91. После бала
Солнце встало над бойней. Повсюду валялись исковерканные тела. В воздухе висел смрад горелой плоти. Бухал и рокотал вулкан.
Балур вздрогнул и проснулся. Ему снилось золото. Гора, полная сокровищ и огня. Она тянула, норовила проглотить и пожрать. Да, утонуть в золоте — здорово…
Ящер стер засохшую кровь с левого глаза. Посмотрел на себя. Да, с головы до пят покрыт коркой засохшей крови. В затуманенный рассудок медленно пробились звуки. Похоже, вокруг буйно веселились.
Затем, разгоняя туман, медленно вернулась память. Дракон. Полет на его щиколотке. Драка за жизнь в гигантской пасти. Стрелка, вогнанная в мозг. Падение в вулкан. Мимолетный взгляд на немыслимые богатства. Потом — взрыв. Полет, ощущение запекающегося мяса вокруг. Падение, смягченное остатками драконьего языка. Усилие, раздвигание челюстей, выход наружу. Вой, вопли, радостные крики. Оружие, высоко поднятое над головой.
Потом, наступая на пятки обрывкам, какие Балур сумел выудить из памяти, принесся главный смысл.
Балур убил дракона. Сам. В одиночку. Дракон и Балур взлетели в небо и сошлись клык на клык, коготь на коготь. Два зверя яростно выдирали жизнь друг у друга. Аналез и дракон. И кто выжил? Кто устоял на ногах и ушел?
На задворках сознания суетилась тревожная мыслишка: золото пропало! Вулкан взорвался, сделав шлаком сокровища стоимостью в полмира. Но теперь это казалось сущей мелочью. Балура покрывала с головы до пят кровь врага. Никто не усомнится в победе!
О ней сложат песни. Славные песни.
Рядом лежала голова поверженного противника, черная, запеченная до хруста и пахнущая свининой. Балур съест ее потом, ощутит, как в него входит сила врага и превращается в ничто.
Поодаль, в озере свертывающейся крови, лежал труп желтого дракона с вырванной глоткой. Рядом валялась черная туша с выпотрошенным брюхом и рассыпанными вокруг органами. Бледные оголенные ребра торчали в небо. А вон там — тела бурого и зеленого, холмы мертвечины. На зеленом кто-то стоял и лупил труп дубиной, вымещая остаток злобы.
Конечно, драконьи трупы — далеко не единственные. На поле лежали тысячи человеческих тел. Некоторые — изувечены до неузнаваемости. Другие — и вовсе куча углей. Кого-то разорвали в клочья драконьи когти. А от некоторых остались вообще лишь мелкие прожеванные кусочки, разбросанные там, где они вывалились из вспоротого драконьего желудка.
А было еще два тела, лежащие в центре круга, описанного битвой.
Радость победы медленно угасла и стала горечью, пеплом во рту.
Балур сплюнул. Во рту и в самом деле был пепел.
Ящер попытался отвлечься, подумать шире, прислушаться к миру. Ба, там и вправду буйно веселились. За сотню ярдов во все стороны от жареной драконьей головы начинались выжившие. И их больше, чем ожидал Балур. Всего, наверное, с полсотни тысяч. По меньшей мере — сорок пять. Четно говоря, десять-пятнадцать тысяч трупов — поразительно низкая плата за победу, учитывая, с кем дрались. Похоже, внезапный всплеск издавна копившейся человеческой ярости оказался не по зубам Консорциуму. Конечно, драконы — истые машины разрушения. Но им не дали шанса прогреться.
Желание выживших отпраздновать — понятно. Льется эль, играют менестрели, народ подхватывает грубые припевы, все смеются и ликуют. Братаются те, кто еще вчера готов был порвать друг друга в клочья. Это все Балур мог понять.
Но присоединиться к пирующим — не мог.
Никто не хотел приближаться к драконьим трупам. Только одинокий безумец бил по мертвому зверю. Остальные держались поодаль, и потому Балур подошел в одиночестве к центру поля боя — месту, где сгорели фургоны и где свинец сподвиг армию Консорциума восстать на хозяев.
Балур в одиночестве пришел туда, где умерла Летти.
В точности ту самую точку отыскать было нелегко. Ящер остановился у пятачка, полного кровавой грязи, ошметков плоти, черного пепла. Рядом валялся свинец.
«Может, не совсем здесь, но в сути такое же место», — подумал ящер.
Он встал, не слушая криков веселья, и впервые в жизни тяжело и холодно задумался — о Летти, о своем племени, о том, что он теперь одинок в целом мире.
— Летти, я суть убил дракона, — сказал Балур пеплу. — Я ведь был говорившим и сделал. Я драконоборец. Такой работы ты мне никогда не предлагала.
Он словно наяву услышал, что она сказала бы на это:
«Дурак ты! Это потому, что я — не одержимая самоубийством кретинка».
Балур улыбнулся.
— Знаешь, а они судачат про тебя, — выговорили за спиной заплетающимся языком.
Ящер развернулся, инстинктивно хватаясь за молот. Но тот лежал на дне озера. А стрелка осталась торчать в черепе дракона.
А, это всего лишь Фиркин — тощий, грязный и пьяный.
— Их маленькие челюсти туда-сюда, туда-сюда. Знаешь, там столько туда-сюда, что точно подумаешь: сейчас отвалятся и улетят.
Фиркин искоса поглядел на ящера.
— Но тогда это назовут чудом, которое учинил ты. Точно так и скажут: чудо летучих челюстей.
Фиркин раздраженно затряс головой, словно пытаясь выгнать муху из носа. Хотя, принимая во внимание личность Фиркина, не исключалась целая колония мух у него в бороде.
— Так они скажут, что это я суть сотворил? — перефразировал утверждение Фиркина Балур.
Фиркин прокашлялся, сплюнул.
— Ну, разве не ты их пророк теперь? Гребаный здоровила. Народу нравится. Все твердят про размер, как будто он так уж важен. Я им говорю: мощная туша — это еще не все. Видал я в жизни, знаю, как оно. А они только про восемь футов, и все уже прямо подтекают, и языком туда-сюда. «Пророк то, пророк это…»
«Пророк. Они еще в сути считают меня пророком», — подумал Балур.
Надо отдать должное аборигенам Кондорры. За свои иллюзии они цепляются с удивительным слепым упорством, почти достойным восхищения.
— Билл суть был пророк, — сказал ящер. — А теперь он пребывает мертвым.
— Билл? — вопросил Фиркин, странно глядя на Балура.
— Ну этот, суть высокий для вас, розовых кусков мяса. Благословенный способностью выдавать охренительные планы. Тот, который суть украл мое убийство Мантракса. Тот, который бывал ходивший и предсказывавший всю проклятую заваруху.
— Заваруху? — удивленно спросил Фиркин.
— Да! — прорычал Балур, быстро теряя терпение от расспросов. — Мертвецы. Мертвые друзья. Кровь повсюду. Это и суть, по-моему — классическое определение заварухи.
— Я знаю Билла, знаю заварухи. Надо же! — огрызнулся Фиркин с неожиданной свирепостью. — Ой, гребаный я, несчастненький ящер, застрявший в долине, которая всего-то меня боготворит! Ой же бедный я вдоль и поперек!
Старик откашлялся и сплюнул.
— Я знаю горе! Ты, махатель соплями, знай: я терял целые бутылки виски! Я знаю такую боль, какой ты не поверишь. Но яйца по-прежнему в моих штанах. Я не знал, что ты отдал свои подружке. Наверное, она отдала их Биллу, чтоб он смог ее хорошенько потрясти?
Свое состояние Балур — конечно, после изрядной выпивки, ведь какая без нее характеризация? — охарактеризовал бы как «хрупкое». А дерьмо Фиркина с трудом переносилось и в лучшие времена. Нынешние такими определенно не были.
Ящер в два шага подступил к Фиркину, схватил за шею и оторвал от земли.
— Ты, какашка, суть слушай! Я был теряющим сегодня свое племя! Я суть скорблю по племени. И я суть не выше того, чтобы сломать тебе шею.
— Бедненький, такой одинокий! — хихикнул Фиркин. — И я бывал одинокий однажды. Оно тянулось будто полтысячи лет. Но в памяти о том — туман. Я почти всегда был пьяненький. Я тебе говорил, что это абсолютно гениально, когда ты пьяный?
Несмотря на болтающиеся в воздухе ноги, Фиркин, кажется, не обращал на стиснувшую горло руку никакого внимания.
— Но не думаю, чтобы я спьяну убивал драконов. И обожания многих тысяч народу тоже не помню. Вообще обожания не помню. Хотя, наверное, я платил за него пару раз. Тут тяжело знать наверняка. Хотя, возможно, оно и объясняет, куда подевались деньги. Или невозможно. Деньги — гениальная штука. Даешь пару кусочков меди, а тебе — выпивка. Выльешь ее в себя — и тебе на все плевать. Ты пробовал выпивку?
— Я пробовал выпивку, — прорычал Балур.
— Не уверен, — сказал Фиркин, пытаясь кивнуть, но крайне неудачно. — Ты ж такой слабочленный малютка-плакса!
Балура поразило столь наглое хладнокровие. Он уронил Фиркина и поглядел на него, словно на больное бешенством животное.
Мать же его, как он мог сказать такое? Причем с чужой рукой на шее, готовой в мгновение его удавить.
Балур снова потянулся за молотом, не нашел его и снова выругался. Ладно. Фиркина можно прикончить и голыми руками. И даже получить большее удовольствие, чем от оружия.
— Племя! — заорал старик. — Значит, у тебя нет племени?
Фиркин попятился. Даже он уже мог различить уровень опасности.
— Ты хнычешь, потеряв племя из одного человека? И чему они вас там учат в Аналезианской пустыне? Считать до количества пенисов у мужчины?
Балур отметил, что в этих воплях была некая вдохновенная, восхитительная дерзость. Потому он решил с гордостью выдрать из спины Фиркина становой хребет и им содрать с несчастного кожу.
— Ты кретин, у тебя же племя в полсотни тысяч! — завопил Фиркин, когда ящер встал над ним, будто скала. — Ты потерял одну — а нашел каждого идиота этой долины! Дятел, ты же теперь племенной вождь номер один! Ты скажешь: «Эй, племя!» — и они в один голос заорут: «Пророк нашего племени, мать твою, так точно!» Ты скажешь им делать племенные вещи, они узнают, что это такое, и обязательно сделают. Малыш, да они теперь все — племя. Племя пророка. Тебя. Тупого тебя, но всем наплевать, потому что вся эта пророческая хрень…
Фиркин заметил, что сиюминутная смерть ему уже не угрожает, немного стряхнул с себя пыль и добавил уже спокойнее:
— А еще потому, что мертвые драконы.
Балур заколебался. Он посмотрел на обитателей долины Кондорра, пьяных от победы и драконьей крови — как и положено хорошему племени.
— А почему они думают, что я суть их пророк?
Фиркин возымел наглость выглядеть рассерженным.
— Когда пять здоровенных древних кожистых засранцев летят с небес и все жгут, а народ стоит, придерживая штаны, чтобы внезапный навоз не вывалился наружу, — один огромный ублюдок вдруг ревет так, будто у него стояк, которым можно заколотить дракона до смерти. А люди замечают такие вещи.
Фиркин глубокомысленно кивнул.
— Уж я-то знаю, ибо я сведущ в путях богов и людей.
Ярость Балура разгорелась снова.
— Ты настолько же святоша, насколько я пророк! Если пророк хоть когда и был по-настоящему, то теперь он суть очень жареный и хрустящий.
Будучи на три фута ниже Балура, Фиркин умудрился посмотреть на ящера сверху вниз.
— Люди говорят, что ты пророк, — назидательно сообщил старик. — Ты говоришь, что ты не пророк. Это один голос. А у них — пятьдесят тысяч. По счету голосов — ты пророк. Вот тебе демократия.
Терпение Балура лопнуло.
— Это дерьмо! Причем суть последнее дерьмо, которое я чую, если не считать того, которое ты сделаешь от страха при твоей смерти посредством меня или от непроизвольного сокращения кишок после твой смерти посредством меня! А это случается.
Да, Балур видел такое своими глазами. И по правде говоря, не хотел узреть снова.
— Так ты, мать твою, хочешь иметь свое гребаное племя или нет? — прошипел Фиркин.
Чем снова приструнил ярость ящера.
Пятьдесят тысяч, хм. Конечно, всего лишь людей. Но ведь пятьдесят тысяч. Ну по крайней мере сорок пять. Но все — его племя. ЕГО. Аналез сможет многое с сорока пятью тысячами солдат. Очень многое…
И чего? Хорошего или плохого?
Трудно сказать. Но вот упорно кажется, что будет весьма интересно.
Но Летти…
Она мертва. Его племя — мертво. Аналез без племени — мертв.
Но ведь Балур и раньше оказывался без племени. И умирал в пустыне. А потом отыскал новое племя.
— Иди со мной! — терпеливо вздохнув, величественно изрек Фиркин. — Поприветствуй свое племя. Своих людей. В общем, просто своих.
И Балур пошел. Хотя здравый смысл и протестовал. Но что он предлагал взамен? Умирать? Скорбеть, плакать, тонуть в слезах? Но до каких пор? И что потом? Выждать, пока всем станет наплевать?
А людям совсем не было наплевать. Они радостно завопили, завидев его. Они ревели, выли, орали и выкрикивали:
— Пророк! Пророк! Пророк!
Мир затрясся от крика. А когда Балур приблизился, они умолкли, отпрянули. Преклонили колени и склонили головы.
Ящер остановился посреди толпы. Насколько он мог видеть, повсюду мужчины, женщины и дети опустились на одно колено и уставились в землю. Стоял лишь Фиркин. Он раскинул руки, обернулся, и по его лицу расползлась улыбка. И смысл ее был ясен донельзя.
— Гляди, что я даю тебе.
Балур поглядел на трупы драконов, на место, где умерли Билл с Летти, превращенные в жалкие кучки пепла.
А чего бы Летти по-настоящему хотела для своего Балура?
«Ты, большая тупая ящерица, ничего ты не понимаешь! Конечно же, шлюху, пива и хорошую драку», — сказал голос Летти в его памяти.
«А как насчет армии?» — осведомился ящер у голоса из преисподней.
«Тоже неплохо», — согласился тот.
Несколько часов спустя его отыскала Чуда. Он сидел в прежней палатке Билла, которую где-то откопали и поставили вокруг Балура восторженные поклонники. Ему нашли и трон, и драконий рог с элем. Кто-то уже искал шлюху, а насчет драки — так ее найти совсем просто. В этом Балур не сомневался.
Чуда откинула полог у входа, перед которым ящер поставил охранников — здоровяков из армии Консорциума, вооруженных алебардами. Балуру нравилось, когда их живописно смыкали крест-накрест, перекрывая дорогу непрошеным гостям. А за палаткой Балур посадил одного грифона — уж больно эти звери внушительно выглядели.
Но хотя он и сделался могучим вождем, вскочил и бросился к Чуде, крепко облапил ее, поднял. Он и сам поразился тому, насколько рад увидеть ее. Но ведь она шла по этой заварухе с самого начала, локоть к локтю.
— Чуда! — заревел он и добавил, глядя на испуганных охранников. — Эля! Много больше эля!
В его крепких объятиях Чуда вежливо прокашлялась. Балур слегка смутился и поставил ее наземь.
— Так я обрадовался тебя увидеть, — пояснил он виновато, но тут же подумал, что пророку объясняться не нужно. — Меня суть возбудило видение происходящего, — сообщил он охранникам и снова поймал себя на том, что объясняется, а это не по-пророчески.
— Эля! — заорал он, подводя черту сомнениям.
Чуда, как могла, привела в порядок свою одежду. Она по-прежнему была в платье торговки, теперь порванном и запятнанном.
— Кажется, ты хорошо устроился, — заметила она.
— Эти люди — мое племя. Как оно в сути получается, я их пророк. И я оттого бываю удивленным не меньше, чем все остальные. Но оно суть очень удобно.
Чуда приняла сообщенное спокойно и без возражений. Балуру понравилось.
— Билл? — равнодушно спросила она. — Летти?
Солнечное настроение ящера померкло.
— Они не смогли, — спокойно ответил он.
Похоже, известие поразило Чуду.
— Ох!.. Я не ожидала… оно казалось… он был таким уверенным.
— Ну да, — подтвердил Балур. — Он же, в конце концов, суть пророк. Я это видел собственными глазами.
Затем Балур рассказал все: и как фургоны неслись сквозь армию Консорциума, преследуемые драконами, как вырвались на поле, как драконы окружили, подожгли и как свинец посыпался наружу. И как все началось…
— Погоди, — перебила Чуда. — Свинец?
— Да. Оттого взбесилась армия Консорциума. Совсем ошалела. Как он и говорил. Как предсказывал!
— Свинец? — переспросила Чуда.
— Да, — повторил Балур с легким раздражением. — Это не суть главным обстоятельством. Армия взбесилась. А Билл предсказал…
— Свинец?! — снова переспросила Чуда, вложив в голос целую гамму недоверия, сомнения и отрицания.
Балур воздел руки к небу.
Чуда покачала головой.
— Ты уж меня извини, но это полная бессмыслица. Золото нельзя превратить в свинец — ни алхимически, ни магически. Такого не бывает. Это невозможно.
— Невозможно? — осведомился Балур, прищурившись. — Ты хочешь сказать — оно суть чудо?
Чуда заколебалась, но затем решительно затрясла головой.
— Нет, это не чудо. Это просто… в общем, невозможно, и все.
— Ну, — сказали у входа в палатку, — есть вероятность, что я таки все вам объясню.
Балур развернулся. И замер.
Мир застыл.
И большей частью он перестал казаться имеющим смысл.
Ухмыляясь, в палатку вошел Билл.
