7

Паспортист на встречу опаздывал, о чём известил по телефону, однако это теперь настораживало: общий контекст жизни к вечеру проходил под манией преследования и тотальной подозрительности. Андрей неожиданно подумал, что, вращаясь по кругам добычи документов для Алефтины, совершенно забыл о собственных делах. Так можно было легко самому угодить в розыск, причём в уголовный: бывшая жена, не получив алименты за следующий месяц, начнёт искать встречи, обнаружит, что Терехов пропал, и запросто объявит уклонистом. Поставит на уши Газпром, милицию, и хоть на Таймыре вряд ли его скоро достанут, но искать будут, и тут надо каким-то образом обезопасить своё будущее местопребывание, отвести от него внимание всех, кто рано или поздно спросит, куда подевался Терехов. Особенно по истечении отпускного месяца и присовокуплённого к нему больничного.

Прежде всего хватятся на работе: несмотря на все заслуги, начальство самовольного исчезновения терпеть не станет: капитализм — штука суровая. Лучше заранее оставить заявление, чтоб уволили сразу же, как закончится отпуск.

А чтоб Светка не подняла шум, сделать заявку в банке и ежемесячно отчислять какую-то сумму. Алименты окажутся совсем небольшими, денег оставалось мало, но у неё не будет формальной причины заявлять его в розыск.

Конечно же, надо предупредить и кое-что приоткрыть Мишке Рыбину, чтобы в случае чего подстраховал. Ему в первую очередь зададут вопрос, зная их отношения. У Терехова он был единственным близким другом, и ещё с тех времён, когда учились в топографическом. Но встречались они редко, поскольку Мишка тоже не вылезал из экспедиций, как назло находился сейчас где-то в зоне неустойчивой связи, на звонки не отвечал или не было слышимости, и они алёкали, как два глухаря на току, которые поют и не слышат друг друга. Или был где-то в поле, или, по своему тупому отношению к технике и привязанности к вещам, носил в кармане допотопный телефон. В любом случае Андрей надеялся его вызвонить, часто набирал номер и ждал, когда Рыбин выплывет в зону стабильного приёма и сам его наберёт, увидев тучу неотвеченных вызовов. Он уже делал такие попытки и даже что-то прокричать, продиктовать хотел, но доносилось, как из пустого колодца: бу-бу-бу.

К месту встречи с паспортистом Терехов подъезжать не решился, как положено, оставил машину в переулках и теперь болтался на смежной улице, держа под наблюдением кафе, возле которого договаривались передать фотографии и свидетельство о браке. Занятый мыслями о прикрытии тылов, он не высматривал филёров и даже на какое-то время о них забыл. И вспомнил, когда кто-то незаметно подобрался сзади и чуть ли не в затылок дыхнул:

— А ты непрост, клиент, как показалось...

За спиной очутился паспортист, выглядевший так, будто вышел из ближнего дома за пивом: поношенный спортивный костюмчик и расстёгнутые летние туфли на ногах.

— Это правильно, что не торчишь у кафешки, — одобрил он. — Там камер навешали. Снимут, пусть и автоматически, но нам это надо?

Иметь дело с профессионалом было приятно, однако Терехов передал бумаги и щёлкнул его на камеру телефона.

— На память, — тут же невинно объяснил он. — И с благодарностью.

Такая перестраховка паспортисту не понравилась, но он ничего не сказал, лишь усмехнулся и глянул на фотографии.

— А что? Красивая женщина. На такой можно и в самом деле жениться.

— Вот я и женился, — проронил Андрей.

Паспортист достал из пакета свидетельство, придирчиво его осмотрел, сверил какие-то тайные знаки на бланке и, не скрывая удивления, произнёс:

— Смотри-ка — натуральное! Что и требовалось. Я же тебе делаю не левый паспорт, а чистый. Пошли со мной!

Встречу он назначил продуманно: рядом оказался офис, где делали ксерокопии. Паспортист тут же попросил скопировать документы и неожиданно вернул три фотографии из шести и свидетельство о браке.

— Это тебе, невесте покажешь. Здорово я тебя женил? — засмеялся и махнул рукой. — Утром созвонимся.

Походкой довольного гуляющего пенсионера он перешёл улицу и сел в новенькую чёрную «тойоту», которая тоже попала в объектив. Сомнений в его надёжности у Терехова не возникло, всё вроде бы шло гладко и даже с опережением графика, но общий маниакальный фон ничуть не убавился. Он мысленно исключил из списка дел ещё один пункт и тут же пополнил его новым, исполнять который в срочном порядке отправился в родной офис Газпрома.

Непосредственный шеф, начальник изыскательского департамента Максим Куренков выслушал его просьбу о последующем после отпуска увольнении и сначала никак не выразил своего возмущения.

— Мы с тобой уже договорились, — перебирая папки с бумагами, тускло проговорил он. — Что за новости?

Ещё лет восемь назад они вместе бегали по Ямалу с теодолитами и считались приятелями. Сразу после развода Терехов некоторое время жил у него на даче, где они по вечерам топили камин и много говорили о жизни, любви и супружестве. Куренков был принципиальным холостяком, писал стихи, и возле него всегда кружились женщины поэтического склада. Они даже устроили однажды вечер поэзии, на котором грустные девицы читали свои вирши заунывными голосами, за что получали от Курен-кова втык. Он терпеть не мог подражательства, обвинял их в идейном плагиате, перечисляя фамилии поэтесс, у которых они воруют. Девицы не обижались, всё равно смотрели на него восторженно, однако тайно и восхищённо — на хмурого и неромантичного разведенца Терехова. Это не укрылось от глаз Куренкова, и у них случилась первая размолвка и отчуждение. Потом у Максима начался быстрый карьерный рост, позволяло высшее образование, и уже на тонком уровне, как говорят «шизотерики», ощутилась барьерная начальственная стенка.

— Рекомендовали врачи, — прошептал Андрей, экономно расходуя возможности голоса. — Полевые работы противопоказаны. Холод, простуда...

— Ты назначен начальником участка. Какие полевые? Отдыхай, лечись и выходи.

— Жена против, — мгновенно нашёлся он.

— Какая жена? — шеф наконец-то оторвался от бумаг: их ещё связывала холостяцкая жизнь — единственное, что осталось общим.

— Молодая.

— Двадцать копеек! — это была оценка удачного юмора, бытовавшая ещё в восьмидесятые годы, когда они были школьниками.

— Я женился, — признался Терехов и с удовольствием положил перед начальником свидетельство о браке.

Куренков разглядывал документ, как недавно паспортист.

— С ума сошёл?

— От любви, — Андрей вспомнил их вечера у камина. — Седина в бороду...

— Какая, к дьяволу, любовь?! — начал было поэт, но оборвал мысль. — Всё! И слушать не хочу! Мы с тобой договорились, по-мужски!

— Но появилась ночная кукушка...

— Давай её сюда! Я научу куковать!

Когда-то у камина они сошлись на том, что коня, ружьё и жену нельзя доверять никому: у Максима был неудачный студенческий брак — лучший друг сначала опекал, а потом увёл молодую супругу.

— Поймай свою и учи, — огрызнулся Терехов. — Вот заявление.

— Андрей Александрович, да ты просто неблагодарный человек! — зазвенел голос шефа. — Я к тебе навстречу! Новую должность, повышение зарплаты! Я потерянных коней простил!

— И упёр два джипа.

Куренков заткнулся, набычился, однако через несколько секунд будто стёр с лица обиду — умел это делать, потому за несколько лет стал крупным начальником, управлял всеми изыскательскими работами в регионе.

— Куда пойдёшь? — насмешливо спросил он. — С молодой-то женой? На стройку? В коммунальщики, на копеечную зарплату? Участки под мусорные свалки нарезать?

Врезать ему хотелось так, чтобы уже не встал. Подмывало ввернуть каким-либо образом ЮНЕСКО, однако это было бы слишком. Куренков любил, когда ему доверяли тайны, и умел их выпытывать, поэтому знал многое о многих в Газпроме, чем вполне успешно манипулировал.

— Пока это секрет, — уклонился Терехов. — Позже узнаешь.

— Мне-то можешь сказать? Не чужие...

— В Вооружённые силы, — на ходу сочинил он. — В структуру погранслужбы.

Шеф хорошо знал историю своего подчинённого, не раз обсуждали у камина, поэтому поверил сразу, только усомнился в перспективе.

— В сорок лейтенантские погоны?

— Майорские, — подправил его Андрей. — На полковничью должность.

— Да ладно! И на какую? Ты же топограф! Бегал с рейкой...

— Вот такой специалист и потребовался.

— В погранслужбе?

— Что такое демаркация границ, знаешь? — ухмыльнулся Терехов.

Куренков, конечно же, знал, потому как-то сразу скис.

— А я думаю, что это ты с погранцами задружил? Ладно, если что, какие-то вопросы порешать не откажешь?

Шеф отличался потрясающей всеядностью и, невзирая на тонкие поэтические вкусы, мог есть рыбу с мясом и запивать сладким чаем. И тут уже высматривал, чем бы поживиться.

— Я уеду из Новосиба, — признался Андрей. — В другой регион.

— Куда?

— Это секретная информация.

Максим понимающе покивал, занятый уже другими мыслями, подписал и убрал заявление в отдельную папку.

— Слушай... — вдруг замялся он. — А невесту ты на Алтае нашел?

— На Алтае, — сдержанно ответил Терехов и встал.

— Красивая?

Предъявлять ему фотографию не следовало бы, не заслужил, но сыграло мужское самолюбие и смутное, скрытное, распирающее желание показать Алефтину, как жадные, скопидомные ювелиры показывают уникальный бриллиант — чтобы только похвастать, какой драгоценностью владеют. Показать, может быть, даже себе во вред.

Знаток поэзии и женской красоты, пожалуй, минуту вглядывался в снимок и с сожалением вернул.

— А там ещё есть такие, Андрей? — с тоской спросил старый холостяк.

— Нету, — мгновенно отозвался тот и ощутил, как завибрировал в кармане телефон. — Бывай здоров!

Ещё в кабинете он подумал, что звонит Мишка Рыбин, однако когда в коридоре глянул на дисплей, изумился сильнее, нежели бы и впрямь сейчас объявился старый друг. И завибрировал сам, не зная, отвечать или пропустить звонок: Сева Кружилин должен был сидеть за решёткой и без связи с внешним миром. А он в это время названивал, причём со своего старого телефона, которым пользовался, когда был в Новосибирске. Конечно, за деньги сейчас можно всё, и даже находясь в изоляции, но общение с напарником никак не входило в напряжённые планы Терехова, да и, откровенно сказать, разговаривать с ним не было никакого желания. Почему-то сразу подумалось, что Сева начнёт просить, умолять его помочь вырваться из заточения, и в любом случае придётся отказывать, потому как сам погряз в мутных делах с добычей документов и прячет у себя в квартире женщину, объявленную в розыск, что уже является чистым криминалом. Любое отвлечение от этой темы и всяческие хлопоты за напарника — лишние милицейские заморочки и опасность навести органы на свою невесту, то есть теперь молодую жену.

Первый звонок он пропустил, но, когда оказался на первом этаже офиса, Сева позвонил ещё, причём так назойливо, что вызвал уже раздражение. Можно было выключить телефон, однако Андрей ждал звонка Мишки Рыбина, который по закону подлости мог именно в этот момент позвонить. Он со своей рыжей юности, а может, с лет ещё более ранних, не имел даже зачатков интуитивного мышления, предчувствия, способности предугадывать события, поэтому всё время жил невпопад, повинуясь какой-то своей личной внутренней стихии, чем был дорог и неповторим. Андрей пропустил и второй звонок, но когда вышел из офиса, внезапно увидел напарника, который в ожидании медленно расхаживал на стоянке возле его машины. Тощую нескладную фигуру Севы можно было узнать за версту, тем паче, когда он в движении: Кружилин ходил, как курица или голубь, всё время кивая головой.

Терехов сначала затаился у дверей, но оказавшись на открытом месте, переместился к углу здания и там встал за клумбу с высокими осенними цветами в надежде, что напарник устанет ждать и всё же отойдёт от машины или поднимется в офис. И тогда можно короткой перебежкой переместиться на стоянку, прыгнуть за руль и смыться.

Но пока он вычислял череду действий, Сева протёр носовым платочком нержавеющие трубы кенгурятника у машины, подтянул штаны и сел, достав телефон из кармана. В городе великовозрастный математик рядился под подростка, носил джинсы, мотня которых болталась между колен, ходил с наушниками, слушал рок и блуждал отсутствующим взглядом. Может, хотел отгородиться от действительности, может, показывал свою продвинутость среди сверстников и намеревался укротить стремительно бегущие годы.

На третий звонок Терехов также не ответил, вдруг вспомнив навязчивые слова Репья, что соглядатая могут выбрать из таких вот, как Сева, подкупить обещанием свободы и подпустить к нему. Это будет самый опасный вариант, поскольку ничего не подозревающий лох, а его явно держат за лоха, и это подтвердил паспортист, доверительно поделится всеми своими проблемами. И тогда бери его тёпленьким, вместе с принявшей обет безбрачия невестой, которая сидит в ванной комнате и не подозревает, что уже вышла замуж и носит другую фамилию.

Математик, должно быть, устал слушать сигналы в трубке, резко вскочил, дёрнулся было к офису, но, чистюля, не забыл стряхнуть неведомую пыль со штанов. Андрей уже встал на исходную позицию, чтобы, в свою очередь, метнуться к машине, однако напарник замедлил прыть, осел на бампер и отвернулся.

Мгновением позже Терехов заметил, как из дверей вышел Куренков, встречаться с которым, видимо, Севе не хотелось. Случалось, они даже враждовали, поскольку Кружилин всюду совал свой нос, бегущий впереди не только тела, но и разума, и шеф грозился того уволить. Это напарник заглянул в документы и обнаружил, что ЮНЕСКО специально прислало два джипа и прочее оборудование, и это он узнал, какие деньги отпущены на программу перерегистрации памятников в зоне покоя Укока.

Спрятаться Кружилину не удалось, глазастый Куренков его заметил, однако подошёл и поздоровался совершенно по-дружески, даже приобнял. И они о чём-то живо и весело заговорили, не исключено, что про Терехова, потому как оба сначала кивали на машину. Потом отошли в сторону и стали беседовать, прогуливаясь по дорожке, причём говорил больше Сева, а шеф участливо слушал.

Исподтишка наблюдать за такой невероятной картиной было интересно, ибо ещё недавно Куренков злорадствовал, что его слишком любопытный и всевидящий подчинённый содержится за решёткой, и вдруг такие душевные отношения.

Их разговор затягивался, и хотя спешить уже было некуда — план мероприятий за день и так перевыполнен, однако Андрей начинал нервничать. И вдруг догадался о причине столь добродушного отношения шефа: он же пытается сейчас заткнуть Севой дыру, которая образовалась на Алтае из-за увольнения Терехова! Что-что, а убалтывать Куренков умеет, вот и повис на вчерашнем недруге, как репей. К тому же ролями они поменялись, теперь больше говорил шеф, Кружилин слушал и время от времени отрицательно мотал головой, вроде не соглашался.

В самый неподходящий момент позвонил Мишка Рыбин, причём сразу же закричал в трубку, от счастья осыпая его бранью.

— Эй, ты, мерзавец мелкий и ничтожный! Ты что, мать твою, приехал в Новосиб и молчишь?

Отвечать ему тем же было невозможно — не было такого голоса, да и тем, что был, тоже: до беседующей парочки на стоянке всего каких-то пятнадцать шагов, а между ними редкие стебли цветов — и тишина.

Пригибаясь, Терехов ушёл за угол и уже оттуда — под прикрытие складских помещений. Ещё на ходу он пытался шёпотом объяснить, что громко говорить не может, но из восторженного Рыбина изливался лавовый поток слов, который следовало переждать, как стихию. Наконец, он угомонился, и Андрею удалось достучаться до Мишкиного сознания.

— А что с тобой? — опешил тот. — Простыл, что ли? Или говорить не можешь?

— Простыл, — соврал Терехов. — Не ори и слушай внимательно. Ты где?

— Как где? На рыбалке, на Оби! Залез на гору, тут связь есть.

Несмотря на свою фамилию, рыбалку сначала он терпеть не мог, но постепенно пристрастился, ибо это была единственная возможность избавиться от присутствия жены на то время, пока он находился дома. В экспедициях Мишка удочки в руки брал редко, зато держал в квартире несколько баулов, мешков и коробок с принадлежностями, неистово демонстрируя их перед супругой. И даже выучил специальный лексикон, частенько вворачивая рыбацкие слова совсем не к месту.

— Надо срочно встретиться, — сообщил Терехов без всяких прелюдий. — Сегодня же. Ты далеко?

— В Белоярке! Я тут избёнку прикупил, тайно от Нинки. Приезжай, ставлю уху варить! Выпьем, песен попоём! Мог бы сразу позвонить, как с Алтая приехал! А ты явился — и молчок!

И опять излил замысловатую вязь восхищённых ругательств. Андрей стоически его выслушал и не сдержался.

— Ты тупой отморозок, Рыжий, — прошептал, насыщаясь его энергией радости. — Хрен ты моржовый, погляди в непринятых звонках! Я тебя сорок раз набирал!

— Не пойму, что ты шепчешь! — в ответ прокричал Рыбин. — А я что звоню-то? Во сне тебя видел! Будто ты женился! Ха-ха-ха! На страшной тётке!

На пятом десятке жизни у Мишки, кажется, начался сдвиг в области тонких предчувствий. Пока ещё на уровне сновидений. Терехову хотелось прокричать об этом. И ещё хотелось сейчас, немедля же, взять с собой Алефтину и повезти её в Белоярку, чтобы у Рыжего вылупились, наконец-то, раскосые татарские глаза. Но смог он только взволнованно прошептать на ходу, возвращаясь к клумбе:

— Жди, приеду.

На первом курсе топографического это был огненно-рыжий, веснушчатый и краснокожий сельский паренёк с восторженным взором романтика. Когда же они встретились спустя несколько лет после армии — Терехов уже носил курсантские погоны, — Рыбин стал сивым, жар красной бороды и чуб обильно присыпались пеплом. Сначала ранняя седина его красила, вызывая притяжение женских глаз и невероятную ревность жены, которая, повинуясь этому всеохватному чувству, работала сначала реечницей у него, а потом заочно закончила вуз, стала ездить с ним в экспедиции и в результате сделалась Мишкиным начальником. Но потом Рыбин стремительно начал угасать, словно костёр без дров. Веснушки стёрлись, начисто отстиралась кожа, и к сорока годам он превратился в седого безвозрастного «старца», сохранив лишь вечно восхищённый, влюблённый и пылающий взор.

Женился он рано, ещё до армии, по пылкой юношеской любви. Они с Ниной родили единственного сына, которого мать из страстной привязанности к мужу назвала Михаилом и отдала учиться в мединститут, дабы тот разгадал загадку столь раннего старения родителя. Мишка-маленький получился полной копией большого, однако родительницы не послушал и теперь учился в ординатуре, постигая тайны реаниматологии.

Когда Терехов вернулся за цветочную клумбу перед офисом, Куренкова на стоянке не было, впрочем, как и его казённого джипа с нестираемым логотипом ЮНЕСКО. Зато несгибаемый Сева маршировал возле машины Андрея, по-куриному клевал носом и уходить не собирался. Если бы не долгожданный звонок Рыбина, Терехов бы плюнул и уехал на такси, но тут ничего не оставалось, как идти и отнимать у него собственный автотранспорт.

Кружилин так увлёкся неуклюжим печатанием строевого шага — мешала обвислая мотня штанов, что не заметил Андрея и в первый миг испуганно отшатнулся. Это позволило открыть дверцу и прыгнуть за руль. Сева запоздало схватился за ручку, но Терехов заблокировался изнутри и сразу запустил мотор.

— Я знаю, ты её привёз! — прокричал он и застучал в стекло. — И мне надо её увидеть!

Похмельный синдром, кажется, превращался у него в патологический, горящие глаза блестели, на запёкшихся губах тянулась липкая слюна — страдал от жажды.

— Обойдёшься! — огрызнулся Терехов и включил передачу.

Напарник повис на ручке.

— Андрей! Прошу пять минут! Ну, три! Мне надо ей что-то сказать! Я знаю, как можно её вылечить!

— Сам лечись, идиот!

Андрей дал газу, и Сева побежал, как на привязи, но скоро оторвался, упал на асфальт, запутавшись в модно обвисших джинсах. Терехов притормозил, приспустил стекло. Напарник вроде бы поднимался на ноги, можно было ехать. И тут по ушам резанул его безумный крик:

— Всё равно! Я всё равно отниму! Или никому не достанется!