Уже пять долгих минут Алексей Булатович звонил в дверь Осинцевых, словно тупой, но настойчивый дальний родственник, нагрянувший в гости без телеграммы, и понимал, что бессмысленно, и уйти несолоно хлебавши не мог.

А чего, собственно, он хотел? Чтобы ему сразу вот так за здорово живешь открыли, в квартиру проводили, чаем напоили и рассказали между первой и второй чашкой (вам с молоком? с сахаром? сколько ложек положить?) историю трех убийств, а потом ручки протянули: надевайте, гражданин начальник, наручники и ведите куда там следует? Хотел бы, конечно, хотел. Но так не бывает. Булатович это прекрасно понимал, но продолжал настырно давить на кнопку звонка и прислушиваться к тишине в квартире.

Установить личность убийцы оказалось на удивление легко. Сразу после разговора с Ириной Алексей кинулся в психиатрическую больницу, где она его видела с тележкой, получается, за час примерно до убийства медсестры Светланы Журбиной. Ему объяснили, что да, такой у них работает, что это Егор Осинцев, но что в данный момент на месте его нет и где он, неизвестно, что вчера, сразу после завтрака, он исчез, утром на работу не вышел, что ему звонили, но к телефону никто не подходит, и это странно, потому что вообще-то Егор человек дисциплинированный, сам всегда предупреждает о невыходе, если что, и потому что он живет не один, а с приемной матерью, Ольгой Валентиновной, она работает здесь же, в больнице, заведует детским отделением, на прошлой неделе уезжала в командировку, еще в субботу должна была вернуться, но на работу тоже почему-то не вышла. Не вышла, вот как? Может, еще не приехала? Может быть, но это вряд ли.

Ольга. Не та ли самая Ольга… Нет, конечно, не та. Хотя…

Кстати, а что вы можете сказать об Ольге Валентиновне?

Ольга Валентиновна? Старейший наш работник, отличный специалист, а что, собственно, вас интересует? И почему вообще вы так заинтересовались Осинцевыми? Что-то случилось? Кстати, что слышно о пропавшей Соболевой? Ничего пока? Плохо, очень плохо. Как, еще жертвы? Да что вы? Подозреваете Егора Осинцева? Ну-у… нет, Егор у нас… Человек дисциплинированный, ну да, это он понял, и Ольга Валентиновна – отличный специалист, все это прекрасно, но, видите ли, жертвы. Все указывает на… И на работе нет ни того, ни другого, и к телефону, сами же говорите, никто не подходит, так что позвольте-ка адресок Осинцевых. Да пожалуйста, адрес возьмите, только… напрасно вы думаете… Ольга Валентиновна – уважаемая женщина, да и Егор… тихий, спокойный парень.

Булатович снова нажал на звонок. Эй вы, тихий, спокойный парень Егор вкупе со своей приемной мамашей, уважаемейшей женщиной Ольгой Валентиновной, откройте, милиция по вашу душу пришла, что толку таиться в недрах квартиры, она, милиция, то есть он, Булатович, все равно вас достанет. Или вы уже смотались отсюда и даже из города? Временный люфт на бегство у вас был, так что очень даже возможно. Только вот ему, Булатовичу, то есть ей, милиции, что теперь делать? Дверь ломать, вызывать бригаду, объявлять вас в розыск, звонить Замятину, просить, чтоб засаду у подъезда организовал?

Булатович в ярости пнул дверь ногой, хотел еще раз позвонить, даже руку протянул, но потом передумал, плюнул и решил порасспрашивать у ближайших соседей о семействе Осинцевых.

…С ближайшими соседями вышел облом. Из-за двери слева ему ответили грозным собачьим лаем, давая понять, что хоть хозяев и нет дома, но территория надежно защищена. За дверью справа царила могильная тишина.

И как теперь поступить? Блокпост устроить, свернувшись на коврике у квартиры Осинцевых, и ждать, пока кто-нибудь появится? Или совершить марш-бросок по всем этажам? Совершить-то можно, но что это даст? Времени – два часа дня, вероятно, все на работе, а кто и не на работе, вряд ли сможет ему помочь. Чем помочь-то? Сообщить, что страшный-ужасный Егор Осинцев только что с кинжалом в зубах скрылся за дверями экспресса такого-то, место такое-то, нижняя полка; он и сейчас еще сидит у окна, из-за занавески выглядывает, ждет, когда тронется поезд, если вы поспешите прямиком на вокзал, как раз успеете?

Никакие соседи о местонахождении преступника ничего знать не могут, глупо на это надеяться, глупо толкаться в двери, глупо вообще было сюда приезжать, глупо…

Стоп! Глупо не глупо, а что-то делать надо.

Булатовичу вдруг вспомнилась бдительная старушка – божий одуванчик, сидящая возле дома на скамейке, когда он входил в подъезд. Судя по рентгеновскому взгляду, каким просветила старушка его насквозь, она как раз из тех, кто о своих соседях знает всю подноготную, сидит на боевом посту по 28 часов в сутки и бдит. Может, у нее разжиться информацией удастся?

Алексей спустился вниз. Бабулька все так же сидела на лавочке. Он поздоровался, представился и… И понял, как же ему повезло. Пенсионерка со стажем, чекист в душе, стукач по натуре, Галина Васильевна восприняла встречу с ним, представителем власти, как неожиданный подарок судьбы. Крепко ухватив его за рукав куртки своей, похожей на птичью лапу рукой, старушка-сексот потянула Булатовича к себе.

– За чайком все обсудим, – мигнула она ему и расплылась в улыбке. – Малинка у меня в собственном соку, для дорогих гостей держу, редко, правда, бывает кто.

– Нет, спасибо, спасибо, – начал отказываться Булатович. – Чаек это хорошо, да со временем туго. В следующий раз, может.

– Когда это, в следующий раз? – слегка обиделась Галина Васильевна. – Не будет ведь никакого такого следующего раза.

– Как знать, Галина Васильевна, как знать. В нашем деле все возможно. А пока давайте-ка здесь, на скамейке, поговорим, потому как времени действительно нет.

– Ну, на скамейке так на скамейке, – вздохнула старушка и на минуту задумалась. Булатович приготовился задать ей главный вопрос и даже начал: «Вы случайно не знаете?..», но она его перебила: – Честно скажу, я даже удивлена, что вы только сейчас пришли. Давно ждала. – Стекла в очках а-ля товарищ Берия сверкнули недобро. – Такое безобразие, я вам скажу, творится, не дом, а сброд самого настоящего отребья: хулиганье, наркоманы, страшно жить. В сорок седьмой, например. – Галина Васильевна набрала в грудь побольше воздуха, собираясь сдать самую неблагополучную квартиру.

– Насчет хулиганья и наркоманов мы поговорим потом, – оборвал старушку Алексей, – а сейчас меня интересуют Осинцевы.

– Осинцевы? – Женщина в недоумении посмотрела на Булатовича и пожала плечами.

– Или вы таких не знаете?

– Да знаю, как не знать? Я всех здесь знаю. Но, – Галина Васильевна в грусти развела руками, – эти-то ничего. Ольга, она в больнице для ненормальных работает, но женщина порядочная, вежливая, всегда здоровается. А Егор… Пришибленный он какой-то малость, нелюдимый, а так… Значит, правда: в тихом омуте черти водятся, натворил Егор что-то? Убил? Изнасиловал? Я знала, знала, что когда-нибудь еще наплачется Ольга с ним. Он не родной у нее, вы знаете?

– Знаю.

– Вот. – Галина Васильевна победно посмотрела на Булатовича. – Чужой он и есть чужой, всего от него жди. Вот и отблагодарил мамочку, вот и порадовал. Значит, потому они вчера… А что Егор натворил?

– Ну почему сразу натворил? Просто…

– Просто так милиция никем не интересуется. А раз вы пришли, а не участковый, значит, дело серьезное. Что он сделал? – Женщина впилась в него любопытным взглядом.

– Да… – Булатович замялся. – Пока ничего не известно, может, Егор ни в чем и не виноват. Вы мне лучше вот что скажите: Ольга Валентиновна уезжала в командировку…

– Да, я знаю, видела ее с сумкой, поинтересовалась, куда и зачем, она мне сказала, что уезжает в командировку по области на неделю. Ольга – председательница какой-то комиссии по… ну, в общем, они там детей дефективных отбирают для спецшкол…

– Так вот, вы, может быть, знаете, из командировки она вернулась?

– Вернулась. В субботу, вечером, почти ночью уже. Мы поговорили минут пять.

– В субботу? Вы это точно помните?

– Я еще из ума не выжила, конечно, помню, позавчера это было.

– А сегодня вы ее видели?

– Сегодня? Нет. Вчера видела. И, – Галина Васильевна вдруг чему-то обрадовалась, – при очень странных обстоятельствах видела. Сейчас расскажу, решайте сами, связано это с Егором или нет. Я на балконе была. Смотрю, Ольга на своей машине подъехала.

– У нее есть машина?

– Да, вон та, серая, видите? Это ее. Ну вот, приехала она не одна, а с какой-то странной девушкой.

– Странной? Почему странной? – Булатович напрягся.

– Да пьяная она была в зюзю, и это с утра-то, одета не по-человечески, в халате и туфлях. Но главное, что меня удивило, молодая совсем, а наклюкалась как сапожник. Еле ноги переставляла. Ольга ее почти на себе тащила. Вошли в подъезд, я скорее к глазку, посмотреть хотела, как они по лестнице-то пойдут. Я живу как раз под Осинцевыми, на третьем. Ничего, дошли. Ступенька за ступенькой, по стеночке, по стеночке и дошли. Ольга ее все уговаривала: «Ну давай, Анечка, совсем немного осталось».

– Анечка? Вы ничего не путаете? Она ее именно так называла?

– Чего путать-то. Так и называла. Это утром было, часов в двенадцать. А вечером у них в квартире шум был.

– Какой шум?

– Скандал. Я почему внимание обратила, у них раньше всегда тихо было, а тут расшумелись: кричали, топали. Я даже хотела подняться, узнать, в чем дело. Теперь понимаю, Ольга о делишках темных своего сынка узнала.

– Вы видели, как эта девушка, с которой Ольга Валентиновна приехала, выходила?

– Нет, чего не видела, того не видела, врать не стану. Я и Ольгу больше с того вечера не видела. А вот Егора вчера, вскоре после скандала, встретила, он из подъезда выбежал, даже не поздоровался. Мы с Софьей Викторовной из шестнадцатой квартиры здесь, на скамейке, сидели, она подтвердить может. Я ей как раз про скандал у Осинцевых рассказывала. Выскочил он из подъезда и побежал через двор. Я ему вслед: «Чего там у вас вышло-то, что за шум?» – а он и не обернулся. А сегодня, когда на лестнице мы с ним встретились, поздоровался, как обычно, как всегда, вежливо.

– Вы и сегодня Егора видели?

– Ну да. Я как раз спускалась во двор, а он поднимался.

– Когда это было?

– С час назад где-то.

– Вы спустились во двор и все это время сидели на скамейке?

– Да, все время. А что?

– Так, получается, он сейчас дома?

– Дома. Мимо меня он точно не проходил, я бы знала.

«Знала бы, кто же сомневается? – усмехнулся про себя Булатович. – Значит, Егор дома, и, может быть, Ольга тоже дома. Затаились и не открывают. И Соболева, вероятно, у них. Зачем им понадобилась Аня? Сумасшествие какое-то. Получается, Ольга действительно его сообщница. Странно это, в больнице ее охарактеризовали как весьма благопристойную женщину. Ладно Егор, но ей-то зачем? Хотя… если столько лет проработать с психами, то и самой немудрено свихнуться. Возможно, этим-то все и объясняется. Но есть вероятность, что Аня жива, очень даже немаленькая вероятность. И потому нужно срочно во что бы то ни стало проникнуть в квартиру Осинцевых».

…Ему повезло, Димыч оказался на месте и обещал, что минут через двадцать обязательно подъедет. Алексей поблагодарил Галину Васильевну, попросил ее в ближайший час на всякий случай не выходить из дому и снова поднялся к квартире Осинцевых. Постоял, прислушиваясь, – тишина, ни единого звука. Затаились, голубчики? Делаете вид, что и нет вас там вовсе? Не учли вы одного, что от наметанного ока чекистки-любительницы, вашей соседки Галины Васильевны, не укрыться никак, бдительно сторожит она входы и выходы, мимо нее ни зверь не пройдет, ни птица не пролетит. Таитесь, не таитесь, а она, верный друг милиции, сдала вас с потрохами. Да и недолго прятаться вам осталось, с минуту на минуту Замятин подъедет, выхватим вас тепленькими-хорошенькими из норы и препроводим туда, где вам по всем статьям полагается быть. Наворотили вы делов. Интересно все же, зачем вам Анечка Соболева понадобилась? Ну да это мы скоро выясним, дай бог чтоб жива еще была, расскажете все, что уж тут, деваться-то некуда.

Булатович посмотрел на часы, закурил.

Хорошо, что соседи справа и слева на работе, не возникнет ненужных вмешательств и паники, когда дверь Осинцевых взламывать будут. И хорошо, что дверь не железная. Дерево прочное, и замок на вид надежный, но все же проще, чем железо вскрывать.

Дверь подъезда хлопнула, послышался громкий топот.

А вот и наша лягушонка в коробчонке приехала: Замятин и компания. Через пару минут все начнется.

– Привет, Федорович, – свистящим шепотом поздоровался Димыч. За ним следом, не поспевая, двигалась печальная фигура участкового.

«И как это они вдвоем такой шум умудрились произвести? – подумал Булатович. – Создавалось впечатление, что Замятин прибыл не с этим несчастным сержантом, а с группой ОМОНа, жаждущей крови».

– Ну и что ты теперь шепчешь, Димуля? Вы такой грохот устроили, что, думаю, даже младенцы догадались: вот она, родная милиция, в подъезд ворвалась.

– Спешили потому что. – Замятин обиженно засопел. – Ты один, а тут вооруженный, судя по всему, убийца. Мало ли что? Кстати, вот твой ствол. – Дмитрий протянул ему пистолет.

– Спасибо. А что это у тебя группа поддержки такая жидкая? – Он кивнул на участкового, маленького, кругленького человечка с красным хлюпающим носом и слезящимися, красными глазами.

– Ну прости. В следующий раз группу «Вымпел» захвачу. А сейчас… Ты же мне совсем времени не дал, действовал в спешке. За пять минут несильно кого найти можно, и так вот человека с постели поднял, от лечения оторвал.

Судя по запаху, который заполнил лестничную площадку, лечился участковый народным средством, именуемым перцовкой.

– Да ладно, что мы, втроем с одним психом не справимся? Справимся. Ну что, командир, командуй. Начнем?

– Давай.

Дверь поддалась при пятой попытке, не выдержав мощного натиска замятинского плеча. Оставив участкового на площадке, они ворвались в квартиру.

Кивком головы приказав Димычу обследовать ванную, туалет и кухню, Булатович двинулся к комнатам. Всего в квартире их было две, одна из другой.

В первой, большой, никого. Эй, где вы там, Егор Осинцев? Выходите, что толку теперь уж таиться. Или думаете, удастся прорваться? Стоите не дыша, стараясь слиться со стенами, сжимаете рукоятку пистолета и ждете удобного момента, чтобы напасть?

Качнулась тень. Булатович развернулся и отпрыгнул в сторону. Черт, всего лишь штора качнулась, светлая, полупрозрачная штора, за ней не спрячешься. Нет, в этой комнате его нет. Димыч наверняка уже обследовал кухню и прочие порученные ему подсобные помещения вкупе с кладовками, если таковые имеются. Если бы что, уже разъяснилось – выстрелами, шумом разъяснилось бы. Но выстрелов нет, шума нет. Значит, прятаться может Егор только в той, другой, комнате. Один он там или нет? Как бы не пришла ему в голову гениальная мысль прикрыться Анечкиным телом, в заложницы ее взять. Черт возьми, а ведь, наверное, он так и сделает. Больше-то рассчитывать ему не на что, если хочет прорваться.

Булатович приник к двери, стараясь услышать хоть звук, хоть намек на звук, на ползвука. Знать бы, один он или нет, – понял бы, как действовать.

Ничего, ни шороха.

Ну, богу помолясь, приступим.

Резким ударом ноги он распахнул дверь. Боковым зрением успел выхватить фигуру в кресле. Развернулся с пистолетом наизготовку и встретился глаза в глаза с сидящей в кресле женщиной. И чуть не выстрелил от неожиданности.

Больше в комнате никого не было, только она. Красться и осторожничать больше было незачем – женщина была мертва. Он понял это сразу. По брызгам крови на светло-сером костюме, по желто-синему опрокинутому лицу, по остекленевшим остановившимся глазам.

В бога душу мать!

Булатович спрятал пистолет и склонился над убитой. Вот и все. Егора нет, сумел-таки уйти. А это, судя по всему, и есть его приемная матушка Ольга Валентиновна, детский психиатр, отличнейший специалист, мир вашему праху.

Скрипнула половица. В проеме появился Замятин.

– У меня пусто, у тебя, я так понимаю, тоже… Фу ты черт! Еще один труп. – Димыч подошел к креслу. – А он просто стахановец, этот Егор Осинцев. Шустрый мальчуган. Огнестрел?

– Нет, череп проломил, ублюдок.

– Осинцева Ольга Валентиновна?

– Наверняка. – Алексей поднялся. – Куда же он мог деться? Неужели старушка чего-то попутала?

– Могла. – Замятин почесал лоб дулом пистолета.

– Подожди… Черт! Балкон! Штора качнулась. Ну конечно! – Булатович бросился из комнаты.

Дверь на балкон была слегка приоткрыта.

– Вот и все. Так и есть.

Замятин вышел на балкон, посмотрел вниз, перегнувшись через перила.

– Оно, конечно, высоко и сложно, никаких уступов, только труба водосточная. Но теоретически возможно. Особенно если выбора другого нет.

– Он наблюдал за мной, когда я с бабулькой разговаривал. А как в подъезд мы вошли, бросился в прорыв. Точно.

– Да, ушел, считай, прямо из-под носа. Отчаянный малый. Ладно, что делать будем? Надо бригаду вызывать и порадовать наших новым трупом. И за соседкой снизу сходить, пусть опознает убитую.

Убитую опознали. Как и следовало ожидать, ею оказалась Осинцева Ольга Валентиновна. Навскидку определили и время, когда наступила смерть: приблизительно около восьми вечера в воскресенье.

Эксперты деловито сновали по квартире, по крохам пытаясь воссоздать картину преступления. Булатович сидел на кухне и курил. В сущности, можно было и уезжать. Все, что следует выяснить здесь, выяснят и без него, просеют сквозь мелкое сито контакты убитой и убийцы, выявят адреса, куда мог бы податься Егор. Нечего ему здесь делать. Выкурит сейчас последнюю сигарету, и вперед.

– Федорыч! – В кухню вошел Замятин. – Чего сидим, чего ждем? Поехали?

– Да, сейчас.

Замятин остановился у застекленного кухонного шкафчика, обозревая полки. Взгляд его остановился на банке «Амбасадора».

– Может, по кофейку сообразим. Пока суд на дело.

– Ну ты даешь! Ты бы еще водочки предложил выпить из запасов убитой.

– А что? – Замятин усмехнулся. – Можно и водочки. – Он открыл холодильник. – О, да здесь вон и коньячок имеется. Причастимся? Хозяевам-то напитки уже без надобности.

– Прекрати, Дим. – Булатович толкнул дверцу холодильника носком ноги. – Знаешь, я все-таки никак не могу понять, за каким чертом Ольге понадобилось Аню из больницы выкрадывать и к себе везти. Осинцев ладно, с ним все ясно: псих. Но Ольга? Ничего не понимаю. И потом, ну хорошо, привезла ее Ольга сюда, а дальше-то она куда делась? Если ее выкрали для того, чтобы убить, зачем было такую сложную комбинацию устраивать? Шлепнули бы в больничном парке, и все, или в палате. Ну а если не убить, а например, для выкупа, то Аня бы здесь и была.

– Может, у них еще какая-нибудь квартира есть, туда и повезли.

– Но сначала-то привезли сюда, соседка видела. Какой смысл ее сюда было тащить, если другая квартира имеется?

– Да чего ты так переживаешь? Вот найдется Соболева, сама все и расскажет: где была, что делала, зачем ее злая тетя из дурки спионерила? Проще нужно быть, Алексей Федорович. Вечно ты все усложняешь.

– Найдется, расскажет. А если не найдется? Или найдется в таком виде, что сказать уже ничего не сможет? Мне, между прочим, а не тебе с ее мужем объясняться придется. И Осинцев опять же. Сбежал. А кто в этом виноват? Я. Если бабка ничего не перепутала, а такие обычно не путают, смысл их жизни в том и состоит, чтобы за соседями следить и быть в курсе их передвижений по жизни, так ведь, получается, я его упустил, из-под моего носа он скрылся.

– Да не убивайся ты так, найдем мы Осинцева. Паспорт его в квартире обнаружили, значит, он смылся без документов, из города ему уехать не удастся. Машина Ольгина у подъезда стоит, пешком драпанул. Далеко не уйдет. Ориентировки по городу разослали. Найдем, не беспокойся.

– Алексей Федорович, – в кухню заглянул сержант Журавлев, – можно вас на минуточку. У нас тут такое!

– Ха! – хмыкнул Замятин. – НЛО, наверное, в кладовке обнаружили или Осинцева, ползущего по водосточной трубе назад, в квартиру, к убиенной матушке в объятия. Или…

Но Булатович уже его не слушал. На ходу посоветовав заткнуться, он прошел с Журавлевым в прихожую. Оба опера и эксперт Степанов столпились у раскрытого шкафа-купе.

– Вот, посмотрите. – Сержант указал рукой на шкаф.

Булатович заглянул внутрь, но ничего интересного не увидел. Шуба, зимняя куртка, серый плащ висели на плечиках в ряд. Ну и что тут такое? Шкаф как шкаф, одежда как одежда.

– Так не видно почти. Вы потрогайте рукой здесь. Чувствуете?

– Чувствую. А вот, теперь и вижу. Дверь?

– Дверь. – Журавлев довольно рассмеялся. – Это я ее обнаружил. Я когда с соседкой нижней, Галиной Васильевной, разговаривал, мне что-то все покоя не давало. Никак не мог понять, в чем дело. А потом как по голове шандарахнуло: прихожая у соседки гораздо больше и формы другой. У нее в этом месте что-то вроде арки. А здесь нет, но ведь планировка должна быть одинаковой. Бросился сюда, проверил – точно метров пять квадратных отхапано, и никакой арки, прямо стена идет. Сначала думал шкаф отодвинуть, а потом открыл, осмотрел хорошо и увидел, что задней стенки у шкафа-то нет. Ну и дверцу-то обнаружил. Хитро придумано.

– Потайная комната, значит? – Булатович задумчиво провел рукой по узкой, едва заметной щели. – Очень интересно. Будем вскрывать.

– Тише! – Журавлев приставил палец к губам. Все замерли прислушиваясь. Глухой, но совершенно отчетливый звук раздался из-за потайной двери. – Слышите?

– Там кто-то есть! Быстро Григория сюда с инструментом! И всех давайте сюда.

…В прихожей стало внезапно тесно. Все сгрудились у шкафа и с нетерпением и некоторым страхом ждали, когда Григорий справится с дверью. А тот, матерясь вполголоса (ему никак не удавалось подцепить ее фомкой), шипел на всех, даже на Булатовича, забыв о табели о рангах, и требовал, чтобы расступились и не заслоняли свет. Наконец дверь поддалась, что-то в ней щелкнуло.

– Есть! – выдохнул Григорий и отступил назад.

Булатович сжал рукоятку пистолета, шагнул в шкаф. И тут дверь, слегка качнувшись, поползла внутрь. Из темноты возникла фигура. Алексей наставил на нее пистолет и тут же сам себе крикнул: «Отставить!» На пороге стояла Аня.

– Там… там, – махнула она рукой в темноту комнаты, – он там. Но мне кажется, что он умер.

Булатович сидел за своим любимым столиком у окна в своем любимом баре «У Михалыча» и ждал, когда Дима Замятин принесет его любимое пиво, и пробовал себя убедить, что все закончилось прекрасно. Аня спасена, убийца найден, осталось уточнить некоторые детали, и дело можно закрывать. Но на душе было как-то муторно и пусто.

Аня ошиблась, Егор оказался жив, просто долго пролежал без сознания после жесточайшего эпилептического припадка. Судмедэксперт Степанов, первым осмотревший его, сказал, что состояние его тяжелое и требуется срочная госпитализация.

И этот жалкий, пропитанный болью человек – убийца? Алексей вспомнил бледное, желтоватое лицо Егора с мертвыми застывшими чертами, с испачканными кровью губами. И это душегуб? Плакать хочется, глядя на него. Несчастный, больной человек.

Несчастный больной, убивший четырех человек. Четыре трупа на совести этого полутрупа. И хорошо еще, что не шесть. Ирина и Аня лишь чудом не пополнили собой список. Несчастный больной, убивший свою мать, пусть не родную, приемную, но все же. Чудовище! Он просто чудовище! Монстр. Какое преступление может сравниться с этим?

Чудовище, монстр. Хлипкие, узкие плечи, впалая грудь, обмякшее тело. Что он почувствует, когда придет в себя, когда поймет, что натворил? Клавдия Пегахина, Светлана Журбина, Антон Шелестян и Ольга, приемная его мать. Зачем он убил их? Какие мысли осаждали его больную голову? Допросить его пока не представляется возможным. Поговорить с Аней тоже, после всего пережитого она в шоке. Все, чего удалось от нее добиться, это горячего покаяния, что она выкрала ключ у трупа. Даже когда ей объяснили, что Егор жив, она продолжала бормотать, заливаясь слезами: «Он умер, а я ключ у него… Он был в левом кармане брюк, а я думала, в правом».

Ну как с ней разговаривать?

– Хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю, – фальшивым тенором пропел в самое ухо отоварившийся Замятин. – Так, пивко я сам донес, а закусочки сей момент поднесут. Начальник, чего такой смурной? Радоваться надо, дело раскрыли. Культурно отдыхать. Сейчас бутербродики притаранят, с рыбкой, с угрем, – Дима важно поднял палец, – горячего копчения. Сказка, а не закусон.

– Чего ты суетишься-то так, Димыч? Самому небось муторно?

– Муторно. Сознаюсь. – Замятин выгрузил пиво на стол. – Двусмысленная какая-то ситуация. Вроде убийца, в браслеты заковывать надо, под дых бить, чтоб не дергался, а тут, нате вам! Сам чуть-чуть до кладбища недотянул. И жалко, и противно, и… жутко. Вот так живет-живет человек, а однажды спрыгнет с ума и пойдет налево-направо народ душегубить, сам не ведая, что творит. Ведь все же эти убийства бессмысленные, совершенно бессмысленные. Ладно там грабитель, насильник – это я понимаю, а тут…

– Понимает он, – Булатович усмехнулся. – Ты водки заказал, философ?

– А то! «Флагман» заказал.

– Ну да, глупый вопрос, чтобы ты да про водку забыл.

– А вон уже и таранят.

Принесли водку и две тарелки с какой-то невообразимой горой бутербродов.

– Слушай, Федорыч, – Замятин разлил «Флагман» по рюмкам, – я одного не понял: а Соболеву-то зачем опять в дурку поволокли?

– Ну как зачем? Она же у них числится как пропавшая, так сказать, на место последней прописки вернули. Им ее как-то оформить надо.

– Стремно получилось. Соболева – жертва, Осинцев – преступник, а повезли их по одному маршруту.

– Не совсем. Отделения разные.

– Один хрен!

– Не скажи. Отделение, где Соболева была, – это почти и не дурка, а Осинцева в закрытое отправили, считай тюрьма. Насчет Ани ты не переживай, ей сейчас день-два полежать только на пользу. Придет в себя, успокоится и домой поедет дожидаться любимого мужа из псевдо-Америки. Ее надолго в больнице не задержат.

– Да я и не переживаю.

– Ну что, вздрогнули? – Булатович поднял рюмку. – За то, чтобы было все хорошо, как поется в этой твоей песенке.

– Это я завсегда готов. – Замятин подмигнул начальнику и рассмеялся. – Особенно за «хорошо».