Билл стоял, оцепенев от вида пещеры, полной гоблинов.

Малая часть рассудка, сохранившая здравомыслие, истошно вопила: «Беги!» Но отчего-то ноги не желали ее слушать. Они сделались фаталистами. Наверное, у них была дневная норма спасения Билловой жизни. Отработали свое — и хватит. Дальнейшее — уже судьба.

— Пардон, не моя пещера, — выговорил он. — Моя — несколькими входами дальше.

Затем Билл шагнул прочь. Вернее, захотел шагнуть, но трусливые ноги пока еще отказывались слушать голову.

Из каждого мелкого рта каждой мелкой твари в пещере вырвался тихий рык, сделавшийся оглушительным из-за неимоверной плотности упакованных в каменной дыре тел.

— Я, пожалуй, пойду, — сообщил Билл скорее не гоблинам, а собственной анатомии.

Колени отозвались дрожью. Но кажется, это предвещало не горизонтальное перемещение, а вертикальное. Сверху вниз.

Внезапно сквозь ночь прокатился лютый кровожадный вой. Он лишил Билла последних остатков воли, превратив в дрожащую телесную оболочку.

Билл помимо воли подумал о пантеоне. О Лоле, отце богов. О Вруне, его жене и всеобщей матери. Об их детях, Звяке, Впахе и Нолле — богах и богинях денег, работы и мудрости. О жене-дочери Лола — Суе, богине похоти и желаний. О сыне-муже Вруны — Рыге, боге буйного застолья. И кому же помолиться? Кто пришлет хоть что-нибудь, способное отвлечь гоблинов?

«Мать вашу! — подумал Билл. — Я принесу в жертву целое гребаное стадо свиней первому из вашей своры, кто поможет мне».

Нелепая надежда. Пантеон верил в Билла не больше, чем Билл в него.

Руки, еще подчинявшиеся голове, поднялись над нею. Он почти воспрянул духом, ощутив движение в оцепенелых ногах. Зря. Ноги решили согнуться. Билл упал на колени.

«Погоди-ка, — выговорил тихий голос здравой части рассудка, той, что советовала бежать. — Вой донесся из-за спины».

«Заткнись! — заорал весь остальной рассудок. — Нет времени на это дерьмо! Боги вас разрази, я занят! Я подыхаю!»

Мимо него пронеслось что-то массивное. Волна ветра ударила в лицо. Басовитый рев отдался в груди, а мощный топот — в ногах.

Потом — тишина. Мгновение абсолютной тишины.

Затем — ветер. Страшный звук рассекаемого воздуха.

И звуки смерти.

Билл вырос на ферме. Он перевидал много скота и хорошо знал звуки, издаваемые ломающимися костями и раздираемым мясом.

Но звучало не тело бедолаги Билла. И потому он решился приоткрыть глаз.

Божественное вмешательство. Поначалу в голову пришло лишь это. Не иначе сработала молитва. Лол и в самом деле сошел с небес и вступился. То есть божество наконец-то явилось в Кондорру. Единственно ради Билла.

Но потом он взглянул на пришельца, и хотя с годами Билл узнавал все больше странного о Лоле, Вруне, Рыге и прочем Пантеоне — увиденного не встречал ни в какой книжке.

Создание где-то восьми футов ростом, целиком слепленное из колоссальных мышечных пластов, усаженное чешуями размером с брусчатый камень. Чудовище махало боевым молотом, чье било неслось сквозь гоблинские ряды, будто коса сквозь пшеницу. Дождем летели искореженные мелкие тела, далеко и высоко брызгали жидкости. Пещерную вонь заглушил запах крови и свежего дерьма.

Гоблины в ужасе визжали, пытались удрать вглубь пещеры. Но там — тупик. Несколько храбрецов проскользнули мимо железной крутящейся смерти, побежали к выходу. Они промчались мимо Билла в ночь, он проводил их взглядом…

…и увидел ее — ангела на пару с демоном, ворвавшимся в пещеру. Ангела ярко очертила луна. Мокрые от пота волосы наспех собраны в пучок, рот искажен гримасой ярости. В одной руке — меч, в другой — кинжал. Ангел разрубила глотку первому гоблину, пытавшему проскочить мимо, подсекла ноги второму. Тварь упала на обрубки и заорала так страшно, что начала блевать.

Огромный ящеродемон шел по пещере, расплескивая смерть по стенам и полу, а за ним пошла женщина, обрывая жизни избежавших демона с заботливой филигранной точностью. Словно вслед за мясником шел хирург.

Может, они — полубоги?

Когда боги сходят на землю, на уме у них одно. Хотя барышни, которым не повезло попасть под их очарование, обычно до полного срока плод не донашивали. Отпрыски Пантеона — полубоги — создавали слишком много беспорядка в мире. Они были слишком могущественными и непредсказуемыми. И могли разрушить хрупкое равновесие сил между странами.

Но как орудует мясник! Каков размах, какая эффективность! Без малого — божественно. Ангел с демоном работали тихо. После воя при атаке — никаких воплей или торжествующих возгласов. Вокруг орали гоблины, а пара старалась, угрюмо стиснув челюсти.

Но, понаблюдав, Билл решил: нет, не божественно. Хотя такой размер и качество забоя раньше видеть не приходилось, похоже, для пары это повседневная работа. Никаких молний, всплесков психокинетики. Только сталь, кровь и кости.

Боги, да кто они?

Наконец резня завершилась. Повсюду лежали мертвые и умирающие. Убийцы остановились, тяжело дыша, посмотрели друг на друга и пожали плечами.

— Видишь, — выговорил ящер голосом, похожим на скрежет трущихся камней, — забава суть большая, чем в пекарне.

— Заткнись и ищи кошелек, — посоветовала женщина.

Она вдруг развернулась, ткнула в Билла пальцем и вопросила:

— Ты! Кошелек видел?

Билл ошеломленно глядел на нее. В его жизни больше не осталось смысла. Он вспомнил, что говаривал давно сгинувший отцов батрак Фиркин в минуты трезвости, со временем случавшиеся все реже. Тот говаривал, что жизнь происходит так, словно ее хозяин там, наверху, отлучился по делам, а вожжи оставил разъяренному карапузу, и вот божья рука прошлась по судьбе, все повалила и стряхнула наземь.

— Я? — спросил Билл у женщины, показывающей на него пальцем.

— Нет, — тряхнула она головой. — Наверное, кто-то другой такой же, который позади.

Застигнутый врасплох Билл обернулся. Никого. Затем рассудок все-таки переварил ситуацию. Билл смущенно взглянул на ангела.

Теперь он лучше смог рассмотреть ее в свете усеявших пол гоблинских факелов. Лицо — костистое, суровое, будто состыкованное из пластин, сходившихся под резкими углами на челюсти и скулах. Женщина одета в кожу, усаженную стальными клепками. Там и сям — на голенях, плечах, руках — детали пластинчатого доспеха. Резкости черт отвечали и глаза, неестественно яркие и живые среди жуткого побоища.

За ее спиной здоровенный человекоящер держал за щиколотки и оживленно тряс два гоблинских трупа. Результатом тряски стали несколько обрывков кожи, грязь и много крови. Но никакого кошелька. Ящер заворчал и швырнул тела в угол. Трупы приземлились с мокрым хрустом, заставив Билла поморщиться.

Во взгляде женщины появилась теплота.

— Да уж, нетипичный вечер, а? — осведомилась она.

— И день был не очень, — ответил Билл, беспомощно пожав плечами.

Женщина ободряюще улыбнулась. Резкие углы преобразились, щеки вдруг приобрели мягкую округлость, и на них даже обнаружились маленькие ямочки.

— Я Летти, — сказала она. — А он — Балур.

Билл посмотрел на ящера. Балур. Звучит иностранно. Билл понимал, что сейчас любопытство может оказаться тем, что губит кошачьих, но сдержаться не смог.

— А кто он? — спросил Билл.

— Упрямый идиот, — мгновенно ответила Летти.

Балур потряс еще пару гоблинов и швырнул их в угол.

— Если флиртовать, то это суть не помогающее находить наши деньги быстрее, — сказал ящер, не глядя на напарницу.

— Зато моя версия флирта слегка культурней сбрасывания штанов и предложения денег за услуги, — огрызнулась Летти и добавила на том же дыхании, обращаясь к Биллу: — Если подумаешь чего, накормлю тебя твоей же мошонкой.

А Билл все еще глядел на мир сквозь тонкую пелену замешательства. Голова еще болела от встречи с деревом. Биллу хотелось присесть и отключиться от всего, в надежде, что весь этот бред куда-нибудь уйдет. Впрочем, за исключением Летти. Она пусть останется.

Он понял, что еще не представился.

— Я — Билл. Фермер.

Летти кивнула и поглядела на Балура.

— А как насчет фермерства? — спросила она у ящера, видимо продолжая давний разговор. — Работать руками. Это очень трудно и тяжело, на ферме.

— Суть скверно для рефлексов, — проворчал Балур, продолжая непонятную Биллу дискуссию. — Губительное для мышечной памяти.

Летти вздохнула, опустилась на колени и зашарила в пожитках ближайшего трупа. Балур переместился в другую часть пещеры. Он потряс еще двух гоблинов, затем, разочарованный, швырнул их прочь, начав свежую кучу.

Но когда тела приземлились, раздался сдавленный вопль.

Балур, стоя с вытянутой рукой, нерешительно выговорил:

— Там живой.

К глотке Билла подкатился тошный ком, колючий и едкий. Билл глянул на вход в пещеру. Можно тихо ускользнуть. Они не заметят. Можно…

И что можно? Нажить себе новые беды? Вряд ли повезет снова наткнуться на хорошо вооруженных незнакомцев, перебивающих все проблемы. Принимая во внимание разнообразие и тяжесть способов, какими за последние сутки судьба пыталась покончить с Биллом, вариант «остаться с Балуром и Летти» казался самым безопасным.

Летти опять вытащила короткий меч. Напарники двинулись к источнику звука и замерли, приблизившись. Затем Балур с удивительным проворством кинулся, ухватил и поднял. Схваченное извивалось и корчилось в толстой руке ящера.

Оно было больше гоблинов, усеивающих пол пещеры. И обмотано веревкой. Балур держал добычу за щиколотки, и Билл не сразу сообразил, что копна волос внизу — это шевелюра и борода.

— Это не гоблин, — заметил Билл на всякий случай.

— Может быть, суть их союзник, — отозвался Балур, он, сощурившись, рассматривал дергающегося гуманоида.

Тот захрипел и запищал — поверх рта проходила веревка, будто кляп.

— Может, будем кончать на всякий случай? — предложил ящер.

— Союзник? Связанный по рукам и ногам? — выговорил удивленный Билл.

— Парнишка с фермы говорит дело, — отметила Летти, кивая.

— А я по-прежнему суть считаю о необходимости его расплющить. На всякий случай…

— А я по-прежнему считаю о необходимости тебя выхолостить. На всякий случай, — перебила Летти. — Отпусти бедолагу.

Ворча, Балур опустил находку на пол. В руке Летти появился нож, мгновенно и невидимо проскочивший расстояние от чехла на поясе до ладони. Один взмах — и веревка спала.

Из-за веревочной кучи показался нечистый, вопящий, взлохмаченный тип — голый, не считая исподнего трудноразличимого цвета и немалого слоя грязи, тощий как прут, но с торчащим круглым пузом, словно проглотил детский мяч и тот застрял в животе. Но руки были непропорционально мускулистыми для тощего тела, а ладони — слишком большими. Лицо почти скрывалось под всклокоченной бородой и усами, дикими, торчащими, завившимися в жесткие кольца.

— Парагнусы! — орал он. — Проклятые Рыгом самохваты! Зверинец! Клятые дратые тараканы! Им меня не предотвратить! Я неизбежен! Я — слово грядущего! Я — неизбываемая смердь!

Летти с Балуром отступили на шаг. У нее в руках снова появился меч.

А Билл, ужаснувшись и поразившись, понял, что знает несчастного.

— Фиркин?

— Ты его знаешь? — спросила Летти, глянув искоса на Билла, и тут же снова уставилась на безумствующего полуголого типа.

Билл шагнул вперед. Да, ошибки нет. Это и в самом деле старый отцов батрак Фиркин.

Воспоминания хлынули рекой. Летний день вместе с отцом и батраками, и все смеются от невероятных побасенок Фиркина. Сумасшедшая езда через поле на плечах у Фиркина, с украденным яблоком во рту, бегущий следом и ругающийся отец. Отец клеймит свиней, а Фиркин шутит напропалую. Краюхи хлеба, передаваемые из кухни за спиной у матери. Фиркин прячет их в подол рубахи. Долгие разговоры про драконов и мечты о восстании. Фиркин царапает коровий зад иглой дикобраза, корова лягается, и Фиркин отлетает за полдвора. Билл тогда хохотал так, что чуть не порвал себе нутро. Фиркин с отцом, раскрасневшись, орут друг на друга. Билл с Фиркином сидят под деревом и мечтают о том, как выкрадут драконово золото из-под драконьего носа. А вот Фиркин выпил столько, что упал под стол, а отец, ненамного отставший в выпивке, хохотал, пока тоже не свалился на пол. Вот мать отвешивает Фиркину пощечину, и красный отпечаток пятерни хорошо различим на бледной коже. А потом Фиркин сказал, что ему не нужна компания, и Билл впервые почувствовал себя ненужным и отвергнутым. Вот Билл бешено мчит под гору верхом на корове, а Фиркин несется сзади и нахлестывает животину. Мама обнимает Фиркина, всхлипывая и ругаясь одновременно. Билл спрашивает у папы, где Фиркин, потом день за днем бродит, тревожась и не находя покоя. Потом — семья за столом, в дверь стучат, отец идет открыть, говорит с кем-то во дворе, поднимается крик, доносится шум драки, в дверях показывается Фиркин, отец на полу с разбитой губой, в глазах Фиркина — ужас. Потом Фиркин — лишь далекая тень у изгороди. Билл едет в город с отцом, и видит мужчину, орущего на кого-то невидимого, и лишь по дороге домой понимает, что мужчина этот — Фиркин. А еще — мгновение, когда Билл понимает, что вид несчастного ополоумевшего Фиркина больше не волнует и не печалит. На похоронах отца Фиркин тоже слонялся за далекой изгородью. А вот Фиркина выбрасывают из таверны. И снова. И снова.

И вот он здесь. Фиркин. Деревенский пьянчужка. Дурачок. Безумный бедолага, желающий забыть всех и поссориться со всеми. А люди еще помнят, кем он был. Потому дают объедки и даже делятся медными шеками, хотя делиться уже не по карману.

В этот миг Фиркин решил звучно и размашисто проблеваться. Движение казалось отработанным: нагнуться и вылиться. Затем Фиркин выпрямился, вытер рот рукой.

— Проклятые парагнусы. Накормили меня ихным пупсом.

Никто не решился спросить, что же такое «ихный пупс».

Балур осмотрел грязного тощего типа, пожал плечами и заявил:

— По мне, так в сути похож на гоблина.

И поднял молот.

— Нет! — заорал Билл, кидаясь к старому батраку. — Нет! Это друг!

Фиркин, сощурившись, посмотрел на Билла и выговорил с поразительной ясностью:

— Мне не нравишься ни ты, ни твоя банда.

— Я тебя суть спасающий от плохого вкуса в друзьях, — сообщил Балур, не опуская молот.

Фиркин осмотрел массивного ящера, оттопырил нижнюю губу и зажмурил глаз.

— Ты дылда. Люблю дылд. Принеси мне еще эля. Вперед, к земле веселья, и счастливо там утопнем. Да.

Он дважды причмокнул.

— Балур, мы не можем его убить, — выговорила Летти из-за спины Билла.

Ее голос звучал устало. Билла затопила жаркая волна благодарности.

— Очень можем, — сказал Балур, заставляя волну отхлынуть. — Суть простое. Я опускаю молот с некоторым количеством скорости. Его голова делает хруп, и у нас суть мертвец.

— Конечно, в буквальном смысле ты можешь убить…

— Спасибо, — сказал Балур, снова занося молот.

— Нет! — закричал Билл. — Он мой друг. Он помогал растить меня!

Балур скептически посмотрел на Билла.

— Может, мне нужно убивать его, чтобы суть спасение от дурного вкуса в друзьях, но тогда мне лучше убить и тебя, чтобы суть спасение Летти от дурного вкуса в мужчинах.

— Нет! — воскликнул Билл, чувствуя, что его слова отчасти утратили оригинальность, но не зная, как еще отговорить одержимого убийством ящера-маньяка.

— Если мы спасаем от дурного вкуса в друзьях, может, мне прикончить тебя? — предложила Летти.

Молот завис.

— Послушайте, — взмолился Билл. — Он всего лишь старый пьянчуга, которого поймали и связали гоблины. Кто знает, как долго он провел в плену? Ему бы хоть толику доброты, а не смертельных угроз.

Это казалось Биллу очевидным. Хоть какая-то часть мироздания выглядела ясной.

— Все это — детали моего плана, — заявил Фиркин, почесывая нос. — Именно там, где я и хотел их видеть.

— Ты суть не там, где я тебя хотеть видеть, — проворчал Балур, но молот наконец-то опустил.

Било лязгнуло о пол, загудело звучно и басовито. И как же ящер удерживал такую тяжесть на весу?

— Позвольте Фиркину остаться хоть на одну ночь, — попросил Билл Летти, чувствуя, что очередная угроза миновала. — Под дождем он умрет, а вы только что спасли его от гоблинов.

— Да, неохота превращать хорошую работу в напрасную. Только чур: он спит от меня с подветренной стороны — и никаких проблем.

Балур заворчал. Возможно, в знак одобрения.

— Эй, — сказала Летти, словно озаренная внезапной идеей, — ты, случайно, не видел кошелек?

— Я видел мир, — мечтательно ответил Фиркин. — Я видел планы. Я видел письмена на панцире черепахи. Я видел внутренности коровы.

Он кивнул, довольный собой.

— Там, внутри, было тепло, — добавил он.

— Понятно, — заключила Летти. — Я посмотрю вон там.

Пока продолжались розыски, Фиркин убрел к выходу из пещеры. Билл испугался: вдруг старик вздумает уйти в ночь? Но Фиркин остановился и, смутно обрисованный лунным светом, воззрился в темень, бормоча непристойности.

Летти с Балуром, похоже, теряли остатки терпения, которых и без того было не очень.

— Ох ты, драный конец клятого Суя, где ж этот кошель?! — прошипела Летти, сплюнув. — Куда его дел тот мелкий ублюдок?

— Может, ты его суть неправильно выследила? Может, оно суть не той пещерой?

— Ну да, давай будем оскорблять мой профессионализм. И тогда, по-твоему, ситуация выправится? Разве что достанешь меня до предела, и я тебя выпотрошу, а шкуру продам. Хотя тут…

Она шлепнула себя ладонью по голове.

— Проклятье, толку с тебя! Мешок с объедками — и то лучший напарник.

— Да, и разговаривать с ним суть приятнее, — добавил Балур, пожав плечами.

Билл понимал: сейчас лезть в их разговор — все равно что совать руку в огонь. Узнать-то узнаешь, насколько он горячий, но заплатишь своей шкурой. Летти — привлекательная женщина, но груды трупов вокруг очень убедительно показывают: она свои угрозы с легкостью претворит в жизнь, если захочет. Но все же, несмотря на протесты рассудка, Билл обнаружил, что двигает челюстью.

— А может, он прав, — предположил Билл, указывая на ящера. — Вдруг здесь есть и другая пещера?

Летти закатила глаза. Углы на лице стали резче.

— Осмотрись, — посоветовала она. — Здесь шестьдесят четыре трупа. Еще восемнадцать мы оставили на перевале. То есть гоблинам приходилось ловить лесную живность для прокорма восьмидесяти двух ртов. А это значит, что кусок леса, нужный для прокорма этой орды, — самое малое миль двадцать вокруг пещеры. А это значит, что, если другое племя позарится на этот кусок леса, гоблины будут драться, пока одно из племен не передохнет полностью, а вареные глаза побежденных не станут послеобеденным лакомством победителей. А это значит, что если только я не полная гребаная идиотка, не способная выследить даже собственную бабку на пути из спальни к нужнику, то эта пещера — единственное гребаное место, куда мог прибежать гоблин, укравший кошель. Но гребаный кошель, мать его, не здесь!

В ее руке снова, как по волшебству, появился кинжал. Летти швырнула его в кучу трупов. Он вошел по рукоять в спину мертвого гоблина. Летти плюнула вслед.

Билл подумал, что в профессионализме Летти есть что-то очень сексуальное. Конечно, сама область этого профессионализма — жуткая донельзя, но, с другой стороны, она гораздо интереснее сбивания масла, разведения скота и прочих занятий девушек деревни.

— А может, он уронил кошель? — предположил Билл вопреки инстинкту самосохранения.

Он пытался объяснить себе, что общение с огнем обычно портит внешний вид мотыльков и лезть не стоит, — но сдержаться не мог.

Летти закрыла глаза.

— Он бывал крепко бегущим, — проворчал Балур. — И думающим про не умереть больше, чем про разбогатеть.

Летти застонала.

— Суть очень простое для нас пропустить, — продолжил Балур. — Мы сосредотачивались на самой твари.

Летти закрыла ладонями лицо.

— Возможно, тайник, — неумолимо продолжал ящер. — Суть специальное прятальное место. Оставить кошель и вернуться потом, когда проясняется. Зашвырнуть даже на дерево. Суть тайник на бегу.

— Заткнись! Просто заткнись, — попросила Летти, опускаясь на колени. — Да что б этому всему провалиться!

Билл протянул руку, чтобы ободряюще похлопать по спине, но Балур покачал головой.

— У меня однажды была монета, — прокомментировал Фиркин от входа. — Но ушла от меня. Вот ведь сука!

Дальнейшее случилось так быстро, что Билл едва заметил движение. Летти яростно заревела. Перед глазами мелькнуло. И вот уже она придавила Фиркина к стене, схватив одной рукой за глотку, во второй сжимая кинжал.

— Ты, гребаный!..

— Простите? — послышалось снаружи.

Новый голос, причем очень женственный, заставил Летти замереть. Все уставились на гостью, стоящую у входа в пещеру. Гостью укрывал серый дорожный плащ с низко опущенным капюшоном, затенявшим лицо. Смуглые руки с длинными тонкими пальцами были сцеплены на груди. Глядя на них, Билл подумал о маленьких певчих птичках.

На мгновение воцарилась тишина.

— Мошонка Рыга, — выговорила Летти, не отпуская извивающегося Фиркина, — сколько еще людей забредут в эту проклятую пещеру? Может, я пропустила какой-то трижды гребаный указатель?

— Суть пропустила так же, как наше гоблином выброшенное золото, — проворчал Балур.

Летти развернулась, наставила в его сторону острие.

— Не вздумай, мать твою, начинать!

— Знаете, мне все-таки кажется, что я ошиблась пещерой, — сказала женщина у входа.

В ее голосе проскользнула нотка утонченности, заставившая Билла слегка выпрямиться и пригладить ладонями рубаху. Вернее, размазать по ней пятна крови.

— Э-э, ну я пошла, — выговорила женщина в плаще и ступила наружу, назад к сплошной пелене дождя, окутавшей ночь.

Но дрожь в ее голосе не ускользнула от Билла. Он видел: с краев капюшона вода льется ручьем. Полы тяжело раскачиваются. Женщина наверняка промокла до костей.

— Постойте! — сказал он. — Вам нельзя под дождь.

Все посмотрели на него. Даже Фиркин, припертый к стене.

— Но она ведь промокла, — сказал Билл и обвел рукой пещеру. — Она под дождем умрет.

— Кажется, ты слишком много говорящий это, — заметил Балур. — Это суть нездоровое пристрастие.

Билл поглядел на шестьдесят четыре гоблинских трупа. Конечно, это у него, бедного фермера, нездоровые пристрастия. Хотя, принимая во внимание разницу в размерах между фермером и ящером, лучше помолчать о пристрастиях.

— Да уж, такая выдалась ночь, — заключил вместо этого Билл.

Летти хохотнула и отпустила Фиркина. Лохматый безумец осел на пол и отполз.

— Добро пожаловать, — сказала Летти женщине. — Давайте разведем огонь и погреемся. Сделаем хоть что-нибудь толковое в этот поразительно дерьмовый день.