[2001]
Элизабет Хэнд
Желтокрылая Клеопатра Бримстоун

Я надеялся, что предельно ясно высказался насчет обложки. Однако когда свет увидел тринадцатый сборник The Mammoth Book of Best New Horror с этими бесформенными буквами и зеленоватым флюоресцирующим черепом, мне стало совершенно понятно, что мое мнение больше ничего не значит.

Элизабет Хэнд – автор умных, причудливых новелл, дебютировавшая в журнале The Twilight Zone в 1988 году. Эта американка живет на два дома: на побережье Мэна и в лондонском Кэмден-тауне, который и стал местом действия рассказа «Желтокрылая Клеопатра Бримстоун», получившего премию Международной гильдии ужаса.

Самым ранним ее воспоминанием были крылья. Яркие: красные, синие, желтые, зеленые и оранжевые. Черный цвет на них был до того глубоким, что казался маслянистой жидкостью, которую тянуло попробовать на вкус. Крылья двигались над ней, сверкая в солнечном свете, как будто бы сами были светом, частью иного, необыкновенно красочного мира, нисходящего на ее колыбель. Ее крошечные ручки тянулись, чтобы их поймать, но безуспешно: крылья были слишком воздушными, неуловимыми, сияющими. Были ли они на самом деле?

Долгие годы она считала их сном. Пока однажды, дело было вечером, не забралась на чердак в поисках старой одежды, пригодной для того, чтобы надеть на Хэллоуин. Ей тогда было десять лет. В углу под затянутым паутиной оконцем она обнаружила коробку со своими младенческими вещицами: пожелтевшими нагрудничками, малюсенькими пуховыми кофточками, линялыми от отбеливателя, изжеванной плюшевой собачкой, которую она совершенно не помнила.

А в самом дне – крылья. Поломанные, погнутые, со спутанными проволочками и лесками. Подвесная мобильная игрушка для младенцев. Шесть пластмассовых бабочек, выцветших и пахнущих пылью. Никакие не вестники рая, а грубые поделки: оранжевый монарх, парусник, полосатый, как зебра, красный адмирал, желтый фебис, неестественно вытянутая толстоголовка и Agrias narcissus. Все, за исключением последней, – обычные для Нового света бабочки, которых любой ребенок может увидеть в пригородном саду. Игрушки безвольно свешивались с лесок, их лапки и усики были поломаны. На ощупь крылья казались холодными и жесткими, будто металлическими.

После полудня небо затянуло тучами, запахло дождем. Но едва она поднесла игрушку к окну, в серой мути прорезался лучик солнца, и пластмассовые крылышки вдруг вспыхнули, вновь сделавшись кроваво-алыми, изумрудно-зелеными и огненно-желтыми, словно порхали на августовском лугу. И в тот же миг вспыхнуло и сгорело все ее существо: кожа, волосы, губы, пальцы стали прахом и пеплом, не осталось ничего, кроме этих бабочек и ее их восприятия. Острые края крыльев врезались в уголки ее глаз, рот заполнила оранжево-черная жидкость.

Очки она носила с детства. Когда ей исполнилось тринадцать, легкий детский астигматизм усилился, она начала натыкаться на окружающие предметы, а сосредоточиться на учебниках энтомологии и журналах, которые она жадно читала, стало очень трудно. Мать считала, что это возрастное, но, после двух месяцев мучительных головных болей и растущей неуклюжести дочери, вынуждена была признать, что дело серьезное, и отвести ее к врачу.

– С Джейни все в порядке, – объявил доктор Гордон, внимательно осмотрев ее глаза и уши. – Однако неплохо было бы вам наведаться к окулисту. Часто в подростковом возрасте наши глаза претерпевают определенные изменения, – и он подсказал им адрес местного офтальмолога.

Мать облегченно вздохнула. Как и сама Джейн. Вечером, накануне визита к врачу, она подслушала разговор родителей, шептавшихся о томограммах и раке головного мозга. Хотя саму ее больше беспокоило иное странное физическое явление, которое никто, кроме нее самой, не заметил. Несколькими месяцами раньше у нее начались менструации. Нет, с ними-то все было нормально: перепады настроения, скачок в росте и развитии, прыщи, волоски на лобке, – обо всем этом она самостоятельно прочитала в книжках.

Однако ни в одной из книг ничего не говорилось о бровях. После вторых месячных Джейни обнаружила, что с ее бровями что-то не так. Она как раз заперлась в ванной, где добрых полчаса штудировала статью в Nature об особенностях роения азиатских божьих коровок. Дочитав, вылезла из воды, оделась, почистила зубы и ошарашенно уставилась в зеркало.

Лицо было каким-то новым. Скосив глаза, повертела шеей. Прыщи на подбородке? Вроде нет. Но что-то определенно изменилось. Цвет волос? Зубы? Она наклонилась над раковиной, почти уткнувшись носом в нос своего отражения.

Тут-то она и увидела пресловутый «скачок в росте». На внутренних краях бровей у переносицы выросли по три удивительно длинных волоска. Они загибались к вискам, сплетаясь, точно крошечные косички. Джейн не замечала их раньше потому, что редко смотрелась в зеркало, кроме того, необычные волоски не выступали над бровями, а переплетались с ними, словно ползучий паслен в древесных ветвях. Выглядело все это довольно дико, так что Джейн не хотела, чтобы кто-нибудь, даже родители, заметил. Она взяла мамин пинцет, аккуратно выдернула все шесть волосков и спустила их в унитаз. Больше они не вырастали.

В «Оптике» Джейн выбрала не контактные линзы, а тяжелые очки в черепаховой оправе. И продавец, и мать решили, что девочка просто спятила, но выбор был вполне осознанным. Джейни отнюдь не была дурнушкой, для которой учеба – единственная отдушина. Она росла независимой, худой как щепка, с немного раскосыми, фиолето-синими глазами, розовым ротиком, длинными прямыми черными волосами, струящимися в пальцах словно нефть, и бледной кожей, голубоватым отливом напоминающей только что снятое молоко.

Короче, девочка обещала вырасти в красавицу. Но ей это не нравилось. Она ненавидела всеобщее внимание, взгляды, завистливую ненависть других девчонок. Она была молчуньей, не из робости, а от нежелания отвлекаться на пустяки, и ее сверстники ошибочно принимали это качество за высокомерие. В старших классах друзей у нее было немного. Она рано поняла опасность дружбы с мальчиками, даже с самыми серьезными, которые проявляют неподдельный интерес к генетическим мутациям и сложному компьютерному моделированию жизни улья. Джейни была уверена в том, что руки распускать такие парни не станут, но вот поручиться за то, что они не начнут влюбляться, она не могла. Так что в старшей школе она была лишена обычных подростковых развлечений: секса, болтовни с приятелями и бездумного времяпрепровождения. Ничто не помешало ей получить стипендию по естествознанию от Интел-Вестингауз за программную разработку схемы возможных мутаций в небольших популяциях бабочек Limenitis archippus, подвергшихся воздействию генно-модифицированных зерновых культур. Она легко закончила одиннадцатый класс, взяла свою стипендию и уехала.

Ее приняли в Стэнфорд и MIT, она же выбрала небольшой, но очень престижный женский колледж, расположенный в крупном городе в нескольких сотнях миль от дома. Родители немного волновались, как их дочурка, которой едва исполнилось семнадцать, будет жить самостоятельно, однако колледж, с его изысканно-простыми, похожими на монастырские, зданиями, прячущимися в густом лесу, снял их опасения. Ко всему прочему, декан лично заверил, что окрестности совершенно безопасны, если, конечно, студентки не начнут шастать по ночам в одиночку. Смягчившись, отец, уступил напору дочери, желавшей во что бы то ни стало покинуть дом, и выписал ей чек на кругленькую сумму за первый семестр. В сентябре она отправилась в колледж.

Выбрала энтомологию, проведя первый год за изучением гениталий самцов и самок капюшонницы серой полынной, – вида совок, обнаруженного в сибирских степях. Она самозабвенно просиживала долгие часы в зоологической лаборатории, склонившись над микроскопом и орудуя таким тоненьким пинцетиком, что он сам казался одним из хрупких усиков изучаемых ею образцов. Она отделяла крохотные и геометрически правильные, как панцири диатомовых водорослей, гениталии бабочки, погружала их сперва в глицерин, служивший консервантом, а затем – в смесь воды и спирта. После чего рассматривала под микроскопом. Очки, то и дело задевавшие окуляр, ужасно мешали, и она перешла на контактные линзы. Впоследствии, оглядываясь назад, она решила, что это, по всей видимости, и было ее главной ошибкой.

В Аргус-колледже близких друзей у Джейн тоже не появилось. Однако она перестала чувствовать себя такой одинокой, как дома. Здесь она уважала своих сокурсниц, достаточно повзрослев, чтобы научиться ценить женское общество. И по многу дней не видела мужчин, за исключением профессоров или жителей пригорода, проносящихся мимо кованых ворот колледжа.

Кроме того, она не была здесь единственной красавицей. Аргус-колледж специализировался на девицах, подобных Джейн: застенчивых и изысканных, изучавших погребальные обычаи монголок или брачные танцы редких австралийских птиц, сочинявших концерты для скрипки и яванского гамелана или пишущих компьютерные программы, вычисляющие вероятность прохождения потенциально опасных небесных объектов сквозь облако Оорта. В этой оранжерее Джейни оказалась не столько орхидеей, сколько крепким побегом молочая. И тогда она расцвела.

Первые три года в Аргус-колледже пролетели в яркокрылом вихре. Летние месяцы были посвящены музейной практике, во время которой она, наслаждаясь одиночеством, чистила и подготавливала экспонаты. Став старшекурсницей, добилась разрешения писать диплом, посвященный в том числе и ее любимым серым полынным капюшонницам. Ей выделили уголок в пыльной прихожей зоологической лаборатории, где она поставила свои микроскоп и ноутбук. Окон в ее углу не было, как не было, впрочем, и во всей прихожей, хотя сама лаборатория приятно отличалась старомодными высокими арочными окнами. В простенках между ними стояли викторианские шкафы с коллекциями чешуекрылых и жуков с неоновыми спинками, необычными трутовиками и чучелами редких разновидностей зябликов (что выглядело, на ее взгляд, несколько трагичным) – их некогда праздничное оперение давно потускнело. Джейн частенько засиживалась там допоздна, поэтому по ее просьбе ей выдали собственные ключи. Вечера она проводила в круге слепящего света маленькой галогенной лампы: загружала данные в компьютер, изучала фотографии генетических мутаций самок капюшонниц, подвергшихся воздействию диоксина, переписывалась с коллегами из Австралии, Японии, России и Англии.

Изнасилование произошло в начале марта, в пятницу, около десяти часов. Она заперла лабораторию, оставив там ноутбук, и направилась к станции метро, находившейся в нескольких кварталах. Была холодная ясная ночь, жухлая трава и голые деревья мертвенно отсвечивали в осенне-желтом свете фонарей. Никого не встретив, она пересекла территорию кампуса. Дойдя до Седьмой улицы, остановилась, задумавшись. Можно было пройти по Седьмой и свернуть на Мичиган-авеню, эта дорога была безопаснее, но и длиннее. А можно было срезать, пройдя коротким путем, хотя администрация колледжа и полиция неоднократно предостерегали студенток, чтобы те не появлялись там в темное время суток. Джейн помедлила еще минутку, рассматривая пустынный парк за дорогой. Потом, решившись и не глядя по сторонам, быстро пересекла Седьмую и зашагала коротким путем.

Разбитая асфальтовая дорожка проходила по заросшему сорняками пустырю, где вечно валялись разбитые бутылки и торчала дюжина хилых пыльных дубков. Трава закончилась, узкая дорожка огибала череду заброшенных одноквартирных домиков, освещенных редкими фонарями, большая часть которых была разбита, а один даже погнут. Искореженное крыло врезавшейся в него машины все еще валялось здесь же, у фонарного столба. Стараясь не наступать на осколки стекла, Джейн вышла на тротуар перед заколоченными домами и прибавила шагу, торопясь на свет Мичиган-авеню, где ждало спасительное метро.

Этого человека она так и не увидела. Но он там был. Без сомнения, у него имелись лицо и одежда, но эти детали в ее памяти не отложилось. Не помнила она не только его внешности, но даже запаха, только нож, который он держал. Держал довольно неумело, как она потом сообразила, наверняка можно было выбить его из руки. А еще – сказанные им слова. То есть сначала он молча схватил ее и, зажав рот, потащил в проход между покинутыми домами. Основание его ладони сдавило ей трахею так, что Джейн затошнило. Он толкнул ее на кучу сухих листьев и обрывков газет, нанесенных ветром, стянул с Джейн брюки, распорол куртку и рванул за рубашку. Пуговицы так и брызнули в разные стороны, она услышала, как одна из них стукнулась о кирпич и покатилась по асфальту.

Джейн отчаянно начала вспоминать о том, что прочитала в брошюрке об изнасилованиях: не сопротивляться, не драться, не делать ничего, что может спровоцировать насильника на убийство.

Она и не сопротивлялась, но словно бы расщепилась на три части. Первая стояла рядом на коленях и молилась, как когда-то маленькая Джейни. Не набожно, скорее, – машинально тараторя слова, лишь бы побыстрее добраться до конца. Вторая – глухо и слепо подчинилась незнакомцу. Третья – парила на первыми двумя, ее руки-крылышки медленно поднимались и опускались, удерживая тело в воздухе.

– Попробуй упорхнуть, – прошептал мужчина, которого она не видела и не ощущала даже держащих ее рук. – Попробуй упорхнуть.

Джейн помнила, что сопротивляться ни в коем случае нельзя, однако по тому, как он задергался, едва она пошевелилась, стало ясно, что именно это его и возбуждает. Ей не хотелось его злить. Она тихонько заскулила и слабо попыталась оттолкнуть насильника. Почти тотчас он застонал, а через несколько секунд сполз с нее. Его ладонь на мгновенье задержалась на ее щеке. Затем он встал, послышался звук застегиваемой «молнии», и мужчина исчез.

Следом за ним скрылись молящаяся девочка и парящая бабочка. Осталась одна Джейни. Кое-как прикрывшись разорванной одеждой, она выбралась из проулка и побежала к метро, шатаясь и крича.

Приехали полиция и «скорая». Джейн отвезли в полицейский участок, затем в городскую больницу – кошмарное место со слепящим светом и бесконечными подземными коридорами, ведущими в темные комнаты, где на узких койках, типа каталок, лежали безмолвные одинокие фигуры. Ей расчесали лобок, собрав в стерильный конверт все выпавшие волоски, взяли образец спермы насильника и посоветовали срочно провериться на ВИЧ и другие заболевания. Проходя разнообразные осмотры, она провела в больнице всю ночь. Наотрез отказалась дать врачам и полицейским номер телефона родителей или знакомых. Уже утром ее отпустили, всучив целую пачку брошюр (издания местного кризисного центра для изнасилованных, «Новой надежды для женщин» и «Планируемого материнства»), а также визитку детектива, которому поручили это дело. Последний на полицейской машине отвез Джейн домой. Когда они подъезжали, ей вдруг пришла в голову ужасная мысль: а что если детектив и есть тот самый насильник и теперь он знает, где она живет?

Но, конечно, он им не был. Проводив ее до двери, полицейский подождал, пока она не войдет внутрь.

– Позвоните родителям, – сказал он напоследок.

– Хорошо, позвоню.

Приподняв бамбуковые жалюзи, она смотрела вслед полицейской машине, пока та не скрылась из виду. Стянула с себя всю одежду и вместе с полученными брошюрками затолкала в мусорное ведро. Приняла душ, оделась, собрала две сумки, в одну – вещи, в другую – книги, и вызвала такси. В Аргус-колледже она направилась прямиком в лабораторию, забрала ноут и свои материалы, относящиеся с бабочкам-медведицам, после чего попросила таксиста отвезти ее на железнодорожную станцию.

Купила билет до дома. Приехав, рассказала родителям, что случилось, и только после этого разрыдалась. Она так и не вспомнила, как выглядел тот человек.

Дома Джейн прожила три месяца. Родители настояли на психиатрической консультации, и она неохотно начала посещать терапевтическую группу для изнасилованных. Проходив туда три недели, бросила. Изнасилование с ней действительно случилось, но это было уже в прошлом.

– Это заняло пятнадцать минут, – однажды сказала она группе. – И все. Моя жизнь продолжается.

Они с кислым видом выслушали ее слова. Какая-то женщина заметила, что Джейн не желает признавать очевидного, а психотерапевт предупредила, что она будет мучиться до конца жизни, если сейчас не преодолеет свои страхи.

– Я вовсе не боюсь, – возразила Джейн.

– Почему? – вопросительно приподняла бровь психолог.

«Потому, что молния не ударяет дважды в одно место», – подумала про себя Джейн, но вслух произносить не стала. Больше она там не появлялась.

Тем же вечером ее отцу позвонили. Он снял трубку и присел за обеденный стол. Минуту спустя поднялся и, воровато взглянув на дочь, ушел в свой кабинет, плотно притворив за собой дверь. В груди у Джейн все как-то сжалось, но вскоре послывшался отцовский смех. Значит, звонил не детектив. Через полчаса отец вернулся и задумчиво посмотрел на Джейн.

– Эндрю звонил, – сказал он.

Эндрю, врач из Англии, был его старым приятелем.

– Они с Фредом собираются на три месяца в Прованс. Спрашивают, не согласишься ли ты посторожить их дом.

– Это в Лондоне, что ли? – с сомнением покачала головой мать Джейн. – Ну, не знаю…

– А я ему ответил, что мы подумаем.

– Это я подумаю, – поправила отца Джейн, глядя поочередно на обоих родителей и машинально проведя пальцем по брови. – Позвольте мне самой решить.

И пошла спать.

В итоге она отправилась в Лондон. Паспорт у нее сохранился еще с того раза, когда они с родителями навещали Эндрю. Джейн тогда была старшеклассницей. Время до отъезда прошло в бесконечных мелких препирательствах с родителями и телефонных звонках через океан. Эндрю уверял, что дом абсолютно безопасен, этажом выше живет милая отзывчивая старушка, а Джейни будет только полезно снова пожить самостоятельно.

– Вижу, в пуганую ворону ты не превратилась, – однажды вечером сказал он ей по телефону.

В конце концов, Эндрю был врачом, пусть и гомеопатом, а не терапевтом. Это настроило Джейн в его пользу.

– Для тебя очень важно опять начать жить собственной жизнью. Как временно проживающей, серьезную работу тебе не найти, но посмотрим, что я сумею тут сделать.

Она обнаружила их на подлете к Хитроу. Умывшись в туалете, принялась расчесывать волосы и застыла, уставившись в зеркало.

Те длинные волоски выросли снова. Точь-в-точь как первые, две тоненькие косички повторяли контур бровей, загибаясь к вискам и прячась так, что их нельзя было заметить, если не присматриваться к отражению в зеркале, немного повернув голову. Она осторожно дотронулась до одной косицы. Та оказалась жесткой, но удивительно податливой. Джейн провела по ней кончиком пальца, и ее словно прошибло током. Удар был не электрическим, он походил на волну боли, которую испытываешь, когда бормашина задевает зубной нерв, или стукаешься локтем о косяк. Джейн охнула, но боль сразу прошла. Остались гудение в голове и тепло, пощипывающее горло, словно от сладкого сиропа. Она приоткрыла рот и внезапно зевнула. Зевок сопроводился оргазмом такой остроты и силы, что пришлось ухватиться за край раковины и прижаться лбом к холодному зеркалу. Откуда-то издалека до нее донесся стук в дверь уборной и чей-то голос, нетерпеливо вопрошавший: «Эй, здесь занято?» Вцепившись в край раковины и дрожа, Джейн кончила.

– Здесь занято? – вновь повторил голос.

– Я сейчас, – выдохнула, трепеща, Джейн.

Постаралась унять дыхание, ладонью провела по лицу, помедлив, прежде чем коснуться бровей. Однако на сей раз прикосновение отозвалось лишь легким покалыванием. Шквал ощущений окончательно утих. Забрав косметичку, она открыла дверь и вышла.

Эндрю и Фред жили в северной части Кэмдена, в старинном георгианском таунхаусе с видом на Риджентс-канал. Квартира располагалась на первом этаже, имелся также подвал, а с задней стороны – шестиугольная застекленная веранда с подогреваемым каменным полом. За ней ступенчатая терраса спускалась к самому каналу. В спальне стояла древняя деревянная кровать с балдахином, заваленная пуховыми одеялами и подушками. Через застекленные створчатые двери виднелась терраса. Эндрю продемонстрировал Джейн работу замысловатого механизма, выдвигавшего из стены защитную кулису, и дал ключи от оконных решеток.

– Тут ты будешь как у Христа за пазухой, – улыбнулся он. – Завтра познакомим вас с Кендрой со второго этажа, и все тут тебе покажем и расскажем. По той улице можно дойти до Кэмденского рынка, а там… – выйдя на террасу, он показал туда, где канал исчезал под арочным каменным мостом. – Там – зоопарк. Я оставлю тебе свой пропуск…

– Ой, спасибо! – Джейн с восторгом огляделась вокруг. – Тут чудесно.

– А то! – Эндрю приобнял ее за плечи. – Ты здесь прекрасно проведешь время, Джейни. Уверен, наш зоопарк тебе понравится, там как раз проходит выставка. «Мир внутри», или как-то так, в общем – о насекомых. Думаю, ты вполне могла бы поработать там волонтером. Кстати, у них действует специальная программа, заодно сможешь подучиться.

– Конечно! Это то, что надо, – она улыбнулась и смахнула волосы со лба.

Ветер пах стоячей водой и терпкой сладостью цветущего боярышника. Он шевелил волоски на бровях, и Джейн, разглядывавшая герань в горшках и Фредовы кусты розмарина, громко и легко рассмеялась от предвкушения.

Через два дня Фред и Эндрю уехали. За это время Джейн успела перестроиться на иной часовой пояс и начала привыкать к городу и его запахам. Лондон остро пах влажным прахом, базовыми нотами которого были: гнилостный смрад, сочившийся из кирпичей и камней древних домов, а также густой запах зацветшего канала, смешанный с едкой вонью разлитого пива и мочи. На выходные в Кэмден стекались многотысячные толпы, приходилось ограничивать вход в подземку, а у канала было не протолкнуться. До позднего вечера Джейн слышала голоса с другого берега – грубоватый лондонский выговор, эхом отраженный мостами, перекрывал даже грохот поездов Северной линии, несущихся над толпой.

Сперва она не отваживалась уходить далеко от дома. Разложила по ящикам свою одежду (это не заняло много времени), распаковала энтомологический инструментарий – тут пришлось повозиться. На первый взгляд казалось, что прочные деревянные ящики неплохо перенесли перелет через океан и таможенный досмотр. Тем не менее Джейн поймала себя на том, что, откидывая металлические крючки, она затаила дыхание от страха.

И громко ойкнула, не от огорчения, а от радости: все оказалось целым и невредимым. Небольшие флакончики с этиловым спиртом и жидким шеллаком не разбились, как и баночка из-под таблеток, в которой хранились тонюсенькие энтомологические булавки № 2. Преодолевая нетерпение, аккуратно извлекла упаковки бескислотной бумаги и кусок пенополистирола, истыканного булавочными уколами. Затем настала очередь двух пузырьков прозрачного лака для ногтей «Мейбеллин», бутылочки с элмеровским клеем, пустых баночек из-под таблеток, пустых же желатиновых капсул для самых маленьких образцов и, наконец, коробочки красного дерева со стеклянным окошком. В ней находился самый ценный экземпляр коллекции: гибрид Celerio harmuthi Kordesch, самец от скрещивания молочайного и винного бражников. Бабочка, длиной с фалангу большого пальца, имела характерные для бражников вытянутые крылышки и изысканную окраску: полоски цвета фуксии плавно меняли цвет на насыщенный коричневый. Тельце было толстеньким и как будто покрыто перышками. В мире существовало всего около дюжины подобных экземпляров, выведенных пражским энтомологом Яном Покорны в 1961 году. Несколько лет спустя, оба бражника, и молочайный, и винный, оказались на грани исчезновения.

Своего Джейн купила три месяца назад через интернет. Бывший музейный экземпляр стоил целое состояние, она провела немало бессонных ночей, беспокоясь о законности своей покупки. Она с обожанием смотрела на коробочку, лежащую в сложенных лодочкой ладонях. Глаза болезненно сощурились, словно спросонок или от сдерживаемых слез. От бровей к вискам поползло зудящее тепло. Вот оно достигло шеи, груди, растекаясь, словно краска. Опустив коробочку на место, Джейн сглотнула и откинулась на диван. Одна ее рука, а затем вторая скользнули под свитер, начали поглаживать соски… Оргазм наступил резко и оглушительно, словно она со всего маху приложилась лбом об пол.

Ничуть не бывало. Все еще хватая ртом воздух, Джейн убрала волосы с лица, застегнула молнию на джинсах и задумчиво склонилась над маленькой коробочкой, проверяя сохранность драгоценного бражника.

В последующие дни она предприняла несколько коротких вылазок, – к зеленщику, восполняя припасы Фреда и Эндрю, и в газетный киоск. Сидя на веранде, она попивала ромашковый чай или кларет. Голым ступням было тепло на нагретых камнях. Джейн наблюдала за нескончаемым потоком людей, идущих по дорожке вдоль канала, разглядывала узкие лодочки, неторопливо курсировавшие между Кэмденским шлюзом и «Маленькой Венецией», располагавшейся в двух милях к западу от Паддингтона. К следующей среде она настолько осмелела (и заскучала), что решилась покинуть свой кокон и отправилась в зоопарк.

Она быстро двигалась вдоль канала. То и дело приходилось уворачиваться от велосипедистов, истошно теребивших свои звонки, когда она путала стороны. Прошла чередой арочных мостов, снизу поросших скользким мхом. Под ними, привалившись к камням, лежало несколько пьяниц. Они провожали Джейн мутными или вызывающими взглядами. Аккуратно одетые парочки выгуливали собак. Везде было полно детей, тянущих родителей в сторону зоопарка.

Она уже наведалась туда с Фредом, но теперь все выглядело подозрительно незнакомым. Джейн пристроилась позади какого-то семейства и пошла, не поднимая головы, сделав вид, что идет вовсе не с ними. Когда они достигли изогнутой лестницы с указательным столбом, сердце ее радостно забилось. На одной из стрелок значилось: «ЗООПАРК».

На противоположной стороне улицы виднелась старая-престарая церковь с желтыми каменными стенами, поросшими плющом. За ее углом тянулись длинные живые изгороди, отделенные железной решеткой, и, наконец, широкие ворота, у которых толпились дети и лоточники с воздушными шариками, флажками и путеводителями по Лондону. Джейн, гордо подняв голову, обогнала своих невольных провожатых и, показав на входе членский билет, прошла внутрь. Не тратя времени на тюленей, тигров и обезьян, прямиком направилась к свежеотремонтированному павильону, где на ветру трепыхался разноцветный транспарант, гласивший: «Иная вселенная: тайны мира насекомых».

Внутри нестройная череда школьников и замученных взрослых тянулась по ярко освещенному коридору, стены которого украшали громадные глянцевые фотографии и обработанные с помощью компьютера изображения мадагаскарских шипящих тараканов, вислокрылок, бабочек-нимфолид, жуков-точильщиков и павлиноглазок. Джейни послушно встала в очередь, но едва коридор вывел в просторный солнечный зал, оставила детишек с учителями глазеть на оранжевых монархов в клетках и интерактивный дисплей с танцами пчел. На дальнем конце выставки, в относительно тихом углу, до самого потолка высился прозрачный сетчатый цилиндр шести футов в диаметре. В нем кусты крушины и цветущего боярышника боролись за место под солнцем с буковым деревцем. Вокруг, между желтоватыми молодыми листиками, порхали десятки бабочек. И еще десятки, расправив крылья, сидели на ветках.

Это были бабочки из семейства Pieridae, больше известных как белянки, на самом деле – отнюдь не белые. Самки имели бледную зеленовато-желтую окраску и размах крыльев в полтора дюйма. Самцы были такого же размера. Сидя со сложенными крыльями, они казались тусклыми листочками сернистого цвета. Но когда самец взмывал в воздух, испод его крылышек вспыхивал чистейшим желтым живым огнем. У Джейни дух захватило от восторга. Шею закололо от той же первобытной радости, какую она испытала в детстве, тогда, на чердаке.

– Ух, ты! – выдохнула Джейн, прижавшись лицом к сетке.

Ей казалось, что кожи касаются крылышки – легкие, словно сотканные из паутины. Но в то время, когда она любовалась насекомыми, брови начали ныть, словно от мигрени. Сдвинув очки на кончик носа, Джейн прикрыла веки и отступила на шаг. Подождала минуту и открыла. Головная боль стихла, превратившись в тупую пульсацию. Джейн неуверенно коснулась одной брови и почувствовала тонкие переплетенные волоски, жесткие как проволока. Они вибрировали, но стоило ей дотронуться до них, вибрация пропала, а следом и головная боль. Опустив взгляд, посмотрела на пол. Плитки были клейкими от тайком пронесенных детворой сока и жвачки. Снова перевела взгляд на вольер. Рядом обнаружилась табличка. Джейн подошла поближе и прочла:

Эти знакомые всем нежно окрашенные бабочки широко распространены в Северном полушарии, за исключением Арктики и некоторых отдаленных островов. В Европе клеопатра считается предвестницей весны, поскольку первой оживает от зимней спячки под опавшими прошлогодними листьями и радостно порхает, в то время как на земле еще лежит снег.

– Пожалуйста, не дотрагивайтесь до сетки.

Обернувшись, Джейни увидела мужчину, стоящего в нескольких футах. Ему было около пятидесяти, под мышкой он держал сачок, а в руке – прозрачную пластмассовую банку, на дне которой виднелись несколько дохлых бабочек.

– Ой, извините меня, – сказала Джейн.

Мужчина протиснулся мимо нее, поставил банку на пол, открыл небольшую дверцу в основании вольера и сноровисто приподнял внутреннюю сетку. Бабочки взметнулись желто-зеленым вихрем, покинув свои насесты на листьях и ветках. Он аккуратно провел по полу своим сачком и вытащил его. На дно банки, словно обрывки цветной бумаги, упали три мертвых клеопатры.

– Уборка, – пояснил мужчина и снова сунул сачок в вольер.

Он был худым, поджарым, примерно одного роста с Джейн. Лицо с ястребиным носом дочерна загорело, а густые прямые волосы с проседью заплетены в длинную косичку. На нем были черные джинсы и темно-синий вязаный свитер с капюшоном. На воротнике – бейджик.

– Вы, значит, здесь работаете, – произнесла Джейн.

Мужчина, вновь сунувший руку в вольер, оценивающе покосился на нее, но тут же отвернулся. Несколькими минутами позже он в последний раз опорожнил свой сачок, закрыл клетку и банку, подошел к урне, вытащил приставшие к сачку сухие листья и выкинул.

– Я один из сотрудников. Вы американка?

– Ага, – кивнула Джейн. – Вообще-то я бы хотела поработать у вас волонтером.

– Стойка «Хранителей жизни» рядом с главным входом, – мужчина кивнул в сторону двери. – Там вас запишут, зарегистрируют и подберут что-нибудь по силам.

– Нет-нет, я хотела бы именно здесь, с насекомыми…

– Бабочек коллекционируете, да? – насмешливо спросил он и улыбнулся. У него были глубоко посаженные карие глаза, а тонкогубая улыбка выходила ненамеренно жестокой. – К нам такие как вы толпами приходят.

– Нет! – вспыхнула Джейн. – Ничего я не коллекционирую, – холодно продолжила она, поправляя очки на переносице. – Я пишу статью о диоксиновых мутациях Cucullia artemisia.

Уточнять, что это всего лишь дипломная работа, она не стала. Вспомнила об интеловской стипендии и, помедлив, прибавила:

– Я получила на нее несколько грантов.

– Вы учитесь в Англии? – теперь он смотрел доброжелательно.

– Да, – соврала она. – В Оксфорде. Сейчас в творческом отпуске. Живу тут недалеко, вот и подумала… – Джейн развела руками и робко улыбнулась, – что могу вам пригодиться.

Помолчав немного, он кивнул.

– Ну, что же… Вы не подождете несколько минут? Мне надо закончить уборку, но если хотите, пойдемте со мной. Посмотрим, что можно будет сделать. Вдруг да подыщем вам какую-нибудь канцелярщину?

Он повернулся и пошел прочь. Походка у него была изящной, упругой, как у гимнаста или циркового акробата. Складывалось впечатление, что ему не терпится оторваться от земли.

– Это не займет много времени, – бросил он через плечо, и Джейн поспешила за ним вдогонку.

Они миновали дверь с надписью «Только для служащих», ведущую в лабораторию, где стояли стенды. Знакомо и успокаивающе пахло шеллаком, камфорой, ацетоном и этиловым спиртом. Вольеры также имелись, только поменьше, чем снаружи. В них помещались живые экземпляры: окукливающиеся бабочки и мотыльки, палочники, листовидки, скарабеи. Мужчина бросил сачок на конторку и поставил банку на длинный лабораторный стол у стены, над которым ослепительно горели флюоресцентные трубки. Здесь стояли бутылки, частью пустые, частью – с бумагой на дне, на которой лежали маленькие неподвижные существа.

– Присаживайтесь, – сказал мужчина, указывая на складной стул, на другой такой же сел сам, взял в руки пустую банку и рулон бумажных полотенец. – Меня зовут Дэвид Бирс. Итак, где вы живете? В Кэмдене?

– Да, там. Мое имя Джейн Кендалл…

– На Хай-стрит?

Джейни опустилась на предложенный стул, отодвинув его немного от собеседника. Вопрос застал ее врасплох, но она кивнула, вторично соврав, и добавила:

– Точнее – чуть ближе, сразу за Глостер-роуд. С друзьями.

– М-м-м, – Бирс оторвал одно полотенце, потянулся к раковине из нержавейки, смочил бумагу, опустил ее в пустую банку, подумал, потом повернулся к Джейн и, улыбаясь, указал на стол. – Не поможете?

– Конечно… – пожала она плечами.

Подтянула стул к лабораторному столу, взяла другую пустую банку и повторила действия Бирса, то есть смочила бумажное полотенце, опустила его на дно, взяла банку с мертвыми клеопатрами и осторожно вытряхнула одну на столешницу. Судя по бледной окраске, это была самка. Бережно, стараясь не повредить зеленые чешуйки, поблескивающие на крылышках, Джейн подняла бабочку, опустила в банку и закрыла крышкой.

– Очень хорошо, – Бирс кивнул, приподняв бровь. – Похоже, вы знаете, что делать. А с другими насекомыми работали? С мягкотелыми, к примеру?

– Немного. Но преимущественно с мотыльками и бабочками.

– Хорошо. А теперь вы ее не подпишите? – он показал на полку в нише. – Не стесняйтесь.

На полке Джейн обнаружила блокнот и упаковку чертежных ручек. Она принялась писать, чувствуя, что Бирс на нее смотрит.

– Обычно мы просто заносим данные в компьютер и распечатываем, – продолжил тот. – Но мне хочется взглянуть на достижения американского образования в области естествознания.

Она подавила позыв оглянуться и продолжила выводить буквы, стараясь писать как можно мельче:

– Я не знаю точных координат Лондона, – сказала она, протягивая этикетку Бирсу.

Тот внимательно ее изучил.

– На самом деле мы – Королевский зоологический парк, – поправил он и улыбнулся. – Тем не менее вы приняты.

– Здорово! – улыбнулась в ответ Джейни, внезапно почувствовав себя счастливой. – Когда приступать?

– Давайте с понедельника?

Джейн замялась. До понедельника оставалось еще два с половиной дня.

– Я бы могла и завтра…

– По субботам я не работаю, а вам нужно пройти инструктаж. Плюс бумажная волокита с оформлением… Кстати о волоките, – поднявшись, он подошел к конторке и принялся выдвигать один ящик за другим, пока не нашел планшет с зажимом, на котором были закреплены бланки. – Вот, заполните в трех экземплярах, а я передам Каролине, – она у нас ведает волонтерами. Обычно еще проводится собеседование, но я скажу, что уже провел его.

– Во сколько приходить?

– К девяти. Чтобы не толкаться – зоопарк открывается в десять. Зайдете через служебный вход. Там вас будет ждать пропуск, потребуется только расписаться…

Джейн кивнула и забрала бланки.

– Тогда все, – Дэвид перегнулся через стол и вновь уставился на нее лукавым, если не насмешливым взглядом. – Дорогу домой знаете?

– Разумеется! – Джейн воинственно вскинула подбородок.

– Вам нравится Лондон? Небось собираетесь вечерком хорошенько проветриться и поразвлечься с кэмденским хулиганьем?

– Ну, может быть… Я тут еще нигде особенно не была.

– Ясненько. Да-а, такую красотку-американочку они проглотят и не подавятся. Шучу, шучу, – он выпрямился и направился к выходу. – Что же, до понедельника, – и придержал ей дверь. – А насчет клубов подумайте. В вашем возрасте глупо упускать возможность познакомиться с ночной жизнью города, – он опять улыбнулся, свет флюоресцентной лампы, косо упавший ему на лицо, превратил карие глаза в льдисто-голубые. – Пока.

– Пока, – ответила Джейни и заторопилась домой.

В тот вечер она впервые вышла из дома по окончании дня. Себе Джейн говорила, что действительо засиделась, а слова этого Дэвида тут ни при чем. Где находятся эти самые клубы, она понятия не имела. Эндрю показал ей только «Электрик Баллрум», прямо напротив станции метро, но предупредил, что по выходным там не протолкнуться от туристов.

– По субботам они устраивают дискотеку «Лихорадка субботнего вечера», и каждый считает своим долгом напялить винтажные шмотки. Настоящий показ мод, – и он иронично покачал головой.

Джейн это все как-то не привлекало. Наскоро поужинав жгучим карри, купленном на вынос в лавочке неподалеку от дома, девушка принялась переодеваться. Вещей она с собой привезла мало. Тряпки ее никогда не занимали, она спокойно носила то, что покупала по случаю в секонд-хенде или мать дарила на Рождество. Однако теперь, усевшись на край монументальной кровати и поджав губы, она рассматривала скудное содержимое ящиков комода. Наконец выбрала черные вельветовые джинсы, черную же «водолазку» и кроссовки. Очки сняла, впервые за долгое время надев линзы. После чего, накинув старый синий бушлат, вышла из дому.

Был одиннадцатый час. На дорожке у канала кучковались юнцы и пили баночное пиво. Не обращая внимания на их свист и предложения присоединиться, она шла мимо, стараясь не глядеть на парочки, лижущиеся у кирпичных стен, и на парней, отливающих в кустах. На мосту, ведущему к Кэмденскому шлюзу, стояли горланящие подростки с разноцветными ирокезами на головах и грохочущим бумбоксом рядом. При этом они отхлебывали испанскую шипучку прямо из бутылок.

Один парнишка, оторвавшись от бутылки, плотоядно посмотрел на Джейн и качнулся к ней.

– Эй, цыпочка, угощща…

Она поднырнула под неуклюже расставленные руки, и парень врезался в перила. Бутылка, чиркнув по камню, разлетелась черно-золотыми брызгами.

– Ах, ты манда! – заорал парень вслед Джейн. – Манда гребаная!

Народ оценивающе покосился на нее, она же, не поднимая головы, быстро свернула на широкий мощеный двор Кэмденского рынка. Там оказалось пустынно. Торговцы должны были вернуться только утром, а теперь в сумраке лишь шевелились туманные силуэты бродячих кошек да носило ветром мусор. На балконах окрестных домов стояли люди. Все они выпивали и отрывисто перекрикивались друг с другом, их длинные, дергающиеся, расплывчатые тени крест-накрест перечеркивали плохо освещенную площадь. Прибавив шагу, Джейн дошла до конца рынка, где уперлась в кирпичную стену с дверями запертых магазинов. Из лежащего на земле спального мешка высунулась молодая женщина и забормотала:

– Немоглабты, немоглабты…

Джейн двинулась вдоль стены. Наткнувшись на вход в короткий пассаж, нырнула туда, надеясь выйти на Хай-стрит, и почувствовала себя Алисой в Стране чудес, пытающейся отыскать вход в заветный сад: арочные дверные проемы вели не на улицу, а в хэдшопы или ярко освещенные пирсинг-салоны. За некоторыми, впрочем, открывались дворики-колодцы, сумрачные, пахнущие мочой и травкой. Наконец, краем глаза она увидела нечто, выглядящее выходом: тусклые сполохи автомобильных фар – словно посадочные огни. Она как мотылек полетела на этот свет.

– Эй, смотрикудапрешь, смотрикуд… – заверещал кто-то, когда Джейн, словно чертик из табакерки, с налету выскочила на тротуар.

Она таки выбралась на Хай-стрит. Точнее, угодила на «нейтральную полосу», в те нелепые кварталы, где Хай-стрит становится Чок-Фарм-роуд. Тротуары и здесь заполнял народ, только эти все топали к шлюзу, а не от него. Дождавшись, когда сменится сигнал светофора, Джейн побежала через дорогу, к мощенному булыжником проулку, змеящемуся между магазинами кожаного нижнего белья и «изысканной французской мебели для загородных домов».

Задержалась там на несколько минут, наблюдая за толпой, валившей в Кэмден, потоком такси и автобусов на Чок-Фарм-роуд в сторону Хэмпстеда. По ночному небу цвета обугленного дерева проползали тускло-оранжевые облака, оттуда доносился низкий гул самолетов, взлетающих из Хитроу. Поддернула воротник бушлата, чтобы распущенные волосы свободно падали на спину, сунула руки в карманы и решительно зашагала по булыжникам.

Тротуар резко вильнул вправо. Еще не видя, что там за углом, Джейн услышала голоса: девичий смех и свистящий мужской шепот. Секундой спустя проулок закончился. Тупиком. Впереди, в нескольких ярдах, у дверного проема под крошечным медным навесом стояла парочка. Девушка мельком глянула на Джейн и отвернулась. Чей-то темный силуэт заслонил проем. Парень достал бумажник, его рука исчезла в тени, потом вновь возникла, и парочка скользнула внутрь. Джейн подождала, пока тень ретируется, оглянулась и подошла к подъезду.

Черная, металлическая, явно очень тяжелая дверь. Ее покрывали граффити и серые пятна от уже смытых художеств. Дверь была на несколько футов утоплена в кирпичную стену. Сверху – прорезь за поднимающейся железной решеткой, через которую можно было выглянуть наружу, во двор. Справа, в кирпичной стене, имелось углубление с латунной табличкой, на которой было единственное слово: «УЛЕЙ».

Дверного звонка или чего-нибудь в этом роде не наблюдалось. Оставалось только гадать, что там внутри. Джейн терзало смутное ощущение, что темная фигура, впустившая ту парочку, дала бы ей самой от ворот поворот.

Внезапно дверь со скрежетом отворилась. Джейн подняла глаза и увидела грубоватое, но красивое лицо с острыми чертами, принадлежавшее высокому моложавому мужчине с очень короткими светлыми волосами. На его левой щеке, как бисеринки пота, поблескивали золотые шарики пирсинга.

– Добрый вечер, – произнес мужчина, глядя в проулок, откуда пришла Джейн.

На нем была черная футболка без рукавов с вышитой на груди золотой пчелой. По мускулистым рукам тянулись длинные полосы шрамов: черные, красные и белесые.

– Ждешь Марианну? – продолжил он.

– Нет, – не сообразив, на что он намекает, Джейн торопливо вытащила пригоршню пятифунтовых банкнот. – Я сегодня одна.

– Тогда двадцатка, – мужчина, не сводя глаз с проулка, протянул руку, Джейни сунула ему бумажки, и он, впервые опустив взгляд, по-лисьи ухмыльнулся. – Развлекайся.

Она пулей влетела мимо него внутрь.

И угодила прямиком в еще более темную ночь. Причем, судя по всему, грозовую: темноту сотрясал гром музыки до того оглушительной, что звук казался светом. Джейн остановилась, прикрыв веки, по которым, словно мокрый снег, тут же захлестали белые вспышки, пульсирующие в такт музыке. Открыв глаза, постояла, привыкая к темноте, и попыталась разобраться в обстановке. Расплывчатое серое пятно впереди оформилось в окошко гардероба. Джейни двинулась мимо, прямо на грохот. Пол резко пошел под уклон. Держась рукой за стену, она спустилась по пандусу и очутилась в пещере с танцполом.

Какое разочарование! Клуб как клуб: давка, стробоскопы, бирюзовый дымок, серебряные искорки, мечущиеся между множества извивающихся тел: карамельно-розовых, небесно-голубых, неоново-красных или желтых, как детский дождевик. «Краски будто на рисунке ребенка», – подумала она. Один парень вообще был голым, если не считать шортов. К его телу были примотаны пластиковые бутылки с водой, из них длинные гибкие трубочки тянулись к его рту. Другой, с волосами цвета лаймового желе, увидев Джейни, просиял и призывно кивнул.

Она коротко улыбнулась и отрицательно покачала головой. Парень молитвенно протянул к ней руки.

– Нет! – крикнула она, не прекращая улыбаться, голова у нее уже раскалывалась от этой громовой музыки.

Сунув руки в карманы, девушка обогнула танцпол и направилась к бару. Купила что-то розовенькое, безо льда, в пластиковом стакане. Напиток отдавал «Гаторейдом» и жидкостью для зажигалок одновременно. Сделала глоточек, подняла стакан над головой словно факел и обошла зал. Ничего интересного: длинные очереди в уборные, еще один бар, многочисленные двери и лестницы, перед которыми теснились компании, курили и пили. Время от времени сквозь запинающийся электронный гул, возгласы и заливистый смех, прорывались какое-то попискивание и свистки, похожие на трели птиц или насекомых. Однако по большей части все дергались молча, глаза танцоров были задумчиво воздеты горе, тела же их полыхали бенгальскими огнями плоти, пластика и нейлона.

Голова у Джейни разболелась не на шутку. Затылок ныл так, что больно было дотрагиваться. Она отшвырнула стакан и начала прикидывать, как бы выбраться. Она видела коридор, через который вошла, но с тех пор сюда ввалилась чуть ли не сотня новых посетителей: народ плотно забил подходы к обоим барам, а танцпол бесформенной амебой расползся по всему залу, закупорив пути, выводящие на улицу.

– Извини…

Несущаяся куда-то толстуха в футболке с эмблемой «Арсенала» толкнула ее, испачкав запястье своим липким потом. Джейн брезгливо вытерла руку полой бушлата. Вновь взглянула на танцпол, на замысловатую композицию из танцоров, дыма, мерцающих жгутов света и мелькающих пятен лиц: вверх-вниз, вверх-вниз. Посетители все прибывали и прибывали.

– Вот дерьмо! – она развернулась и направилась туда, где зал выгибался и до сих пор было относительно свободно.

Там в беспорядке громоздились у стен десятки столиков, поставленных на попа. На них сидела и болтала небольшая компания. Одна девушка, свернувшись, лежала прямо на полу, положив голову на рюкзачок с изображением Барби. Джейн дернула первую попавшуюся дверь. За ней оказалась кирпичная стена. За другой – кладовка. Третья была железной и выглядела весьма официально, вызвав в памяти тень учебных пожарных тревог в школе.

Ага, запасной выход. Он вполне мог вывести наружу или хотя бы туда, откуда можно было наружу выбраться. Не колеблясь, Джейн толкнула дверь. За ней обнаружился короткий коридор со светящейся надписью «ВЫХОД», в конце его – еще одна дверь. Джейн ринулась туда, машинально нащупывая ключи от дома, нажала на длинную ручку и…

На какое-то мгновенье она вообразила, что попала в медпункт. Блеск галогенных ламп на стали, гнутые стеклянные поверхности, искаженно отражающие вошедшую Джейн, вонь изопропилового спирта, от которой сразу запершило в горле, и едва уловимый запашок крови, отдающий металлом.

Везде были тела. Они лежали на каталках, свисали с блестящих металлических крюков, перетянутые черными электрическими проводами или прикованные к вертикально поставленным резиновым матам. Джейн застыла с открытым ртом. Она не испытывала ни страха, ни потрясения, скорее была заинтригована представшей пред ней головоломкой. Как, к примеру, оказалась тут эта рука? Или: чья, интересно, та нога? Попятилась, вжавшись спиной в дверь, бессознательно пытаясь хоть немного спрятаться от яркого голубого света лампочек, висящих высоко над головой.

Своего рода кьяроскуро из бледных, лоснящихся тел и черной мебели, испещренной красными, иногда коричневыми, потеками. Вид такого обилия плоти, свисающей со столов, осязаемой, волосатой и безволосой, стольких глаз, зажмурившихся от восторга или ужаса, множества оскаленных ртов с прокуренными зубами и бледными деснами, невообразимая текучесть этой картины околдовала Джейн. Она почувствовала то же, что и в тот раз, когда перевернув гнилую колоду, открыла муравейник: мириады крошечных шевелящихся существ, перетаскивающих в челюстях яйца и личинок солдат, их туннели, спиралями уводящие в сердце иного мира. Ее брови привычно завибрировали, вниз, к груди, потекло тепло…

Иной мир, – вот что она здесь обнаружила.

– Вон отсюда!

Джейн охнула. Чьи-то пальцы больно вцепились ей в плечо и грубо вытолкали через металлическую дверь, она даже поцарапала запястье.

– Нам тут шпионы не нужны. Какого хрена тебе…

Мужчина толкнул ее к стене, у Джейн перехватило дыхание. Она попыталась удрать, но он снова схватил ее за плечо.

– Иисусе, да это хренова девка!

Голос оставался злым, но напряжение в нем явно спало. Она подняла глаза: здоровяк, скорее жирный, чем мускулистый, был одет в обтягивающие кожаные трусы и черную майку с вышитой золотой пчелой.

– Какого хрена тебя сюда занесло такую? – он ткнул ее в бок большим пальцем.

– Я просто искала выход, – пролепетала Джейн, запоздало сообразив, что он имел в виду ее одежду.

– Ну, а нашла вход. Прямо в долбаную Страну чудес, – здоровяк заржал, показывая золотые коронки и золотую проволочку, продетую сквозь кончик языка. – Идешь на вечеринку, – выучи сперва правила. Исключений не допускается.

И, прежде чем она успела ответить, дверь за ним захлопнулась. С бьющимся сердцем Джейн постояла немного, затем подошла и нажала на ручку.

Заперто. А она осталась снаружи. Она всегда остается снаружи. Еще подождала у двери, прислушиваясь, не донесутся ли изнутри звуки, все еще надеясь, что кто-нибудь выглянет. Потом развернулась и отправилась искать дорогу домой.

Она проснулась рано утром от шума машин на улице и голосов детей у канала, смеющихся или ссорящихся по пути в зоопарк. Резко села в постели, всполошившись, что проспала и опоздала на работу, но тут же вспомнила, что Бирс ждет ее только в понедельник, а сегодня суббота.

– Класс! – произнесла она вслух. Два свободных дня показались ей неожиданным подарком судьбы.

Несколько минут полежала на обширном ложе Фреда и Эндрю, рассеянно глядя на выступ деревянной панели, где пристроила свою коллекцию: гибрид бражника; прекрасная гондурасская Caligo memnon и еще одна Caligo, на сей раз – atreus; траурница, которую она сама поймала несколько лет назад… Джейн вспоминала вчерашний клуб, мысленно проходя весь путь до потайной комнаты, мужчину, выкинувшего ее оттуда, игру теней и света на телах, прикованных к матам и столам. Вчера, вернувшись домой, она уснула не раздеваясь. Спрыгнув с кровати, Джейни натянула кроссовки. Завтракать не стала, набила карманы бумажками по десять и двадцать фунтов и вышла на улицу.

Было чистое прохладое утро. Молодые листочки крапивы и боярышника блестели от росы, над головой голубело бледное небо. Кто-то спустил в канал тележку из близлежащего «Сэйнсбери», теперь ее сетчатый край торчал из воды у берега словно обломок корабля, вмерзшего в лед. В нескольких ярдах удил рыбу мальчик с безмятежно-отсутствующим лицом.

Перейдя по мосту на знакомую дорожку у канала, Джейн направилась в сторону Хай-стрит. С каждым ее шагом день взрослел, шумнел, позади на мосту загрохотали поезда, резкие, будто чаячьи крики, голоса доносились из-за кирпичной стены, отделявшей канал от улицы.

В Кэмден-лок пришлось уже прокладывать себе путь через рыночную толчею. Стаи туристов роились в лабиринте, бродя между лавочками с новым и подержанным барахлом, пиратскими дисками, серебряными безделушками, шерстяными коврами, боа из перьев, наручниками, сотовыми телефонами, недорогой мебелью и куколками из Индонезии, Марокко, Гайаны и Уэльса. От тяжелого аромата благовоний и дешевых свечек накатывала дурнота. Джейни поспешила к молодой женщине, жарившей самсу в чане с брызжущем маслом. Позванивая в кармане монетками, девушка встала так, чтобы запах кипящего жира и подгорелого нутового теста заглушил вонь пачули и всех этих «Карибских ночей».

– Две штуки, пожалуйста, – громко попросила Джейни.

Поев, она почувствовала себя куда лучше. Подошла к девушке с прической, как у дикобраза. Та сидела за прилавком, заваленным вещами из «болоньи» кислотных оттенков.

– Все по пять фунтов, – сообщила продавщица, встав и доброжелательно улыбаясь Джейн, перебиравшей пару за парой невероятно мешковатые штаны с кучей липучек в самых неожиданных местах и глубокими карманами на молниях. Выбрав одни, она хмуро разглядывала лавандово-зеленые штанины, трепыхающиеся на ветру.

– Ты можешь сделать из них шорты, – объяснила девушка, обошла стол и, забрав у Джейни штаны, ловко дернула за липучку. – Видишь? Или юбку, – продавщица прилепила штанины обратно, взяла другую пару кричаще-оранжевого цвета с черной отделкой и ветровку в тон. – Вот эти тебе больше подойдут.

– Окей, – Джейни заплатила, дождалась, пока девушка положила вещи в пакет, и поблагодарила.

– Пока-пока, – безразлично ответила продавщица.

Джейн вышла на Хай-стрит. Продавцы зорко надзирали за выставленными у магазинчиков прилавками. Кожаная одежда, футболки с надписями «СМОТРИ ПОД НОГИ!» и «ЛОНДОНСКАЯ ПОДЗЕМКА», рубашки с Котом в Шляпе, затягивающимся сигарой, и лозунгом «КОТ В ШЛЯПЕ ДЫМИТ ПО-ЧЕРНОМУ». Каждые три-четыре фута стояли бумбоксы, оглушая прохожих то сальсой, то техно, то Бобом Марли, то «Анархией в Соединенном Королевстве». На углу Инвернесс-стрит и Хай-стрит на корточках сидели у магазина несколько панков, меланхолично рассматривая купленные открытки. Надпись на тонированном стекле провозглашала: «ЛЮБАЯ СТРИЖКА ПО ДЕСЯТЬ ФУНТОВ: МУЖСКАЯ, ЖЕНСКАЯ, ДЕТСКАЯ».

– Извини, – сказал один из панков, когда Джейни переступила через него, чтобы попасть в парикмахерскую.

Парикмахер сидел в старомодном кресле спиной к двери и читал «Сан». Услышав шаги, обернулся и профессионально улыбнулся:

– Чем могу?

– Я бы хотела постричься. Наголо.

Мужчина кивнул и указал на кресло:

– Присаживайтесь.

Джейни опасалась, что ей придется долго уговаривать его, убеждать, что она не шутит. У нее были прекрасные волосы, спускавшиеся ниже плеч, за такие кто угодно душу дьяволу продаст, о чем ей все вечно твердили. Однако парикмахер, не говоря ни слова, принялся орудовать ножницами и машинкой. Клацанье ножниц перемежалось с добродушными вопросами о том, где она уже успела побывать, нравится ли ей Лондон, и воспоминаниями цирюльника о том, как он сам десять лет назад посетил Диснейленд.

– Достаточно или бреем налысо? – спросил он.

Из зеркала на Джейни глядело какое-то большеглазое существо, похожее на долгопята или бабочку калиго мемнон. Они с отражением некоторое время смотрели друг на друга, после чего Джейни сказала:

– Налысо. Если можно.

Когда он закончил, Джейн встала с кресла, ошеломленно провела рукой по голове. Кожа была гладкой и прохладной как арбуз. Пальцы колола коротенькая щетинка. Девушка заплатила парикмахеру, дав два фунта на чай. Он улыбнулся и придержал ей дверь.

– Когда отрастут, заходите, мисс. Подправим всего за пять фунтов.

И Джейн отправилась покупать новую обувь. В Кэмдене оказалось столько обувных магазинов, сколько она не видала за всю жизнь. Обойдя четыре, расположенных в ряд, она нашла уцененную пару высоких, до колен, черных ботинок «Доктор Мартенс», уже вышедших из моды, зато с носками, обитыми сталью. Она их купила, а свои кроссовки оставила в магазине, попросив продавщицу выкинуть. Вышла на улицу. Ходить в этих ботинках было все равно что носить на ногах жидкий цемент: тяжеленные, из жесткой, негнущейся кожи. Пришлось вернуться за парой толстых шерстяных носков. Вновь оказавшись на улице, потопталась на всякий случай у двери, затем пересекла дорогу и двинулась в сторону Чок-Фарм-роуд. Фред, перед самым отъездом, показал ей там один магазинчик.

– А тут, Джейни, ты всегда можешь обзавестись каким-нибудь хорошеньким фетишем, – сказал он, показав на закрашенную матовой черной краской витрину.

На ней красным по черному было выведено «ТО САМОЕ МЕСТО», а ниже нарисованы два сцепленных колечка.

– Лично я внутри никогда не бывал, – заявил Фред и постучал костяшками пальцев по стеклу. – Так что ты мне потом все расскажешь, договорились?

И оба они расхохотались, одновременно представив эту картину.

Джейн шла не торопясь, ветер приятно холодил безволосый череп. Когда она поравнялась с магазином, солнце заблестело на темно-красных буквах и в глазах грустной собаки, привязанной к столбу рядом. Джейн рывком отворила дверь, и новые ботинки громко забухали по полу, когда она ввалилась внутрь.

Там оказалась еще одна дверь. И охрана. Худой парень с дредами безразлично кивнул Джейн.

– Надо бы проверить, – указал он на ее пакет с купленными вещами. Джейн молча отдала ему пакет, разглядывая плакат за стойкой:

Магазин был прекрасно освещен. Пахло новой кожей, кокосовым маслом, хвойным дезинфектантом. В такую рань Джейн была единственным покупателем, при этом она насчитала аж семь служащих: одни стояли за кассами, другие распаковывали картонные коробки или присматривали за Джейн, как бы она чего не сперла. Звучала негромкая танцевальная музыка, то и дело где-то звонил телефон.

Добрых полчаса она бродила по магазину, дивясь ассортименту: жезлы-электрошокеры; подозрительные штуковины из нержавейки, похожие на мясницкие ножи, но с резиновыми накладками на лезвиях; ошейники и капюшоны на липучках; черные резиновые шарики и шарики неоновых расцветок; усеянные трехдюймовыми шипами коврики, которые можно было скатать и спрятать в футляр. Пока она таращилась, подошло еще несколько клиентов. Некоторые здоровались с продавцами, называя тех по имени, другие, воровато оглядываясь, торопливо обходили полки и стемительно вылетали на улицу.

Джейн нашла все, что было ей нужно: набор стальных наручников и ножных кандалов, изнутри обтянутых толстой черной кожей. Четыре черных нейлоновых поводка с карабинами, за которые их можно было прицепить к наручникам или еще куда-нибудь, а также несколько запасных карабинов.

– Что-нибудь еще?

Джейн помотала головой, и продавец принялся сканировать этикетки. Ей стало немного стыдно за столь скромные покупки, за то, что она не заинтересовалась достижениями Технического Прогресса, мрачно сверкающими на всех полках.

– Готово, – продавец протянул чек и чуть наклонился к Джейн. – Слушай, а здорово придумано… – он указал глазами на ее брови.

Она непроизвольно подняла руку и дотронулась до волосков. Оказывается, они развернулись, будто молодые побеги папоротника.

– Спасибо, – пробормотала она, забрала пакет и отправилась домой дожидаться вечера.

Около полуночи вышла из дома. Почти весь день она крепко проспала, но не чувствовала себя отдохнувшей. Сны были тревожными, полными полетов, падений, холодных железных перчаток, мрачных фигур, склонявшихся над ней… Когда она пробудилась, было уже темно. Сердце забилось от страха, что она проспала всю ночь.

К счастью, это было не так. Джейн приняла душ, натянула обтягивающую черную рубашку с низким вырезом, новые оранжевые штаны и громоздкие ботинки. Обычно она не красилась, теперь же, надев контактные линзы, старательно подвела глаза и нанесла на губы бледно-лиловую помаду. Критически осмотрела свое отражение. Белой кожей, огромными фиалковыми глазами и безволосой головой она походила на одну из тех балийских кукол, которых видела на рынке: красивых, холодно-отрешенных, едва ли не пугающих. Прихватив ключи и деньги, Джейн накинула ветровку и отправилась.

Добравшись до нужного проулка, свернула к клубу, но на полпути остановилась. Оглянулась, чтобы убедиться, что никто не видит, быстро отделила штанины, свернула их и сунула в карман, поправила липучки. Теперь на ней была очень короткая, оранжево-черная юбка, из-под которой торчали длинные ноги в черных колготках. Затянула потуже шнуровку на ботинках и подошла к клубу.

У двери собралась толпа жаждущих войти. Джейн заняла очередь, брезгливо избегая смотреть на других. Ждать пришлось около получаса, она успела замерзнуть в своей тонкой ветровке, когда дверь, наконец, открылась. Вчерашний худой блондин начал собирать деньги. Когда подошла очередь, Джейн занервничала, не узнает ли он ее, но блондин внимательно следил только за двором. Запустив последнего страждущего, он с грохотом затворил дверь.

Внутри все было по-прежнему, разве что народу еще больше. Джейн взяла в баре апельсиновый безалкогольный сквош, оказавшийся отвратительно сладким и отдающим горечью подпорченных фруктов. Однако эта дрянь стоила два фунта, и пришлось выпить. Не успела она шагнуть к танцполу, как кто-то хлопнул ее по плечу и заорал в ухо:

– Потанцуем?

Высокий, широкоплечий парень чуть старше нее, наверное, лет двадцати четырех. Худое разгоряченное лицо, зеленые пряди в длинных волосах и ввалившиеся темно-голубые глаза. Покачиваясь с мечтательным видом, он обозревал танцпол, почти не обращая внимания на Джейн.

– Давай! – прокричала в ответ она.

Парень обнял ее за плечи и прижал к себе. Его полосатая футболка пахла тальком и потом. Танцевали долго. Джейн двигалась с рассчитанной непринужденностью, парень дрыгался и подпрыгивал, как будто его кусала за пятки собака.

– А ты красивая! – проорал он, когда музыка на мгновение смолкла, потому что ди-джей менял треки. – Как тебя звать?

– Клеопатра Бримстоун.

Музыка грянула снова. Парень широко улыбнулся.

– Ну, что же, Клеопатра… Выпить хочешь?

Джейн так быстро кивнула, что закружилась голова. Он схватил ее за руку и потащил к бару. Джейн все время подпрыгивала, стараясь идти с ним в ногу.

– Вообще-то… – начала она, но тут парень резко остановился, и Джейн ткнулась носом ему в спину. – Вообще-то я бы предпочла выйти на улицу. Ты как?

– Лады, – парень, глупо улыбаясь, взглянул на нее и пожал плечами. – Только сначала возьму выпивку…

Они вышли из клуба. В проулке ветер бросил им в лицо опавшую листву и обрывки бумаги. Джейн засмеялась и прижалась к парню. Он с усмешкой глянул на нее сверху вниз, допил и выбросил банку, после чего обнял Джейн за плечи.

– Может сходим куда-нибудь выпьем? – спросил он.

Вывалившись из проулка, они повернули и зашагали вперед. Хай-стрит была забита прохожими, к пабам и ресторанам тянулись очереди. Голубое свечение уличных фонарей, тучи мелких мотыльков, бьющихся о светящиеся шары, пар и сероватые струйки дымка над группами панков на тротуарах Кэмден-лока. Какое-то время Джейн и ее новый знакомый шли по улице, наконец, через несколько кварталов он ткнул в паб на углу. Здание выглядело старинным, было покрашено в зеленый цвет, под окнами – горшки с цветами. На ветру покачивалась вывеска: «КОНЕЦ МИРА».

– Зайдем?

– Нет, пожалуй, – Джейн качнула головой. – Слушай, я живу тут рядом, у канала. Если хочешь, мы могли бы выпить у меня.

– Лады, – быстро согласился парень, явно опасаясь, что она передумает, и взглянул на нее. – Классная идея.

На улице, ведущей к дому, было малолюдно. У входа сидел какой-то пьяный старик, клянчивший мелочь. Отвернувшись, Джейн достала ключи, парень воинственно уставился на пьянчугу.

– Вот здесь я и обитаю, – объявила она, распахивая дверь. – Дом, милый дом.

– Красиво тут у тебя, – парень прошел внутрь и огляделся. – Одна живешь?

– Ага, – с запинкой ответила она, почувствовав укол совести.

Он ничего не заметил. Прошел на кухню, провел рукой по краю старинного французского буфета и кивнул.

– Американка, да? Учишься в Англии?

– Ну, да. Что будем пить? Бренди?

Он скорчил гримасу и рассмеялся:

– Лады. Шикарные у тебя вкусы, соответствуют имечку.

Джейн недоуменно посмотрела на него.

– Клеопатра, – пояснил он. – Забавное имя для девчонки.

– Еще забавнее было бы, если бы я была мальчишкой, – парировала она, и он расхохотался.

Достав бутылку, Джейн принялась расшнуровывать ботинки.

– Может, пойдем туда? – она мотнула головой в сторону спальни. – А то здесь холодновато.

Парень пригладил свои длинные волосы, пропустив сквозь пальцы светлые пряди.

– Лады, – он огляделся. – Слушай, а где тут у тебя туалет?

Джейн показала.

– Ясно, я скоро…

Она зашла в спальню, поставила на ночной столик бутылку и два стакана, сняла ветровку. На другом столике стоял затейливый канделябр с высокими желтоватыми свечами, толщиной чуть ли не в ее запястье. Джейн зажгла свечи, по комнате поплыл приятный аромат пчелиного воска. Села на пол, привалившись спиной к кровати. Через несколько минут послышался шум спускаемой воды, и в дверях появился парень. Улыбаясь, он плюхнулся рядом с Джейн. Та протянула ему стакан с бренди.

– Твое здоровье, – сказал он и залпом осушил.

– И твое, – ответила она, отпила глоточек и вновь плеснула бренди в его стакан.

Парень выпил, уже не так жадно. От свечей поднимался тонкий сизый дымок, он плыл над кроватью, балдахином, зеленым бархатным одеялом, горой травянисто-зеленых, шафранно-желтых и бежевых подушек.

Несколько минут они сидели молча. Потом парень поставил стакан на пол, повернулся к Джейн, обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Ну, что ж… – пробормотал он.

Его поцелуй отдавал никотином и смесью дешевого джина с бренди. Холодная ладонь скользнула ей под рубашку, по груди у Джейн побежали мурашки, сосок сморщился от прикосновения его пальцев. Парень тесно прижался, расстегивая молнию на джинсах, его член уже встал.

– Нет, погоди, – прошептала Джейн. – Давай на кровати…

Выскользнув из его объятий, она заползла на постель, потянулась к куче подушек, нащупала под ними заранее спрятанный там предмет.

– Может, развлечемся сначала?

– А я что делаю? – немного обиженно сказал парень, но послушно залез на кровать и стянул ботинки, те с громким стуком упали на пол. – Чего еще там у тебя?

Улыбающаяся Джейн покачала наручниками. Парень уставился на них, перевел взгляд на Джейн и ухмыльнулся.

– Ага, так ты, значит, уже бывала в той комнате…

Джейн норовисто дернула плечиком и начала расстегивать рубашку. Парень хотел было взять наручники, но Джейн ему не дала.

– Нет-нет, это не для меня.

– Дамы – вперед.

– Удовольствие джентльмена превыше всего.

– Убойный аргумент, – он расплылся в идиотской улыбке.

Она мягко толкнула его на подушки и прошептала:

– Ложись на спину.

Он лег, наблюдая, как она стягивает с него рубашку, джинсы и трусы. Его пенис лежал на бедре, еще не окончательно отвердев. Она провела по нему пальцами, парень тихо застонал, схватил ее за руку и попытался плотно прижать ладонь к члену.

– Нет, – прошептала она, – рано. Дай-ка мне руку.

Надев на него наручники и кандалы, прицепила к ногам и рукам поводки и привязала к столбикам балдахина. Это оказалось труднее, чем она ожидала, ей никак не удавалось затянуть их так, чтобы он не мог двигаться. Парень, настороженно склонив голову, наблюдал за ее действиями, пламя свечей отражалось в его глазах, дыхание сделалось неглубоким и учащенным.

– Готово, – она села на пятки и посмотрела на него.

Теперь его член встал, волосы на груди и в паху рыжели в полумраке. Не сводя с нее взгляда, парень облизнул губы.

– Попробуй упорхнуть, – прошептала ему она.

Он попытался пошевелиться, его тело, распластанное косым крестом, вдавилось в бархатный зеленый луг.

– Не получается, – хрипло сообщил он.

Она сняла рубашку, колготки и нейлоновую юбку. Под ними ничего не было. Нагнувшись, Джейн медленно провела пальцами от впадинки на его горле до груди, накрыла ладонью сосок, пальцы скользнули ниже, к бедрам. Его кожа была теплой и влажной, короткие волоски – мягкими. Ее собственное дыхание тоже участилось. Внезапно по всему телу разлился жар, и во рту появился медовый привкус. Длинные волоски на ее бровях отвердели и распрямились, вытянувшись в стороны. Джейн подняла голову и увидела краем глаза два тонких черных усика, поблескивающих при свете свечей.

– Я тебя хочу, – хрипло произнес парень. – Господи, как же я…

Она ладонью зажала ему рот.

– Попробуй упорхнуть, – властно приказала она. – Попробуй упорхнуть.

Он задергался, одеяло сбилось складками. Она провела ногтями по его груди, и он застонал:

– Трахни меня, господи, трахни меня…

– Попробуй упорхнуть.

Погладила его член, едва касаясь набухшей головки. Парень с криком кончил, безуспешно пытаясь прижаться к ней пахом. В ту же секунду Джейн охнула, жаркая волна поползла с переносицы к груди и вниз, к влагалищу. Она с криком рухнула на парня, стукнувшись головой о его бок, и вытянулась поперек кровати. Полежала так с минуту. Ей казалось, вся комната дрожит и закручивается мириадами крошечных хрустальных сфер, в каждой из которых такие же огни свечей и такой же длинный изгиб мускулистого мужского бедра, плавно переходящий во впадинку на животе.

Джейн судорожно вздохнула, жар постепенно отступал. Она приподнялась и села. Глаза парня оставались закрытыми, по подбородку стекала ниточка слюны. Она бездумно наклонилась и поцеловала в щеку. В то же мгновенье его тело начало уменьшаться. Джейн отпрянула, ударившись о столбик балдахина. Дрожа, она смотрела на происходящее.

– Нет, – шептала она. – Нет, нет, нет.

Между тем он стремительно исчезал, как исчезает вода, впитываясь в сухой песок. Вот молодой мужчина стал размером с ребенка, потом – с большую собаку, потом – с маленькую… Вдруг он открыл глаза и с ужасом посмотрел в глаза Джейн. Его руки и ступни, словно пластилиновые, выскользнули из оков, извиваясь, втянулись в туловище и исчезли в нем. Джейн вцепилась в одеяло. Куколка, уже шестидюймовая, не больше ее ладони, продолжала уменьшаться, делаясь все меньше, меньше… Джейн зажмурилась, подумав, что парень сейчас исчезнет совсем.

Раскрыв глаза, она увидела что-то крохотное, копошащееся в складках бархата. Оно было длиной с палец, с черным, в золотых полосках, брюшком; агатовые нижние крылышки имели причудливо-ажурный краешек и «глазки» цвета индиго; верхние крылья покрывала светотень из черных и белых полос.

«Bhutanitis lidderdalii. Обитает в восточных Гималаях, очень редкий вид, живет в кронах деревьев высокогорных долин, ее гусеницы питаются лианами».

Джейни затаила дыхание, глядя на эти трепещущие крылья. Бабочка вдруг взлетела в воздух, Джейн вскрикнула, рухнула на колени и, кинувшись поперек кровати, торопливо, но бережно накрыла насекомое обеими ладонями.

– Ах, ты моя прелесть, – проворковала она.

Спрыгнув с кровати, Джейн понеслась в кухню, не решаясь взглянуть на насекомое. Удерживая бабочку на груди, отыскала в буфете пустую банку, свободной рукой сняла крышку. Почувствовав, как крылышки прижимаются к ладони, она ругнулась, быстро наклонилась над банкой, пустила туда бабочку и завинтила крышку. Бабочка беспомощно заметалась внутри, чешуйки уже кое-где облетели с ее крыльев. Раздраженно чертыхаясь, Джейн метнулась назад в спальню и, включив свет, вытащила из-под кровати ящик с энтомологическими принадлежностями. Найдя пузырек этилового спирта, девушка бегом вернулась на кухню, оторвала от рулона бумажных полотенец кусок, открыла пузырек, капнула на бумагу несколько капель, наклонила и слегка приоткрыла банку. Сунув бумагу внутрь, очень медленно вернула банку в вертикальное положение, так чтобы клочок опустился на дно, и бабочка оказалась точно над ним. Та несколько минут продолжала отчаянно трепыхаться, затем замерла. Тонкий, как волос, хоботок развернулся. Джейни прикоснулась к бровями и провела по своим антеннам. Села за стол и смотрела на бабочку до тех пор, пока солнечные лучи не пробились сквозь деревянные ставни кухонного окна. Бабочка не шевелилась.

Следующий день был затянут свинцово-серой дымкой. Яркими пятнами в ней были лишь синие и желтые краски крылышек Bhutanitis lidderdalii, отпечатавшиеся на сетчатке глаз Джейн, словно она долго смотрела на солнце. Она заставила себя подняться и пойти в спальню, вздрогнула, увидев на полу одежду вчерашнего парня.

– Вот дерьмо, – Джейн машинально провела рукой по голове, забыв, что сбрила волосы. – И что же теперь делать?

Несколько минут стояла, с трудом соображая. Потом схватила в охапку полосатый свитер, джинсы, носки, трусы, ботинки «тимберленд» и запихала все это в пластиковый пакет из «Сэйнсбери». В кармане джинсов обнаружился кошелек. Открыла, равнодушно рассмотрела водительские права на имя Кеннета Рида из Вулверхэмптона. Несколько пятифунтовых банкнот, лежавших там же, положила себе в карман, права сожгла в ванной, спустив пепел в унитаз. После чего покинула дом.

Стояло раннее воскресное утро. Прохожих, за исключением молодой мамаши с коляской, не было. Давешний пропойца валялся у соседской двери в окружении пустых бутылок и мусора. Он мутными глазами посмотрел на приближающуюся Джейн.

– Вот, – сказала ему она и положила комок пятифунтовок в шелудивую ладонь.

– Благослови тебя господь, дорогуша, – прокряхтел старик, не глядя ни на Джейн, ни на деньги. – Благослови тебя господь.

Она отвернулась и быстро зашагала в сторону канала. Урн в Кэмдене явно не хватало. Мусор скапливался на обочине дорожки, под фонарными столбами и в проулках, откуда мусорщики ежедневно его выгребали. «Как настоящие домовые эльфы», – подумала Джейни. Бросила ботинки в кучу хлама у канала, свитер выкинула на рынке – рядом с одинокой туфелькой на шпильке, трусы и носки сунула в размокшую картонную коробку с гниющим латуком, а джинсы положила на кипу бумаг перед запертым газетным киоском. Пакет из «Сэйнсбери» вместе с бумажником отправился в переполненную мусорку у аптеки «Бутс». На обратном пути задержалась у витрины с пошлейшим нижним бельем внушительных размеров и откровенно искусственными париками: розовые африканские косички, длинные платиновые кудри, черно-белые космы в стиле Стервеллы Дэ Виль.

Дверь была приоткрыта. Оттуда негромко доносилась песня Шуберта, исполняемая на три вторых. Джейн просунула в дверь голову и увидела крепыша за конторкой у кассы. Губы у того были намазаны оранжевой помадой, в ушах поблескивали изящные серебряные рыбки.

– Закрыто. В воскресенье с одиннадцати, – не поднимая головы, сообщил он.

– Я просто хочу посмотреть.

Она бочком приблизилась к стеклянной полке, на которой стояли четыре пенопластовые головы в париках. Один, черный и очень блестящий, был сделан в форме гладкого, до подбородка «боба» а-ля двадцатые. Джейни тут же примерила его перед мутным зеркалом.

– Почем?

– Пятнадцать. Но магазин еще…

– Вот, возьмите! Спасибо! – бросив на конторку двадцать фунтов, Джейн выскочила вон.

Поравнявшись с углом, она сбавила шаг, крутанулась, рассматривая себя в окне магазина, и улыбнулась своему отражению. Остаток пути до дома прошла в приподнятом, слегка кружащем голову настроении.

В понедельник Джейн отправилась в зоопарк, чтобы начать там карьеру волонтера. Bhutanitis lidderdalii уже насажена была на пенопластовую плашку. Предварительно смягчив трупик насекомого в банке с влажной бумагой, она разместила его на плашке, подложив кусочек бумаги, чтобы лапки не касались подставки, затем проткнула грудку, чуть правее центра, булавкой № 2. Аккуратно установила экспонат на выступе стенной панели рядом с бражником и покинула дом.

На служебном входе ее действительно ждал пропуск. Утро выдалось ясным и, в отличие от прошедшей недели, – теплым. Длинные волоски на бровях вибрировали, как натянутые струны. Бритая голова с уже отросшей щетинкой вспотела под париком. Переносица чесалась под тяжелыми очками. Джейн миновала вольер с вопящими гиббонами, затем – бассейн, где, щуря глазки, меланхолично плавали карликовые бегемотики, вокруг которых всплывали и лопались зеленые пузыри, похожие на рыбью икру. Напротив павильона с насекомыми женщина в униформе сгружала с тележки для гольфа мешки с кормом.

– Доброе утро, – весело поздоровалась Джейн, проходя внутрь.

Дэвид Бирс стоял у датчика температуры стеклянного террариума с шипящими тараканами.

– Что-то тут произошло прошлой ночью, как бы эти чертовы твари не простудились, – он передал ей планшет с зажимом и начал снимать крышку с террариума. – Я позвонил эксплуатационникам, но у них, видите ли, утреннее совещание, чтоб их всех. Гадский компьютер… – он пошуровал рукой в блоке управления, нервно защелкал тумблером. – Слушай, может ты чего понимаешь в компах?

– Немного, но не в таких, – Джейн прижалась лицом к стеклянной стенке.

Внутри помещалось полдюжины пятидюймовых тараканов с глянцевыми спинками цвета кленового сиропа. Они неподвижно сидели вокруг чашки Петри с чем-то, напоминающим коричневый сахар.

– Они умерли?

– Тараканы-то? Да они, мать их, бессмертны! Можешь хоть топтаться по ним, все равно не сдохнут. Поверь, я знаю, что говорю, – Дэвид еще немного пощелкал тумблером, вздохнул и закрыл крышку. – Ладно, пусть технари сами с этим разбираются. Пойдем, я тебе все тут покажу.

Он быстро провел ее по лаборатории, выдвигая ящики, полные препарировальных игл, плашек и пинцетов. Продемострировал небольшие холодильники с кормами: сахарным сиропом, кукурузным крахмалом, пластиковыми контейнерами с личинками, мучными червями и крохотными серыми жучками.

– В основном наша работа сводится к тому, чтобы вовремя убирать дохлых насекомых и следить, чтобы на растениях не завелись ненужные грибки, – объяснил он. – Природа сама обо всем заботится, мы лишь, когда требуется, направляем ее в нужное русло. Школьные экскурсии прут сплошным потоком, но с мелюзгой возятся учителя. Если захочешь, можешь что-нибудь рассказать деткам, все будут только «за», – говоря это, Дэвид домыл пустые банки, вытер руки и сел на край стола. – Короче, ничего особо привлекательного нет, – сухо сказал он Джейн, прихлебывая кофе из пластикового стаканчика. – Научной карьеры тут не сделаешь.

– Ничего, мне подходит, – пожала плечами она.

– Одним словом, нудятина. В смысле, делаешь изо дня в день одно и то же. Скукота.

– Неважно, – сказала Джейн, и голос дрогнул от внезапного спазма тревоги, она вдруг почувствовала, что ее лицо порозовело, и быстро отвернулась. – Нет, правда, совершенно неважно, – угрюмо повторила она.

– Ну, как знаешь. Кофе вон там. Только чашку помой, – склонив голову набок, он с любопытством посмотрел на Джейн. – Не пойму я, ты что-то сотворила со своими волосами?

– Ага, – кивнула она, поправляя челку.

– Миленько. Точь-в-точь Луиза Брукс, – он спрыгнул со стола и подошел к компьютеру в углу. – Можешь пользоваться моим компом, если потребуется. Я дам тебе пароль.

Джейн в очередной раз кивнула, тревога отступала.

– А сколько людей здесь работают?

– На самом деле, персонала нам не хватает: денег на зарплату нет, а грант кончился. Так что по большей части работаю я сам да кто-нибудь из тех, кого присылает Каролина. В основном – божьи одуванчики с волосами, крашенными синькой. Толку от них, как от древесных клопов. Само Провидение направило сюда тебя, Джейн, – он как-то насмешливо подчеркнул ее имя и криво усмехнулся. – Ты говорила, что у тебя есть опыт в препарировании? Я стараюсь сохранять как можно больше погибших экземпляров, а потом, когда выдается свободная минутка, что случается нечасто, подготавливаю их для работы со школьниками. Хотелось бы иметь достаточно экземпляров, которые можно было бы раздавать учителям. У нас есть приличный сайт, неплохо бы добавить какую-нибудь интерактивную программку. Обычно по понедельникам здесь тихо, школьных экскурсий нет, так что ты могла бы подзаняться некоторыми из этих… – он махнул рукой на стол, где в беспорядке стояли несколько десятков картонных коробочек и стеклянных банок. – Это было бы здорово, – закончил он и отвернулся к экрану.

Все утро Джейн просидела за лабораторным столом. В основом, ничего особенного не попалось: куча коричневых березовых хвостаток, несколько траурниц, три отшипевших свое таракана да десяток клеопатр. Однако имелся и один бражник – «мертвая голова», Acherontia atropos, на грудке которого коричневые и палевые полосы складывались в узор, напоминающий человеческий череп. Раздвоенный кончик его вытянутого хоботка был настолько острым, что мог проколоть кожу: Джейн легонько коснулась его пальцем и восхищенно уставилась на выступившую капельку крови.

– Ты поесть чего-нибудь захватила?

Она оторвала взгляд от лупы с яркой подсветкой.

– Поесть? – непонимающе заморгала Джейн.

– Заработалась? – рассмеялся Дэвид Бирс. – Тем лучше, день быстрее промелькнет. Ну, да, уже время обеда.

Он энергично потер руки. В резком голубоватом свете его лицо казалось желчным и злым, похожим на гномье.

– За кошачьим вольером имеется неплохой киоск с жареной рыбой и картошкой. Пошли, я угощаю. В честь твоего первого рабочего дня.

Они сидели за столиком и ели. Дэвид достал из рюкзачка бутылку пива, поделился с Джейн. Рваные, напоминающие клочья дыма облака быстро летели на юг. За соседним столиком разместилась индианка с тремя ребятишками. Двое старших мальчиков швыряли кусочки жареной картошки чайкам, те с пронзительными криками кидались на угощение, чем испугали малыша, который громко разревелся.

– Скоро дождь пойдет, – сказал Дэвид, глядя на небо. – Это плохо, – он полил уксусом жареную пикшу и взглянул на Джейн. – Ну, как? Ходила куда-нибудь в выходные?

– Да, – ответила та, не поднимая глаз. – Было весело.

– А куда? В «Электрик Баллрум»?

– Господи, нет, конечно! В другое место, – она покосилась на его руку, лежащую на столе.

Пальцы были длинными, суставы чуть увеличены. Кожа гладкая, загорелая, того же цвета, что и крылышки бражника. Брови у Джейн затрепетали, от переносицы, словно вода, потекло тепло. Подняв лицо, она почувствовала его запах, что-то вроде мускусного мыла с солоноватой горечью пивного дыхания.

– Нет? А куда? Я не выходил проветриться уже несколько месяцев, скоро начну плутать в Кэмдене.

– Не помню. Какой-то «Улей», что ли… – она была уверена, что Дэвид слишком стар, чтобы знать о таком клубе, однако он резко повернулся и вздернул бровь.

– В «Улей»? И тебя пустили?

– Пустили, – с запинкой ответила она. – А что тут такого? Клуб как клуб. Я там танцевала.

– Ну, да, – взгляд Дэвида сделался цепким, его ореховые глаза блеснули холодным изумрудным огнем. – Ну, да…

– Просто танцевала, – она принялась отковыривать этикетку с бутылки.

– Значит, у тебя и дружок имеется?

– Увы, – покачав головой, Джейни принялась скатывать бумажку в тоненькую колбаску.

– Прекрати, – он отодрал ее руку от бутылки и прижал к краю стола.

Джейн судорожно сглотнула: он так сильно прижимал ее ладонь к металлическому ребру, что стало больно. Она закрыла глаза, чувствуя, что взлетает и видит внизу свое собственное длинное тело в жучино-черном парике и белую руку, изогнутую, словно стебель растения. Рука же Дэвида вдруг скользнула под стол, слегка задев ее колено, он потянулся за своим рюкзаком.

– Пора и за работу, – весело сказал он, встал, закинул рюкзак за спину и отвернулся, взметнув седеющие волосы. – Не отставай.

Над головой кружили чайки, хлопая крыльями, крича и роняя кусочки жареной рыбы на тротуар. Джейн сидела, уставившись на стол, на картонные тарелочки с остатками еды, на осу, приземлившуюся в пятно жира и тут же начавшую кормиться, пачкая свою золотую грудку.

В тот вечер в «Улей» она не пошла. Вместо этого надела тунику в стиле пэтчворк, джинсы, ботинки, убрала парик в комод и отправилась в маленький бар на Инвернесс-стрит. Погода испортилась, пошел дождь. В черных, похожих на разлитую нефть лужах отражались янтарные огни фар и уличных фонарей.

В баре «Ганза» была всего дюжина столиков. Посетители в основном торчали на тротуаре, выпивая и крича во всю глотку, стараясь переорать латиноамериканские песенки. Джейн протолкалась внутрь, взяла бокал красного и каким-то чудом наткнулась на пустой табурет у стенки. Взобралась на него и, поставив ноги на подножку, пригубила вино.

– Привет. Красивые у тебя волосы.

Мужчина – на вид лет под тридцать, тоже с бритой головой – приближался к ее табурету. Он нервно курил, неглубоко затягиваясь, и смотрел на нее.

– Любишь музыку? – ткнул он сигаретой в колонку под потолком.

– Не особенно.

– А-а-а! Так ты американка? Я тоже. Из Чикаго. Один мой приятель из «Ситибанка» рассказал мне про это местечко. Ничего так еда: тапас, осьминожки… Тебе нравятся осьминожки?

Джейни прищурилась. На нем были дорогие вельветовые брюки и мятый черный пиджак из льна-букле.

– Нет, не нравятся, – ответила она, но не отвернулась.

– Мне вообще-то тоже. Словно червей каких-то склизких глотаешь. Я – Джефф Лэннинг… – он протянул руку. Джейн легонько пожала ее и улыбнулась.

– Рада познакомиться с тобой, Джефф.

Следующие полчаса она старательно делала вид, что слушает его болтовню, кивала и обворожительно улыбалась, когда их глаза встречались. В баре становилось все многолюднее, посетители завистливо поглядывали на табурет Джейн.

– Похоже, мне пора освободить сидячее место, – заметила она, спрыгнула и начала проталкиваться к выходу. – Иначе они меня сожрут.

– Слушай, может поужинаем? – не отставал Джефф Лэннинг. – Здесь рядом пивной бар…

– Нет, пожалуй, – она остановилась на тротуаре, подчеркнуто скромно разглядывая носки ботинок. – Может, ко мне зайдем? Выпьем чего-нибудь…

Дом произвел на него грандиозное впечатление.

– Господи, квартирка-то легко потянет на полмиллиона фунтов! А в долларах – это будет семьсот пятьдесят тысяч! – он открывал и закрывал дверцы буфетов, любовно водил ладонью по аспидно-черной раковине. – Отличный паркет, высший класс! А ты так и не сказала, чем занимаешься.

– Стараюсь заниматься как можно меньше. Держи, – она, смеясь, протянула ему бокал с бренди. – А ты, похоже, большой любитель приключений.

– Эй! Приключение – мое второе имя, – он поднял бокал, салютуя ей. – Хотел бы я знать, что ты задумала, а? Большое сафари?

– Может быть, может быть…

Все оказалось сложнее, чем в первый раз. Не для Джеффа Лэннинга, конечно, а для Джейн. Тот самодовольно пребывал в своих путах, послушно выполняя ее приказы, и подергивал коренастым торсом. От дешевого вина из «Ганзы» у Джейн разболелась голова, волоски-антенны никак не желали подниматься. Она закрыла глаза, и тут в памяти всплыла рука Дэвида Бирса, накрывающая ее ладонь.

– Попробуй упорхнуть, – прошептала она.

– Эй, сбавь обороты, детка! – засопел Лэннинг.

– Попробуй упорхнуть, – хрипло повторила она.

– Ох, господи! Ух… – едва слышно выдохнул мужчина. – Господи, что…

Тогда она быстро наклонилась и поцеловала кончики его пальцев, глядя на кольцо наручников, врезавшееся в пухлое запястье. Теперь она была готова к тому, что он начнет с причитаниями извиваться на постели, что его конечности станут съеживаться и скручиваться. Последней, втянувшись в крошечное тельце, словно рожки улитки в раковину, исчезла бритая голова.

К чему она совершенно не была готова, так это к тому, во что он превратился. Его тоненькие антеннки раскачивались в унисон с антеннами Джейн, длинные шпоры на концах нижних крыльев были четырех дюймов длины.

– Ах! – благоговейно выдохнула она, не решаясь прикоснуться к бабочке.

Алые шпоры были тонюсенькими и хрупкими, словно снежинки, они трепетали подобно серпантину, а с золотых крыльев, раскинувшихся на шесть дюймов, смотрели грифельно-синие и багряные «глазки». Мадагаскарская комета, одна из красивейших и, вместе с тем, – редчайших ночных бабочек. Встретить настолько совершенный экземпляр представлялось практически нереальным.

– Что же делать?.. Что же мне делать?.. – застонала Джейн, когда бабочка расправила крылья и взмыла в воздух, описывая широкую дугу.

Она кинулась задувать свечи. Набросила пеньюар и, не зажигая света, но плотно притворив за собой дверь, поспешила на кухню за фонариком. Там девушка его не нашла, зато припомнила слова Эндрю, что в подвале лежит большой фонарь.

Она спускалась туда только раз, когда хозяева показывали ей дом. На потолке загорелась яркая лампочка, вдоль стен выстроились длинные аккуратные шкафчики, стеллаж с кларетом и коллекционным бургундским, компактная стиральная машина, сушилка, небольшой холодильник, корзины и швабры со щетками, ожидавшие еженедельного визита домработницы. Фонарь и запас батареек к нему обнаружились на холодильнике.

Пощелкала выключателем, рассеянно открыла холодильник, подумав, при виде подобных запасов вина, что внутри окажется пиво. Однако там стоял одинокий длинный пластмассовый контейнер с красной крышкой и красной же наклейкой на боку, предупреждавшей о биологической опасности. Временно отложив фонарь, Джейн присела на корточки, осторожно взяла контейнер и поставила на пол. Этикетка на крышке, подписанная четким почерком Эндрю, гласила: «Др. Эндрю Филдерман, хоспис Св. Мартина».

– Ха! – фыркнула она и сняла крышку.

Внутри находился еще один небольшой красный контейнер для биологически опасных отходов и полиэтиленовые пакетики с одноразовыми шприцами, а также ампулами и суппозиториями с морфином в разных дозах. Джейн некоторое время удивленно разглядывала их, потом вскрыла один пакетик, высыпала на ладонь с полдюжины ампул, аккуратно закрыла контейнер и вернула обратно в холодильник. Захватив фонарь, она побежала наверх.

Времени на поимку бабочки ушло немало. Сначала пришлось отыскать достаточно вместительную банку, а затем еще придумать, как заманить насекомое внутрь, не повредив хрупких шпор. В конце концов ей это удалось. Положив банку на бок, Джейн поставила позади нее настольную лампу на гибкой ножке, так, чтобы свет падал через стеклянное дно. С четверть часа спустя, бабочка опустилась на банку, побалансировала немного, пытаясь удержаться на скользкой поверхности, и скользнула внутрь, усевшись прямо на салфетку, пропитанную этиловым спиртом. Джейн закрутила крышку и, не переворачивая банки, подождала, пока бабочка умрет.

На следующей неделе она обзавелась еще тремя экземплярами: японским парусником Papilio demetrius, с изысканными оранжевыми «глазками» на бархатно-черном фоне; огненным червонцем Lycaena virgaureae, который оказался, впрочем, не огненным, скорее – приятной тыквенно-оранжевой расцветки; и малазийским парусником Graphium agamemnon с салатовыми пятнышками и светло-желтыми полосками на бурых крылышках. Решив попытать счастья за пределами Кэмден-тауна, первого парусника она изловила в Ислингтоне, в отдельном кабинете БДСМ-клуба, второго – в Крауч-энде, в машине, припаркованной позади шумной дискотеки. Огненным червонцем «расплатился» мужчина на пустыре неподалеку от станции метро «Тоттенхем-Корт-роуд», там столбики балдахина пришлось заменить на драный сетчатый забор. Морфин пришелся как нельзя более кстати: бабочки появлялись уже одурманенными и сами умирали через несколько минут, не повреждая крылышек, хотя и приходилось ждать эякуляции, чтобы вовремя прижать ампулу к горлу, точнее – к сонной артерии. От их одежды избавиться было нетрудно, а вот с кошельками Джейн старалась быть поаккуратнее, поглубже засовывая их в урны или пряча в собственном мусоре, а потом следя за тем, как мусорные машины увозят его прочь.

Набредя в Южном Кенсингтоне на магазин энтомологических принадлежностей, девушка пополнила свои запасы, поинтересовавшись между делом у владельца, не купит ли он некоторые из ее экземпляров.

– Смотря каких, – пожал плечами тот. – Что у вас имеется?

– Сейчас – только Argema mittrei, – Джейн поправила очки и огляделась: множество морфид, одна павлиноглазка Атлас, в общем – ничего примечательного. – Но у меня могут появиться другие, и тогда…

– Argema mittrei? Павлиноглазка комета? Где же вы ее раздобыли? – поднял брови торговец, и Джейн покраснела от досады. – Да вы не дергайтесь, я вас не сдам, иначе давно бы распрощался с бизнесом. Такую, разумеется, в магазине не выставишь, но если вы захотите расстаться с вашим экземпляром, можно договориться. Я знаю, кому из моих клиентов его предложить.

В зоопарке она работала три дня в неделю. В среду, на следующий день после того, как Джейн поймала великолепную Urania leilus, чьи крылышки, к сожалению, подпортил дождь, она застала Дэвида Бирса за чтением утреннего выпуска «Кэмден Нью Джорнал». Он хмуро поглядел поверх газеты.

– Ты по-прежнему бродишь по ночам в одиночку?

Во рту сразу же пересохло. Джейн замешкалась, потом быстро подошла к кофеварке.

– А что? – спросила она, стараясь говорить беззаботным тоном.

– А то, что из клубов исчезают люди. Вот тут, в статье написано.

– Исчезают? – Джейн взяла кофе, смахнула ладонью пролившиеся на стол капли. – И куда они деваются?

– Неизвестно. Уже двоих парней объявили пропавшими без вести, их родные в панике. Кэмден детишек живьем жрет. Удрали куда-нибудь, скорее всего, – он протянул газету Джейни. – Правда, одного из них видели неподалеку от Хайбери-филдс, а там полно секс-клубов.

Она мельком проглядела статью. Подозреваемых пока не называли. Тела тоже не были обнаружены, хотя предполагалось, что пропавших уже нет в живых. («Мой Кен никогда не уезжал, не предупредив меня или начальство…») Полиция просила звонить всех, кто владеет хоть какой-нибудь информацией.

– Лично я по секс-клубам не шастаю, – отрезала Джейн. – К тому же, обрати внимание, пропадают одни парни.

– Ну, да, конечно, – Дэвид холодно посмотрел на нее, откинувшись на спинку кресла. – А кто тогда «Улей» посещал?

– Это дискотека! – Джейни рассмеялась, скрутила газету в трубочку и легонько хлопнула его по плечу. – Не волнуйся, я буду осторожна.

– Кто сказал, что волнуюсь я именно о тебе? – произнес Дэвид, и в его карих глазах блеснули искорки.

Она улыбнулась в ответ, но когда отвернулась и принялась мыть в раковине банки, ее губы плотно сжались.

День выдался промозглым, скорее ноябрьским, чем майским. Ожидались только две школьные экскурсии, а обычный поток посетителей сократился до нескольких пожилых леди, которые, покудахтав над шипящими тараканами и даже не взглянув на бабочек, прошаркали в другой павильон. Дэвид метался туда-сюда, попеременно чистя клетки и направляя жалобы техникам. Джейн подготовила и насадила на булавки двух жуков-оленей, чьи лапки искололи ей все пальцы, пока она протыкала глянцевитые каштановые кирасы. Затем занялась наведением порядка в шкафах и ящиках с бланками, микроскопами, комплектующими для компьютера и энтомологическим оборудованием.

Около двух вернулся Дэвид в мокрой от дождя куртке с накинутым капюшоном.

– Ну, хватит, – объявил он, стоя в дверях. – Пошли обедать.

Джейни, обновлявшая список видов, нехотя оторвалась от компьютера.

– Если честно, пока не хочется, – сказала она с виноватой улыбкой. – Иди сам.

– Брось, Джейн, – Дэвид захлопнул дверь и, оставляя мокрые следы на кафельном полу, подошел к ней. – Тут не осталось ничего срочного. Вставай, эта мутотень подождет до завтра.

– Но… – она вскинула на него глаза.

Капюшон сполз с его головы, серебристые волосы рассыпались по плечам, лицо с каплями дождя на высоких скулах казалось вырезанным из пропитанного олифой дерева.

– Вдруг кто-нибудь придет? – закончила она.

– Тогда нашей милашке-экскурсоводу по имени миссис Элинор Фельтвелл будет чем заняться. Хотя, между нами говоря, маловероятно, что в такую погоду кто-то сюда припрется.

Он склонился к экрану и поморщился, вглядываясь. Их лица оказались совсем рядом, прядь его волос щекотала ей шею. Кожа под париком жутко зудела, будто ее кусали муравьи. Джейн уловила теплый кисловатый запах его пота с каким-то непонятным резким оттенком, вроде дробленых желудей или свежих опилок. Ее антенны задрожали, на языке возник привкус жженого сахара. В панике, она отвернулась, чтобы он не увидел ее лица.

– Я… Мне бы надо закончить тут…

– Забей на это, Джейн! Нам столько не платят. Ну же, будь послушной девочкой… – он потянул ее за руку и поднял на ноги.

Джейн упорно избегала поворачиваться к нему лицом. Челка дешевого парика раздражающе елозила по лбу, и она отбросила ее в сторону.

– Давай, одевайся и пойдем. Или у вас там в Штатах отгулы не практикуются?

– Уговорил, – она надела черный виниловый плащ, взяла свой рюкзачок. – Вижу, ты голоден как волк, – недовольно проворчала Джейн, ожидая его в дверях.

– Не-а. Скорей, одурел от скуки. Ты уже бывала в «Пыльном рубине»? Нет? Значит, сегодня побываешь. Двинули.

Ресторан находился на дальнем конце Хай-стрит. Небольшое заведение, изначально задуманное как мажорно-претенциозное, в этот серый день смотрелось тускловато. На деревянных столах сиротливо дожидались брошенные газеты и переполненные пепельницы. Дэвид заказал стейк и пинту пива, Джейни взяла бокал красного и маленькую порцию салата – цветки настурции на бледно-зеленых листьях латука. В последнее время у нее не было аппетита, и она питалась преимущественно витаминизированными фруктовыми напитками из магазина «здорового питания» и пахлавой из греческой пекарни у метро.

– Только не говори, – начал Бирс, отрезая кусочек мяса и косясь на Джейн, – что никогда не бывала здесь прежде.

– Правда не была!

Чувствуя неуверенность, которую она всегда испытывала в его компании, Джейн рассмеялась и поймала свое отражение в стенном зеркале: худенькая юная женщина в бесформенном перуанском свитере-пончо, джинсах, уродских очках и с плохой прической. При взгляде на своего двойника она почувствовала себя уверенной и почему-то – невидимой. Склонив голову набок, улыбнулась Бирсу:

– Здесь вкусно кормят.

– Выходит, тебя некому выгуливать? Или готовить тебе еду? Я всегда думал, что американки обожают, когда перед ними пресмыкаются. Как рабы, – сухо прибавил он. – Ну, или рабыни, если ты из этих.

– Нет, – не отрывая взгляда от салата, она застенчиво покачала головой и сделала глоток вина, ощутив себя еще более неуязвимой. – Нет, я…

– Дружок дома остался, да? – он допил свою пинту и махнул официанту, чтобы принес вторую. – Мило, мило. Даже очень. Особенно для него, – коротко хохотнул Дэвид.

Официант принес пиво и новый бокал вина для Джейн.

– Ой, мне уже, пожалуй…

– Давай пей и молчи.

Она почувствовала, как он под столом наступил ей на ногу. Сегодня вместо ботинок на ней были розовые сланцы, и Бирс наступил прямо на пальцы. Джейни пискнула от боли, пытаясь вытащить ногу, ее суставы хрустнули, антенны задрожали и напряглись. Внутри, словно прорастающее семя, распространялось тепло.

– Не стесняйся, – мягко сказал он, пододвигая бокал. – Один глоточек, вот так, умница…

Судорожно сжав бокал и проливая вино на свитер, она выпила. Ужасное давление на пальцы ноги исчезло, но в то время, как вино стекало по горлу, Джейн ощутила теплый поток, поднявший ее в воздух, в то время как дрожащая девушка, оставшаяся внизу, поставила бокал на стол.

– Ну, что? – чуть подавшись вперед, улыбающийся Бирс накрыл ее ладонь своей. – Это куда лучше, чем работать, согласна?

Он проводил ее домой. Джейни пыталась его отговорить, но после трех пинт пива Бирс не то чтобы опьянел, скорее – сделался заносчиво-упрямым, так что она сдалась. С неба сыпалась морось, канал, обычно мутный, серебристо светился в подступающих сумерках. Людей навстречу попадалось мало, хотя Джейн была бы не против под предлогом узкой дорожки поплотнее прижаться к Дэвиду. Он же старался держаться отдельно, на расстоянии вытянутой руки. Поднялся ветер, принесший вонь стоячей воды и прелых цветов боярышника, сквозь нее Джейн вновь уловила легкий запах желудей.

Они пересекли мост и направились к дому. На тротуаре Джейн остановилась, смущенно улыбнулась и пролепетала:

– Спасибо, все было просто чудесно.

– Я очень рад, что наконец-то удалось вытащить тебя из клетки, – кивнул Дэвид, оценивающе оглядывая таунхаус. – Господи, ты, что, здесь живешь? Наверное, делишь с кем-нибудь квартиру?

– Да нет, – замялась Джейни, не помня хорошенько, что наврала ему в первый день.

Однако прежде, чем она успела открыть рот, Бирс шагнул ко входу и принялся нетерпеливо подпрыгивать, пытаясь заглянуть в окно.

– Слушай, можно посмотреть, а? Мне, как профессиональному энтомологу, любопытно понаблюдать жизнь высшего класса.

Джейн окончательно стушевалась, внутри все сжалось, и она решила, что безопаснее всего будет позволить ему войти.

– Ладно, – с неохотой сказала она и отперла дверь.

– М-м-м! Мило, даже очень, – он обошел гостиную, разыграл целый спектакль, восхищаясь искусной лепниной, туземными коврами, каминной полкой с толстыми церковными свечами и зеркалом в золоченой бронзовой раме. – Господи, и вся эта благодать для такой козявки, как ты? Вы, леди Джейн, чрезвычайно умная киска, раз сумели приземлиться на все четыре лапки в таком местечке.

Она вспыхнула. Задев ее плечом, он прошел в спальню. Ее накрыло до того жаркой волной, что пришлось зажмуриться. Антенны дрожали.

– Ничего себе! – крикнул из спальни Бирс.

Она медленно двинулась за ним. Дэвид с вытаращенными от изумления глазами и раскрытым ртом застыл напротив стены, где на узком выступе стояли экспонаты.

– Это все твои? – пораженно выдохнул он, не сводя глаз с бабочек. – Только не ври, что сама их поймала…

Джейн пожала плечами.

– Невероятно! – он взял Graphium agamemnon и принялся крутить рамку в свинцовом свете, пробивающемся из-за раздвижных дверей. – Обрабатывала сама?

– Ага, – она встала рядом. – Слушай, ты мне не посоветуешь… – Джейн показала на Urania leilus в дубовой рамке. – Ее дождем промочило.

Дэвид поставил на место Graphium agamemnon и принялся читать этикетки:

Он покачал головой.

– Ты дала маху, Джейн, везде написала «Лондон», – Бирс криво усмехнулся. – Не припомню, когда в последний раз видел в Кэмдене сатурнию.

– Ох! Действительно, – Джейн принужденно засмеялась.

– Насколько я могу понять, ты их не сама ловила…

Он взял рамку со сливочно-желтой Isopa katinka, выделявшейся красновато-коричневыми и иссиня-черными «павлиньими глазками» на крылышках.

– Давненько я не встречал тут таких. Даже в Финсбери.

– Ну, да, – Джейни состроила покаянную рожицу. – Я их там, того… нашла, в смысле – купила.

– Ну, да, ну, да… – он вернул рамку на уступ. – Не поделишься адресочком своего поставщика? В жизни не видел ничего подобного у нас в Северном Лондоне.

И вышел из спальни. Джейн, торопливо поправив рамки трясущимися руками, поплелась следом.

– Что же, леди Джейн, – он впервые посмотрел на нее без обычной усмешки, в его глазах читалось едва ли не раскаяние. – Думаю, мы сумели вытянуть кое-что полезное из сегодняшнего дня, – он в последний раз оглядел лакированные панели стен, натертый паркет, антикварную мебель и драгоценные ковры. – По пути сюда я намеревался сказать, что тебе надо бы найти кого-нибудь, кто будет о тебе заботиться, но вижу, ты и сама неплохо устроилась.

Джейн не поднимала глаз. Он шагнул к ней, пахнуло медом, дубовой корой, желудями и молодым папоротником. Голова у нее закружилась, она подняла руку ему навстречу, но Дэвид только провел указательным пальцем по ее щеке.

– Спокойной ночи, Джейн, – тихо произнес он и вышел в туманный вечер.

Как только за ним закрылась дверь, она подбежала к окну, задернула бархатные шторы, сорвала дурацкий парик и швырнула его на диван вместе с очками. Сердце дико стучало, по лицу струился пот, от страха ли, от разочарования – она сама не понимала. Стянув пончо и джинсы, девушка бросила их на полу гостиной и потопала в ванную. Минут двадцать стояла под душем, смывая с себя запах папоротника и лиственного перегноя.

Наконец, выключила воду, вытерлась и, оставив полотенце на полу, направилась в кухню. Вдруг ей захотелось есть. Джейн хлопала дверцами шкафов и буфетов, пока не отыскала наполовину пустую баночку с лавандовым медом из Прованса. Открыла, бросив крышечку в раковину, и принялась жадно сосать мед, помогая себе пальцами. Прикончив его, схватила банку лимонного курда и проглотила большую часть, пока не почувствовала, что ее сейчас вывернет. Сунула голову под кран, напилась и только тогда насытившись, отправилась в спальню.

Будто во сне оделась, ощущая себя согревшейся и умиротворенной. Натянула желто-красные полосатые чулки, нейлоновую юбку, обтягивающую алую футболку. Ни лифчика, ни трусиков надевать не стала. Вставила контактные линзы, посмотрелась в зеркало. Волосы начали уже отрастать, на черепе чернела бархатная щетинка, посверкивая в тусклом свете. Подвела глаза, потом, словно по наитию, тем же черным лайнером прорисовала изгиб каждой антенны, так чтобы линии доходили до висков. Намазала губы черной помадой, накинула черный плащ.

Было слишком рано, клубы еще не открылись. Дождь прекратился, но опустился вязкий туман, оседавший на ветровых стеклах машин, витринах и покрывавший лицо Джейн липкой пленкой. Несколько часов она бесцельно бродила по Кэмдену, присматриваясь фиалковыми глазами к мужчинам, ловя ответные взгляды и отвергая их один за другим. В какой-то момент ей показалось, что она видит Дэвида Бирса у дверей «Пыльного рубина», но приглядевшись к типу, переходящему улицу, поняла, что ошиблась. Этот был моложе, с длинными темными волосами, заплетенными в толстую косу, и в высоких, до колен, ботинках. Он пересек Хай-стрит и пошел к станции метро. Джейни помедлила, затем припустила вдогонку.

Оказалось, он направлялся не куда-нибудь, а в «Электрик Баллрум». Перед входом топталось, негромко переговариваясь, с полтора десятка человек. Мужчина занял очередь. Он был один. Джейн следила с другой стороны улицы. Наконец, двери открылись, и собравшиеся повалили внутрь. Когда длинноволосый тоже скрылся из виду, она досчитала до ста, перебежала через дорогу, заплатила и вошла.

В клубе было три этажа. Мужчина обнаружился на верхнем. Несмотря на будний дождливый вечер, народу было много, из динамиков орали Идрис Мухаммад и Джимми Клифф. Парень стоял один у стойки бара и пил минералку прямо из бутылки.

– Привет! – громко сказала ему она с самой обворожительной и невинной улыбкой. – Потанцуем?

Он оказался старше, чем ей представлялось, хотя и помоложе Бирса, – так, где-то за тридцать. Мужчина недоуменно взглянул на нее, пожал плечами.

– Ну, давай.

Они начали танцевать, передавая друг другу бутылку воды.

– Как тебя зовут? – прокричал он.

– Клеопатра Бримстоун!

– Шутишь?!

Песня закончилась длинной блеющей руладой, и оба они, сопя, вернулись в бар.

– В чем дело? У тебя есть еще одна знакомая Клеопатра? – поддразнила его Джейн.

– Да нет, просто имечко забавное, вот и все, – он улыбнулся.

Мужчина был красивее Бирса, со сдержанными манерами, более мягкими чертами округлого лица и темно-карими глазами.

– А я – Томас Рэйборн. Можно просто Том.

Он купил еще две бутылки «Сан-Пеллегрино» и передал одну Джейн. Она жадно осушила ее, попутно соображая, как себя с ним вести. Поставила на пол пустую бутылку и принялась демонстративно обмахиваться рукой.

– Как же здесь жарко! – от необходимости все время перекрикивать музыку у нее заболело горло. – Пойду пройдусь, что ли, глотну свежего воздуха. Ты как?

Том замялся, оглядываясь вокруг.

– Вообще-то я тут друзей жду… – нахмурился он. – Но…

– А-а-а, – разочарованно протянула она, внутренне впадая в отчаяние. – Ладно, все окей, я понимаю.

– Да ну их к черту! – улыбнулся он.

Глаза у него были замечательными, куда более спокойными и обнадеживающими, чем у Бирса.

– Я ведь всегда смогу вернуться, – закончил он.

Выйдя из клуба, она повела его направо, к каналу.

– Я живу совсем рядом. Может, забежим выпьем?

– Увы, не пью, – опять он пожал плечами.

– Тогда перекусим чего-нибудь. Тут рукой подать, несколько кварталов от Кэмденского шлюза…

– Ну, ладно.

Они пошли, болтая о том, о сем.

– Тебе надо быть поосторожнее, – заметил он, когда они пересекли мост. – Слыхала, что в Кэмдене люди пропадают?

Она молча кивнула. Ею овладела какая-то тревожная неповоротливость, как будто она опьянела, хотя девушка выпила всего только пару бокалов вина с Дэвидом несколько часов назад. Мужчина тоже, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке, он постоянно оглядывался, точно проверял, не идет ли кто за ними.

– Мне нужно позвонить, а сотовый разрядился, – извиняющимся тоном выдавил Том.

– Можешь позвонить от меня.

– Ладно, это неважно.

По его голосу было ясно, что он судоржно ищет благовидный предлог, чтобы слинять.

Зайдя в дом, он уселся на диван, взял «Тайм-аут» и принялся листать, делая вид, что зачитался. Джейни прошла на кухню и плеснула себе бренди. Выпила, плеснула еще, после чего присоединилась к Тому.

– Итак, – протянула она, сняв ботинки и медленно ведя затянутой в чулок ногой по его голени, – сам-то ты откуда?

Он остался невозмутимым. Настолько, что Джейн засомневалась, удастся ли вообще его расшевелить. Однако некоторое время спустя они, уже голые по пояс, лежали на диване, из его расстегнутой ширинки выглядывал вставший пенис, упираясь в ее обнаженный живот.

– Пошли лучше туда, – взяв Тома за руку, Джейн повела его в спальню.

Зажгла одну свечу и вытянулась рядом с ним на кровати. Глаза мужчины были полузакрыты, дыхание стало сбивчивым. Джейн провела ноготком вокруг его соска, Том издал тоненький удивленный звук, затем быстро повернулся и навалился на нее.

– Погоди! Не надо спешить, – сказала Джейн, высвобождаясь.

На прошлой неделе она перестала отсоединять оковы от столбиков, лишь прикрывала их простынями. Схватила один наручник и быстро, пока Том не успел ничего сообразить, защелкнула на его запястье.

– Эй!

Нырнула в изножье кровати. Мужчина, путаясь в одеялах, чуть не стукнул ее ногой. Чтобы успокоить его и надеть оковы на щиколотки, пришлось разыграть целый спектакль, глупо хихикая и лаская ему бедра. Едва последнее кольцо была прилажено, Джейн метнулась к изголовью, быстро увернувшись от его свободной руки.

– На такое я своего согласия не давал, – произнес он, то ли в шутку, то ли всерьез.

– А на такое? – проворковала она, скользнув к его бедрам и сжимая отвердевший пенис между ладонями. – Он, похоже, непрочь.

Том тихо застонал и прикрыл глаза.

– Попробуй упорхнуть, – произнесла она. – Попробуй упорхнуть.

Том дернулся изо всех сил, выгнувшись дугой, так что Джейн в тревоге отпрянула, но путы выдержали. Он выгнулся еще раз, и еще, но теперь она оставалась рядом, не выпуская из рук его член. Дыхание мужчины все ускорялось, и вот уже они с Джейн дышали как один человек, ее сердце бешено стучало, колотье на лбу сделалось почти непереносимым.

– Попробуй упорхнуть, – выдыхала Джейн. – Попробуй упорхнуть.

Кончив, Том хрипло вскрикнул, словно от боли. Закричала и она сама, закрыв глаза, содрогаясь от судороги, пронзившей тело от переносицы до паха. Ее голова упала ему на грудь. Вздрогнув в последний раз, Джейн отстранилась и стала наблюдать.

Мужчина закричал снова, но крик быстро оборвался на визгливой ноте, в то время как его конечности сжимались и укорачивались, точно сгорающие фитили. Последнее, что она успела заметить, – гомункулус, отращивающий слишком много ножек. А затем на смятом одеяле возник совершенный Papilio krishna. Парусник перебирал лапками, его крылья мелко дрожали, зеленые чешуйки искрились среди фиолетовых, пунцовых и золотых мазков.

– О, как ты прекрасен! – прошептала она.

Из-за двери послышался негромкий шум. Створка распахнулась, свалился с крючка пеньюар. Джейн отдернула руку от бабочки, вглядываясь в темный проем.

Она так торопилась затащить в постель Томаса Рэйборна, что забыла запереть входную дверь на ключ. Вскочила, обнаженная, с ужасом всматриваясь в приближающуюся тень. И вот, пламя свечи обрисовало черты сумрачного лица.

Это был Дэвид Бирс. Он принес с собой свежий аромат дубовой коры и молодого папоротника, чуть-чуть отдающий горечью этилового спирта. Подойдя, он склонился, мягко прижал Джейн к постели, и по ее груди и бедрам поползла жаркая волна, волоски-антенны взметнулись вверх, вокруг разноцветными вспышками замелькали крылья, в то время как она безуспешно пыталась вырваться из его рук.

– А теперь, – сказал он, – попробуй упорхнуть.