Глава 5
Победа оказалась пирровой. У Алексея не было ни сил, ни оснований ей радоваться. Погибли практически все люди, с которыми ему предстояло бы работать. Выжили только он и Газарян, чудом, какой-то божьей милостью.
Капитан, оглушенный бедой, смотрел, как солдаты грузили в машину тела погибших – первого секретаря райкома Воеводина, офицера госбезопасности Субботина, начальника милиции Пархоменко. Сердце его защемило, когда он увидел Максима Волкова. Порванный осколками, весь мучнистый, тот казался каким-то виноватым, растерянным. Мол, прости, командир, выбываю. Дальше давайте без меня.
Ни в бога, ни в черта Алексей не верил. Но есть ли что-то после смерти? Куда уходят люди? Он невольно начинал все чаще задумываться об этом.
Капитан приказал погрузить тела бандеровцев на телегу и тоже увезти в морг. Пусть лежат до опознания, пить-есть не просят.
Телефонная связь работала, он дозвонился до полковника Кускова, доложил о беде и сказал:
– Готов понести самое суровое наказание, товарищ полковник. Возможно, в том, что произошло, имеется и моя вина. Но сил для охраны здания не было.
– Вы отбились? – Полковник как-то поскучнел.
Связь была идеальная. Кусков словно сидел напротив и придирчиво смотрел в глаза.
– Можно и так сказать. Бандиты бежали.
– Какие силы у тебя в наличии?
– Десяток красноармейцев, несколько милиционеров и сотрудников госбезопасности. Есть еще армейский взвод, но в райцентре солдаты появляются редко. Сегодня-завтра их точно не будет.
– Не на что тебе жаловаться. Действуй, капитан! – отрезал Кусков. – Останешься совсем один – тоже работай. Незаменимых у нас нет, но на текущий момент ты именно такой. Позднее рассмотрим меру твоей вины и примем решение. А сейчас трудись. Какого хрена ты мне звонишь? С Желтухиным хочешь пообщаться?
Алексей передернул плечами и промолчал.
Через несколько минут он построил личный состав, пересчитал. Силуэты людей колебались в темнеющем небе. Усталые лица, помятое обмундирование. Старшина Капустин исподлобья сверлил его глазами. Милиционеров и сотрудников МГБ капитан свел в одну группу. Девять человек, и даже офицер есть. Худощавый, лопоухий и неприлично молодой лейтенант Тамбовцев не имел никакого опыта и заслуг, прибыл по распределению – карать врагов Советской власти и всячески крепить государственную безопасность.
– Старшина, верните людей на посты, – распорядился Кравец. – Никаких бодрствующих и отдыхающих смен, службу несут все и всегда. Караулы сократить. Взять под охрану комендатуру, здание госбезопасности. К четырем часа утра добудьте машину. Нужно потерпеть эту ночку, парни. Отоспимся на том свете.
– А почему на этом-то нельзя? – глухо посетовал кто-то.
Алексей не стал настаивать на тупом соблюдении устава, устало улыбнулся.
Грузовая машина «ЗИС-5», приписанная к войсковой части, нашлась на проселочной дороге, к юго-западу от райцентра. Бандиты загнали трехтонку в болотистую низину, прежде чем убраться восвояси, бросили в двигатель гранату. Кабину раскурочило, кузов остался цел. Использовать этот агрегат по назначению уже было невозможно.
Алексей задумчиво поглядывал на него из-за дерева, почесывая переносицу стволом пистолета. Он посмотрел на часы – ровно шесть. Утро было сизым, туманным, лес еще не проснулся.
Проселочная дорога пролегала в пятнадцати метрах, сворачивала за ельник. Там остался «ГАЗ-64», на котором прибыла опергруппа.
«Лучше меньше, да лучше», – рассудил Алексей и взял с собой Газаряна, Тамбовцева и младшего лейтенанта Грекова, показавшегося ему самым смышленым среди милиционеров.
У машины остались двое красноармейцев. Он приказал им укрыться.
В чаще чирикнула первая пичужка. За ней вторая, третья – просыпались маленькие обитатели леса.
Алексей раздвинул ветки лещины, махнул стволом. Газарян, пригнувшись, побежал к подорванной машине, залег за задним колесом. Оторвался от земли младший лейтенант Греков из сибирского Тобольска, какой-то мелкий, неказистый, но подвижный. Он обежал машину с другой стороны, стал возиться в кустах. Потом заскрипела дверца, раздался облегченный вздох.
– Все в порядке, товарищ капитан, – глухо сообщил Греков. – Растяжка обезврежена, можете подходить. Гады лимонку сунули под дверцу. Она у меня, сейчас рычаг зафиксирую.
– Так ты сперва зафиксируй, а потом зови, – буркнул Тамбовцев и вопросительно посмотрел на капитана.
Члены группы собрались у изувеченного грузовика, смотрели по сторонам, прислушивались. Именно до этой точки вчера вечером доехали выжившие бандиты. Дальше они, видимо, шли пешком.
Оперативники заглядывали в кузов. Любопытным взорам предстал ободранный дощатый пол, полуобгоревший брезентовый тент, разводы высохшей крови на полу, несколько бурых тряпок.
– Они своих раненых везли, – сообразил Газарян.
– Везли, – согласился Греков, пряча в карман обезвреженную гранату. – Но кровь может принадлежать нашим бойцам. Не надо забывать, что они вырезали целое отделение.
– Тряпки в крови, – сказал Алексей. – Бинтов у них не было, пытались обмотать раны чем попало. Они не стали бы перевязывать красноармейцев. Когда отделение Капустина вступило в бой, бандиты грузили своих пострадавших в машину. Как минимум троих мы с Газаряном подстрелили. У бандеровцев существует замечательная традиция добивать своих раненых, если те безнадежны или возня с ними мешает уносить ноги. Надо осмотреть окрестности. Работаем, парни.
– Почему они решили бросить машину именно здесь? – спросил Тамбовцев.
– Значит, дальше ехать было бессмысленно, – ответил Греков. – Скрылись в лесу, и вся недолга.
Алексей восстанавливал в памяти приметы местности. От райцентра не больше двух верст. Дорога на Гачевку ушла влево. От нее и ответвлялся этот проселок. Куда он ведет через ельники и березняки? Судя по карте, здесь единственное село Выжиха. До него версты полторы, видимо, там дорога и обрывается.
Южнее Выжихи чаща. За ней начинается скалистая местность, в низинах болота, озеро Щучье. Дальше вотчина бандеровцев, в которую малым числом, не зная троп, лучше не соваться.
Возможно, раненые были не очень тяжелые. Времени бандитам хватало. Они тащили их на себе.
Осмотр прилегающих лощин и кустарников ничего не выявил. Человеческие следы расходились в разные стороны. Где-то они должны сойтись, но это место можно искать неделю.
Алексей шел по единственному четкому следу. Человек кружил вдоль кустарника, потом по своим же следам вышел обратно к дороге, но метрах в тридцати южнее. Здесь капитан и разглядел на листьях мятлика капельки крови.
Он махнул рукой. К нему подъехал «ГАЗ-64» с двумя красноармейцами. Бойцы были опытные, держали автоматы наготове и настороженно поглядывали по сторонам.
– Никого не видели? – спросил Алексей.
– Никак нет, товарищ капитан, – отозвался немолодой ефрейтор Савиных. – Спокойно все.
Согласно кивнул рядовой Зинченко. Он был моложе товарища и держал себя в неплохой спортивной форме.
Выбирались из леса члены опергруппы с автоматами на изготовку. Опасность могла таиться под каждым пнем, а вторую жизнь уставы как-то не предусмотрели.
– Бандеровцы здесь были, – негромко поставил их в известность Алексей. – Прибыли со стороны райцентра, выгрузились вместе с ранеными, подорвали машину и ушли туда. – Он кивнул на юг. – Есть интересный вопрос. Забрели они в Выжиху или нет?
Капитан вспомнил, как Пархоменко говорил, что председатель колхоза в Выжихе мог сотрудничать с бандподпольем. Версия, конечно, смелая, вряд ли стоило относиться к ней серьезно, однако…
– Идем вдоль дороги! – приказал он. – Внимательно смотрим на землю. Тамбовцев и Греков слева, мы с Газаряном справа. Савиных, помалу давишь на газ, тащишься за нами. Зинченко, смотри во все глаза.
Метров через сто Тамбовцев вдруг ахнул и крепко выругался. В его сторону устремился Греков, бредущий вдоль обочины. Алексей сделал знак водителю остановиться, махнул Газаряну и перебежал дорогу.
Ужас таился в травянистой лощине, метрах в пятнадцати от проезжей части. Там вповалку лежали окровавленные тела. Их было не меньше десятка, большинство в исподнем. Молодые мужчины, убитые ножами и пулями.
Подошли красноармейцы, которых никто не звал.
– Вот же мать твою за ногу!.. – Голос ефрейтора дрогнул, он вытер рукавом слезу. – Подкараулили, суки, парней. Венька Шемякин сверху лежит, веселый такой был парень, анекдоты про немцев любил травить. У него невеста в Ярославле. А это сержант Пустовой. – Он показал на бойца, у которого вместо носа чернело рваное выходное отверстие. – Отделением командовал.
– Вы знаете местность, парни, – пробормотал Алексей. – Что тут произошло?
– Не могли они возвращаться этой дорогой, – проворчал Зинченко. – Из Мухослава на Постычев идет нормальное шоссе через Гачевку. Где-то там их, наверное, и подловили. Дороги-то пустые, машин почти нет, только сельчане на подводах изредка шастают. Перебили парней, загрузились в машину и съехали сюда, в лес. Тела выбросили, переоделись в нашу форму и айда в Постычев тарарам устраивать. Мы же ждали наших. Они как раз к вечеру должны были из Мухослава подъехать.
– Ага, а возвращались этой же дорогой, поскольку она им уже знакомая, – подхватил Греков. – Товарищ капитан, похоже, раненых своих бандиты не приканчивали, волокли на себе. Может, в Выжиху зашли? Село ведь недалече. А за ним сразу лес. В него и провалились. Там их хрен найдешь без собак.
– Нельзя их здесь оставлять. – Алексей угрюмо разглядывал трупы. – Пожрет их местная живность, потом опознавать будет некого. Савиных, бегом в машину! – приказал он. – Разворачивайся и дуй в райцентр, сообщишь Капустину. Пусть вывозят. Сам немедленно обратно. Мы пойдем вдоль дороги, нагонишь нас. Выполняй!
– Слушаюсь! – Ефрейтор козырнул и побежал к дороге.
Машина вернулась, когда группа продвинулась к югу на полкилометра.
Бандеровцы умели не оставлять следов, но и капитан Кравец не первый год работал. Ночью шел недолгий дождь, который смыл часть следов. Все же от внимания Алексея не укрылось, что бандиты ушли с дороги влево, пробились через лес и выбрались к опушке. Там их следы терялись.
Оперативники ползали по высохшему глинозему, крепко выражались сквозь зубы.
Под пригорком, на котором теснились деревья, тянулся луг, заросший разнотравьем. За ним и мелкой речушкой раскинулось село Выжиха, совсем небольшое, дворов на сорок. Виднелись бело-голубые хаты, возвышались остроконечные крыши амбаров и овинов. За селом начинался лес. Еще дальше в матовой пелене проявлялись зеленые холмы, гребни скал. К югу они подрастали, превращались в полноценные, хотя и не очень высокие горы.
Возможно, банда снова разделилась, а раненые передвигались самостоятельно. Следы иногда появлялись, потом пропадали.
Окончательно все запуталось, когда оперативники спустились к ручью, вдоль которого тянулась песчано-галечная кромка. Вылазка на юг ничего не дала. Следы обрывались.
– По ручью уплыли в неизвестном направлении, – пошутил Тамбовцев. – Невидимки чертовы.
– Вот так всегда. – Греков глухо выругался. – Вроде вышел на след, ан нет, показалось.
– Зайдем в село, командир? – Газарян скептически сморщил лоб. – Сомнительно, что бандиты пошли через Выжиху, но местные могли что-то видеть.
– Хрен они тебе в этом признаются, – проворчал Греков. – В селе даже колхоза как такового нет, одно название. Люди боятся на работу выходить. Появятся хлопцы из леса и всех накажут. Но зайти в Выжиху, конечно, надо. Мы власть, в конце концов, а не шпана какая-то.
– Зинченко, дуй на дорогу! – скомандовал Алексей. – Пусть Савиных заводит машину и едет вперед. Встретимся на выходе из леса.
Было десять утра, когда пыльный «ГАЗ-64» въехал в село. За околицей паслись коровы. Их было немного, и особой упитанностью они не отличались. Пастушок лет двенадцати гарцевал на такой же тощей кобыле и свысока посматривал на чужаков. Бандиты тут если и появлялись, то явно не засиделись.
Внедорожник медленно переваливался через ухабы. Пассажиры ощетинились стволами. Собаки злобно гавкали из-за заборов, но боялись подбегать к машине.
Село особо не процветало. Ограды падали, заросли лопухами. Хаты, издали нарядные, вблизи предстали облупленными, просевшими в землю. По дороге, усыпанной коровьими лепешками, бегали худые куры. Слева темнела сгоревшая хата, от которой осталась лишь печь с трубой. На штакетнике сидели вороны.
– Как они здесь живут? – заявил Газарян. – Прибрались бы, дорогу вычистили.
– Коммунистический субботник провели, – добавил Тамбовцев. – Притерпелись они, как могут, так и живут. Плохое, к которому привыкаешь, становится хорошим, верно? Не могут они ничего сделать. Лес рядом. Вы понимаете, о чем я. Советская власть в подобных местах хронически не держится. На бумаге существует, но ею уже подтерлись… – Он смутился, искоса глянул на Алексея.
Заскрипела дверь, кто-то шмыгнул в хату, бросив под крыльцо пустое ведро. Два деда, похожих как две капли воды, сидели на завалинке, курили длинные цигарки из газетной бумаги и равнодушно провожали глазами автомобиль.
Савиных притормозил у дома, обнесенного символическим забором. Судя по вывеске, здесь располагалась колхозная контора.
Зинченко спрыгнул с подножки, передернул затвор и зашагал по дорожке. Он подергал запертую дверь и пожал плечами. В воздухе витала враждебность. Селяне украдкой наблюдали за оперативниками из палисадников, из-за занавесок. Бойцы выходили из машины, держа пальцы на спусковых крючках.
– Не разделяться! – предупредил Алексей. – Прикрываем друг друга, смотрим по сторонам.
Из хаты, ближайшей к конторе, долго никто не выходил. Потом из-за двери показался длинноносый мужичонка с рваным ухом. Он опирался на костыль, ковылял, закусив губу, всячески выпячивая свою ущербность, оделся явно в самое худшее, что имел. Дядька встал у крыльца и дальше не пошел. Вежливость и скромность в этой местности не котировались.
Алексей раскрыл калитку, вошел внутрь. Рванулась собака, привязанная к будке, захлебнулась лаем. Псина была пожилая, больная. Порыва прогнать чужаков ей хватило на несколько мгновений. За мужчиной вышла дородная, сравнительно молодая женщина, что-то злобно прошипела ему в затылок, шмыгнула обратно.
– Ого, – пробормотал Газарян. – Не баба – перина. С такой и постель не нужна.
– Чего такой грустный, товарищ? – спросил Алексей.
Абориген смотрел на него как-то странно, моргал, сглатывал.
– Нас встретил, оттого и грустный, – проворчал Греков. – На рожу его посмотри, капитан. Это же явный пособник националистического подполья.
Мужчина стал с трудом выдавливать из себя русские слова. Мол, я очень рад видеть советских товарищей, но не понимаю, чем вызван визит. Я обычный семейный человек, стал инвалидом еще в сороковом, когда сосед, косящий траву, перепутал с ней мою ногу. Рад бы пригласить гостей в хату, но там не убрано.
Алексей давно научился идентифицировать пособников бандеровцев. У них особенные взгляды, какими бы актерами они себя ни мнили. Это был обычный крестьянин, боящийся даже собственного отражения.
Он бормотал, что является законопослушным гражданином, никого не трогает, политикой не занимается. Может паспорт показать. Сердюк его фамилия, зовут Никанор, всем тут известен Ущербный он, и Ада его такая же. Жена толстеет не по дням, а по часам, а муж наоборот – в маковую соломку превращается. Нечего ему скрывать, он даже в колхозе числится.
Пока дядька бормотал и покрывался пятнами, Тамбовцев и Зинченко осмотрели хату. Сей процесс сопровождался недовольным ворчанием дородной дамы. В доме было чисто и пусто.
«Не там ищем», – красноречиво говорила физиономия Грекова.
– Признавайся, гражданин Сердюк, чужие с вечера были в селе?
Мужчина сделал страшные глаза, яростно замотал головой.
– Что вы, товарищи, не было чужих. Только свои, местные.
– Так и бандюки наверняка здешние, – заявил Тамбовцев. – Может, тряхнем его хорошенько, товарищ капитан?
Алексей с удовольствием тряхнул бы все село. Он считал, что бандиты вчера вечером не прошли мимо Выжихи, заглянули сюда. Их база, скорее всего, далеко в лесу. Тащить раненых в такую даль им не хотелось. Они устали, сами еле ноги волочили. Да и есть ли у них на базе медик и лекарства, чтобы врачевать огнестрельные ранения?
– Хлопцы из леса вчера в село не заходили? – Алексей пристально наблюдал за реакцией гражданина Сердюка.
– Никто не заходил, точно вам говорю. Мы с жинкой никого не видели. – Дядька определенно волновался.
Капитану даже жалко его стало. Возможно, лично гражданин Сердюк никого и не видел, но наверняка что-то слышал.
– В лесу вчера стреляли, были взрывы, – проговорил Кравец. – Вы должны были слышать здесь, в селе.
Этот субъект кретином не был, сообразил, что врать во всем – перебор. Он, проглатывая слова, пробормотал, что слышал вечером несколько выстрелов, потом взрыв. Но из дома не выходил, интереса не проявлял. Не его это дело.
– Жалко мне этих людей, – сказал Газарян. – Нервные, запуганные, между двух огней сидят.
– А ты не жалей, – отрезал Алексей. – Есть враг, которого нужно уничтожать. А о том, что чувствуют люди, мы позднее у них спросим. Есть доктор в селе? – обратился капитан к дядьке. – Врач, фельдшер, ветеринар, на худой конец?
Сердюк смутился, посмотрел по сторонам и ответил:
– Нет у нас врача. А фельдшер есть, Потап Криветко, он до войны во Львове учился. У него мать знахарка, травами лечит, жена повитуха. Он в конце села живет, в крайней хате.
– Весьма признательны, товарищ, – поблагодарил его Алексей. – А что у вас с председателем колхоза?
– А что с ним не так?
Капитан кивнул на правление.
– Пустовато там как-то. Заперто.
– А мы туда не ходим, не знаем. – Сердюк стушевался, начал кашлять, побагровел, насилу справился с собой. – Он живет за два дома до Криветко. Никодим Лановой его зовут.
Оперативники шли осторожно, держа на прицеле все те места, откуда могла вылететь пуля.
Как-то один ретивый полковник на совещании в МГБ предложил репрессировать все село, если в нем хоть кто-то оказывает вооруженное сопротивление Советской власти. Два часа на сборы и в Сибирь. Или в Казахстан целину поднимать. В большом селе инцидент – ссылать всех. В райцентре – хватать через одного.
Идея выглядела привлекательно, но не устроила высокое руководство. Какой-то минимум населения на освобожденных территориях все же требовался. Невозможно строить социализм в пустоте.
Бойцы услышали женский плач, переглянулись, ускорили шаг. На участке по правой стороне что-то происходило. У добротной хаты стояли несколько человек, в основном женщины в невзрачных жакетах и долгополых юбках. Одна из них рыдала в полный голос. Рядом с ней с ноги на ногу переминался мальчишка в штанах с дырявыми коленками.
Оперативники ускорили шаг, вошли на участок. Их появление не вызвало паники, только как-то съежились бабы, отрок шмыгнул носом. На земле лежал мужчина в мокрой одежде.
Красноармейцы заняли позиции у ограды. Остальные отправились дальше. Местные жители попятились, стали отворачиваться.
Над телом в истерике билась худая некрасивая женщина средних лет. Она никого не замечала. Ее горе перечеркнуло все остальное. Лицо покойника было синим, вздулось, походило на пузырь.
– Капитан Кравец, МГБ, – мрачно проговорил Алексей. – Кто-нибудь может сообщить мне, что здесь произошло?
Некрасивая женщина перестала плакать, поднялась, уставилась в пространство незрячими глазами, повернулась и, покачиваясь, удалилась в дом. Облизнула губы старуха, видимо, ее мать, засеменила вслед за ней. Светловолосый мальчишка вдруг тоже заревел, закрыл лицо ладонями и убежал за угол.
Шмыгнула носом молодая женщина с косой, замотанной на затылке. У нее было приятное лицо с ямочками, она куталась в длинный платок, обнимала себя за плечи.
– Я Леся Волынец, – сообщила эта особа. – Двоюродная сестра Никодима, работаю в школе, преподаю математику.
– Это товарищ Лановой, председатель колхоза? – спросил Алексей.
Она судорожно кивнула:
– Да, он числился. Но колхоз у нас не работал, не смогли собрать людей. Нам постоянно угрожают из леса.
– Что с ним случилось? Кто его убил?
– Его не убили. Он, кажется, сам утонул. Речка за участками протекает. Ночью, должно быть, пошел переметы снимать, оступился, ударился головой о камень и упал без сознания в воду. Жена не знала, спала. Утром сосед Павло прибежал, сказал, что Никодим у берега лежит, головой в воде. Он и помог его вытащить, принести сюда. Неправда, я не верю в убийство. – Женщина упрямо мотнула головой. – Это несчастный случай.
«Уж точно не счастливый», – подумал Алексей.
Леся поймала его пристальный взгляд, опустила голову и стала нервно тискать платок.
«Убили председателя, – решил Алексей. – Возможно, не предатель он вовсе. Вертелся между двух огней, и за семью свою переживал, чтобы бандитам на потеху не досталась, и на Колыму не хотел. Подкараулили его и банально утопили. Видимо, имел информацию, которую при стечении обстоятельств мог выложить нам».
– Ему угрожали? Сюда часто приходят люди из леса? Вы видели вчера кого-нибудь?
Леся молчала.
Алексей неплохо разбирался в людях. Она вряд ли якшалась с бандитами, занималась полезным для общества делом – учила детей. Рядом стояли две соседки, прислушивались к беседе. Он собрался вызвать ее на откровенность при них?
Леся взглянула на него с какой-то толикой интереса, потупилась и сказала:
– Насколько я знаю, Никодиму никто не угрожал. Люди из леса иногда появляются, гуляют по улице с автоматами, заходят в дома, забирают еду. Вчера я ничего не слышала, мыла класс, вернулась уставшая, сразу спать легла. Я одна живу, был жених, погиб в сорок третьем.
У Леси были притягательные глаза, но он просто терял время. Газарян ухмылялся и выразительно подталкивал командира в бок. Мол, и этот человек запрещает мне судачить о женщинах на службе.
Капитан смущенно посоветовал Лесе поговорить с родственниками. Пусть они отвезут тело в морг. Нужно оформить соответствующие бумаги, провести расследование. Потом он смущенно улыбнулся и зашагал с участка, придерживая ремень автомата, сползающего с плеча.
В доме местного лекаря Алексей особо не церемонился. Вошел с таким видом, словно собрался всех арестовать и расстрелять!
– Гражданин Потап Криветко? Поступил сигнал, что у вас на участке могут скрываться особо опасные государственные преступники!
Мужчина лет тридцати пяти, одетый в суконные штаны и затасканную безрукавку, оторопел.
– Какие преступники, вы о чем?! Это недоразумение. Я в сорок четвертом году помогал советским партизанам. Одного привезли с обморожением. Я лично ампутировал ему ногу, иначе он уже через час отдал бы богу душу. У второго вытащил из плеча две пули, за что командир партизанского отряда вынес мне благодарность. А сейчас я просто хочу жить спокойно. У меня дочь, между прочим, подрастает. Что происходит? Почему эти люди шарят по моим сусекам? Я нищ как церковная крыса!
– Да чтоб вы так жили, как прибедняетесь, – пробормотал Тамбовцев, выбираясь с хозяйственной половины хаты. – Мука, овощи, соленая свинина!
– Отставить! – приказал Алексей. – Мы не грабить его пришли.
Этот субъект не лебезил, вел себя нормально, с достоинством, выказывал искреннее недоумение по поводу того, что сейчас происходило.
Алексей тоже не понимал, почему он прицепился к этому человеку. Интуиция?
В хате стало шумно. Прибежала из летней кухни супруга фельдшера, в целом не страшная, но голосистая, устроила концерт. Плакалась, хваталась за голову. Мол, за что такая несправедливость? Мы не сделали ничего плохого. Зарабатываем своим трудом, хотели в колхоз вступить.
Вслед за матерью появилась дочь, испуганная прыщавая девчонка лет тринадцати. Посмотрела на погоны, побледнела.
– Мадам, закройте рот с обратной стороны! – приказал Алексей. – Потом садитесь на свою метлу и сделайте так, чтобы мы вас не видели. За решетку хотите?
Тетка опомнилась, схватила дочь и скрылась с ней в спальне.
Оперативники обшаривали участок, хозяин дома ходил за ними, не мог понять, за что ему такое счастье, и нудел без умолку.
– Товарищ, заткнись, пожалуйста, – заявил Газарян и показал лекарю кулак.
В поведении всей этой семейки что-то было не так, но обыск не принес результатов. Алексей самолично осмотрел хату, спустился в подвал, поднялся по скрипучей лестнице на чердак. Тамбовцев и Греков ковырялись в амбаре и завознях, двигали какие-то мешки, гремели инструментом. Подвалов в подсобных строениях не было. Газарян обшаривал баню, отхожее место, топтался в зарослях бурьяна.
За домом простиралось обширное гумно – огороженный участок, где хозяева хранили и сушили сено, занимались молотьбой, веянием. Посреди возвышался овин с остроконечной крышей и скатами, почти достающими до земли. Ворота были приоткрыты, внутри просматривались снопы. Рядовой Зинченко поковырялся в них вилами, потом по лестнице забрался на верхний ярус и там потыкал сено.
К дому местного фельдшера был пристроен крохотный медпункт. Алексей заглянул туда ради любопытства. С обеспечением здравоохранения в селе было не очень. Примитивный набор лекарственных препаратов, мазей, перевязочных материалов.
– Не расстраивайся, командир, – утешал его Газарян, когда они возвращались к машине. – Найдем супостатов, никуда они не денутся. Давай лучше радоваться. Эти люди оказались честными и порядочными. Большая редкость в наше время.
– Савиных, вылезай! – приказал Алексей ефрейтору, который уже расположился за рулем.
Тот сделал недоуменное лицо, почесал бородавку на носу, но распоряжение выполнил.
– Зинченко, тоже к машине, – бросил Алексей. – Стойте у калитки, курите, болтайте ни о чем. Ровно через семь минут снимайтесь с места и вразвалку топайте к центру поселка. Будет шум – возвращайтесь. Не будет – там и ждите.
– Поняли, товарищ капитан, – пробормотал ефрейтор, переглянувшись с товарищем. – Разрешите выполнять?
– Действуйте. Остальные – в машину. – Алексей сел за руль, дождался, пока оперативники займут места, и тронулся.
– Завидую нашим красноармейцам, – проговорил Газарян. – Оба все понимают, а мы – ни хрена. Что ты задумал, командир?
– Импровизирую, – пробормотал Алексей. – Помолчите, товарищи дорогие.
Он свернул направо. Машину затрясло. Переулок упирался в балку, через которую был перекинут утлый пешеходный мостик. «Газик» шел вдоль нее, переваливался по кочкам, давил бурьян. Залаяла собака на задворках, стала кидаться на штакетник. Разогнула спину старенькая бабка, рвущая зелень с грядки, уставилась на армейскую машину пронзительным ведьмовским взглядом. Вскоре «козлик» съехал с косогора и встал.
– К машине! – приказал Алексей. – И не высовываться, друзья мои.
Он первым вскарабкался на косогор, залег, раздвинул траву для улучшения обзора. Остальные падали рядом. Кажется, люди догадывались, что означают эти странные маневры.
С косогора околица была как на ладони. Участок фельдшера Криветко предстал с необычного ракурса. Горы мусора в бурьяне, покосившийся плетень. Просматривалась боковая стена овина, крыша из жердин, обмазанных глиной и сползающих почти до земли. Хата фельдшера, дворовые постройки.
С косогора было видно, как у калитки курят бойцы. Зинченко посмотрел на часы, что-то бросил товарищу. Они подтянули ремни автоматов и побрели вдоль улицы. Иссякли семь минут.
– Кажется, я понимаю, зачем вы их там оставили, товарищ капитан, – пробормотал Греков. – Чтобы эта семейка не начала действовать раньше. Они наблюдают из окна за калиткой, видят бойцов. Вы по-прежнему считаете, что там что-то не в порядке? Мы вроде все обшарили.
– Погоди, – пробормотал Алексей. – Наберемся терпения.
Вскоре из дома вышел хозяин, повертел головой, спустился с крыльца, с праздным видом прогулялся до калитки, постоял там немного, высунул голову на улицу. Спина приподнялась и опустилась, что означало облегченный вздох. Он как-то приободрился, засеменил обратно к крыльцу, исчез в доме.
Через две минуты показалась девчонка. Она вышла из задней двери хозяйственной половины хаты, засеменила через пустырь, путаясь в полах юбки и прижимая к боку холщовый сверток. Девочка явно волновалась. Было видно, как она от страха закусила губу.
Створки ворот были приоткрыты – явная демонстрация, что в овине никого нет. Девочка потянула на себя одну из них, быстро глянула по сторонам и просочилась внутрь.
Из хаты выглянул фельдшер. Он облизнул губы, пострелял глазами и спрятался.
– Что это значит? – спросил Тамбовцев.
– А это значит, что в овине отлеживаются раненые бандиты, – отозвался Алексей. – Добивать их свои не стали, причин тому множество. Но и тащить на себе на базу было затруднительно. Фельдшер работает на них, возможно, не по своей охоте. Приказали спрятать, подлечить. Потом придут люди и заберут. Когда?
– Подождите, товарищ капитан, – заявил Греков. – Зинченко там вилами все истыкал.
– Хорошо, что не напоролся на них. Пристрелили бы бойца. А теперь у нас есть шанс все сделать без потерь. Что такое овин, темные вы мои? Там сушат снопы перед молотьбой. Два яруса, куда укладывают солому, в центре яма с открытой печью. Сейчас постройка по назначению не используется, но яма-то никуда не делась. Бандиты чем-то укрыли ее сверху, засыпали соломой. Можно ходить и не знать, что под ногами схрон. Проверим. Да куда ты, резвый? – Он схватил за ремень Тамбовцева. – Пусть девчонка уйдет. Она им жратву, по-видимому, понесла. Должна предупредить, что опасность миновала, но расслабляться не стоит.
Девчонка выбежала из овина через пару минут. Ответственная миссия явно не доставляла ей удовольствия, но мамка с папкой приказали, как ослушаться? Свертка при ней уже не было. Девочка припустила к двери. Высунулся отец, что-то спросил. Они скрылись в доме. На участке стало тихо.
«Как удобно, – подумал Алексей. – Край села, можно незаметно подойти из леса, забрать пациентов или доставить новых. Опять же собственный, какой ни есть, а лекарь. Проблемы лишь с транспортировкой – база далековато».
Он приподнялся, хищно оскалился.
– Попытаем удачу? Хотя бы одного нужно взять живым. Тамбовцев, Греков, занять позицию у овина, внутрь не заходить, вести себя тихо. Никакой инициативы, уяснили? Газарян, за мной, в дом.
Алексей с товарищем ворвались в хату с автоматами наперевес. Газарян перекрыл второй выход. Семья готовилась к трапезе. Все сидели за накрытым столом, сцепили руки, молились, распахнули глаза, оторопели.
– Снова вас приветствую, гражданин Криветко и почтенное семейство! – Алексей широко улыбался. – Передаем пламенный коммунистический привет, как говорится. А ну, встать там и слушать сюда! – рявкнул он, стреляя пальцем в печку.
Девочка заплакала, стала размазывать слезы по щекам. Долговязая супруга лекаря как-то обмякла, сообразила, что время криков безвозвратно ушло. Хозяин хаты смертельно побледнел, выронил ложку из дрогнувшей руки. Они встали у печки и поникли, словно их уже расстреливали.
А ведь действительно, с волками жить!.. Алексей передернул затвор, вскинул «ППШ». Злой он был сегодня на эту публику. Кто сказал, что офицер госбезопасности должен расшаркиваться перед врагами?
Они заголосили, стали что-то просить, умолять.
– Газарян, баб убери, – процедил Алексей. – Пусть в подвале посидят, ничего, не заплесневеют.
Он подождал, пока закончится возня, сопровождаемая бабьим визгом. Захлопнулась крышка подпола.
Капитан подошел к фельдшеру, умирающему от страха.
– Говори! – приказал он.
– Я не понимаю, что вы хотите, – простонал тот.
– На совесть ему надави, командир, – посоветовал Газарян. – Это там, где трахея. Сразу заговорит.
– Не надо, пожалуйста, – взмолился Криветко.
– Прекращай ломать комедию, подумай о семье. В сарае гости, да? Одно дело – добровольный пособник бандитов, и совсем другое – потерявший ориентиры, запутавшийся, запуганный человек. В первом случае расстрел. Если повезет – Сибирь, а там, к слову говоря, минус сорок.
– В тени, – вставил Газарян.
– Долго не протянешь. Согласишься на сотрудничество, раскаешься – срок получишь небольшой, да и тот скостят, потому что Советская власть великодушна. Она основана исключительно на гуманистических идеалах. Что так смотришь? Будем говорить? Учти, времени у тебя мало.
Фельдшер сломался, как сухая коряга, рухнул на колени, стал уверять, что все расскажет.
– Только семью не трогайте! Люди из леса обращаются ко мне не очень часто, но иногда случается. Я даю им лекарства, провожу ночью несложные операции. Бабулу ни разу не видел, знаю Фадея Коровяка. Тот у Бабулы на подхвате, при немцах был мелким функционером ОУН, руководил подпольной типографией. Сейчас он заматерел, оброс бородой. Я не знаю, где схрон Бабулы. Христом-богом клянусь! У Бабулы несколько убежищ, все на юге, за Хохмяжной грядой. Я ни одного не видел. Даже без понятия, в каком лесу сидит Фадей Коровяк, сколько у него людей и какие планы. Про Бабулу мне вообще ничего не известно. Ходят слухи, что тот стал совсем нервный, любит лично расправляться с людьми, а в охрану себе набрал хорошо подготовленных баб.
– В смысле?.. – не понял Алексей.
– Ну, бабы… – Фельдшер растерялся.
– Я знаю, кто такие бабы и для чего они нужны, – заявил Алексей. – Охрана главарей бандподполья в их функции не входит.
– У Бабулы входит, – сказал фельдшер. – Злые, хитрые, умные, умеют драться. Люди говорят, что он с Шухевича берет пример.
– Ладно, девушки потом, – отмахнулся Алексей. – Что по текущему положению?
Криветко сказал, что бандиты явились к нему, когда уже стемнело. Невредимых было человек пять, злые как черти, оборванные, обгорелые. Верховодил отрядом некто Ульян Стегайло, мужик лет под сорок, жилистый, с квадратной челюстью.
Спорить с ним было глупо. На поясе у него висел большой охотничий нож, и ему не терпелось пустить его в ход.
– Сам посуди, Потапушка, куда мы потащим этих калек? Не осилим, сами загнемся по дороге. Укрой их в риге, вытащи пули, перевяжи, напичкай лекарствами. В общем, сам знаешь, что делать. Да следи, чтобы не сдохли. Это верные люди, героические хлопцы. А мы пришлем команду с носилками денька через два-три. Побежишь к чекистам – сам знаешь, что будет с тобой и твоей семьей, – заявил он.
– Что с ранеными? – спросил Алексей.
– Их трое, – сказал лекарь. – У одного дыра в плече и нога сломана. Пулю я вытащил, продезинфицировал рану, шину наложил. Второй голову разбил, с лестницы падал, у него еще бедро повреждено. Я ему таблетки даю обезболивающие. У третьего пуля в бедре была, и бок насквозь прошило. Я сделал, что уж смог.
– А теперь откармливаешь их и таблетками пичкаешь. Значит, вся компания не ходячая?
– Они не могут ходить.
– В яме сидят?
– Да.
– Оружие?..
– При них.
– Хреново. Ладно, полезай в подвал. – Капитан ткнул пальцем в крышку подпола. – Да живее давай. Семейка твоя уже заждалась.
