[2007]
Саймон Курт Ансворт
Церковь на острове

После проблем с обложкой для восемнадцатого тома, которые были связаны с тиснением, издатели решили изменить оформление серии. Для меня это решение не стало проблемой, хотя я был более счастлив, когда обложки для серии подготавливали я и Майкл Маршалл Смит. Но вот чего я от них вообще не ожидал, так это обложки, на которой из груди человека в сгустках крови разбрызгиваются имена авторов. Когда я намекнул, что подобная обложка не соответствует содержанию, мне ответили, что новое издательство Running Press только благодаря такому подходу увеличило заказ на книгу. В трудное для книгоиздания время с этим аргументом очень трудно спорить.

Хотя в этот раз «Предисловие» заняло восемьдесят страниц, а «Некрологов» было меньше обычного, всего пятьдесят одна страница, издание снова получилось более 600 страниц. Так получилось благодаря тому, что в книгу вошли 26 историй, включая большую повесть Кима Ньюмана Cold Snap, номинированную на Всемирную премию фэнтези. Антология получила Британскую премию фэнтези и, наряду с большим количеством известных имен, в ней были впервые напечатаны рассказы новых авторов Гэри МакМахона, Саймона Срантцаса, Марка Лекарда и Джоэла Найта. Как я уже говорил ранее, одним из самых важных в работе редактора является открытие новых талантов. Девятнадцатый том стал книгой, в которой состоялся дебют англичанина Саймона Курта Ансворта. Что бы некоторые люди ни думали, редакторы всегда ищут новых авторов, которых они смогут лелеять и развивать. В противном случае любой жанр будет застаиваться и в конце концов умрет. Однако, что еще более примечательно, рассказ «Церковь на острове», номинированный также на Всемирную премию фэнтези, был первым рассказом автора, хотя вы никогда бы и не догадались об этом…

Шарлотта выбралась на берег и откинула мокрые волосы с лица. Потом сделала пару глубоких вздохов и расплылась в самодовольной улыбке. Девушка радовалась, что сумела преодолеть течение. Успокоив дыхание и биение сердца, она развязала бечевку, обмотанную вокруг талии, и сняла с нее пластиковые босоножки. По дороге сюда они плыли рядом, теребили ее кожу, то и дело нежно касались ее бедер, будто напоминая о своем существовании. Теперь она позволила им упасть вниз и обулась. Вода шевелилась под подошвами и пробиралась между пальцами, набегая на мокрый песок. Затем, уходя прочь от моря, она подняла глаза на цель своего визита. Маленькая сине-белая церквушка.

Впервые Шарлотта увидела церковь, когда рассматривала пейзажи из окна своего номера в отеле. Примерно в полумиле от берега в синем, полном энергии море гнездился маленький остров. Казалось, он представлял собой нечто большее, чем серая скала над волнами. Его бока были покрыты низкорослой зеленой порослью. Нижняя часть берега выглядела пологой, но в центре пласты горной породы выходили на поверхность в форме куба, будто какая-то гигантская рука вырезала его тупым ножом. Эта громадина располагалась в середине острова, словно та же рука вдавила его в центр суши, как украшение в глазированный пирог. Стороны куба были практически вертикальными, с темными полосками и трещинами на них. На вид высота скалы составляла где-то 50–60 футов. Однако Шарлотте трудно было судить об этом точно. Каждый раз, глядя на остров, она меняла мнение на этот счет.

Церковь была расположена перед скальным выступом, маленькая и яркая по сравнению мрачным серым камнем. Ее стены были ослепительно белые в обрамлении синей окантовки. Крыша – тоже синего цвета. Прищурившись, Шарлотта смогла разглядеть только дверь на фасаде здания и крест, установленный спереди на крыше. Ночью церковь светилась бледно-желтым цветом, мерцая в такт порывам ветра. Шарлотта предположила, что это масляные лампы висели по всему периметру. Огонь заставлял стены блестеть и выделяться на фоне серой каменной массы. Сама скала ночью становилась еще более грозной, вздымаясь и загораживая звезды в темноте неба над Грецией. Создавалось впечатление, будто это творение человека: утесы и гроты напоминали зубчатые стены замка, заброшенного и забытого, но сопротивляющегося с неистовой силой окончательному запустению. Он также, казалось, у основания подсвечивался желтым огнем. Правда, Шарлотта ни разу не видела, чтобы кто-то зажигал лампы.

На самом деле, хотя она всматривалась в остров изо всех сил (она проводила много времени, просто разглядывая его, что очень раздражало Роджера), она всего один раз заметила человека около церкви. И то он быстро исчез. Тень мелькнула в дверном проеме – она увидела ее только краешком глаза, когда отворачивалась. Но когда Шарлотта повернулась, чтобы рассмотреть тень, та уже пропала. Там должен быть человек, сказала она самой себе. Ведь должен же кто-то зажигать лампы и ухаживать за церковью. Ее свежевыкрашенные каменные стены (по крайней мере, две из них, которые были видны с балкона отеля) сияли белизной. Ее синяя крыша и архитрав были четко очерчены и опрятны. За низкой оградой вокруг церкви находилась земля, на которой не было ни растений, ни мусора. Было ужасно любопытно наблюдать за этим строением, за этой бело-синей церковью с купольной крышей и темным дверным проемом. Шарлотта, как зачарованная, изучала ее часами.

Именно Роджер предложил ей идею:

– Почему бы тебе не доплыть до острова? – спросил он на третий день отдыха. – Может, если ты посмотришь на это место вблизи, то перестанешь таращиться на него все время.

Шарлотта разобрала нотки недовольства в его голосе, но еще в нем прятался шуточный тон. Было понятно, что таким образом Роджер пытается привлечь внимание к себе и их совместной поездке, но мысль об острове прочно въелась в ее сознание и не отпускала. На следующий день Шарлотта заявила:

– А остров находится недалеко, не так ли? Да и море вокруг кажется спокойным.

– Ты что, серьезно? – удивился Роджер.

– Конечно, дорогой, – ответила она и не смогла удержаться, чтобы не добавить:

– В конце концов, это ведь было твоей идеей.

Шарлотта запланировала свое «великое плавание», как Роджер называл его саркастически, на вторую неделю отдыха. Этот срок давал ей возможность привыкнуть к морским заплывам, к силе волн, которые тянули туда и обратно. У нее также было время расспросить тут всех об этой церкви. Но, казалось, никто ничего не знал. Менеджер туристического бюро только пожал плечами. Местные жители смотрели на нее непонимающе. Один из них сказал: «Это всего лишь старая церковь». Он посмотрел на Шарлотту так, будто она сошла с ума. Но ведь он был не прав. Она не была старой. Это демонстративное отсутствие интереса и пренебрежительное отношение Роджера к ее плану еще больше укрепили Шарлотту в намерении добраться до острова. Утром перед заплывом она была решительно настроена оказаться рядом с церковью и самостоятельно ее изучить.

Тропинка от пляжа к церкви была более крутой, чем это казалось с материка. Шарлотте пришлось карабкаться и хвататся за растения и корни, чтобы не упасть. На подъем она потратила больше сил, чем на плавание, и когда Шарлотта добралась до верха, она порадовалась, что не надо лезть дальше. За то время, пока она сюда добиралась, мелкие камешки забрались в босоножки, и теперь ее ноги были исцарапаны и просто пылали, а руки были грязные и в занозах. Но когда она положила ладони на нагретую солнцем каменную изгородь и увидела церковь совсем близко, она забыла о боли.

Вблизи строение было еще более прелестным, чем она представляла. Ей захотелось подойти еще ближе, чтобы просто восхищаться красотой церкви, но до этого надо было утрясти все вопросы с Роджером. Стоя возле ограды, она повернулась к пляжу. Золотой песок клином врезался в морскую полосу («А ведь я переплыла ее!» – гордо подумала Шарлотта) и мерцал под утренним солнцем. Она нашла крошечный силуэт Роджера, определив его местоположение по палатке, в которой продавали свежие фрукты и прохладительные напитки. Он сидел прямо перед палаткой, как они и договорились, позади семьи отдыхающих. Она помахала ему рукой. Роджер помахал в ответ. По крайней мере, он теперь не будет волноваться и, возможно, немного расслабится и сможет насладиться отдыхом. «Эх, Роджер», – подумала она. Ну, что мне с тобой делать? Там, дома, его постоянное внимание, конечно, льстило. Здесь же, когда его внимание не было частично сфокусировано на работе и рядом не было друзей, которые бы разбавили обстановку, гнет его внимания доводил Шарлотту почти до клаустрофобии. Она не могла и шагу ступить без его ведома. Он постоянно спрашивал, все ли хорошо у нее и не хочет ли она чего-нибудь. «Великое плавание» было протестом. Благодаря своей затее Шарлотта могла хоть немного отдохнуть от Роджера. Он не был ни хорошим пловцом, ни безрассудным смельчаком, чтобы плыть вместе с ней. И хотя Шарлотта чувствовала угрызения совести, когда вспоминала о его слабостях, сейчас она наслаждалась свободой, которую эти слабости ей подарили. Она собиралась порвать с ним, когда они вернутся домой. Ей было грустно думать об этом, но это была, скорее, сдержанная грусть, чем настоящее горе.

Успокоив Роджера, Шарлотта опять повернулась к церкви. Тропинка от пляжа привела ее прямо к входной двери, которая горбилась в тени козырька из синих камней. Перед дверью оказалось простое деревянное крыльцо. Забор вокруг был из гладкого камня, выкрашенного в чистый белый цвет. Вместо того, чтобы подойти ближе, Шарлотта двинулась в обход вокруг здания. Ведь она переживала, что дверь может быть заперта, и тогда ее небольшое путешествие закончится. Эти мысли расстраивали Шарлотту.

Как только Шарлотта обогнула церковь с одного бока, она обнаружила, что одна из ее гипотез об этом месте была ошибочной. Она предполагала, что здание построено на небольшом плоскогорье, возможно, рукотворной природы, и отстоит от скалы, что виднелась позади. Но нет: задняя сторона церкви была возведена вплотную к основанию природного утеса. Подойдя ближе, она увидела толстый слой строительного раствора, который соединял стены здания с утесом. Поэтому между ними не было просвета. Под слоем краски виднелись камни разного размера, которые использовали для того, чтобы заложить щель между стеной и скалой. Шарлотта разглядела неровную кладку.

Сама стена была ровной, за исключением одного маленького темного окошечка с крестообразной перемычкой, под самой крышей. Окошко располагалось достаточно низко, чтобы девушка могла заглянуть внутрь, подойдя ближе, так как здание было одноэтажным. Недалеко от окна висела стеклянная лампа в металлической оправе. Шарлотта восторженно вскрикнула. Хотя бы ее предположение касательно ночных огней оказалось верным. Она боролась с желанием заглянуть внутрь по той же причине, по которой она не попробовала открыть дверь – она пыталась отсрочить осмотр здания изнутри, насколько это возможно. Вместо этого она повернулась спиной к церкви, чтобы осмотреть местность вокруг.

Природа была замечательной. Растительность, которая с расстояния полумили казалась чахлой, на самом деле представляла собой тонко вывязанную картину из красивых растений и небольших деревьев. Воздух быль насыщен сильным запахом жасмина, куркумы и другими, незнакомыми, но завораживающими ароматами. Бабочки играли в догонялки среди ветвей, а ленивые пчелы сонно жужжали над цветами. Звук их крыльев слышался то тише, то громче, то накатывал, то отступал, подобно шуму волн. Снизу доносились трели кузнечиков и сверчков. Этот звук, казалось, был назойливо-неистовым, но в то же время по-настоящему расслаблял.

Вся эта цветущая прелесть и жужжанье насекомых, птички, которые то метались зигзагами, то взмывали стрелой вверх, – все это находилось за каменным забором вокруг церкви. Местами стена вспучилась, и на ней виднелись корни растений, которые проросли между шероховатыми камнями. Единственным просветом в заборе была металлическая калитка. Пройдя сквозь нее, можно было увидеть густую растительность и тропинку, ведущую по краю утеса. Над этой тропой сочные зеленые листья, ветки и цветы были срезаны в форме арки, и получился проход со стенами, которые живут и дышат.

Шарлотта стояла, вдыхая благоухающий воздух и наслаждаясь тишиной. «Если бы Роджер был здесь, он бы щелкал фотоаппаратом, указывал на интересных существ и издаваемые ими звуки, обязательно при этом спрашивая, все ли со мной хорошо и не хочу ли я чего-нибудь». Но его отсутствие позволяло ей просто быть, и не нужно было соответствовать ожиданиям, демонстрировать сопричастность или подчиняться требованиям. За все время отдыха она смогла по-настоящему расслабиться только сейчас.

В конце концов Шарлотта направилась обратно, к лицевому фасаду церкви. Она намеревалась подойти и открыть дверь, но вместо этого она продолжила идти, пока не оказалась возле противоположной, правой стороны здания. Как она и ожидала, все стороны здания оказались симметричными. Окно было темным, а металлические части светильника блестели, отполированные временем. Здесь в ограде виднелась еще одна калитка, также покрытая ржавчиной (однако, присмотревшись внимательнее, она рассмотрела петли, щедро смазанные маслом и почищенные). Еще одна тропинка уходила вдаль вокруг утеса. Шарлотта попыталась угадать, что это было – продолжение дорожки, которую она видела на другой стороне, или другая тропка. Скорее всего, та же сама. Девушка улыбнулась, подумав о простоте и функциональности дорожки.

Потом Шарлотте показалось, что за оконным стеклом она увидела огонек внутри здания.

Она подошла ближе, очистила тонкий слой песка и грязи со стекла и заглянула внутрь. Внутреннее убранство церкви разочаровало ее.

Другие греческие православные часовни, в которых успела побывать Шарлотта, были хоть и небольшими по размеру, но величественными. Богато украшены орнаментами, иконами святых, выставленными в ровный ряд вдоль стен, фресками из жизни Иисуса Христа на сводчатых потолках. «Наглядная Библия», как выразился Роджер в часовне, которую они посетили на прошлой неделе. «Крестьяне, знаешь ли, не умели читать, и священники делали подобные росписи для того, чтобы рассказать им о Христе». После этой тирады Шарлотта хранила молчание, чтобы не сказать в ответ что-нибудь неприятное – настолько ее взбесил покровительственный тон Роджера. Больше всего на стенах часовен было икон Пресвятой Богородицы с Младенцем в золотых и серебряных окладах («Для защиты изображения», – проинформировал ее Роджер), которые сияли в блеске свечей. Сине-белая церковь, казалось, была лишена подобных украшений. На стенах не было ни росписи, ни икон, ни фресок.

Не было также свечей, стасидий или гобеленов. Вместо них единственным украшением здесь являлись зеркала в изысканно украшенных рамках. Одно из них висело над дверью, одно позади алтарной части храма и еще одно как раз напротив окна. Алтарь, который, как ожидала Шарлотта, будет богато украшен, например, тонкими узорами напрестольного покрова, представлял собой обычный стол, небрежно накрытый белой ровной полоской ткани. В простых серебряных подсвечниках горели две свечи, по одной на каждом краю стола. Позади алтарной части храма виднелся дверной проем. Увидев его, Шарлотта кивнула сама себе. Несмотря на все странности, эта церковь соответствовала ее познаниям о греческой православной церкви. В Греции церкви состояли из нарфика, центральной храмовой части, где собирались для молитвы, и комнаты для священнослужителей позади алтарной части храма. Предположительно, в этой церкви она как раз находилась за дверным проемом.

Шарлотта отошла от окна, чувствуя смущение. Внутри церковь была настолько простой и аскетичной, что ее скорее можно было бы сравнить с суровой кальвинистской молельней. Ей захотелось узнать, почему это здание так отличается от роскошного архитектурного стиля остальных греческих церквей. Она пошла назад к двери, уверенная в том, что она сумеет зайти. Зажженные свечи вселяли веру в то, что в церкви должен быть священник, поэтому дверь будет открыта. Тем не менее перед тем, как войти, она еще раз вернулась на тропинку, поднимающуюся по склону от пляжа. Она чувствовала некие угрызения совести по отношению к Роджеру и хотела помахать ему, чтобы продемонстрировать любовь. Это заставило бы его порадоваться. И, может, он перестал бы беспокоиться. Но когда она посмотрела в ту сторону, она не смогла найти его. Она сумела разглядеть прилавок с фруктами и напитками, и семейство отдыхающих… Все было на месте, кроме Роджера. «Возможно, он перебрался в тенек», – подумала Шарлотта. Он испытывал панический страх по поводу солнечных ожогов и обезвоживания. Еще один пунктик, который раздражал в Роджере. А может быть, он попросту разозлился на нее и решил пойти выпить пива – смешно, но она надеялась, что именно так и произошло. Эдакий всплеск прежней тяги к приключениям, той, которая таилась в прежнем Роджере, которого она когда-то встретила и в которого тогда влюбилась. В том Роджере, который заставлял ее смеяться и постоянно чем-то удивлял, льстя ей своим ухаживанием.

В горле у нее возник неожиданно горький комок разочарования, когда Шарлотта повернулась обратно к церкви. По мере того, как солнце поднималось все выше, тени ползли по земле за ограду, словно побитые псы. Белые стены просто сияли. Синий купол мерцал под солнцем, отражая свет белоснежных стен, который просто слепил глаза. Шарлотте даже пришлось зажмуриться, когда она подошла к двери. Ожидание того, что церковь не заперта, мешалось с сомнением: а что будет, если открыть не получится? Но ей пока не представилось шанса это выяснить. Как только она потянулась к дверной ручке, дверь распахнулась настежь; в проеме стоял старый мужчина и молча смотрел на нее.

Он был одет в простую черную рясу, подпоясанную веревкой. В черно-серой бороде белела седина. Через голову была перекинута белая полотняная полоса, под ней Шарлотта углядела длинные волосы, которые локонами ложились на плечи. Он носил сандалии, а ногти на ногах были длинными и загнутыми.

– Добро пожаловать на остров Церкви ордена св. Иоанна Патмосского. Меня зовут Баббас, – проговорил мужчина и поклонился. Затем он медленно выпрямился и прошел мимо Шарлотты, не говоря ни слова. Когда он оказался рядом, Шарлотта уловила неприятный кислый дух потного тела, а еще какой-то другой запах – сладковатый и куда более отвратительный.

Баббас был ростом на восемь дюймов ниже, чем она, и когда он проходил мимо, Шарлотта сумела разглядеть его головной убор. Полотно, которое сначала показалось ей белым, было, на самом деле, грязно-желтого цвета. Убор покрывали многочисленные жирные пятна, вроде тех, что остаются на скатерти от грязных чашек. Ее тряхнуло от отвращения, когда Шарлотта поняла, что это жир с немытых волос, проступающий сквозь ткань в тех местах, где она прижималась к голове. Шарлотта непроизвольно отступила назад, в равной степени шокированная и удивленная. «Почему он не моется?» – подумала она и сделала еще один шаг в сторону. Баббас остановился и повернулся к Шарлотте.

– Это маленькая церквушка, и удобств здесь не слишком много, – сказал он, будто читая ее мысли. – Пошли, я покажу тебе все здесь и расскажу, что должно быть сделано.

Он свободно владел английским, но в речи присутствовал легкий акцент. Скорее всего, греческий. Баббас говорил неспешно, как бы продумывая каждое слово, прежде чем произнести его. Ей было интересно, говорил ли он так оттого, что это неродной язык, или это была его манера разговора. Выцветшие-голубые глаза Баббаса под нависающими серыми бровями окружали морщины. Он пристально посмотрел на нее, повернулся и двинулся дальше. Его походка не была похожа на старческую, это точно. Но Шарлотта видела, что при ходьбе он не поднимал ноги высоко и старался делать короткие шажки.

– Каждый день, перед заходом солнца, – сказал Баббас, двигаясь вдоль левой стороны церквушки, – лампы должны быть зажжены. Их всего шесть. Одна находится здесь, одна с другой стороны церкви и еще четыре в разных уголках острова. Ты сможешь добраться до них по тропинке. Она проходит вдоль всего утеса и выходит с другой стороны здания.

Шарлотта молча себе поаплодировала. «Тоже мне, новость! Я все уже здесь разведала!» – подумала она.

Баббас отвлеченно глядел вдоль тропы. Шарлотта остановилась возле него.

Она была рада тому, что ароматы цветов и растений перебили неприятный запах старика.

– Красиво, не так ли? – спросил Баббас, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Но это только сейчас. Иногда надо потратить больше времени, чтобы пройти по острову, даже при хорошей погоде. Зимой здесь опасно. Тропинка покрывается льдом, дует сильный ветер, но выполнить работу жизненно необходимо. Все стороны утеса должны быть освещены огнями всю ночь. Каждое утро лампы надо затушить, почистить и подготовить их к зажжению опять. А это означает, что утром работа всегда тяжелее, приходится тащить с собой масло в канистре.

И он вздохнул.

Стоя возле старого служителя, Шарлотта получила возможность изучить его более детально. Его лицо было полностью покрыто морщинами. Кожа была темно-коричневой, будто он провел много времени под солнцем. Несмотря на одеяние, которое казалось слишком простым, его действия подсказывали Шарлотте, что он чувствовал себя здесь главным. «Наверно, это священник, – подумала она. – А кто же еще может здесь обитать?» Возможно, у этого прихода нет денег, чтобы купить красивое облачение и иконы для церкви. Ведь прихожан здесь практически, а может, и вовсе, нет. Пока она размышляла об этом, ее глаза продолжали подмечать детали его внешности. Борода ниспадала на грудь, руки покрыты выступающими жилами. И в нем было еще что-то такое, что невозможно было распознать сразу. Ей потребовалось время, чтобы понять, в чем дело. Но когда она пришла к пониманию, то слегка удивилась: старик казался… грустным.

Они оба стояли молча, глядя на тропу вдоль основания утеса, настолько долго, что это начало смущать Шарлотту. Она хотела спросить еще о чем-нибудь, но не знала, о чем. К тому же он своим видом не выказывал желания поговорить. Вроде он начал рассказывать о церкви, но тон звучал не слишком гостеприимно. Это напомнило ей университетские лекции тех преподавателей, которые считали свою работу скучной рутиной.

– Пошли, – сказал вдруг священник. Шарлотта аж подпрыгнула от звука его голоса. – Мне надо еще кое-что тебе показать.

Баббас зашагал назад к церкви, даже не поглядев, идет ли Шарлотта следом. Она шла, но ее одновременно и забавляло, и раздражало бесцеремонное поведение этого человека. Когда он перешагнул порог, Шарлотта остановилась.

– Подождите минутку! – воскликнула она. – Я не одета должным образом, чтобы войти в церковь, не так ли?

Она указала на свой купальник. Ее оголенные ноги, живот и плечи теперь пекло солнцем. Здорово было бы, если бы она захватила с собой солнцезащитный крем и парео. Она могла бы сложить их в сумку и тащить ее вместе с сандалиями.

– Разве? – спросил старый священник.

– Разве это не богохульство – входить в храм практически голой? В другие церкви, которые я посещала в Греции, я всегда одевалась соответствующе.

Священник посмотрел на Шарлотту так, будто видел ее впервые. Его взгляд опустился с ее лица на тело. Шарлотта начала задаваться вопросом, в безопасности ли она здесь с ним наедине, но прежде, чем она развила эту мысль, священник опять поднял взгляд на ее лицо и вздохнул, будто ужасно устал.

– Бог создал и одежду, и твою кожу. Он любит тебя в любых оболочках, – ответил он. – Бог всегда с тобой, вне зависимости от того, раздета ты или одета. Он носит твою одежду и видит твою изнанку. Ведь Бог все время видит нашу наготу. Какая Ему польза от одежды? Религия, храмы, церкви и монастыри… там часто забывают то, что Бог все видит за масками, которые мы носим в этом мире. Они забывают о том, что службы, которые они ведут, имеют в себе значение. Это не просто традиции, обычаи или культ поклонения. Когда служебный обряд обретает первостепенное значение, Бог уходит на второй план. Но здесь мы служим службы согласно их назначению. Они выполняют свои функции. Мы не зацикливаемся на внешних деталях, мелодиях распевов или словах. Ты можешь зайти в церковь Ордена св. Иоанна Патмосского одетой так, как хочешь, если ты с уважением относишься к службе, которая здесь проходит, а не зацикливаешься на окружающей обстановке.

Он умолк и опять вздохнул. Он устал от своего монолога. Шарлотта не понимала, стоит ли ей стесняться своей наготы или своего вопроса. Но священник кивнул ей, и она последовала за ним в церковь.

Убранство внутри здания оказалось не таким простым, каким оно казалось при взгляде снаружи.

Интерьер украшали своеобразные, нежные и тонкие элементы. На высоте около трех дюймов от пола вдоль стены шла черная полоса. Верхний ее край представлял собой волну. Она то опускалась, то поднималась, опоясывая комнату. Когда Баббас закрыл за ней дверь, Шарлотта увидела, что полоса также проходила по нижней ее части. Стены над черной полосой были выкрашены в светло-желтый цвет. Местами встречались ярко-оранжевые мазки, и можно было заметить мелкие вкрапления голубого и зеленого. Церковь наполнял свет, который исходил от свечей на алтаре и от солнца, которое заглядывало через те два окошка. На каждой стене висело по зеркалу, они ловили и отражали абсолютно все вокруг, подхватывая разноцветные штрихи на стенах и заставляя их танцевать на краю зрения. Создавалось ощущение, будто ты находишься в эпицентре горения, в языке спокойного пламени. Это казалось настолько волшебным, что Шарлотта была зачарована. Она не ожидала такого увидеть. Воздух был настолько теплым и мягким, что будто поддерживал ее. Шарлотта рассмеялась от нахлынувших чувств. Услышав ее смех, старик улыбнулся и уже не казался таким грустным.

– Это так замечательно, не правда ли? – спросил Баббас.

– Это просто чудесно! – ответила Шарлотта, хотя в действительности невозможно было выразить словами всю степень замечательности и чудесности происходящего.

– Орден св. Иоанна Патмосского здесь, а также в других местах наполняет мир смыслом Божественного света. Мы пытаемся любить свет везде, где это представляется возможным. Жизнь на острове тяжелая. Только один раз в неделю мы получаем еду и необходимые предметы. А между этими поставками мы находимся в полном одиночестве. Эти свечи в алтарной части храма должны гореть всегда, как и другие факелы, которые мы вскоре увидим. Всегда должно быть достаточное количество масла, достаточное количество свечей, достаточное количество факелов. Это все нужно тщательно продумать. Так что все необходимое нужно заказывать загодя, по крайней мере, за неделю, чтобы успели привезти. Но когда возникают трудности, и когда жизнь мне кажется утомительной, я просто стою здесь и ощущаю красоту и силу Бога и Его любви. Я знаю, что моя фигура значима, что я играю свою роль в победе света над темнотой.

Он умолк. Его лицо опять омрачилось печалью и усталостью. Шарлотта подумала: интересно, зачем Баббас рассказывал ей все это? Но спросить она побоялась. В конце концов, разве не за этим она пришла? И, между прочим, слушать этого старика было интересно. Какая целеустремленность, подумалось ей. Она не была уверена, что могла бы, как он, делать одно и то же, день за днем.

Как будто снова прочитав ее мысли, Баббас сказал:

– Так не всегда было. Были времена, когда я был не один. Одно время со мной здесь делили кров четверо или пятеро призванных, и мы разделяли наши ежедневные занятия.

– Бог Исус! Вы хотите сказать, что вы здесь один? – вскрикнула Шарлотта, отшатнувшись в испуге, и тотчас же смутилась из-за того, что повысила голос в храме. Но Баббас, несмотря на это, казалось, пропустил ее фразу мимо ушей. Он опять вздохнул и повернулся. Он пошел к задней стене церкви, позади алтарной части. Подошел к дверному проему и остановился, обернувшись к Шарлотте через плечо:

– Иди сюда.

На этот раз Шарлотта не тронулась с места. И дело не в повелительном тоне, хотя это ее тоже раздражало. Дело в том, что сама идея проникнуть в святая святых храма, в место, где имеют право находиться только священники во время богослужения, была неприемлемой для Шарлотты. Ее сложно было назвать верующим человеком, но она воспитывалась в семье, где пропагандировалась религиозная терпимость. Она находила кощунством споры со священнослужителями, критику в их сторону или замечания по поводу церковного устава или службы.

Иногда она винила себя за эту слабость и за то, что не могла протестовать против некоторых учений церкви, которые считала суевериями. Он пыталась справиться с этим, но не могла. Ей тяжело было даже себе в этом признаться, но ей нравился флер священной мистики. Отринуть церковные тайны значило соскрести несколько слоев с ее детских воспоминаний и воспитания, и заменить их на что-то более мелкое и даже жалкое. Если она увидит святая святых, то одна из этих тайн развеется. Эта мысль наводила на нее тоску. Она не могла четко сформулировать свою мысль, зная, что все равно скажет глупость. Лучше она оставит ее при себе и будет надеяться, что старик вернется и покажет ей что-то другое, не такое сокровенное.

– Иди сюда! Немедленно! – крикнул Баббас из темноты. Его голос больше не казался ей усталым или грустным. Он звучал неумолимо. Силуэт священника на секунду выплыл из темноты, махнул ей рукой и продолжил тем же тоном:

– Мне надо тебе еще кое-что показать.

Она чувствовала себя ужасно, гораздо хуже, чем когда решила расстаться с Роджером. Она последовала за ним.

Шарлотта ожидала, что обнаружит небольшой притвор за дверным проемом. Но, к ее удивлению, она увидела длинный туннель, высеченный в утесе. Туннель был освещен свечами, стоявшими в высеченных углублениях. Эти углубления были сделаны на высоте головы и располагались через каждые пять или шесть фунтов вдоль туннеля. Сильно пахло огнем и дымом, но сквозь этот запах просачивался тот самый нездоровый смрад гниения, который Шарлотта уже чувствовала раньше. Баббас уже прошел вглубь туннеля шаркающей походкой, к звуку которой она уже начала привыкать. Интересно, какие еще сюрпризы он ей приготовил. И Шарлотта поспешила следом.

Ее сандалии громко шлепали и создавали сильное эхо, которое громом раздавалось со всех сторон. Когда Шарлотта проходила мимо свечей, то она заметила, что в углублениях позади каждого огонька прятались портреты людей. Это были портреты мужчин и женщин с хмурыми серьезными лицами. Все с белым полотном на голове. Поперек картин виднелись даты. При свете свечей их глаза, как показалось Шарлотте, следили за ней, а их губы кривились в осуждении. Чтобы нарушить молчание и отвлечься от их настырных взглядов, Шарлотта крикнула вслед старику:

– Кто эти все люди на портретах?

– Бывшие лидеры Ордена.

– Но здесь есть женщины, – успела возразить Шарлотта перед тем, как прикусить язык. Баббас повернулся к ней. Там, где-то впереди, мелькал свет, и фигура старика в проходе казалась лишь силуэтом. Он вытянул руки в стороны, положив ладони на стены. А потом перенес вес на руки и наклонился вперед. Его лицо озарилось светом, и Шарлотта увидела зубы, поблескивающие ужасным желтым цветом. Баббас уставился на нее и улыбнулся. Хотя здесь не было ничего смешного.

– Наша религия – не ветвь православия, – сказал он. – И мы всегда верили, что Бог дал женщине ту же роль в борьбе добра со злом, как и мужчине. Его не заботит абсолютно, мужчина или женщина будет зажигать свечи, светильники и факелы до тех пор, пока они будут гореть. Постарайся понять, что это место имеет свою функцию, свою цель и, помимо обычных молитв и богослужений, одно важное значение, о котором большинство священнослужителей абсолютно забыли. Здесь мужчины и женщины в равной степени призваны играть свою роль, уготованную им Богом.

Он яростно посмотрел на Шарлотту и отвернулся. Концы его пояса и подол рясы взметнулись вокруг ног. И Шарлотта, позабыв обо всех здравых суждениях и доводах, последовала за ним.

Ее взору открылась пещера, при виде которой у Шарлотты перехватило дух. Казалось, будто огромный куб горной породы был просто вынут из середины острова.

Подняв глаза наверх, высоко над собой она увидела неровную крышу, с лощинами и возвышенностями, будто морское дно на экране эхолота. Тут и там виднелись следы долота, и Шарлотта поняла: человек здесь продолжил то, что начала природа. «А может, это все – творение Бога?» – на миг подумала она. Пол был инкрустирован белым мрамором, а стены окрашены таким же желтым цветом, как внутри церкви. Однако вдоль основания стен не было черной полосы. По обе стороны от нее виднелись дверные проемы – казалось, они были вырезаны из черноты. Через ближайший проем ее взору открылась маленькая комнатушка. В ней, кажется, не было ничего, кроме кровати. «Он живет прямо здесь!» – подумала она с удивлением. Потом ее взор передвинулся на то, что находилось в центре каверны.

В полу виднелась огромная расщелина.

Шарлотта подошла к ней. Баббас манил девушку к себе, встав у края расщелины. Та имела почти правильную квадратную форму, на каждом углу горел факел на металлической подставке. Как Шарлотта заметила, лампы горели и вдоль стен. А потом она поглядела вниз.

Там была тьма кромешная. Шарлотта пристально посмотрела в дыру и сразу же почувствовала себя плохо, атакованная головокружением, – честно говоря, это больше напоминало ощущение падения с огромной высоты. Тьма затопляла дыру всего на фут ниже края, будто та была наполнена чернильной водой. «Почему же свет не может туда проникнуть?» – успела она подумать прежде, чем Баббас положил ее руку на плечо и мягко отвел в сторону. Он увлек ее на место, где она стояла прежде. Туда, где пол вокруг нее был белым и блестящим.

– Вот в чем заключается суть служения Ордена св. Иоанна Патмосского, – мягко сказал Баббас. – Мы поддерживаем горение света, который не позволяет тьме вырваться наружу. И это то, ради чего ты пришла сюда.

Шарлотта стояла, делая глубокие вдохи, чтобы побороть приступ дурноты. Старик также стоял недвижимо и дружелюбно глядел на нее. Что мерцало в его глазах? Ожидание? Надежда? Она не могла точно понять то, о чем он говорил, но тут последнее из всего им сказанного, зацепилось в ее памяти. Отдельные слова соединились в предложение, обретя смысл.

– Я здесь не для того, чтобы что-то делать! – крикнула Шарлотта громко. – Мне просто любопытно было посмотреть!

– Конечно, ты ничего не собиралась делать, – сказал Баббас, и в его голосе опять послышались грустные нотки. Будто учитель ласково уговаривал своего ученика. – Ты просто была призвана сюда, как и я когда-то, и как другие твои предшественники. Сюда никто не приходит просто осмотреться. Мы сюда приходим потому, что Бог зовет нас.

– Нет! – выпалила Шарлотта настолько категорически и настойчиво, насколько могла. – Я просто хотела увидеть церковь. Теперь я ее увидела, и я уйду. Спасибо вам за то, что вы показали мне ее.

Она сделала шаг назад, пятясь в направлении туннеля. Баббас не двинулся с места. Он просто сказал:

– Конечно, ты можешь уйти, если хочешь. Я не буду тебя останавливать. Но когда ты вернешься, ты обнаружишь, что мир забыл о тебе.

Шарлотта открыла рот, чтобы сказать что-то, чтобы противостоять странному и угрожающему безумию, которое исходило из уст старика. Но ничего не вышло. Она хотела сказать ему, что он псих. Что то место, которое она занимает в этом мире, гораздо более безопасно, чем любое другое. Но вместо этого Роджер неожиданно возник в ее мыслях. Или, если точнее, воспоминание о том, что Роджера не было, когда она вернулась на берег второй раз. Неужели он мог бы забыть про ее? Неужели он смог бы вернуться в отель потому, что она уже больше не существовала для него? Нет уж, это просто безумие. Она реальна. У нее есть работа, дом, друг.

– Он забыл о тебе, – сказал Баббас, еще раз угадав ее мысли. Все ее мысли и страхи он читал по ее лицу. – Уже сейчас кожа мира затягивается над пространством, которое ты занимала. Через несколько дней в нем не останется от тебя и следа. Теперь твое место здесь.

Шарлотта пристально посмотрела на старика и сделала еще один шаг назад к туннелю. Он спокойно смотрел на нее, демонстрируя твердую уверенность своих слов. Она хотела возразить, что это невозможно, но не посмела ничего сказать.

Ее слова стали бы признанием того факта, что Баббас действительно напугал ее, и его слова имели какой-то смысл. «Но ведь это не могло быть правдой, не так ли? Это просто абсурд. Старик просто спятил на почве одиночества и религиозного экстремизма. Правда? Ну, вот как он мог в такое верить?» – рассуждала она сама с собой, и тут вдруг осознала, что не хочет уходить. Она должна была убедить его в его же глупости, заставить увидеть то, что он был неправ. Она должна остаться, чтобы перевернуть его реальность и попытаться достучаться до него. И наконец она нашла, как ей показалось, железный аргумент.

– Но я не могу, – сказала она. – Я атеистка. И как меня могли призвать, если я атеистка?

Баббас не ответил, и Шарлотта подумала, что победила, что он наконец-то увидел свое заблуждение. Но потом, с печальной улыбкой, никогда не оставлявшей его лица, он спросил:

– А во что ты должна верить? В эту церковь? В это место? Все здесь вокруг тебя более истинно, чем твоя плоть, на которую ты никогда не можешь полагаться. Возможно, ты должна верить в Бога? Ну что ж, ему все равно. Он существует независимо от твоей или моей веры, и для продолжения миссии Ему не нужна моя или твоя вера. О, я вижу, что дело не в вере в Бога. Ты сомневаешься в назначении этого места. Возможно, ты думаешь, что все здесь бессмысленно, что обряд превратился в рутину, бесполезную, подобно орошению мертвого цветка?

Уста Баббаса расплылись в улыбке, обнажая все его зубы. Под бровями глаза наполнились мерцающими тенями.

– Это не место для праздной службы, – сказал он. – Смотри внимательно.

Баббас схватил Шарлотту за локоть. Его пальцы были мягкими, но хватка – жесткой. Он потащил ее к одному из углов расщелины в полу. Кивнув ей, он взялся за факел и забрал его из подставки в полу. Держа его высоко над головой, как фонарь, он отступил к дальней стороне грота и встал у входа в туннель. Свет начал все более и более остервенело танцевать вокруг него. Стены, их яркие цвета будто жгли кожу пламенем, и Шарлотта почувствовала, как пытается отступить от них, закрыв живот руками. Она попыталась отойти, но тут Баббас свободной рукой указал на расщелину. Она посмотрела вниз.

Поверхность темноты шла волнами и вставала на дыбы. Даже сейчас, задыхаясь от удивления и страха, Шарлотта живо представила себе огромное существо, которое корчилось и переворачивалось под поверхностью чернильной воды. На ее поверхности не было ни одного отблеска света. Только кипящая темнота.

Шарлотта даже не представляла, как долго она наблюдала за движущейся тьмой. Возможно, одну минуту, а возможно, и час. Она только знала, что была загипнотизирована волнистой субстанцией, которая извивалась перед ней. Там не было никакого света. Зато были цвета. Она не понимала, то ли это были вспышки, то ли искры, то ли потоки, которые движутся и закручиваются, приходят и уходят. Она почувствовала, что может попасть к ним в ловушку, как муха в смолу, и только усилием воли, в попытке вырваться, она вернула себе разум.

Темнота в углу ямы возле нее поднялась.

Черное, движущееся существо подкралось и притаилось на краю ямы. Крошечные темные нити скользнули на мраморный пол. Для Шарлотты оно больше не было похоже на жидкость. Это притихшее существо медленно протягивало щупальца, ища ближайшую жертву на мраморном полу. Они напоминали ей хищные корни деревьев, которые пробивались сквозь землю, чтобы найти себе пропитание. Пока она смотрела, одно из щупальцев нашло участок тени, отбрасываемой подставкой, с которой Баббас забрал факел. Завитки, корни или щупальца – она не знала, как назвать и объяснить то, что она видела – яростно задрожали, когда достигли тени. Веретенца тьмы стали толще и начали пульсировать. Сама же тень, кажется, выпирала и раскачивалась, а затем становилась более устойчивой и прочной, чем это должно быть на самом деле. Она уже покрыла весь пол. Другие щупальца также нашли для себя тени, двигаясь со страшной жаждой. А затем пришел звук.

Это было похоже на шум насекомых в ночное время, издающих дребезжание. Слышался шелест чьих-то ног и скрип зловещих стен. Когти щелкали по твердому покрытию, чередуясь с низким глубоким дыханием. Был слышен шелест слюны и щелканье зубов, желтых и огромных, как кости давно умерших монстров. В их голосах была ненависть и боль, кипящие в крови.

Шарлотта попыталась закричать. Но воздух комом застрял в ее горле, когда она посмотрела на свои ноги и увидела, что вездесущие щупальца достигли и ее. Они нежно ласкали ее, а затем ее собственная тень сгустилась и стала непроницаемой, как бархат. Когда она попыталась поднять ногу, чтобы отпихнуть тьму прочь, она почувствовала, как щупальца тепло и липко цепляются за ее стопу. Они нежно ласкали и целовали подъем ее ноги и заднюю часть лодыжки. Их прикосновения был приятными, как прикосновение любовника. Они пульсировали в страстном ритме. Тогда она закричала еще громче. Теплое существо обвилось вокруг нее, и тут Шарлотта увидела вспышку света на своей стороне. Она узнала привычный сладковато-тошнотворный запах. Баббас нашептывал ей на ухо:

– Все хорошо. Не бойся.

Старик закрыл Шарлотту факелом, держа его низко над полом. Он водил им туда-обратно, широкими движениями, будто отгонял дикого зверя. Баббас тяжело дышал, и его дыхание касалось щеки Шарлотты. Оно было теплым и мокрым, и ей хотелось съежиться от отвращения. Она почувствовала жар факела, который горел теперь у самых ее ног, и закричала от неожиданности и боли. Она начала плакать, беспомощно дергаясь в его руках. Слезы разочарования, страха и гнева катились по ее лицу. Она закрыла глаза и просто ждала, пока старик не отпустил ее.

– Все уже закончилось, – сказал он. Шарлотта услышала шорох факела, который вернулся обратно на свое место. Все еще дрожа от страха, Шарлотта открыла глаза. Пещера снова обрела нормальный вид – или, по крайней мере, тот, который она уже видела. Стены, как ей показалось, до сих пор двигались с балетной грацией вокруг людей, будто перетекая. Свет факелов наполнял их жизнью. Теперь она поняла, что именно это тепло и жизненная энергия охраняли расщелину и отгоняли тьму, что скрывалась внутри.

– Что это было? – спросила Шарлотта, ощущая весь идиотизм своего вопроса. Но она просто должна была спросить об этом.

– Тьма, – ответил Баббас. – Есть места, где тьма пытается проникнуть в мир через проломы и пещеры. Орден св. Иоанна Патмосского несет свое служение для того, чтобы находить эти места и охранять от них мир Божественным светом. Много лет на острове нес я эту миссию. А теперь она возложена на тебя.

Баббас прошел мимо Шарлотты и ступил к проему, высеченному в стене. Шарлотта, испугавшись перспективы остаться возле ямы в одиночестве, последовала за ним. Она остановилась возле дверного проема, глядя внутрь темной комнаты. Ей показалось, как кто-то чиркнул спичкой и зажег огонь, свет от которого разгорался все сильнее. Свет фонарей в красно-оранжевых тонах теперь заполнял всю комнату.

Вдоль стен высились полки, они топорщились от множества книг в кожаных переплетах. Несмотря на свет, надписей на корешках было не разобрать. Дальняя стена прикрыта шторами, перед которыми стоял письменный стол. На его неровной поверхности лежали дневник и ручка.

– Сюда мы вносим записи, – сказал Баббас, жестами указывая сначала на открытый дневник, а потом на книги на полочках. – В конце каждого дня мы записываем все его события.

Шарлотта, сгорая от интереса, спросила:

– Это записи всего Ордена?

– Нет, только этой церкви. У Ордена есть храмы и в других местах, и их записи хранятся там.

– А сколько всего других церквей?

– Я не знаю точно. Бог призывает людей, Орден их принимает. Мы никуда не выезжаем отсюда. В мире много мест, откуда тьма может вырваться на свободу, и когда Орден находит их, то поддерживает Божественный свет над ними. Если где-то царит темнота, это означает, что мы не нашли еще все возможные места для ее побега. А теперь нам надо идти. Нам много чего надо сделать.

Шарлотта хотела возразить, хотела сказать, что не может просто так оставить свою жизнь. Но, учитывая масштабы и сложность потери, она понимала, что слова не помогут все вернуть назад. «Я больше не смогу пойти в сауну, – думала она. – У меня больше не будет работы, и я больше никогда не смогу выйти на ланч с друзьями. Не будет больше тех вечеров, когда я могла свернуться в клубок на диване с бутылкой вина и смотреть любимый фильм. Я больше никогда не смогу пойти в ресторан или заказать пиццу по телефону. У меня больше нет жизни. Я не могу, я не могу этого сделать», – думала она безнадежно.

А потом она вспомнила шелест, вспомнила тьму под ногами и ощутила ее теплые поцелуи. Она просто не могла отказать Баббасу. Поэтому она просто спросила:

– Почему же ты не можешь больше служить?

Вопрос, которого она избегала.

– Я умираю, – ответил Баббас. – У меня, скорее всего, рак, и он съедает меня постепенно. Я не могу больше наливать масло в лампы. У меня заторможенная реакция. Время еще не пришло, но однажды я усну на ходу и упаду, или потеряю рассудок. И что тогда? Тьма вырвется на свободу. Я могу остаться и учить тебя, но я уже не могу принимать на себя какие-либо обязательства. Вот почему Господь послал мне тебя.

Он снял с головы запачканное полотно и подошел к ней, благоговейно держа убор перед собой. Она увидела старые следы от масла, которые выглядели, как годичные кольца, намекающие на давность пятен, с запахом жира и разложения.

– Мы носим вот это. Те из нас, кто несет на себе эту ношу, – сказал Баббас. – Это, возможно, наш единственный убор, единственная вещь, которую мы признаем как символ. Это благословенный покров.

Говоря так, Баббас накинул холст на волосы Шарлотты так, чтоб полотно упало на плечи. Ткань пахла древностью и серой. Баббас улыбнулся Шарлотте и сделал шаг назад, когда весь груз веков опустился на голову Шарлотты.