Глава 8

– Ну же, девочка, поспеши! – отдавался во всем теле Юли оглушающий голос.

Она неслась, не видя ничего перед собой, внизу ураганный ветер волнами гнал песок, но девочке не было страшно. Ее вел требовательный голос. Подгонял, настаивал, управлял вдруг налившимися особенной силой крыльями. Буря не швырнула ее на острые камни, не ослепила песком, даже холод ночи лишь остужал пылающее лицо.

– Еще немного, девочка, ты почти у цели… – прошелестел голос у самого уха, словно говорящий сидел у нее на плече.

Юли судорожно оглянулась, но увидела лишь слабый отблеск серебра.

Ветер тем временем усиливался, он рвал полы походной куртки, путался песком в волосах. Девочка обогнула одиноко стоящую скалу, такую высокую, что вершина ее пряталась в пылевых облаках. Тут буря просто неистовствовала. Юли приземлилась у подножия скалы, прижалась спиной к ее каменному боку, прикрывая предплечьем лицо. Голос молчал.

– Я пришла! – закричала Крылатая ветру. – Вы звали меня, и я тут!

Ветер взвихрил песок и пепел у нее перед глазами, воздух наполнился гарью и запахом ядовитой дождевой воды.

– Кто ты, девочка? Скажи нам, кто ты? – услышала она в завываниях ветра.

Из-за пыльной взвеси Юли не могла ничего разглядеть, говорящий был совсем рядом, но девочка не чувствовала его присутствия, только бурю.

– Я – Лекарь… – Она сбилась. – Я… хочу стать Лекарем. Должна стать. Вы обещали мне помочь!

Безумный смех раздался у нее над ухом, Юли вздрогнула и опустила руку, прикрывавшую лицо.

У скалы, там, где мгновение назад ветер играл с тучами песка, теперь кружились серебряные вихри. Они поднимались от земли маленькими воронками, чтобы вмиг вырасти до самого неба, устрашающе воя и сверкая молниями. В воздухе разлился их томительный, опасный запах хвои и затхлой влаги. Юли казалось, будто она слышит многоголосый хохот, полный настоящего безумия.

– Вы слышите, она хочет стать Лекарем! – Выбиваясь из жуткого хора, один голос приблизился к девочке, рывком поднял ее в воздух и закрутил в серебристой воронке. – О-о-о, эта маленькая головка! Сколько в ней мыслей, сколько чаяний! Посмотрите, посмотрите на нее!

Подхваченная вихрем Юли окаменела, чувствуя, как трещат ее кости, как ломаются нежные перышки молодых крыльев, как она несется куда-то вверх, не имея возможности сопротивляться чужой силе. Девочка отчаянно кричала, крепко зажмурившись, когда земля вдруг ударила ее по коленям. Тяжело дыша, Юли перевернулась на спину и открыла глаза. Пустыни больше не было, как и высокой скалы. Она увидела над собой огромное небо, подернутое розовой дымкой, а под собой – каменное плато, венчающее, казалось, весь мир.

Дрожа от страха, Юли подползла к обрывистому краю и посмотрела вниз. Ветер тут не бушевал, он ровно дул ей в лицо, свежий и холодный. Девочка вдохнула полной грудью, душу ее постепенно наполняло необъяснимое ликование.

Пустыня была где-то бесконечно далеко, настолько, что больше и не существовала. Где-то там она ширилась и тянулась до самого горизонта, ее мучили бури и грозы, покрывал пепел тысячи тысяч сожженных тел, их печали и мечты, которым не суждено было сбыться. Но здесь не было ничего.

Неведомое Юли раньше чувство свободы захлестнуло ее, она медленно поднялась на ноги, ступила на самый край, что опасно крошился под ногами, и залилась счастливым смехом. Ветер унес его куда-то назад, осушил выступившие на глазах слезы радости. Юли все смеялась и смеялась, отпуская на волю все пережитое, с его страхами и потерями.

– Да она ничего, девчонка эта! Гляди, как хохочет! – визгливо вскрикнул кто-то у нее за ее спиной.

Юли обернулась и потеряла равновесие. Она бы рухнула вниз, но чья-то холодная и гладкая рука крепко схватила ее за предплечье и втащила обратно на плато.

Перед Юли стояла женщина в длинном серебряном плаще с капюшоном.

– Здравствуй, ученица, – сказала она, и голос ее окутал Юли своей мягкой силой.

– Здравствуйте… – только и смогла выдавить она.

На плато тем временем появились гости. Они взлетали к небесам серебряными вихрями, а после мягко опускались на камни, принимая человеческий облик. К девочке с оглушительным хохотом подскочила скорченная старуха.

– Смотри-ка, смотри на нее, Эалин! – Она хлопнула сухими ладонями и взвизгнула. – Какая живая! Какая тепленькая!

– Матильда, прошу тебя, – устало проговорила женщина, стоявшая перед Юли. – Вспомни, кем ты была. И веди себя достойно этой памяти.

– Кто вы? – выдохнула девочка, не в силах сдержать рвущийся из нее поток вопросов. – Зачем вы меня позвали?

Названная Матильдой старуха визгливо вскрикнула и поспешила к остальным.

– Она спрашивает, кто мы? Кто мы такие, вы слышите? – хохотала она, размахивая руками.

– Ты все узнаешь в свое время, – проговорила Эалин. – Главное, что сегодня ты с нами. Еще немного, и небо откроет свои врата, чтобы мы сумели научить тебя… следующей ступени.

Женщина поджала тонкие губы и отошла в сторону. А Юли осталась стоять на месте, она не могла пошевелиться, словно собственное тело перестало ее слушаться, будто оно стало чужим. Между тем небо над плато потемнело, розовая пелена стала еще плотнее, придавая небесам особый блеск. Еще мгновение, и полотно разорвал первый изумрудный всполох.

– Сияние… – прошептала Юли, вспоминая сказки бабушки о ночах, когда небо становится слишком тонким, чтобы сдерживать грань между миром пустыни и Рощи, что исчез, но не умер в Огне.

Она бы так и простояла до самого рассвета, любуясь игрой света над головой, но кто-то настойчиво принялся трясти ее за рукав. Юли вздрогнула, прогоняя воспоминания, и увидела перед собой мужчину в таком же плаще, как у Эалин.

– Пойдем, все ждут тебя, ученица, – сказал он, жадно рассматривая ее глубоко посаженными глазами. – Так удивительно видеть здесь живущего… Чудеса Рощи… я Генрих, – назвался мужчина, с трудом отводя от нее глаза.

– Юли, – смущенно ответила девочка.

Генрих кивнул, взял ее за руку и повел к центру плато, где встали кругом семь фигур, закутанные в серебряные плащи. Когда Юли приблизилась, взволнованный шепот вихрей превратился в гомон.

– Живая! Кто привел к нам живую? – негодующе кричала женщина с длинными темными волосами, рассыпавшимися на груди.

– Свежую, теплую, вкусную, – пробасил крупный мужчина, бросив на Юли отливающий алым взгляд из-под низко надвинутого капюшона.

Старуха по имени Матильда визгливо хохотала, вскидывая в воздух ладони.

– Газул проголодался! – вскрикнула она, отскакивая в сторону, жутко гримасничая и плюясь. – Беги, пока твоими крылышками не захрустели, дитя!

Юли отступила было, но за ее спиной стоял Генрих, безучастный к тому, что говорилось, в его глазах отражалась только скука.

– Прошу вас, друзья мои! – Ровный голос Эалин разнесся над плато, и собравшиеся нехотя умолкли. – Сегодняшний круг посетила гостья. Вы правы, не в наших правилах приглашать живущих… Но эта девочка особенная. Она ступила на путь Ле́карства.

Эти слова возымели странное действие. Злобный гигант разочарованно буркнул и отошел подальше, усаживаясь прямо на камни. Генрих понимающе заулыбался, даже безумная Матильда оборвала свой визгливый смех.

Женщина с тяжелыми волосами шумно вздохнула, ее тонкие ноздри затрепетали. Скользящим шагом она подошла к Юли, продолжая словно принюхиваться к чему-то. Юли робко улыбнулась ей. Женщина протянула ладонь с длинными, тонкими пальцами и бесцеремонно схватила девочку за подбородок.

– Нинель! – предостерегающе вскрикнула Эалин, но женщина никак не отреагировала.

– Я знаю, кто ты… – прошипела она, всматриваясь в запрокинутое лицо Юли. – Эта мерзавка… Она выращена ею! – Нинель распрямила плечи и с блеском негодования в глазах оглядела остальных. – Кто привел сюда воспитанницу… Феты? – Имя она произнесла с отвращением и сплюнула на камни.

– Время ли помнить старые счеты? – мягко начала Эалин, подаваясь ближе к ним.

– Кто позвал ее сюда? Кто посмел так оскорбить меня?

– Это был я, милая, – донесся глухой, дрожащий голос с противоположной стороны круга.

Там, покачиваясь на ветру, кутая тощие плечи в плащ, стоял старик, седой как лунь, опирающийся на палку с изогнутым верхним концом. Под локоть его держала девочка, маленькая и худенькая, из-под капюшона виднелись две ее тоненькие косички.

– Хаска, внученька, подведи меня к нашей гостье, будь так добра, – прошамкал старик, и девочка осторожно повела его вперед.

Небо озарилось особенно яркой изумрудной вспышкой, и Юли сумела разглядеть безобразный шрам на сморщенном старческом лице и то, как тяжело вздымается тощая грудь и дрожит рука, сжимающая клюку. Когда старик приблизился, девочка почтительно наклонила голову.

– Ну, здравствуй, дай-ка я на тебя погляжу. – Старик осторожно прикоснулся к ее щеке. – Ни капли крови Феты, но вся ты – она. Как же затейливо плетется вязь, да, девочка?

– Фета была моей названой бабушкой, – принялась лепетать Юли, – она вырастила меня в…

Старик прервал ее легким движением свободной руки:

– Знаю, знаю… Я – Корбун, милая. Старость пришла ко мне раньше смерти. Рад, что ты здесь, девочка, среди пламенного круга.

Он взмахнул широким рукавом, привлекая внимание остальных.

– Друзья мои, перед нами и правда Лекарь, – сказал старик неожиданно сильным, глубоким голосом. – Давно эта проклятая земля не дарила нам радостей, род наш зачах, обратившись в пепел и пыль, так возрадуйтесь хоть сегодня. Роща наделила эту девочку силой, в которой так нуждаются страждущие мира после Огня…

– А мы не нуждаемся в силе? – возмущенно спросила Нинель. – Роща забыла о нас, лишила своей милости… Мы, как неупокоенные души разбойников, приговорены бездумно кружить над пустыней, пока девчонка обретает нашу былую мощь? Этому радоваться ты призываешь нас, Корбун?

Старик осуждающе поглядел на нее и ничего не ответил.

– Вставай же в круг, дитя! – обратился он к Юли. – Твое место рядом с Эалин и Генрихом, которые, как и ты, наделены силой благого спасения.

Девочка в растерянности замешкалась, над ее головой все вспыхивало и мерцало небесное сияние, а сердце билось с ним в унисон, кружа голову, сбивая с толку.

– Вы тоже Лекари? – спросила она стоящего позади нее Генриха.

– Были ими, – кивнул он. – До Огня.

– Поспеши же, девочка! – Эалин отступила на шаг, чтобы Юли могла встать с ней рядом. – Как только сияние потухнет, грань между прошлым и сегодняшним снова станет непреодолимой для нас. Ночь не так длинна, как хотелось бы, а мы должны рассказать тебе все, что ты должна узнать.

– Я не стану участвовать в этом! – решительно заявила Нинель, злобно кривя пухлые губы. – Эта старая обманщица, ее бабка… Пусть она сама расскажет ей о бремени!

– Бабушка умерла, – проговорила Юли, внутренне сжимаясь от боли, вызванной этими словами.

Женщина бросила на нее недоверчивый взгляд, потом замерла на мгновение и с ликованием вскрикнула, подаваясь вперед.

– Старуха ушла? – жадно требуя ответа, спросила она. – Значит, скоро в пустыне станет одним Вихрем больше! О, как сладко я позабавлюсь с ней, о, Святая Роща, наконец восторжествовала моя справедливость! Как, расскажи мне, как она ушла?

– Бабушка… ее развеяло в прах. Она защищала нас от людей в Городе… – Юли сглотнула подступивший к горлу ком и решительно посмотрела в глаза Нинель. – Я не знаю, почему вы радуетесь, но смерть ее стала горем для всех Крылатых…

Нинель уже ее не слушала, ликование на лице женщины медленно сменяла кривая гримаса. Верхняя губа задрожала, обнажая крупные зубы, глубокая морщина пересекла лоб.

– Как развеяло в прах? В бою? – спросила она и, дождавшись утвердительного кивка, гневно закричала: – Падаль! Гнусная стерва!

Образ ее окутался серебряной дымкой, и спустя мгновение в лицо Юли ударил порыв обжигающего ветра. Нинель обратилась вихрем, который стал расти на глазах, поднимаясь все выше. Если бы Генрих не схватил девочку за плечи, ураган смахнул бы ее за край плато, так яростно он закружился.

– Нинель, прошу тебя, прекрати! Время… утекает, – устало произнесла Эалин, заслоняя ладонью лицо.

– Даже в смерти старая Фета тебя обошла! – восторженно завопила старуха Матильда, хлопая в сухонькие ладошки. – И краше тебя она, и сильнее, и желаннее! Одно слово: Жрица. Куда тебе, Говорящей, до истинной силищи, до любовницы-то Рощиной!

Ее визгливый смех будто бы лишил бушующий вихрь силы. Он замедлился, опускаясь все ниже, и утих. Когда пыль развеялась, Нинель уже медленно поднималась на ноги.

– Она сдохла, – сказала та. – Как и мы все. Значит, я победила. И мне плевать, что ты думаешь об этом, сумасшедшая старуха.

– Прости нам склоки, милая, – проговорил старик, отбрасывая от своих ног камешки, принесенные вихрем. – Мы так долго пробыли здесь, обреченные быть вместе, но не быть собою, что волей-неволей стали склочниками…

Юли молчала, всматриваясь в лица стоящих перед ней. Теперь она чувствовала, что все они и вправду мертвы. В них не было того тока силы, что чуть заметно пульсирует в каждом живущем. Серебряная пыль да отголоски былого знания удерживали их на этой странной грани между бытием и забвением.

– Гляди-ка ж, чует! – удивленно пробормотала старая Матильда, усаживаясь на камнях. – Мертвяков в нас разглядела.

– Расскажи, что ты видишь? – попросила Эалин, дотрагиваясь до лба девочки.

– Я вижу в вас… память, – несмело начала Юли. – И прошлое, очень много прошедшего томится в вас.

– Молодец, а чего ты не видишь в нас?

– Источника жизни. – Юли совсем смутилась, но внимание, с каким ее слушали вихри, придало ей уверенности. – В живых он чувствуется всегда, даже при самой тяжелой болезни. Он… он как родник, льется, серебрится внутри.

– И каков же он в больных? – осторожно спросил Корбун.

Но в его голосе Юли уловила напряжение, словно от ее ответа зависело что-то очень важное и большое.

– Слабый, мерцающий, нуждающийся в помощи… – Она помолчала, вспоминая, как тянулся к ней Лин, мечущийся в предсмертной лихорадке. – Просящий ее, – закончила она, замирая.

Тишина повисла над плато. Даже полоумная Матильда затихла, блаженно улыбаясь.

– Я же говорила, она готова, Корбун, – наконец сказала Эалин, нежно проводя пальцем по щеке Юли. – Фета научила ее всему, что готово было принять это маленькое сердечко.

Теперь Юли узнала эту руку, мертвую и гладкую, такую же, как у существа в том странном сне. Холод прикосновений пробирал до самого нутра, стискивая сердце.

– Ты лечила уже? Спасала своего первого страждущего? – спросил седовласый старик.

– Да. Он умирал от лихорадки… я прогнала его хворь.

– Одна? – недоверчиво сказала Матильда, привставая. – Не верится что-то. Как ей по силам?

– Фета помогла тебе? – спросила Эалин, поглаживая ее по щеке. – Признайся, это не зазорно.

– Нет, бабушка не помогала мне. Я сама.

– Это должно было выпить тебя досуха, милая. Скажи нам правду, – настаивала женщина.

– На мне был медальон, – выдохнула Юли, расстегнула куртку и оттянула ворот рубахи.

Холодный воздух высокогорья лизнул нежную кожу, покрывающую багряный рубец у девочки на груди. Эалин вздохнула, осторожно дотрагиваясь до отметины.

– Сила… как много в тебе силы… Что было потом?

– Я сумела помочь Лину… страждущему. Но медальон сгорел, вот… это он обжег меня. – Юли помолчала, собираясь с силами. – Тогда-то и прилетела Алиса. Вы знаете про Алису?

– Мы видели ее… – уклончиво ответила Нинель. – И знаем, что она добралась до Рощи. Это ей передала свой венок старая стерва?

– О, Роща тебя сбереги, нам нет дела до новой Жрицы, Нинель! Мы здесь не из-за нее. Если этой девочке и понадобится наш совет, мы не сумеем его дать. – Корбун насупил кустистые брови и фыркнул. – Говори, милая, что было дальше.

– Алиса принесла с собой флягу, в которой был сок Дерева, и она… напоила меня им.

– Ты пила сок? – звонким от напряжения голосом переспросила Эалин, и, когда Юли кивнула, дрожь пробежала по лицу женщины.

На мгновение она утратила человеческий облик, обращаясь в вихрь. Девочка отпрянула, надеясь, что стоящий рядом Генрих снова подхватит ее, но мужчина отскочил как ужаленный. Он смотрел на нее с лихорадочным блеском в серебряных глазах.

– Девчонка пила сок! – завизжала Матильда, вскакивая. – В ней сила Дерева!

Юли обступали. Старуха шла на нее, безумно хохоча, протягивая к ней длинные пальцы. Ее обгоняла Нинель, кривя и без того искаженное яростью лицо. За ними утробно рычал великан Газул, разминая могучие плечи. Даже маленькая Хаска семенила в сторону Юли, неуверенно отходя от старика, который замер в стороне. Одна Эалин еще сдерживала свою жажду. Она прикрыла судорожно сжатые губы ладонью, второй рукой отталкивая от себя Юли.

– Остановитесь, безумные! – прогрохотал чей-то голос, полный такой силы, что, казалось, он был способен опрокинуть на землю любого.

Корбун взвился к небу огромным вихрем. Серым Вихрем, поняла Юли, приседая на корточки и заслоняя лицо локтем от резких порывов ветра. Свирепо воя, Корбун кружил над плато, отгоняя приближающихся к девочке неупокоенных, заставляя их отступить.

– Я запрещаю вам! – разносился над плато его раскатистый голос. – Вспомните, зачем мы собрались здесь сегодня, и устыдитесь!

Спустя несколько мгновений алчный блеск в устремленных на Юли глазах потух. Пристыженные, испуганные, вихри отдалялись, но девочка больше не сомневалась: без защиты могущественного Корбуна в ней бы не осталось ни капли силы, дарованной Рощей, и ее личной, живой силы истока.

– Прости нас, милая, – послышался тихий голос старика, и он снова приобрел человеческий облик. – Мы слишком изголодались по прошедшим дням, так сильно, что успели растерять остатки разума.

– Корбун, времени совсем мало, – озабоченно проговорила Эалин, поглядывая на небо.

– О да, ты права. – Старик шумно вздохнул. – Хаска, милая, подойди сюда.

Девочка безмолвной тенью скользнула к нему, хмуро отворачиваясь от Юли.

– Хаска вступила на первую ступень ученичества перед Огнем, да?

Та кивнула, и две тоненькие косички качнулись в такт.

– Расскажи, что ты должна была сделать, чтобы и вторая ступень тебе покорилась?

– Ослепнуть, дедушка, – чуть слышно сказала Хаска и подняла глаза.

В них Юли увидела только серебряную муть. Оба глаза девочки закрывала плотная пелена. Хаска гордо выпрямила спину и высоко подняла голову, словно давая понять Юли, что ей ни капли не стыдно быть такой, не горько встретиться с вечностью, лелея свою слепоту.

– Да, деточка. Чтобы познать вторую ступень, ты должна была пожертвовать зрением, дабы ничто не отвлекало тебя от зова страждущего.

– Навсегда? – прошептала Юли.

– О, нет. Третья ступень дарует Лекарю особое умение – видеть и разуметь. Что сейчас перед твоими глазками, Хаска?

– Серебро, дедушка.

– Лекарь третьего шага видит через серебро куда острее, чем прочие через пустоту. Наша Хаска не успела обрести этого дара Рощи, ну, да не нам тосковать, мы давно смиренны. Иди, милая, спасибо тебе.

Он слегка подтолкнул девочку, и та шагнула в сторону, пониже натягивая капюшон.

– Выходит, чтобы стать Лекарем, нужно ослепнуть…

– Для твоего же мастерства, – кивнул старик. – Слишком много отвлекает тебя от призвания, Юли, ты сама это чуешь. Выращенная в затворничестве, ты все не можешь наглядеться на мир, чувство подтолкнуло тебя к страждущему в первый раз, но во второй оно тебе лишь помешает. Отринуть прочее, чувства и мысли, – вот твоя истинная цель. И когда ты сумеешь это, тебе откроются новые горизонты. Так ведь, Эалин?

– Так, – кивнула женщина, доброжелательно улыбаясь. – Я пробыла слепой несколько бесконечных лет, но однажды проснулась и увидела мир в истинном свете.

Юли внимательно пригляделась к ней, замечая теперь, как может плескаться в глазах серебро, если оно подвластно умениям Лекаря.

– Ты будешь топтаться на месте, милая, пока не сделаешь этого.

– Я? – опешила Юли, понимая наконец, почему старик начал свой рассказ. – Вы хотите, чтобы я ослепла?

– Не мы… Роща. Это она собрала нас здесь. Весь круг пламени и тебя. Значит, время пришло. Вторая ступень ждет твоего шага. Просто разреши мне дотронуться до твоего лица, и все случится.

Эалин снова ласково погладила ее по щеке, но Юли отскочила в сторону.

– Я не могу! Я должна лететь в оазис! Как я полечу?

– О, ты сумеешь привыкнуть. Пройдет совсем немного времени, и мир снова примет тебя, пусть и ослепшей.

– Я… я не хочу! – выпалила Юли, оглядываясь по сторонам.

Эалин еще улыбалась ей, хоть улыбка женщины и утратила сердечность. Нинель давно потеряла интерес к их разговору, она ушла на край плато и прижималась всем телом к стоящему там Газулу. Генрих смотрел на Юли прямо и спокойно.

– Я не шагнул на ступень слепоты. И теперь мне маяться от этого до конца времен, – сказал он. – Сила, от которой я отказался, до сих пор преследует меня. Однажды я сойду с ума и развеюсь в прах. И это будет самый правильный, самый лучший исход… – Он развел руки. – У тебя есть еще возможность выбора, Юли, прими верное решение.

Корбун разочаровано вздохнул.

– Если в тебе есть хоть что-то от названой бабушки – ты не отвергнешь протянутую тебе руку.

– Но я стану беспомощной… – жалобно прошептала Юли.

Ей вспомнился разговор Лина и Алисы в полутьме пещеры. Как устало и насмешливо говорил Крылатый о ее неловких попытках лететь и быть полезной. Потеряв зрение, она лишится и остатков его благодарности за излечение. И дружба их, что так и не переросла ни во что большее, сменится раздражением, холодной отстраненностью Крылатого. Зачем ему слепая и никчемная Юли, если рядом будет сильная и смелая Жрица?..

– Ты думаешь не о том! – рассерженно вскинулась Эалин. – Что тебе этот человек? Твоя любовь к нему… Ты придумала ее себе. Мы все прошли через это. Хаска, скажи, кто был первым твоим страждущим?

– Молодой воин из Крылатого Братства, – чуть слышно ответила девочка.

– Что он тебе сказал, когда ты призналась ему в своих чувствах?

– Что он благодарен мне за спасение…

– Что ты услышала в этих словах?

– Что он любит меня, – прошелестела Хаска, кутаясь в плащ.

– И чем это закончилось? – Ответа не последовало, и Эалин требовательно повторила: – Чем закончилась твоя любовь, Хаска? Чем отплатил тебе тот воин?

– Он взял меня, как я и просила его. И больше никогда не приходил в Рощу, – ответила Хаска дрожащим голосом.

– Так было с каждым, Юли. Годы затворничества делают тебя оголенным чувством. Ты изливаешь его на первого страждущего, чтобы снова уйти в себя. Только после этого, перешагнув былое, можно стать Лекарем.

Юли молчала, не сводя взгляда со сгорбившейся девичьей фигуры. Ей было отчаянно жаль Хаску, она чуяла, как повторяется в ней самой судьба сгоревшей в серебряном пламени девочки, и это приводило Юли в ужас.

– Ты меня слышишь? – обратилась к ней Эалин. – Скажи наконец, что ты согласна сделать шаг. Время на исходе.

«Лин забудет меня, если я ослепну, – пронеслось в мыслях Юли. – Улетит, не оборачиваясь, вместе с Алисой. А я останусь совсем одна. Без зрения и надежды. Что, если я никогда не научусь видеть через серебро и буду как Хаска?»

Девочка, словно услышав ее мысли, неловко дернула головой в сторону Юли. Это судорожное движение уверило ту в собственной правоте.

– Нет! – решительно сказала Юли. – Я не согласна. Я не отдам вам свои глаза. Мне нужно добраться до оазиса, а там… там я подумаю над вашими словами.

– Девочка, Роща не даст тебе еще одного шанса, – вкрадчиво заговорил Корбун. – А не окончив обучения, ты никогда не станешь Лекарем, не сможешь помочь своим друзьям выстроить новый мир. Они же это задумали, не так ли?

– Я попрошу новую Жрицу помочь мне. Она уговорит Рощу принять меня… потом.

Затихшая было старуха зашлась крикливым смехом.

– Это Жрица-то тебе поможет? – кричала она, опрокидываясь спиной на камни. – Жрица тебя сотрет. Жрица тебя прогонит!

Старуха вопила, но никто не подумал ее утихомирить.

– Матильда права, Жрица тебе не поможет. Соглашайся сейчас, – настаивал Корбун.

Юли шагнула к Хаске, надеясь найти у нее поддержку.

– Ты должна понять меня. Я не могу. Что, если я навсегда останусь такой… как ты? – Еще не закончив фразу, она уже поняла, что совершила ошибку.

– Как я? Ты боишься стать такой же, как я?! – вдруг пронзительно закричала девочка, и лицо ее исказила гримаса ярости. – Для этого тебе придется умереть!

Она уже превращалась в вихрь, когда Корбун примирительно поднял руку.

– Давайте не будем спешить… – начал он.

– Нет, старик. – Шагнув к нему, Эалин оттолкнула его в сторону. – Хаска права, девчонку надо проучить.

Мгновение серебряная девичья фигура еще кружилась над Юли, оцепеневшей от страха, а потом с жутким воем вихрь подхватил хрупкое тело девочки и потащил ее к краю плато.

– Жалкая, мерзкая, крылатая тварь! – шипел он, рождая молнии. – Умри, умри, чтобы стать такой, как я!

Юли попыталась схватиться руками за уступ, остановить неминуемое падение, но в этот миг на краю плато появилась злобная старуха. Гримасничая, она глянула вниз, вытягивая губы, плюясь и дергаясь.

– У-у-у… далеко лететь, долго падать, – пропела она. – До свидания, трусливая девочка!

Она очередной раз хохотнула и с силой наступила на судорожно сжатые пальцы Юли. Та пронзительно вскрикнула, выдергивая ладони из-под ног Матильды, и рухнула вниз, теряя сознание.