожал струной, не пуская вперед. Катер потащило к английскому кораблю, расцвеченному в ночи вспышками ружейных и пушечных выстрелов. Федя, обмирая от недоброго предчувствия, кинулся к рубильнику, замыкающему цепь минного запала. Ничего. Он рвал на себя деревянную ручку - еще, еще, еще! Впустую.
- А что ж это такое! - плачущим голосом выкрикнул Федя. - Семикозов, что с крылаткой?
Трос лопнул и мокрый конец хлестнул по людям, по борту. Катер прянул вперед, зарылся носом в воду.
- Она, вашбродь, в колесе евонном запуталась, - ответил Семикозов. - Конец и оборвался! Пропало дело, уходить надоть, а то постреляют, аки селезней!
Подтверждая слова боцмана, ухнула карронада, ее поддержали ружья. Проворачивая колеса, пароход удалялся прочь. Но это ненадолго - сейчас развернется и ударит форштевнем, подомнет, утопит...
По глазам ударил ослепительный мертвенно-белый свет, и Федя повалился , на дно катера, на решетчатые пайолы, засыпанные угольной крошкой. Семикозов орал, размахивая руками, а Федя, обмерев от неожиданности, смотрел, как прожекторный луч уперся в борт парохода, пошарил туда-сюда, и вдруг погас. Секунда, две, три, и вдруг все звуки утонули в чудовищном вибрирующем вое. Над головой, прямо к борту англичанина, подобно лучу марсианского треножника, о которых Федя читал еще гимназистом, протянулся светящийся шнур. Эффект был ужасен: куски дерева, слепящие высверки рикошетов полетели выше мачт, высокая труба разлетелась лохмотьями, кожух колеса смяло, будто японского бумажного журавлика в кулаке. Шестиствольная пушка «потомков», понял Федя. Да, это вам не револьверный Гочкис, какие ему случалось видеть во время учебы в Морском корпусе. Те надо было приводить в действие, вращая массивную рукоятку, скорострельностью они намного уступали обычному «Максиму». Здесь же...
Над нещадно избиваемым пароходом взметнулся султан пара, подсвеченный изнутри оранжевыми сполохами - взорвался паровой котел. Прожектор обежал бухту и замер, лег на воду огромным световым тоннелем.
Семикозов потряс мичмана за плечо:
- Тонем, вашбродь! Дно, аки решето, из ружей издырявили, храпоидолы!
Мичман с трудом оторвал взгляд от страшного зрелища расправы с пароходом и посмотрел под ноги. Вода уже заливала пайолы, тонкие струйки сочились из дырок в бортах. Катер медленно оседал на корму.
— Надеть спасательные пояса! Семикозов, правь к прожекторному лучу, это «Адамант» сигналит тем, кто возвращается. Будем держаться в полосе света - заметят, подберут!
Шальная пуля прилетевшая со стороны близкого берега, стукнула Федю в бедро. Юноша покачнулся; Семикозов подхватил его, не дал свалиться за борт, а из темноты приближались шлепки колесных плиц - к погибающему катеру походил пароход. Федя, кривясь от боли, потащил из кобуры наган, присмотрелся, и лицо его озарила улыбка. На полубаке размахивала непривычной формы карабином затянутая в черное фигура. Из-за спины у него высовывались головы в мохнатых казачьих папахах и матросских бескозырках.
«Свои, слава Николе-угоднику. Еще поживем...»
IV
Пароходофрегат «Владимир»
18 октября 1854 г.
22.56
Андрей Митин
Осколочно-фугасный снаряд, выпущенный из пушки Канэ, проломил опер-дек и наполнил пространство батарейной палубы вихрем раскаленных осколков. Большая их часть пропала зря - впились в дерево бимсов, бортов, палубного настила; другие рвали живую плоть, и лишь немногие прошили деревянные ящики, полные полотняных мешочков - пороховых картузов, заранее поданных к орудиям. Но и этого вполне хватило. Все вокруг мгновенно заволокло удушающим огненным вихрем, через пушечные порты наружу выхлестнуло пламя. Рев пламени заглушил вопли заживо сгоравших моряков, уцелевшие прыгали в море, не пытаясь бороться с пожаром. Три залпа, один за другим, превратили корпус «Санс-Парейля» от гальюнной фигуры и до самой грот-мачты в гору дров. Но линкор, как ни странно, не получил ни одной подводной пробоины и держался на воде, великанским факелом озаряя гавань. А пушки Канэ продолжали крушить несчастный корабль - Зарин буквально выполнял приказ «обеспечить гарантированное уничтожение груза». Возле бортов «Алмаза» то и дело вырастали всплески: тридцатидвухфунтовки с верхних деков «Аретьюзы» и «Сидона» пристрелялись по крейсеру, и теперь ядра, нет-нет, да и попадали в стальной борт. Некоторые проламывали тонкий металл и влетали внутрь, не нанося серьезных повреждений, остальные отскакивали, оставляя глубокие вмятины и выбитые на стыках листов обшивки заклепки.
- Руль право! - скомандовал Бутаков. - Перенести огонь на «Аретьюзу»! Андрей Геннадьич, дайте радио на «Морской бык», пусть займутся вторым...
«А Бутаков-то, каков красавчик! - отметил про себя Андрей, вытаскивая из кармана рацию, - И когда это успел как освоился с новой терминологией? А ведь месяц назад не то, что о радиосвязи - об электрическом фонарике понятия не имел...»
- Есть, Григорий Иваныч, «Морской бык» передает: «Выполняю».
- Отлично, господа! - Бутаков потер ладони. - Сейчас Авив Михайлович им даст прикурить...
***
В иное время «Владимир» не смог бы на равных драться с «Аретьюзой»; полсотни тяжелых орудий гарантировали парусному фрегату чистую победу в артиллерийской дуэли. Но сейчас прожектора слепили глаза британских канониров, «Максимы» стервенели, выкашивая расчеты, семидесятипятимиллиметровые снаряды, как бумагу, прошивали борта и рвались в тесном межпалубном пространстве. Бомбические орудия пароходофрегата успели сделать всего два залпа, и Бутаков, оценив нанесенные повреждения, скомандовал перенести огонь на линейный «Венженс», с которого до сих пор не прозвучало ни одного выстрела. За кормой гибнущей «Аретьюзы» пытался развернуться «Сиддон», но это у него не очень-то получалось - сначала пушки Лендера, стреляя в упор, разворотили шканцы, а потом стальной форштевень бывшего турецкого угольщика сокрушил кожух правого колеса. Потерявший ход, лишившийся почти всех офицеров «Сидон» выкинул белый флаг, но и это не помогло англичанам - идущая в кильватере «Морского быка» «Одесса» безжалостно хлестала беспомощный фрегат пулеметными очередями.
***
Эскадра Бутакова ворвалась в гавань сразу после того, как ее покинули остатки минной дивизии. Последним в открытое море убрался «Баньши», подбиравший команды брандеров, потопленных катеров и разбитых минных таранов. В бухте к тому времени творился сущий ад - то там, то здесь пылали и тонули корабли; скопище транспортов возле пирсов превратилось в один гигантский костер. Английские паровые суда, успевшие дать ход, одно за другим, вытягивались к входу в бухту, попутно стреляя по всему, что двигалось на поверхности - по большей части, по своим же шлюпкам. Ни о каком упорядоченном сопротивлении речи уже не было, а потому Истомин, посоветовавшись с Бутаковым, скомандовал: «Вперед!»
Контр-адмирал держал вымпел на «Адаманте» - он по достоинству оценил возможности, предоставляемые средствами связи и наблюдения «потомков». Оттуда флотоводец видел все, что творилось в бухте, намного лучше, чем непосредственные участники событий - «Горизонт» исправно гнал картинку в оборудованный на ПСКР центр управления боем.
***
«Отряд ночного боя» атаковал двумя кильватерными колоннами. Первую вел «Владимир», вторую - «Морской бык». «Алмаз» двигался на траверзе флагмана, длинные стволы его орудий с пугающей частотой выбрасывали полотнища огня. Чуть позже к канонаде присоединились скорострельные пушки «Владимира» и «Морского быка», затем загрохотала и гладкоствольная артиллерия парходофрегатов. Прожектора нашаривали цели, ослепляя британских канониров, кое-как пытавшихся отвечать на огонь; оставшийся позади «Адамант» водил лучом по береговым батареям, готовясь, если какая-нибудь из них оживет, обработать цель из своей ужасной скорострелки. Но турецкие батареи этой ночью, похоже, держали нейтралитет. А может, просто не могли разобрать, в кого стрелять в этом хаосе.
«Алмаз» снова ударил бортовым залпом - на этот раз по неопознанному то ли турецкому, то ли египетскому двухдечному кораблю, так и не снявшемуся с бочки. После этого на крейсере переложили руль, и «Алмаз» стал описывать циркуляцию по направлению к выходу из гавани. Прожектор прочертил дугу по берегу, стенам крепости и поднялся вертикально в небо.
- Истомин передает! - крикнул Андрей, прижимая рукой наушник. - «Эскадре отходить на ост!».
- Право на борт! - тут же отреагировал Бутаков. - Сигнал по эскадре - «поворот последовательно, держать восемь узлов». И добавил, обращаясь к Андрею:
- Что ж, голубчик, Павел Степаныч получил при Альме свой Трафальгар, а мы тут, пожалуй, устроили просвещенным мореплавателям не меньше, чем Чесму!
Андрей обвел взглядом затянутую сплошными пожарами бухту, кивнул и усмехнулся:
- Господин Айвазовский сейчас, кажется, на «Морском быке»? «Чесменский бой» он, кажется, написал в сорок восьмом? Вот и сюжет для нового грандиозного полотна, и в натуре, а не с чьих-то слов! «Вторая Чесма» - это звучит гордо, не так ли, Григорий Иваныч?
V
Гидроплан М-5
бортовой номер 37
19 сентября 1854 года
Реймонд фон Эссен
- Готово! - проорал Корнилович, запихивая за пазуху видеокамеру. - Можно возвращаться!
Мичман напросился лететь Эссеном в наблюдатели - уж очень хотелось своими глазами посмотреть с воздуха на последствия «Второй Чесмы», как с легкой руки Бутакова, стали называть вчерашнюю баталию.
А посмотреть было на что. С момента, когда прозвучал завершающий выстрел вчерашней баталии, прошло более полусуток, поднявшийся с утра зюйд-ост гнал на крепость и ее окрестности сплошную черную пелену дыма. В бухте догорали корабли; то тут, то там из воды торчали мачты, некоторые суда, затонули на мелководье, и над водой кое-где виднелись обугленные палубы. Огонь, охвативший транспорта, перекинулся на пирсы и пошел дальше, волнами, пожирая склады воинского имущества. Там горело и сейчас: в дыму мелькали люди с баграми, ведрами, телеги-водовозки, распоряжающиеся офицеры. Из оживленного воинского лагеря, Варна превратилась в апокалиптический пейзаж, над которым победно ревело пламя.
Сколько насчитал? - крикнул Эссен, склонившись к плечу напарника.
- Десятка два только больших! А сколько мелочи догорает - Бог весть! Целых, почитай, не осталось, дали прикурить островитянам!
Лейтенант кивнул и развернул аппарат. Судя по всему, дело можно считать сделанным, повторного визита в гавань не требуется. Соблазнительно, конечно, высадить десант и уничтожить уцелевшие склады, цейхгаузы, воинские магазины... Но, увы, это утопия: сводные отряды моряков, даже вооруженных магазинными винтовками и автоматами «потомков», не смогут противостоять силам англичан. А полноценной бомбардировки с моря не получится: за прошедшие сутки «Алмаз» расстрелял три четверти осколочно-фугасных снарядов и почти все шрапнели
Победа далась дорогой ценой. Из шести минных катеров назад вернулись три. Потеряна треть минных таранов; часто моряков сумели выгрести на шлюпках, и их подобрали вместе с командами брандеров. В минной дивизии убыль ранеными, убитыми, попавшими без вести, составила примерно четверть от первоначального состава. Не хотелось думать о судьбе тех, кто попал в плен - разъяренные англичане и турки вряд ли вспомнят о гуманизме.
Эскадре тоже досталось. Три пексановские бомбы, одна за другой разорвавшиеся на полубаке «Алмаза», вызвали пожар. «Громоносец» лишился грот-мачты и потерял пятерых убитыми. «Морской бык», таранивший «Сидон», свернул набок форштевень, и теперь аварийные команды выбивались из сил, пытаясь заделать пробоину в левой скуле. Сгорела, столкнувшись с корветом «Уосп», героическая «Одесса». На кораблях потери составили одиннадцать убитых и двадцать два раненых, но это не шло ни в какое сравнение с потерями неприятеля.
Аппарат, стрекоча мотором, летел на зюйд на высоте примерно семисот метров. Позади расплывалась дымная клякса пожарища; впереди, на черноморской глади, выстроились ровные колонны русского крейсерского отряда.
***
Кран-балка подхватила «тридцать седьмую» с поверхности моря, аппарат описал дугу и повис в двух футах над настилом бакового флайдека. Распоряжающийся работами кондуктор махнул рукой, гидроплан мягко опустился на кильблоки тележки, матросы приподняли хвост, налегли на плоскости и под дружное «раз-два-взяли!» закатили аппарат в ангар.
Фон Эссен одобрительно кивнул подлетевшему с рапортом матросику и повернулся к Корниловичу.
- Так что, Жора, решил?
- Да, Реймонд Федорыч. Я с вами. Остаются Марченко, Энгельмейер, князинька... Да разве только они? Кобылин с Рубахиным, всерьез собрались здесь аэроплан изобретать - тоже мне, братья Уилбур и Орвилл! А мне вот хочется хоть одним глазком посмотреть на аппараты, которые быстрее звука летают и до Луны добрались...
Эссен усмехнулся - мичман Корнилович даже в среде авиаторов слыл ярым поклонником технического прогресса.
- Так ты веришь, что они нас отошлют домой из своего двадцать первого века?
- Верю, представь себе. А еще, знаешь, во что я верю? Что они нас домой не с пустыми руками отошлют!
- Во-он ты о чем... - протянул Эссен. - Мечтаешь повоевать с германцами на аппарате «потомков»?
- А почему бы и нет? - пожал плечами мичман. - Здесь мы уже повоевали с паровыми фрегатами на гидропланах. Так почему бы не схлестнуться с «Альбатросами» и «Таубе», сидя за штурвалом чего-то совсем уж невиданного?
- Мечтатель ты, Жора. - покачал головой лейтенант. - Как бы нам против своих не пришлось сражаться. Помнишь небось, что Велесов рассказывал про Гражданскую войну? А ведь она всего через год грянет, в семнадцатом...
- Бог не выдаст, свинья не съест, Реймонд Федорыч. Надо будет - и на Гражданской повоюем. Хотя, по мне, так уж лучше с германцами или англичанами. Воля ваша, а меня что-то не тянет стрелять в русских людей...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
I
Пароход «Улисс»
25 октября 1854 года
капитан-лейтенант Белых
- Я, кирие, хочу помочь болгарам. Есть у них такие, кто готов подняться. Момент уж очень подходящий, османов крепко побили. И при Синопе побили, и в Крыму, и в Закавказье. А как поднимутся - нужно будет оружие, вот я и стану возить его на «Улиссе».
Белых кивнул. Он внимательно изучил подборку материалов, сделанных для него Велесовым. Действительно, Крымская война вполне могла подстегнуть болгар в их борьбе с Османской Империей, и лишь поражение России притушило искры народного возмущения, едва-едва тлевшие на Балканах. Но здесь - в этой реальности, как говорят Андрей и Велесов, - ситуация развивается с точностью до наоборот. Османы унижены, их лучшие войска погибли в Крыму, европейские союзники Оттоманской Порты разбиты вдребезги. Самое время хорошенько раскачать лодку турецкого владычества!
Были, правда, и некоторые сомнения:
- Я вот чего не понимаю, дядя Спиро. Это самый Стоян - то есть, прости, Цани Калянджи - он же выступал против греков-фанариотов, подбивает болгарскую церковь разругаться с Константинопольским патриархом, разве нет? Вот и Петр Калянджи, Ванькин брательник, греческие книги жег, а они ведь церковные, православные! Как же ты, грек, собираешься им помогать?
- Верно говоришь, кирие, между греками и болгарами не все ладно. Но ведь в Одессе мы мирно соседствуем? На одной улице и болгары и греки живут, в один храм ходят, в православный. Нам бы только османов сбросить, а там договоримся как-нибудь. Не басурмане же!
Капитан-лейтенант усмехнулся - так, чтобы не заметил собеседник, - но смолчал. Не говорить же старику, что всего чрез шесть десятков лет Болгария, будет воевать сначала с Грецией, а потом и с Россией? Стоп, одернул себя Белых, все время забываю: то, что случилось у нас, здесь может и не повториться. Иной итог Крымской войны неизбежно перевернет - уже перевернул! - всю европейскую политику и, уж конечно, изменит расклад сил на Балканах. Ведь русские войска в Валахии не остановятся. Может, и не придется ждать, когда Любен Каравелов, Васил Левски и Христо Ботев создадут революционную организацию и перейдут, по примеру русских народников, к террору против турецких властей? Что мешает ускорить этот процесс через того же Стояна Калянджи, не дожидаясь, когда турецкие власти переселят в Болгарию черкесских башибузуков, а те зальют эту страну православной кровью и доведут-таки народ до восстания?
- Так ты нам поможешь? - осторожно поинтересовался Капитанаки. - Тюрморез готов с нами идти, казачки его тоже. На «Улиссе» каждый рвется с османами воевать! Только твоего слова ждут,...
- Давай не будем торопиться, дядя Спиро, хорошо? - ответил спецназовец. - Вот придем в Севастополь - хорошенько все обмозгуем и решим, что делать. Да ты не волнуйся, никто у тебя «Улисс» не отберет и с турками воевать не запретит - поспешно добавил он, увидев, как насторожился старик. - Просто по уму все надо делать. В Крыму много чего изменилось: французы подняли мятеж, отреклись от своего императора и готовы принести присягу принцу Наполеону. Теперь хотят плыть в Марсель, сажать его на престол. А значит, французская эскадра вместе с русской пойдет к Проливам - чтобы турки какой пакости не подстроили. Вот ты с ними и отправляйся, там большие дела будут делаться. А в Севастополе починишься, с нужными людьми знакомство сведешь. Куда торопиться?
- То есть ты не будешь против? - уточнил грек. - А вот, ежели бы ты сам... твои люди, кирие, - могучие воины, с ними мы бы османа враз одолели!
- Да и вы нам не уступите! Пусть оружие у вас и похуже, зато как сражаетесь! Я вот что тебе скажу - в этих битвах, что в Варне, что в Крыму, и без нас можно было бы победить! Что, у русского флота мин своих не было? Или брандеры делать разучились? Собраться надо было вовремя, зубы сжать и все силы отдать на разгром супостата! И думать, дядя Спиро, крепко думать, а не орать, что, мол, шапками закидаем! Да, конечно, радио, гидропланы, пулеметы - все это сильно помогло. Но главное все-таки, люди, их воля и решимость умереть за свою страну! Разве не так?
- Значит, не пойдешь ты с нами... - тяжко вздохнул старик. - Иначе бы не такие слова говорил...
- Да погоди ты с выводами! - рассмеялся Белых. - Как ребенок, ей-богу! Куда ж я от вас теперь денусь...
II
Документы проекта
«Крым 18-54»
Папка 11/19
Выдержки из расшифровки аудиозаписи совещания группы «Адамант».
0т 27.10.1854.
***
Примечание от руки:
Кмн - капитан 2 ранга Кременецкий Н.И.
Вл - чл. коорд. шт. Велесов С.Б.
Бел- кап.лейт. Белых
Гр. - науч. руков. темы «Пробой». Груздев П.М.
Кмн: Итак, товарищи, приближается час возвращения в XXI-й век. Должен отметить, что несмотря на то, что мы с вами оказались в крайне сложной ситуации, задача, поставленная руководством Проекта, выполнена. Слово для доклада по этому вопросу имеет профессор Груздев.
Гр: Спасибо, товарищ капитан первого ранга.
Кмн: Второго, профессор.
Гр: Да, разумеется, эти ваши военные порядки... Так вот, как вы все знаете, перед экспедиционной группой Проекта «Крым 18-54» была поставлена сложнейшая задача. Они должны были, оказавшись в прошлом, произвести масштабное воздействие на текущие события таким образом, чтобы вызвать существенное расхождение мировых линий настолько, что...
Кмн: Прошу прощения, профессор, не все ориентируются в вашей терминологии. Не будете ли вы любезны вкратце...
Гр: Да, конечно. Вкратце - здешняя история, до момента вмешательства, во всем конгруэнтная нашей, должна была измениться так, чтобы структура пространства времени претерпела...м-м-м... если совсем вкратце - местная история переходит на «другие рельсы». Причем изменение это должно быть настолько масштабным, чтобы оно не подверглось «затуханию» в обозримый промежуток времени. Видите ли, колле... товарищи офицеры, время - чрезвычайно упругая субстанция, оно способно поглощать и сглаживать внешние воздействия. Если вмешательство будет недостаточно радикальным, то через некоторый промежуток времени возмущения угаснут и все вернется, так сказать, на круги своя.
Кмн: Да, товарищ капитан-лейтенант, спрашивайте.
Бл: Если я правильно понял, требовалось так изменить исторические события, чтобы они ни в коем случае не вернулись к тем, что известны нам?
Гр: Вы правы, молодой человек… простите, не в курсе вашего звания?
Бл: Капитан-лейтенант Игорь Белых, товарищ профессор!
Гр: Да, товарищ Белых, вы поняли правильно. Все дело в глубине и силе воздействия. Для того, чтобы их обеспечить, руководство Проекта подготовило экспедиционную группу в составе двух боевых кораблей и примерно семисот военнослужащих с соответствующим вооружением. Предполагалось, что такими силами группа легко обеспечит необходимый уровень воздействия. Но, вследствие феномена... мнэ-э-э... неясной пока природы, место этой группы заняли мы с вами. К счастью, мы оказались не одни: благодаря воздействию феномена, вместе с нами в 1854-м году была перемещена группа кораблей Российского Императорского флота, захваченная из 1916-го года. Именно благодаря им мы сумели выполнить задачу в полной мере.
Кмн: Профессор, в двух словах: а зачем вообще понадобились эти ваши расхождения мировых линий?
Гр: Простите, товарищ Кременецкий, но это совершенно секретная информация. Скажу одно: наш успех позволит российским ученым в ближайшем будущем овладеть многими тайнами пространства-времени! Вы можете гордиться, товарищи, мы с вами сделали исключительно важное дело!
Кмн: Спасибо, профессор. Итак, товарищи, вы все слышали. Добавлю, что предложению научного руководителя темы «Пробой» профессора Груздева и члена консультационного штаба Проекта «Крым 18-54» товарища Велесова сформирована временная группа, которая временно - подчеркиваю, временно! - останется в 1854-м году для проведения...
Вл: Временная группа останется временно.
(смех в зале)
Кмн: Вы что-то хотите добавить, товарищ член консультационного штаба?
Вл: Нет-нет, я просто задумался. Продолжайте пожалуйста.
Кмн: Благодарю вас. Итак, группа останется для проведения...
Гр: ...исследований.
Кмн: Да, разумеется исследований, связанных... простите, не напомните ли?...
Гр: Для проведения исследований динамики хронокоррекции текущей мировой линии, вызванных плановой деятельностью группы проекта «Крым 18-54», а так же для углубления хронокоррекции, если в этом возникнет необходимость.
Кмн: Да, именно это я и хотел сказать. Так вот, товарищи, некоторые из вас выразили готовность войти в эту группу. Хочу еще раз напомнить: на вас лежит огромная ответственность. Надеюсь, каждый из вас принял решение взвешенно, обдуманно и без какого-то ни было давления со стороны руководства, что отражено в соответствующим образом составленных документах. Старшим вышеупомянутой группы назначается... вы, товарищ капитан-лейтенант.
Бел: Но, товарищ капитан второго ранга, я не компетентен в вопросах...
Кмн: В вашей компетенции военные и организационные задачи. Роль научного руководителя временной группы возлагается на товарища Велесова. Вы не против, Сергей Борисович?
Вл: А как же Фомченко?
Кмн: Генерал-лейтенант Фомченко самостоятельно поставил себе задачу в рамках м-м-м... своей компетенции. У меня нет информации на этот счет. Но я уверен, что вы, при необходимости, окажете ему всю возможную помощь.
Вл: А он нам?
Кмн: Не сомневаюсь, что он приложит для этого все усилия.
Вл: Мне бы вашу уверенность...
Примечание от руки: слышимость плохая. Видимо, данная реплика не была предназначена всем присутствующим
Кмн: Вы что-то сказали, товарищ научный руководитель?
Вл: Нет, это так, мысли вслух. О вот какое дело: насколько мне известно, Фоми.. простите, генерал Фомченко не далее, как сегодня, отбыл в сопровождении князя Меньшикова в Симферополь, а дальше - в Санкт-Петербург. Не кажется ли вам странным столь поспешный отъезд, не дожидаясь ни известных вам мероприятий ни вашего отправления?
Кмн: Видимо, у генерала Фомченко имеются на то веские основания. А сейчас, товарищи офицеры и...м-м-м... сотрудники, хочу напомнить: через два дня мы отбываем домой. Предлагаю всем, кто подал рапорты о включении во временную группу, еще раз обдумать свое решение. Совещание закончено.
(пауза, шум сдвигаемой мебели)
Кмн: Да, и попрошу остаться вас, товарищ капитан-лейтенант, и вас, товарищ Велесов. Нам надо закончить оформление кое-каких документов
(пауза, шуршание бумаги)
Вл: А это обязательно?
Кмн: А как же? Учет, товарищ Велесов - основа любой работы. Вам передается некоторое количество имущества, материалов и прочих...
Бл: Материальных ценностей.
Кмн: Совершенно верно, «...и прочих материальных ценностей, необходимых для проведения исследований динамики хронокоррекции...» или как там у вас это называется. И, кстати - не забудьте потом предоставить отчет об использовании.
III
Из дневника Велесова С.Б.
«27 октября. Ну вот и расставлены все точки над «I». Я остаюсь. Не думал, что когда-нибудь примерю на себя потасканный пиджачок «невозвращенца» - а вот поди ж ты, пришлось! Совесть несколько успокаивает то, что в отличие от многих сограждан, в разные времена носивших это гордое имя, я не выбираю свободу. А так же комфортную жизнь, сто двадцать сортов сыра, океан, балет и выпивку с утра, как пел Владимир Семенович. Разве что самореализацию, но ведь это совсем другое дело?
«Считай, Серега, что ты глубоко внедрен. - говорил Дрон. - Скажем, как Штирлиц. Тот, если помнишь, как ушел в начале двадцатых в эмиграцию, так до сорок седьмого и оставался.» Я заметил, что Штирлицу полагался хотя бы передатчик в комплекте с радисткой Кэт, на что Дрон резонно возразил, что передатчик господин Исаев получил далеко не сразу, что до радистки Кэт, то никто не мешает подготовить ее из местных кадров. Как вон, Белых. Или мальчишка-минер с «Заветного», по уши влюбившийся в медсестру из Морского госпиталя.
Кстати, этот чувствительный роман, за которым с интересом следит наш сплоченный попаданский коллектив, пошел на второй заход: Федя Красницкий снова на больничной койке, с дыркой от пули в бедре, и Даша опять обихаживает своего героя. Что ж, Бог им в помощь.
Так что я остаюсь не один. Список длинный, весь его я вот так, с ходу, и не вспомню. С «Адаманта» - ваш покорный слуга, каплей Белых с тремя своими ухорезами (с именами-фамилиями боюсь напутать, помню только позывные) и, неожиданно - Никита Бабенко и Леха, наш бессменный оператор «Горизонта». Я невольно стал свидетелем того, как они, все пятеро, объявили о своем решении командиру ПСКР.
«Хочу, товарищ капитан второго ранга, стать здешним Поповым, Зворыкиным, Эдисоном и Вестингаузом в одном лице! - заявил старлей. - Вы только представьте - здесь поле непаханое для инженера-электрика и радиотехника, все надо с нуля начинать! Где я еще такое грандиозное дело найду?»
А Леха, в ответ на недоуменный вопрос Кременецкого «а вас я совсем не понимаю, главстаршина! Вы же и на берег даже не сходили особо, все на корабле, с аппаратурой. Вам-то что неймется?», ответил: «Да потому и неймется, товарищ кавторанг, что так толком ничего и не увидел. Я с детства обожаю фантастику, а тут - такой шанс! Глядишь, придумаю и командирскую башенку и промежуточный патрон...»
Кременецкий при этих словах недоуменно нахмурился, а я подмигнул Лехе. Похоже, мы с ним читали одни и те же книги.
Ну и, разумеется, Фомич, то есть генерал Фомченко, Николай Антонович. Собственно, он и должен возглавлять этот список - и как старший по званию, и по праву первенства. Он раньше всех объявил о том, что намерен остаться в 1854-м году. Но, в отличие от остальных, своих резонов генерал не объяснил. Мало того - он даже не счел нужным явиться на «Адамант», а объявил о своем решении письменно, в пакете, доставленном курьером.
Ох, и нахлебаемся мы лиха с Фомичом, чует мое сердце...
Среди наших «попутчиков» из 1916-го невозвращенцев куда как больше. Оно и неудивительно - многих, особенно тех, кого не ждут в 1916-м семьи, пугает перспектива оказаться в непонятном будущем. И даже не вдохновляет туманное обещание Груздева вернуть их в 1916-й год. Во-первых, это еще вилами на воде писано, куда и когда он их вернет, а во-вторых, с момента из отбытия в феврале 16-го всего год остается до революционных событий, и отнюдь не все горят желанием в них участвовать. Так что Зарин, как старший по званию, официально объявил, что все, без различия чинов, вольны в своем выборе: оставаться или пытать судьбу. И добавил что лично он, капитан первого ранга Зарин, не считает невозвращенцев отступниками, нарушившими воинскую присягу.
Этот аргумент, в конечном счете, оказался решающим. Так, команда миноносца «Заветный» почти вся решила продолжить службу России и династии Романовых в лице Государя Николая Павловича - после того, как командир «Заветного», Краснопольскй заявил, что не считает возможным бросать миноносец, пока не исчерпаны все меры к спасению корабля. Что ж, если моряки считали возможным тонуть вместе со своими гибнущими кораблями, то чем, скажите на милость, пучина времени уступает пучине моря?
Остается мичман Солодовников, бессменный командир «Морского быка». И, разумеется, наш добрый друг, обер-лейтенант цур зее Ганс Лютйоганн. Как-то раз он подробно расспросил Белых о том, что ждет милый фатерлянд в грядущие сто лет. Выслушал, не поверил и явился за подтверждением и ко мне. Я показал подводнику кое-какие материалы, нашедшиеся на компе; Лютйоганн помрачнел и на целые сутки заперся в своей каюте. После чего заявил, что намерен остаться здесь и ни при каких обстоятельствах не изменит решения.
Забавно, что Белых потом уверял, что самое сильное впечатление на Лютйоганна произвели не виды снесенного огненным штормом Дрездена, ни печи Майданека, а серия фотографий с берлинского гей-парада 2015-го года. И видеоролик о кельнской «ночи любви», устроенной под Новый 2016-й год беженцами из Сомали и Эритреи. Что ж, отлично его понимаю - в такой Германии кайзеровскому офицеру делать категорически нечего.
Спасибо отцам-командирам, скупиться они не стали. И Зарин и Кременецкий выгребли со своих кораблей все, без чего они могли вернуться назад. Барказы, баржи два дня подряд сновали между кораблями и берегом. Беспилотник, съемный ангар со всей начинкой, малый локатор, моторки, топливо, радиоаппаратура, запасные части, стрелковка, включая офицерские револьверы и пистолеты, резервные движки, генераторы, баллоны с кислородом и ацетиленом, инструментарий, расходники, ЗИП. Резервное оборудование, безжалостно свинченное со штатных мест, две стадвадцатимиллиметровки Канэ, снаряды, взрывчатка, акваланги, компрессоры, шлюпки, одежда, дымовые шашки и сигнальные ракеты, прожектора и фонарики, всяческая электроника, аккумуляторы, батареи, книги, справочники, оптика, все, что имеет отношение к медицине... К длинному списку добавилось имущество авиаотряда - то, что осталось в Каче и то, что перевезено на «Херсонес», - а так же «Заветный» со всем содержимым.
Ну ладно, Зарин - еще неизвестно, вернется«Алмаз» в свое время или нет. А вот как наш Кремень собрался отчитываться за утраченное имущество? А заодно, о сгинувших неизвестно куда членах экспедиции, включая генерал-лейтенанта? Впрочем, это уже не мои проблемы...
«Опять ты обскакал меня. - посетовал Дрон. - Остаешься тут самым натуральным попаданцем, будешь перекраивать вволю историю, а мне домой ехать, бумажки писать...»
Не мог же я заявить ему, что мол, не надо было жениться - тогда бы и ты остался! Андрюха - примерный семьянин, говорю без всякой иронии: сыну 4 года и все у него, счастливчика, в этом плане впереди. Не то что у меня, убежденного холостяка и бобыля. К тому же, это еще большой вопрос, кто кого в конечном счете обскачет: его наверняка ждет еще одна прогулка, на помощь основной группе «Проекта «Крым 18-54», отправленной хронофизической магией лилового вихря в 1916-й. И там, надо полагать, тоже скучать не придется.
На этом мне придется закончить свой дневник - во всяком случае, первую его тетрадку. Решение принято, я остаюсь здесь, а вот мои записи, присовокупленные к отчетам и рапортам, которые еще предстоит написать моим спутникам и единовременцам, осядут, повидимому, в архивах Проекта. Единственная вольность, котоорую я себе позволю - это передам свои записи не Кременецкому и не Груздеву даже, а Дрону - Андрею Митину, моему давнему другу и единомышленнику, которого, может статься, я больше и не увижу. А может и увижу - мир, как известно, круглый, а мировые линии имеют свойство переплетаться в самых неожиданных комбинациях. А пока этого не случилось, я позволю себе напоследок мелкое хулиганство и закончу первую тетрадь своих «хроник» фразой любимого персонажа:
«Здравствуйте и прощайте, как всегда!»
IV
Крейсер II ранга «Алмаз»
28 октября 1854 г.
Попаданцы
Стылый ветер безжалостно продувал мостик. Крымская осень, несостоявшийся бархатный сезон, закончился как-то вдруг. Вчера только небо приветливо голубело над мачтами русских кораблей, а теперь - свинцовая пелена облаков над древней Ахтиарской бухтой обещала дождь. Корабли мотало на якорях: в первой колонне стояли фрегаты Черноморского флота, за ними сундуки линкоров. А на заднем плане, перед пушками Константиновской батареи - колонна неуклюжих громадин под французскими триколорами. Головной «Вилль де Пари» стоит на траверзе флагманской «Императрицы Марии» - пушечные порты на флагмане адмирала Буа-Вильомэза закрыты, лишь малые карронады высовывают со шканцев свои кургузые рыла. А дальше, попарно - гордые победители, ощетинившиеся пушками и угрюмые, придавленные свинцовой серостью облаков, побежденные. «Наполеон», «Монтебелло», «Шарлемань», «Помон». За ними - «Байярд», «Алжир», «Маренго» и «Фридланд», чьи борта и рангоут еще несут следы огня и отметины от русских ядер. На двух последних, на гафелях, над французскими - Андреевские флаги.
- Признаться, не ожидал, что Корнилов позволит лягушатникам поставить в свой строй и эти два. - заметил Андрей. - Формально-то это трофеи!
- Великий князь настоял. - ответил прапорщик. - Уж как уговаривал, вы бы слышали... Вице-адмирал до последнего упирался: мол, не могу без высочайшего соизволения и точка! Но Николая Николаевича поддержали Нахимов с Истоминым, втроем они его в конце концов, уломали.
Лобанов-Ростовский с памятного дня Альминского сражения почти безотлучно находился при Великом князе и, как никто другой, был в курсе происходящего.
- А Меньшиков? - осведомился Андрей. - Все же, главнокомандующий войсками в Крыму! Не понимаю, как он решился уехать из Севастополя накануне такого события?
- Потому и решился, что знал - Великий князь нипочем не пропустит смотра! Расчет светлейшего прост: оказаться у Государя хоть на день, да раньше и первым поведать ему о наших делах - лично, не по телеграфу. А уж там... - и прапорщик обреченно махнул рукой.
_ Чем ему так не понравилась затея Великого князя? - удивился Эссен. - Кажется, чего уж лучше: подложить Наполеону Третьему эдакую свинью в виде конкурента за императорскую корону, да еще и при армии и флоте! Под ним трон и так шатается, а тут такой сюрприз!
- Меньшиков полагает, что без личного одобрения Государя о таких вещах даже думать не следует, не то что устраивать такие вот эскапады! - Лобанов-Ростовский кивнул на строй французских кораблей. - Вообще-то, резон в этом есть: Император кротким нравом не отличается, выходка сынка вполне может его взбесить. Как же, не посоветовавшись, ставить царя перед фактом, да еще и в таком важнейшем политическом деле! Ведь теперь Николай Первый не сможет, не потеряв лица, отыграть назад: сведения о том, что принц Наполеон при поддержке России собрался отнимать у дядюшки престол, наверняка уже разлетелись по всей Европе!
- На то и расчет! - ухмыльнулся прапорщик. - Я вчера имел беседу с Николаем Николаевичем на этот счет, так он прямо так и сказал: «мол, после этого парада рара уже не сможет пойти на попятный.» Да и не любит Николай Павлович Луи-Наполеона, крепко не любит. Недаром, даже в поздравительном письме по случаю коронации назвал его «bon ami» - «добрый друг», а не «cher frère» - «дорогой брат», - мол, захвативший власть в результате переворота император французов ему не ровня!
- Авантюра это, вот что, - пробурчал Эссен. - Воля ваша, а я бы все же дождался ответа из Петербурга. Впрочем, это вам здесь жить...
- Вот именно! - осклабился прапорщик. - Скажете честно, Реймонд Федорыч - неужто душа не болит, такое дело бросать? А то оставайтесь, мы с вами еще полетаем...
Эссен не стал отвечать. Все уже сказано, все решения приняты, о чем спорить? Он покосился на «потомков». Велесов с Андреем Митиным стояли рядом на мостике. «Алмаз» возглавлял колонну бутаковского отряда, вытянувшуюся под углом к линейному ордеру. Вторым стоит «Адамант», за ним «Морской бык», «Владимир», «Громоносец» и остальные варненские ветераны.
Линкоры, один за другим, окутывались облаками порохового дыма, и при каждом залпе низкие облака вздрагивали от пушечного рева. Русские корабли салютовали победно, с обеих бортов, полными залпами. Французы отвечали жиденькой пальбой с верхних деков; гирлянды флагов расцвечивания бились на ветру, матросы, высвистанные наверх по случаю адмиральского смотра, густо облепили реи. Андрей обратил внимание, что на «французах» интервалы между фигурками чуть ли не втрое больше, чем на нахимовских кораблях. Ну да, разумеется - в Севастополь корабли Буа-Вильомэза пришли на буксире за русскими пароходами, имея на борту не более четверти части. Остальные ждут в лагере, в Евпатории, под присмотром казаков. Ружья, пушки, мортиры - все оружие и боеприпасы, за исключением офицерских сабель, помешены под охрану. Туда же помещено содержимое крюйт-камер; сейчас на французских кораблях лишь по десятку-другому холостых салютационных зарядов.
Пленные англичане и турки - те, кто уцелел после кровавой резни, - а так же французы, отказавшиеся присягать принцу Наполеону, содержались в крепостных казематах. «Отказников» набралось немного: французский экспедиционный корпус почти в полном составе и большинство уцелевших моряков охотно присягнули «претенденту». Сегодня пушки салютовали и ему - принц Наполеон вместе со с Великим князем и адмиралами, принимал этот парад.
В акватории было не протолкнуться от кораблей, а потому, первоначальную идею - обойти строй на «Алмазе» или «Адаманте» - пришлось отвергнуть. Вместо этого Корнилов распорядился привести в парадный вид «Аргонавта». Маленькая винтовая шхуна, а ныне первый русский миноносец, отличившийся в варненской эпопее, как нельзя лучше подходил для этой цели. «Потомки» установили на кораблик мощный громкоговоритель, и теперь речи высоких особ слышал весь рейд.
-...предал интересы Франции, бросил ее в горнило бессмысленной, преступной войны с Российской Империей...
Адмирал Буа-Вильомэз говорил, делая большие паузы, чтобы переводчик мог повторить его слова по-русски.
-...не все преступления узурпатора: он заключил союз с извечным врагом Франции, Великобританией! И за английское золото послал нас с вами умирать на другой конец Европы! Будто мало настрадались наши отцы и деды в снегах России, будто недостаточно прекрасной Франции кровавого урока, полученного сорок лет назад? И снова русские и французы убивают друг друга ради того, чтобы богатели торгаши, засевшие за Ла-Маншем и их турецкие клиенты! Так не бывать же этому! Пора, наконец, примерно наказать предателя, навлекшего на наши народы бесчисленные беды, а заодно - дать отпор островному пауку, разжиревшему на крови и золоте, высосанном из половины мира!
Красиво излагает, собака, подумал Андрей. Голову можно дать на отсечение - недели не пройдет, как текст речи получат редакции всех сколько-нибудь влиятельных европейских газет. И хорошо, и правильно - пусть джентльмены откушают того блюда, что приготовили для других. Союз между Францией и Россией при нейтральной Австрии и приведенной к ничтожеству Турции - вот он, страшный сон королевы Виктории...
-...хочу выразить уважение нашим вчерашним противникам, доблестным русским матросам, солдатам и офицерам! В который раз они продемонстрировали, что Российская Империя и Франция - это последние оплоты рыцарства и благородства в нашем мире! Не то, что трусливые и подлые «просвещенные мореплаватели», бросившие союзника при первой опасности! Франция получила горький урок - островному волку нельзя верить, сколько бы он не рядился в овечью шкуру!
Переводчик умолк. На несколько секунд над бухтой повисла мертвая тишина, а потом небо дрогнуло от приветственных криков. Кричали матросы на реях линейных кораблей и офицеры на палубах, им вторили с берега толпы горожан. В глубине бухты, там, где стояли концевые корабли всех трех колонн, заворочался пушечный гул - и накатился ближе, ближе, по мере того, как корабли один за другим окутывались облаками дыма. И, словно по их сигналу, над гаванью пронеслись в строю клина три гидроплана, выпуская, одну за другой, разноцветные ракеты.
- Марченко и Энгельмейер. - прокомментировал Эссен. - А ведущим - Качинский. Не удержался все-таки Викториан Романович, говорит: «Раз уж я все события пропустил, в лазарете провалялся - дайте хоть напоследок слетать, сверху поглядеть на этот Севастополь!
- А Борюсик ему и отвечает: - подхватил Лобанов-Ростовкий, - «Отчего ж напоследок-то, господин лейтенант? Оставайтесь, еще и авиагруппой покомандуете! У нас как раз три аппарата, а одного пилота недостает!»
- Неужели согласился? - удивился Андрей. - Ну ладно мы с вами - с первого дня в этой каше варимся, можно сказать, прикипели. А он-то с чего?
- Скажите спасибо Серею Борисовичу! - ухмыльнулся прапорщик. - Качинский, как узнал, что в из истории он эмигрировал в САСШ и там строил самолеты, прямо так и заявил: «Нет уж, увольте, насмотрелся я на янки_ наглый народ, беспринципный, а уж лицемеры, каких поискать! Лучше я здесь стану авиаконструктором и, даст Бог, помогу России стать первой авиационной державой!» Ну, я ему и говорю: «у нас уже есть кандидаты на братьев Райт, ну а вы будете... скажем, Сантос-Дюмоном.» Чем плохо?
Тройка гидропланов описала еще один круг над гаванью, спустившись к самым верхушкам мачт, и Андрей подумал - должно быть, французским морякам» не так уж и радостно смотреть на эти стрекозы, недавно забрасывавшие их флешеттами и «ромовыми бабами». Впрочем, галлы - народ отходчивый, вон как вопят и бросают в воздух свои смешные береты с помпонами...
Летающие лодки, закончив круг почета, набрали высоту и повернули на север.
- В Качу пошли, - сказал Эссен. - Да и нам, господа, пора за ними. При такой волне часа полтора ходу - если, конечно ваш Кременецкий даст моторку.
- Даст, никуда не денется, - пообещал Велесов, вытаскивая рацию. - И вообще, это уже не его моторка! Я, к вашему сведению, за нее по всей форме расписался, значит, право имею!
V
База гидропланов Кача
28 октября 1854 г.
Реймонд Фон Эссен
Вот от моря и до моря
Нить железная скользит,
Много славы, много горя
Эта нить порой гласит.
Вот с поляны ворон черный
Прилетел и сел на ней,
Сел и каркнул и крылами
Замахал он веселей.
И кричит он, и ликует,
И кружится всё над ней:
Уж не кровь ли ворон чует
Севастопольских вестей?
- Тютчев. - пояснил Корнилович в ответ на удивленные взгляды сослуживцев. - Еще с гимназии помню. Представляли как-то концерт по случаю годовщины Севастопольской страды, так мне выпало стихи читать. В пятьдесят пятом, кажется, написано.
- Ну, здесь-то стихи другие будут сочинять. - ответил фон Эссен. - И все больше дифирамбы - вести-то из Севастополя приходят вполне жизнеутверждающие!
- Это верно, - вздохнул Энгельмейер. - Только им это уже не поможет...
И кивнул на деревянную пирамидку, увенчанную лаково-желтым пропеллером. На привинченной бронзовой дощечке значилось:
Россійскія авіаторы, славно павшіе за Отечество:
Заурядъ-прапорщикъ по морской части
Бушмаринъ Владиміръ, пилотъ-наблюдатель.
Погибъ 30-го дня, мѣсяца августа 1854 года отъ Рождества Христова.
Мичманъ Цивинскій Николай, пилотъ.
Погибъ 8-го дня, мѣсяца сентября 1854 года отъ Рождества Христова.
Штабсъ-капитанъ Скирмунтъ Иванъ, пилотъ-наблюдатель.
Погибъ 8-го дня, мѣсяца сентября въ году 1854 года отъ Рождества Христова.
Флота волонтеръ Петр О′Лири, бомбардиръ-наблюдатель.
Погибъ 17-го дня мѣсяца октября 1854 года отъ Рождества Христова.
- Петьке-то свезло. - произнес угрюмый Кобылин. - Нашего брата, морского авиатора, нечасто в земле хоронят. Одна у нас могила, общая - море...
Эссен кивнул. Под пирамидкой лежал прах только двоих из тех четырех, чьи имена значились на монументе: юного ирландца и летнаба с аппарата Корниловича, погибшего в первый день Переноса. От двух других авиаторов не осталось ровным счетом ничего - оба сгорели на шканцах британского линкора вместе со своим гидропланом. В братскую могилу положили шлем Вани Скирмунта и новенький, с золотыми мичманскими погонами, френч Коли Цивинского.
Кондуктор с "Алмаза", гравировавший по просьбе авиаторов табличку для памятника, задал Эссену вроде бы, простой вопрос: какие ставить даты рождения? Немного подумав, лейтенант распорядился убрать этот пункт у всех троих. Незачем озадачивать ни в чем не повинных людей такой непонятностью, как люди, погибшие за четыре десятка лет до своего рождения. Кому надо - в курсе, а остальным знать ни к чему...
Пилоты, наблюдатели, мотористы - весь личный состав алмазовской авиагруппы собрался здесь, на верхушке крутого обрыва, откуда к воде сбегала узкая, заросшая полынью тропка. Вдалеке виднелись ангары Качинской базы; на слипах уставшими чайками пристроились гидропланы.
Эссен опустился на колено, поправил венок. Встал, вытянулся по стойке «смирно», держа фуражку на сгибе руки.
Кобылин кивнул расчету. Трое мотористов вскинули карабины, ударили в низкое небо залпом. Передернули - залп. И еще.
Дождавшись, пока развеется дым от выстрелов, Эссен надел фуражку и вскинул руку к козырьку; остальные авиаторы повторили его жест.
За спиной лейтенанта кто-то деликатно кашлянул. Эссен повернулся. В окружении чисто одетых хуторян - мужиков, баб, мальчишек, - стоял сухонький сивобородый дьячок. Эссен знал его - дьячок служил в церквушке, на окраине Севастополя, а в Качу пришел по приглашению лейтенанта Марченко, занимавшегося устройством похорон.
- Сродственники есть у убиенных? - поинтересовался дьячок. Голос у него был высокий, надтреснутый. - Чтобы, значит, отписать, где могилка-то? Надо же чтоб у людей было где поплакать, помянуть прилично...
- Некому их поминать, кроме нас, батюшка. - ответил лейтенант. - Родня, ежели и есть, то уж больно далеко, им сюда добираться. Нет, некому о могилке сообщать.
- Ну, ин ладно! - легко согласился дьячок. - Вы, господин офицер, будьте в надёже - мы за могилкой присмотрим. Все, как надо будет!
- Присмотрим! - согласился сумрачный хуторянин. - А как война закончится - всем миром деньги соберем и часовенку здесь, на горушке, поставим. Чтобы, значить, память была. Чтоб и дети наши помнили, и внуки. Так что не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие, по-доброму сладим!
- Позвольте, значить, осведомиться? - спросил помявшись, дьячок. - Товарищ ваш, который тут лежит, Петром прозывается который... Фамилие у него чудное. Он што, нерусский? И веры какой будет, православной?
Эссен поднял глаза и тяжело, в упор посмотрел на дьячка. Тот смутился, закашлялся.
- Я потому спрашиваю, чтобы знать - по какому обычаю отпевать новопреставленного раба божия? Чтоб честь по чести, заупокойную отслужить, и кажинный год, в этот день поминать? Нельзя без этого, не по христиански...
- Православный он. - ответил за Эссена Марченко. - Поминай, отче, как православного. Раз за русскую землю голову сложил - значит наш он, православный, и никак иначе!
- Верно! - подтвердил Эссен. - И никак иначе!
«Ну, вот и все. Теперь и здесь появилась могила русских авиаторов. И где бы мы теперь ни оказались - они навсегда останутся здесь. И неважно, что Петька-Патрик родом из далекой Ирландии, раз летал и погиб на русском аппарате, раз сражался плечом к плечу с нами против врагов России - значит русский. И имя у него будет русское - Петька, Петр. Теперь и навсегда!»
