Доусон

Лето в Остерлингских Урочищах… Доусон поднимался с солнцем и целыми днями объезжал владения, занимаясь делами, заброшенными из-за зимних хлопот и весенних интриг. Каналы, подводящие воду к южным полям, требовали починки; у крестьянина на западной окраине сгорел дом — Доусон велел выстроить новый; поймали двоих, ставивших ловушки на оленей, — барон присутствовал на повешении. Везде, куда призывали дела поместья, его встречали с почестями, которые он принимал как должное.

Трава вдоль дорог подрастала, листья на деревьях раскрывались все больше, переливаясь под ветром зеленью и серебром. Два дня пути с востока на запад, четыре с севера на юг — охотничьи горные тропы, сон в собственной постели, опрокинутый кубок чистейшей синевы над головой… Роскошная тюрьма, в которой Доусон Каллиам вынужден терять целые месяцы, пока королевство рассыпается в прах.

В поместье кипела работа. Ни к летнему присутствию, ни к зимним отлучкам хозяина (кроме как на королевскую охоту) здесь не привыкли, и озабоченность людей Доусон ощущал чуть ли не кожей. О ссылке его все знали, так что подсобные флигели и конюшни наверняка полнились толками, сплетнями и пересудами.

Оскорбляться было все равно что злиться на пение сверчков. Рабочий люд, простой и безыскусный, понимал лишь свои нехитрые истины, и судить о большом мире мог не лучше, чем капля дождя или древесный сучок.

А вот от Канла Даскеллина барон ожидал большего.

— Опять письмо, милый? — спросила Клара, глядя, как Доусон мерит шагами длинную галерею.

— Канл ничего толком не пишет, — отмахнулся Доусон и перелистнул страницы, находя нужное место. — Послушай только: «Его величество по-прежнему слаб здоровьем. Лекари склонны считать, что мятеж наемников подорвал его силы, однако обещают улучшение к зиме». Или вот: «Лорд Маас ожесточенно защищает доброе имя лорда Иссандриана и всячески пользуется тем, что ему удалось избежать наказания». И все в том же духе. Одни недомолвки и намеки.

Клара отложила рукоделие. От полуденного жара на лбу и над верхней губой проступил пот, из прически выбился локон. Тонкое летнее платье почти не скрадывало линий ее тела, более гибкого и уверенного, чем у юной женщины. В золотых лучах солнца, льющихся через окно, она была невыразимо хороша.

— А чего ты ждал, любовь моя? Искренних признаний открытым текстом?

— С таким же успехом он мог и вовсе не писать, — буркнул Доусон.

— Ты сам знаешь, что не прав. Даже если Канл не сообщает о придворных делах, сам факт переписки о многом говорит. О пишущем всегда можно судить по адресатам. От Джорея вестей нет?

Барон сел на диван наискось от жены. Молоденькая служанка показалась в дверях в дальнем конце галереи и при виде обоих хозяев тут же скрылась.

— Он написал десять дней назад, — ответил Доусон. — По его словам, при дворе ходят на цыпочках и говорят шепотом. Никто не верит, что все кончилось. Симеон еще в день именин принца Астера собирался объявить, кому отдаст сына на воспитание, но переносил срок уже трижды.

— Почему?

— По той же причине, по какой отправил меня в ссылку из-за предательства Иссандриана. Если он выберет кого-то из моих союзников, Иссандрианова клика возьмется за оружие. Если он отдаст сына им — восстанем мы. Если учесть, что во главе наших сейчас Канл, то король не так уж не прав.

— Я могла бы съездить спросить у Фелии, — предложила Клара. — Ее муж ведь сейчас примерно в той же роли, что Канл? А мы с Фелией не виделись целую вечность, отчего бы нам не встретиться.

— Исключено. Послать тебя в Кемниполь? Одну? К Фелдину Маасу? Это опасно, я запрещаю.

— Почему одну? Там ведь Джорей, а с собой я возьму Винсена Коу.

— Нет.

— Доусон, любовь моя, — выговорила Клара решительным тоном, какого барон давно уже не слыхал. — Когда город запрудили чужеземные наемники, я тебя послушалась. Но мятеж давно подавлен. Если никто первым не протянет руку, дело не наладится. Симеон не может помочь, поскольку повеления тут бесполезны. Вы с Фелдином тоже ничего не добьетесь, потому что вы мужчины и не знаете, что делать. Вы обнажаете клинки, а мы щебечем о платьях и балах до тех пор, пока вы не вложите мечи в ножны. Ты не склонен налаживать отношения — но незачем считать, что это так уж сложно.

— Мы испробовали что могли.

Клара подняла бровь. Повисла тишина на три удара сердца. Четыре.

— Значит, будешь собирать армию? — спросила она.

— Мне запрещено. Одно из условий ссылки.

— Ну что ж. — Клара вновь взялась за иглу. — Вечером напишу Фелии и намекну, что не откажусь от приглашения.

— Клара…

— Ты совершенно прав. Без сопровождающих нельзя. Ты поговоришь с Винсеном Коу или лучше я сама?

Доусон даже сам удивился захлестнувшей его ярости. Вскочив, он швырнул на пол письмо Канла Даскеллина, руки чесались запустить в окно галереи книгой, побрякушкой или стулом. Клара, сжав губы, не отрывала глаз от рукоделия, тоненько поблескивала ныряющая в ткань иголка.

— Симеон не только твой король, но и мой тоже, — заявила она. — И ты в этом доме не единственный, в чьих жилах течет благородная кровь.

— Я поговорю, — сквозь ком в горле пробормотал Доусон.

— Прости, милый, что ты сказал?

— Коу. Я поговорю с Коу. Но если он не поедет — не поедешь и ты.

Клара улыбнулась:

— По пути пришли сюда мою горничную. Я велю ей принести перо.

Егерь жил за гранитно-нефритовой стеной главной усадьбы, в длинном низком доме, с соломенной крыши которого свисали плетеные кожаные шнуры с черепами и костями убитых животных. По сторонам внутреннего дворика, где не ступали ничьи сапоги, среди высокой травы торчали соломенные мишени для тренировки лучников, из псарен несло собачьим пометом. Над углом дома нависало высокое белоснежное дерево в летнем цвету.

Привлеченный голосами, Доусон зашел за дом. Пятеро его егерей собрались вокруг старого пня, служившего столом, на котором сейчас лежал молодой сыр и свежий хлеб. Молодые и загорелые, скинувшие рубахи под палящим солнцем, они напомнили Доусону о юности — когда сильное ловкое тело радовалось солнцу, когда радости и забавы летнего дня не оставляли места невзгодам. Тогда Симеон был его другом. Теперь они оба не те, что прежде.

Заметив барона, кто-то из егерей вскочил, за ним остальные. Винсен Коу маячил за спинами, с синяком вокруг опухшего левого глаза. Доусон сделал шаг ему навстречу, не глядя на прочих.

— Коу, — велел он, — ступай со мной.

— Милорд, — коротко кивнул егерь и поспешил за ним. Барон зашагал по широкой дороге, что вела мимо усадьбы к северному пруду. Землю прочерчивали тени от высоких спиральных башен.

— Что с тобой? — спросил Доусон. — Камни глазом ловил?

— Не стоит вашего внимания, милорд.

— Говори.

— Мы вчера выпили чуть больше обычного, милорд. Один из новичков разошелся и… высказал предположение, которое я счел оскорбительным. Он повторил, и мне пришлось ему объяснить, что он ошибается.

— Он назвал тебя моим наложником?

— Нет, милорд.

— Что же тогда?

Весной, перед началом придворного сезона, пруд бывал чистым, как родник. Осенью, когда Доусон возвращался из Кемниполя, вода становилась темнее чая. Он редко заставал пруд в середине лета, когда отражения деревьев делали воду почти изумрудной. Штук пять уток плыли на противоположный берег, оставляя расходящийся след. Доусон остановился у самой воды, где под травой хлюпала жидкая грязь. Неловкое молчание Винсена Коу интриговало его все больше.

— Я могу спросить остальных, — напомнил барон. — Если ты не скажешь — скажут они.

Винсен посмотрел через пруд на дальние горы.

— Он бросил тень на честь леди Каллиам, милорд. И высказался в том смысле, что…

— Ясно, — со злобой бросил Доусон. — Он еще здесь?

— Нет, милорд. Его отнесли в деревню вчера вечером.

— Отнесли?

— Я поговорил с ним так, что идти он не мог, милорд.

Доусон усмехнулся. Над водой плясала мошкара.

— Леди Каллиам возвращается в Кемниполь, — сказал барон. — Рассчитывает помириться с Маасом.

Егерь коротко кивнул, но промолчал.

— Говори, — велел Доусон.

— С вашего позволения, милорд. Это неразумно. Тяжелее всего — пролить чужую кровь впервые, а это уже случилось. Дальше будет больше.

— Я знаю, но она не отступится.

— Пошлите меня вместо нее.

— Я посылаю тебя вместе с ней. Джорей еще в столице, расскажет тебе обстановку. Ты защитил меня, когда все начиналось. Теперь защити мою жену.

Двое стояли плечом к плечу, сзади неслись голоса: псарь кричал на ученика, смеялись егеря. Как будто в другой жизни, совсем недавней — мирной, безмятежной и еще не тронутой тленом.

— С ней ничего не случится, милорд, — произнес наконец Винсен Коу. — Пока я жив.

Клара уехала в том же экипаже, что привез их из Кемниполя, Винсен Коу сопровождал ее верхом. Через три дня к Доусону пожаловал непрошеный гость.

Дневной зной выгнал барона из комнат и заставил перебраться в зимний сад, совершенно невзрачный летом: цветы, которые в самые короткие дни года заполыхают алым и золотым, сейчас выглядели простой грубой травой. Три пса, изнывая от жары, лежали на полу с зажмуренными глазами, высунув языки. Оранжерея стояла открытой — если затворить двери и окна, здесь будет душно, как в печи. Сад дремал, ожидая, когда настанет срок преобразиться.

К тому времени Клара уже вернется домой. Доусон и прежде с ней разлучался: у него придворные дела и королевская охота, у Клары — подруги и домашние обязанности. И все же с ее отъездом одиночество нахлынуло почти невыносимо. Утром он просыпался с мыслью, где сейчас Клара, ночью ложился в постель, мечтая, чтобы она вышла из гардеробной с традиционным ворохом новостей, шуток и обыденных сплетен. Днем же он старался не думать ни о ней, ни о Фелдине Маасе, ни о том, что ее могут попытаться использовать против него.

— Лорд Каллиам!

В дверях стояла новая служанка, юная дартинка с горящими, как положено ее расе, глазами.

— Что такое?

— К вам посетитель, просит его принять. Его имя Паэрин Кларк, милорд.

— Я такого не знаю, — бросил было Доусон, однако через миг вспомнил. Бледный банкир из Нордкоста, сумевший прельстить Канла Даскеллина. Доусон встал; встрепенувшиеся собаки, поскуливая, переводили взгляд с хозяина на служанку и обратно. — Он один?

Глаза девушки беспокойно расширились.

— С ним возница и слуга. И кажется, помощник.

— Где он сейчас?

— В малой гостиной, милорд.

— Скажи, что я выйду к нему чуть позже. Подай ему пива и хлеба, отправь его слуг в челядную и позови мою стражу.

Дверь в малую гостиную отворилась, бледный поднял глаза. При виде Доусона в сопровождении четырех мечников в кожаных охотничьих доспехах он лишь приподнял брови. На тарелке перед ним лежал едва надкушенный кусок хлеба, к жестяной кружке с пивом он едва ли притронулся.

— Барон Остерлинг, — поклонился банкир. — Благодарю за прием. Приношу свои извинения за то, что вторгся непрошеным.

— Вы здесь по поручению Канла Даскеллина или по собственному почину?

— Меня прислал Канл Даскеллин. Обстановка при дворе неоднозначна, он хотел передать вам сведения, однако на гонцов он положиться не может, да и некоторые факты таковы, что он не рискует доверить их пергаменту и тем более записать собственноручно.

— И поэтому он присылает мне мастера-кукольника из Нордкоста?

Банкир на миг замолк. Щеки окрасились слабым румянцем, на губах появилась обычная вежливая улыбка.

— Милорд, не сочтите за оскорбление, но я хотел бы кое-что пояснить. Я подданный Нордкоста, но я не принадлежу ко двору и послан не королем. Я представляю Медеанский банк, и только Медеанский банк.

— Значит, шпион без родины. Тем хуже.

— Мои извинения, милорд. Я вижу, что мой визит нежелателен. Прошу простить за вторжение.

Паэрин Кларк склонился в глубоком поклоне и направился к двери, унося с собой всю придворную жизнь и весь Кемниполь. «Ты не склонен налаживать отношения, но незачем считать, что это так уж сложно», — раздался в памяти голос Клары.

— Подождите, — остановил его Доусон и перевел дух. — О платьях и чертовых балах?

— Простите?

— Вы приехали по делу. Так не трусьте при первом же окрике. Садитесь. Говорите, с чем пожаловали.

Паэрин Кларк, вернувшись, сел на место. Глаза потемнели, лицо было непроницаемо, как у опытного картежника.

— Дело не в вас, — бросил Доусон, садясь напротив и отщипывая корку хлеба. — Не в вас как в человеке. А в должности.

— Я тот, кого Комме Медеан посылает разрешать затруднения, — ответил Паэрин Кларк. — Ни больше ни меньше.

— Вы посланник хаоса, — проговорил Доусон мягко, стараясь не язвить. — Вы делаете бедных богатыми, а богатых бедными. Для людей вашего круга сан и титул — пустой звук. Однако для людей моего круга они крайне важны и ценны. Я презираю не вас. А вашу роль.

Банкир переплел пальцы и обхватил руками колено.

— Желаете ли выслушать вести, милорд? Несмотря на все, что вы думаете о моей роли?

— Да.

Банкир говорил чуть не целый час, тихим голосом выкладывая барону подробности той медленной лавины, которая уже тронулась с места и теперь грозила спокойствию Кемниполя. Как Доусон и подозревал, нежелание Симеона выбрать наконец семью, в которой будет воспитываться его сын, проистекало от боязни нарушить зыбкое равновесие. Даскеллин с оставшимися союзниками поддерживали короля как могли, однако даже среди преданных сторонников росло недовольство. Хотя Иссандриан и Клинн сидели в ссылке, Фелдин Маас, не зная сна и отдыха, метался по столице с рассказами об одном и том же: мол, нападение наемников подстроили, дабы очернить имя Куртина Иссандриана и не позволить королю отдать сына под Иссандрианову опеку. При этом само собой подразумевалось, что своевременное появление ванайской армии было частью более крупного заговора.

— Подстроенного, разумеется, мной, — усмехнулся барон.

— Не вами одним, но — да.

— Ложь, с первого слова до последнего.

— Многие так и думают. Но есть и те, кто верит.

За окнами темнело, солнечные лучи из золотых становились алыми. Доусон потер лоб ладонью. В Кемниполе все идет так, как он предполагал. И Клара направляется в самое средоточие хаоса. Надежда, затеплившаяся было перед ее отъездом, теперь казалась наивной. Доусон без колебаний дал бы отсечь себе руку в обмен на то, чтобы банкир приехал неделей раньше. Теперь слишком поздно. Все равно что пытаться удержать брошенный камень.

— А Симеон? — спросил Доусон. — Как он себя чувствует?

— Тяжкое время не проходит для него бесследно, — ответил Паэрин Кларк. — И для его сына, по-видимому, тоже.

— Мне кажется, нас убивает не смерть, а страх, — заметил барон. — А что в Астерилхолде?

— Мои источники сообщают, что Маас вступил в переговоры с семью высокопоставленными придворными вельможами. Есть сведения о золотых займах и обещаниях поддержки.

— Он собирает армию.

— Именно.

— А Канл?

— Тоже пытается.

— Скоро ли дойдет до битв?

— Этого никто не знает, милорд. Если вы будете осторожны и вам не изменит удача — то, может, и никогда.

— Слабо верится. С одной стороны Астерилхолд, с другой — вы.

— Нет, милорд. Мы оба знаем, что я приехал искать выгоду, а междоусобица в Антее выгоды не принесет. В случае войны мы не примем ничью сторону. Я исполнил здесь все, что мог, и больше в Кемниполь не вернусь.

Доусон сел прямо. В улыбке банкира подозрительно сквозила то ли жалость, то ли сочувствие.

— Вы бросаете Даскеллина? Именно сейчас?

— Антея — одно из величайших королевств в мире, — ответил Паэрин Кларк. — Однако тот, на кого я работаю, ведет игру на пространствах более обширных. От души желаю вам удачи, но Антею терять вам, не мне. Я уезжаю к югу.

— К югу? Что там такого важного, что не можете остаться?

— Осложнения в Порте-Оливе, которые требуют моего присутствия.