Доусон

Кавинполь казался Доусону Каллиаму уродливым. Город торчал враскорячку над рекой Удер, уперев ноги в берега, заставленные серо-красными домами. Питались здесь луком и рыбой, выловленной в водах, куда выходили сточные канавы. Из-за морозов, многократно сменявшихся оттепелью, на мостовых тут и там зияли лужи полумерзлой грязи, в которых оскальзывались кони. И в центре этого великолепия, отделенное от города высокой стеной, красовалось хваленое поместье лорда Тернигана, больше похожее на заурядный сад с лужайками. В любой другой год Доусон, без сомнения, предпочел бы остаться дома с Кларой и любым из приехавших на зиму сыновей, чем тащиться в Кавинполь ради королевской охоты.

Нынешней зимой, правда, охота была иная. Прирученные олени и выращенные в курятнике перепела нисколько Доусона не привлекали, зато частных бесед с королем здесь добиться куда проще, особенно если сам король их желает.

— Проклятие, Каллиам. Я пытаюсь сохранить мир, а ты убиваешь людей на улицах?

Потолок королевской приемной, выгнутый сводом и изрядно закопченный, терялся высоко в тени, огромные окна из стекла и железа хвастливо глядели на город. Вычурно-безвкусная архитектура была призвана олицетворять славу и силу — под девизом «Или величие, или комфорт, но одно из двух».

Доусон взглянул на друга детства. Нынешняя зима заложила горькие складки в углах монарших губ и убелила виски первым инеем — а может, Доусон просто не позволял себе раньше замечать, как стареет и слабеет король. Усыпанные каменьями одежды Симеона — и даже сам венец — казались более легковесными, чем осенью, словно власть и величие стали пустой формой, как сухой кувшин без воды.

Доусон знал, что и Симеон, и этикет сейчас требовали лишь одного ответа: «Простите, сир».

— Каждый раз, когда в Кемниполе забивают свинью, проливается кровь куда более благородная, — ответил Доусон. — То были головорезы Иссандриана.

— Есть свидетельства?

— Доказать, конечно, не могу, но мы оба знаем правду. Если не Иссандриан, то Маас, разница невелика. Будь они обычными уличными громилами, тебе не пришло бы в голову меня отчитывать.

Повисло молчание. Симеон поднялся, подошвы сапог шаркнули по каменному полу. Дрогнули гобелены — королевские охранники несли молчаливую стражу. Доусон предпочел бы остаться с королем наедине: стражники, конечно, всего лишь слуги, но они ведь люди…

— Ваше величество, — официально произнес он, — по-моему, вы недооцениваете верность ваших подданных, в том числе мою собственную. Я всю зиму провел в частных беседах с высокородными вельможами Антеи. Сторонников у вас гораздо больше, чем у Иссандриана с его сворой.

— Иссандриан и его свора — тоже мои подданные, — проронил Симеон. — Я мог бы возразить, что сеять смятение — значит действовать против меня.

— Мы — за тебя, Симеон. Те, с кем я говорил, объединились во имя короля. И я мечтаю только об одном — чтобы ты был с нами.

— Если я объявлю войну нескольким аристократам лишь потому, что у них сейчас есть сила…

— Разве я об этом? Симеон, я потратил месяцы на лесть и обещания всем, кто имеет хоть какое-то влияние на Тернигана. Он готов отозвать Клинна из Ванайев и ждет лишь твоего согласия.

— Если я сейчас встану на чью-то сторону, дело кончится кровопролитием.

— А если не встанешь, то королевство ждет вечный мир и счастье? Не смеши.

— Драконы…

— Драконы погибли не из-за войны. А из-за того, что войну никто не возглавил. Семье нужен отец, королевству — король. Ты должен быть во главе событий, а если нет — люди выберут другого вождя. И вот тогда-то останется одно: путь дракона.

Симеон покачал головой, и в его глазах отразилось пламя камина. За окнами кружил зимний ветер, поднимая снежинки, похожие на частички пепла.

— Семье нужен отец, — повторил король то ли с удивлением, то ли с горечью. — Когда Элеора умирала, я обещал позаботиться о нашем сыне. Не о принце — о сыне.

— Как ни крути, Астер принц.

— Не будь он принцем, он все равно был бы моим сыном. У тебя есть дети. Ты меня понимаешь.

— У меня три сына и дочь. Барриат — капитан корабля на службе у лорда Скестинина, Викариан учится на священника, Джорей сейчас в Ванайях. Элисия три года назад вышла замуж за старшего сына лорда Аннерина, с тех пор я о ней почти не слышал. И никто из них, Симеон, не заставил меня исполниться робости. — Помолчав, Доусон добавил мягче: — А с тобой что произошло?

Симеон усмехнулся:

— Я стал королем. Пока мы играли во власть на дворцовых лужайках и на полях битвы, все было прекрасно. Потом отец умер, игры кончились. Клика Иссандриана — не единственная моя забота. Халлскар опять стал привечать бандитов. В Нордкосте грядет очередная война за наследство, и Астерилхолд поддерживает обе стороны. Из Эстинфорда присылают слишком мало налогов — то ли кто-то ворует, то ли у фермеров непорядок. А ведь Астеру скоро этим управлять.

— Не так уж скоро. Мы немолоды, но сил нам пока хватит. А выход тебе известен не хуже, чем мне. Найди людей, которым можешь довериться, и доверься.

— Взамен Иссандриана с его кликой предлагаешь себя с сообщниками? — холодно спросил король.

— Да. Именно так.

— Лучше держись в стороне. Пусть затеянное Иссандрианом развалится изнутри.

— Не развалится.

Король Симеон взглянул на Доусона — в глазах мелькнул то ли гнев, то ли радость, то ли отчаяние. Доусон медленно опустился на одно колено в знак подчинения королю, однако вздернутый подбородок и расправленные плечи таили в себе вызов. «Вот моя верность. Заслужи ее».

— Тебе пора идти, старина, — вымолвил король. — Я должен отдохнуть перед пиром. И подумать.

Доусон встал, молча поклонился и вышел.

Несуразный замок лорда Тернигана целыми столетиями возводили бесчисленные зодчие, явно враждовавшие друг с другом во взглядах на архитектуру. В результате получился лабиринт. Неожиданно возникали на пути дворики и площади, бесконечно петляли переходы и галереи, огибая давно разрушенные препятствия, — только и жди кинжального удара из темного закоулка.

Королевский прислужник накинул на Доусона черный шерстяной плащ, уложил на плечах складки и поклонился. Барон вышел во двор, направляясь к отведенным ему покоям, Винсен Коу шагал следом. Доусон не проронил ни слова, егерь тоже молчал, лишь поскрипывала в такт шагам кожа перевязи. Они пересекли двор, миновали череду навесных галерей и перешли через ровный широкий мост, с которого их чуть не снесло ветром, как воробьев в ненастье. Доусон намеренно выбирал неудобные — то есть менее людные, а то и вовсе пустынные — пути: если Иссандриан и Маас хотят его смерти, незачем облегчать им задачу.

Терниган по доброте отвел Каллиаму отдельный дом, некогда принадлежавший королевской фаворитке. От каменных стен веяло грубой чувственностью, сады вокруг, наверняка буйно цветущие по весне, сейчас топорщились голыми ветками. Однако в случае опасности дом давал надежное убежище, чего Доусон не мог не оценить.

Сбросив в передней плащ и отпустив телохранителя, барон вошел в полутьму натопленных комнат, где витал запах мятного чая и слышался женский плач.

На краткий миг ему почудилось было, что плачет Клара, однако голос жены Доусон знал слишком хорошо — плакал сейчас кто-то другой. Он пошел на звук, потом расслышал и утешающий голос Клары, доносящийся из будуара давно почившей фаворитки. Клара сидела на низком диване, ее кузина Фелия — баронесса Эббинбау и жена ненавистного Фелдина Мааса — на полу, припав головой к коленям кузины. Встретив взгляд мужа, Клара тут же покачала головой, не прерывая утешительных речей, и Доусон, отступив, направился в кабинет: выкурить трубку, выпить виски и заняться поэмой, которую начал сочинять совсем недавно. Клара появилась только через час и без лишних церемоний уселась к нему на колени.

— Бедняжка Фелия, — вздохнула она.

— Домашние неурядицы? — Доусон погладил жену по волосам. Она забрала у него трубку и глубоко затянулась.

— У ее мужа неприятности из-за моего мужа.

— Ее муж пытается убить твоего.

— Знаю, но не напоминать же ей об этом, когда она вся в слезах. И кроме того — ведь ты выигрываешь? Вряд ли она умоляла бы о пощаде, не будь Эббинбау под угрозой.

— Она умоляла о пощаде?

— Ну, не прямо в таких выражениях, — ответила Клара, слезая с колен Доусона и даже не пытаясь отдать трубку. — Но не будь угрозы, она бы и рта не раскрыла. Впрочем, наверняка Фелдин не знает о ее приходе, так что не пытайся включать ее в свои расчеты и интриги. Иногда напуганная женщина — это просто напуганная женщина.

— Я не планирую ничего, что облегчит ей жизнь, — полушутливо заметил Доусон. Клара, пожав плечами, отвела глаза, и барон добавил более серьезно: — Сочувствую. И тебе, и ей. Если тебя это утешит.

Клара, в тусклом свете казавшаяся совсем юной, лишь молча втягивала в себя дым из трубки.

— Наши миры расходятся, муж мой, — наконец заговорила она. — У тебя — твои драгоценные войны, у меня — мирные радости. И войны явно перевешивают.

— Войны — тоже часть жизни.

— Да, я знаю. Однако помни: все войны кончаются. Оставь что-нибудь и для мирной жизни. Не все твои враги — враги.

— Ты говоришь бессмыслицу, любимая.

— Нет, — возразила Клара. — Просто я вижу мир не так, как ты. Вы с Фелдином друг друга ненавидите, но Фелия, как и я, тут ни при чем. Однако и я с детьми, и она — под угрозой. Фелия твой враг не потому, что ей так хочется, а потому, что так выпало. И когда война завершится — вспомни о тех, кто не участвовал в битвах и при этом остался обездолен.

— Ты хочешь, чтобы я остановился?

Клара издала смешок — тихий, низкий, мурлыкающий. Струйка дыма, сорвавшаяся с губ, закружилась в свете свечей.

— Хочу ли я, чтобы солнце не садилось, пока я не велю?

— Ради тебя я сделаю что угодно.

— Ради меня ты попытаешься — и изнеможешь в попытке. Нет уж, поступай как знаешь. Только время от времени думай о том, как Фелдин будет со мной обращаться, если победит.

Доусон склонил голову. Вокруг них, словно переговариваясь между собой, потрескивали в зимнем воздухе балки и камни стенной кладки. Подняв наконец глаза, барон встретил взгляд жены.

— Я постараюсь. А если забуду?..

— Я напомню, любимый, — улыбнулась Клара. — Я ведь с тобой.

Пир в тот вечер начали за час до захода солнца и заканчивать собирались не раньше, чем догорят свечи. За высоким столом восседал лорд Терниган с женой и братом, на дальнем конце расположился Симеон и рядом с ним Астер в алом, с золотом, бархате, смущающийся от каждого вопроса леди Терниган. К ним присоединился герой дня — отличившийся на охоте ясурут-полукровка из Саракала, сын знатных родителей, которого невесть зачем занесло в Антею. Сидя рядом, он кивал в ответ на каждое слово и ничего не говорил.

На стенах висели лучшие гобелены из коллекции Тернигана, в точеных хрустальных канделябрах горели свечи из пчелиного воска, а на шныряющих между столами псах красовались попоны геральдических цветов всех знатных родов Антеи — ради увеселения публики. Доусон сидел за вторым столом, куда долетали разговоры с высоких мест, а всего через пять человек от него, на дальнем конце стола, белело лицо Фелдина Мааса: Терниган в очередной раз не стеснялся явить миру свою преданность, продажную, как уличная девка. Фелия Маас, сидящая рядом с мужем, то и дело взглядывала на Доусона влажными глазами. Доусон водил ложкой в тарелке супа — пересоленного, со слишком хлипким ломтиком лимона и слишком костлявой рыбой.

— Отличный суп, — заметила Клара. — Помню, моя тетушка — не твоя мать, дорогая Фелия, а тетя Эстрир, которая вышла замуж за того хлыща из Биранкура, — говорила, что нет лучшей приправы к речной рыбе, чем лимон.

— Я ее помню! — Фелия отчаянно уцепилась за тему родственников. — Она приезжала на мою свадьбу и еще разговаривала с таким ужасным акцентом!

Клара засмеялась, и неловкость на миг пропала.

За спиной у Доусона кашлянул король Симеон, и что-то в его голосе заставило Доусона насторожиться. Судя по тому, что Фелдин Маас застыл с полураскрытым ртом и не донес кубок до побледневших губ, он тоже расслышал в королевском голосе угрозу.

— А это все — дань твоего ванайского наместника? — нарочито небрежно спросил Симеон.

— Нет, ваше величество. Здесь почти все — семейные реликвии.

— Ах вот как. Тогда это ближе к тому, что я слышал о Клинне и его налогах. А то я чуть было не заподозрил, что ты утаиваешь от меня доходы.

Маас, побледнев, поставил кубок обратно на стол. Доусон откусил кусок рыбы и решил, что Клара, видимо, права: лимон и вправду добавляет вкуса. Король Симеон только что пошутил насчет того, что даров из побежденного города не хватит даже на устройство пира: голос звучал легко, в ответ все лишь посмеялись, а сэр Алан Клинн вернется в Антею уже к весне.

— Надеюсь, вы меня простите, — сказал Доусон. — Естество требует.

— Мы понимаем, — заявил Фелдин Маас, чуть не плюясь ядом на каждом слове. — Мочевой пузырь к старости слабеет.

Доусон развел руками — то ли принимая шутку, то ли приглашая к действию. Язви сильнее, приятель. Кусайся сколько можешь.

К выходу из пиршественного зала Доусон подошел вместе с Винсеном Коу, который молча вышагивал сзади. В широкой каменной галерее, ведущей к уборным, Доусон остановился, замер и Коу. Через миг подошел Канл Даскеллин, барон Ватермарк: темный силуэт на фоне освещенного входа в залу.

— Итак? — проронил Даскеллин.

— Да, — ответил Доусон.

— Пойдем, — кивнул Даскеллин, и оба барона двинулись к одной из уборных; Коу приотстал на почтительное расстояние. Доусон попытался представить, что будет, если отослать Коу. С одной стороны, егерь вряд ли ослушается. С другой — Коу, строго говоря, подчиняется Кларе. Неизвестно, что перевесит. Доусона так и подмывало испытать Винсена и посмотреть, на чью сторону он переметнется, однако Канл Даскеллин заговорил — и Доусон вернулся к действительности.

— Я успел переговорить с Терниганом, — сообщил Даскеллин. — Он за нас.

— Пока ветер не переменится, — заметил Доусон.

— Да, поэтому времени мало. Нужен кандидат на должность Клинна. Однако…

— Я знаю.

— Я побеседовал с нашими друзьями в Кемниполе. Доживи граф Хирен до сегодняшнего дня, его одобрили бы все без исключения.

— Кузен Иссандриана? — переспросил Доусон. — Он-то чем хорош?

— Кузен, порвавший с семьей. В любом случае уже мертвый. Был ценен тем, что Иссандриана не любил, а с нами не имел прямых связей.

Доусон сплюнул.

— Что-то мы слишком быстро решили, что не хотим в Ванайях ни врага, ни союзника.

— Тем-то и опасны заговоры. Склоняют к подозрительности.

Доусон скрестил руки. Он, конечно, мечтал бы видеть на герцогском троне своего сына Джорея: доверие между отцом и сыном сильнее любых политических расчетов, на собственную кровь можно положиться. Потому-то Доусон и поклялся этого не делать. Ванайи нужно отобрать у Иссандриана, но если отдать их кому-то из нового союза, с таким трудом собранного Доусоном, то союз может развалиться. Такой оборот барон предвидел, поэтому с предложением тянуть не стал.

— Выслушайте, Канл, — осторожно начал он. — Ценность самих Ванайев невелика.

— Верно.

— Клинна уберут, Иссандриан потеряет ванайскую дань, однако сам город будет связан с его именем. Маас мечтал завоевать Ванайи, Клинн за них сражался и даже ими управлял. Если мы не посадим туда наместника, открыто связанного с нами, то город будут по-прежнему считать вотчиной Иссандриана.

— А кого мы можем туда посадить?

— В том-то и дело, что никого. В глазах двора Иссандриан останется связан с Ванайями. И мы теперь можем повлиять на то, как двор будет о нем говорить. Что, если наместник окажется никчемным? Стоит городу потерпеть крах из-за ошибок правления — и репутацию Иссандриана ничто не спасет.

Даскеллин остановился. В тусклом свете, доходящем сюда из пиршественного зала, смуглое лицо трудно было разглядеть.

— Там мой младший сын, — не отступал Доусон. — Он снабжал меня сведениями. В Ванайях сейчас сын Лерера Паллиако, Гедер. Клинн поручал ему самые неблагодарные дела, его не любят и не уважают.

— Почему? Он дурак?

— Хуже — он из тех, кто знает жизнь только по книгам. Из тех, кто читает рассказ о морском походе и мнит себя капитаном.

— И вы хотите, чтобы Терниган поставил на место Клинна того самого Гедера Паллиако?

— Если хоть половина моих сведений верна, — улыбнулся Доусон, — то крах Ванайев он обеспечит лучше всех.