Повторение пройденного

После ужина в доме появилось еще трое мужчин, одетых в военную форму офицеров армии Никарагуа. Аналогичный комплект ждал и Сашу. Он быстро переоделся, и вчетвером они вышли на задний двор усадьбы к гаражу, там все погрузились в фургон GMC «Юкон» с тонированными стеклами, и уже через пятнадцать минут машина въехала на территорию аэродрома «Аугусто Сандино», в дальнем углу которого стоял готовый к вылету «Ан-26». Саша поднялся по аппарели внутрь самолета. Через десять минут крылатая машина пошла по рулежке, а еще через два часа она уже заходила на посадку в аэропорту Гаваны. Документы на вылет, билет, паспорт на имя Александра Ерофеева он получил прямо на поле, сотрудник российского посольства на Кубе дождался, пока Саша поставит подпись в бумаге, пожал ему руку и уехал.

Оставалось пройти в здание аэропорта. Вещей не было. Все свое имущество и паспорт на имя фон Блута Саша оставил в Манагуа. Денег у него тоже не было. Советник посольства ничего конкретного не сказал. Значит, нужно идти на паспортный контроль, его не могли оставить без поддержки. Проверяют на самообладание?

Степанов-Ерофеев пошел к аэровокзалу, охранник у служебного входа, увидев офицера-никарагуанца, улыбнулся и отдал честь, не требуя никаких документов. Тут до Саши дошло, что его прикрытие продолжается. Нужно только не сбиваться с маршрута. В здании он нашел табло вылета и определил номер рейса, стойку регистрации. Предъявив билет и паспорт, он увидел, что ему отдали посадочный и багажный талоны. На багажном шариковой ручкой были нанесены три звездочки треугольником.

В Домодедово он стоял у конвейера выдачи багажа и заметил большую армейскую сумку с тремя звездами, нарисованными красным маркером и расположенными треугольником прямо на флаге Никарагуа.

Вытащив с ленты сумку, он первым делом сравнил номер на талоне с номером на сумке – совпали. Внутри оказалась куртка-пуховик, вязаная лыжная шапка, камуфляжная форма зимняя без знаков различия, термобелье, паспорт российский общегражданский на имя Ерофеева, в нем конверт с тридцатью тысячами рублей – его командировочные. Девяносто долларов в день, за пять дней. По курсу. А еще там были новые зимние берцы.

Саша переоделся в туалете аэропорта, вымыл голову и умылся, возвращая себе привычный цвет волос, но вот тропический загар, который и за два дня лег, так быстро не смыть. Он купил билет на аэроэкспресс. С Павелецкого вокзала проехался на «Комсомольскую». Среди бледнолицых москвичей в метро его загорелая физиономия выглядела довольно странно. Видя военного с такой бронзовой кожей, многие, наверное, считали, что он вернулся с Ближнего Востока.

Билет на «Сапсан» до Питера ему удалось купить только на три часа дня, до отъезда оставалось еще шесть часов. Побродив по залу Ленинградского вокзала, Саша поборол необходимость следовать инструкциям и спустился в метро.

Сдав эпилептика, бригада снова превратилась в «неотложку», на коммуникатор упал вызов «пневмония, задыхается». Поехали. Очень пожилой человек, много лет страдает хронической обструктивной болезнью легких – ХОБЛ, с астматическими приступами.

Типичная поза и внешний вид больного ХОБЛ во время приступа

Татьяна хорошо знала, что такие пациенты очень нежные, любой сквозняк или чих посетителя, гостя вызывает обострение воспаления бронхов и тяжелые приступы астмы.

С этими людьми очень трудно. Они в большинстве своем крайне недисциплинированны, не осознают тяжести своего заболевания. Поэтому болезнь постоянно и регулярно обостряется.

Татьяна вспомнила больного Видякина, который так вот и умер от тяжелого приступа. Что стало с его сыном, которому было тогда одиннадцать, а сейчас уже двенадцать лет, она не узнавала. Мальчишка остался один при живой матери, бросившей их несколько лет назад. Нашлась ли она, забрала ли сына? Это неизвестно.

Нестеров осматривал больного, выслушивал, а тот бубнил как заведенный:

– Дексаметазон с эуфилином, доктор! Мне ничего не надо. В вену… дексаметазон с эуфиллином…

– Помолчите, пожалуйста, я легкие слушаю, – сказал доктор.

Но больной не унимался, он будто бы не слышал слов врача.

Нестеров оттянул раковину уха больного и, как в пещеру, поросшую седым волосом, громко сказал:

– Вы слышите меня?

– Да, слышу, сделайте мне дексаметазон с эуфиллином в вену.

– Да помолчите вы, дайте осмотреть и выслушать, – взмолился Нестеров.

– И так все ясно, доктор, сделайте мне дексаметазон…

– Мокрота какого цвета? – спросил доктор.

Вместо ответа больной выкашлянул на салфетку изумрудно-зеленые желеподобные куски.

– Антибиотики принимаете? Вам врач назначал антибиотики?

– Назначал… не пью… сделайте мне дексаметазон…

Нестеров застонал.

– Послушайте, у вас сейчас острая гнойная бронхопневмония. Гнойная! Нельзя вылечить без антибиотиков! Понимаете?

– Оставьте, доктор… сделайте мне дексаметазон…

Доктор закончил осмотр, подсел к столу. Он смотрел на Татьяну, просто потому, что на нее ему было приятнее смотреть, чем на больного. Фельдшер заканчивала оформлять лицевую сторону карты.

– Что делать будем? – спросил Нестеров фельдшера.

– А что положено? – спросила Татьяна вместо ответа.

– Положено его с таким воспалением госпитализировать. Сделать ему бронхоскопию, промывание бронхов с антисептиком и десять дней вводить антибиотики, ингаляции делать. Но он же не слышит ничего. Долбит как попугай… или дятел.

– Я не дятел, доктор… сделайте мне дексаметазон с эуфиллином.

– А в больницу поедете?

– А толку? Они через три дня выпишут.

Нестеров понял, что эта занудливая натура достанет всех в отделении и его выпишут очень скоро.

– Я вызову врача из поликлиники и настоятельно рекомендую вам лечь в больницу. Гнойное воспаление – это не шутки. Без туалета бронхов и антибиотиков вас не вылечить. Вы понимаете?

Дядька кивнул. Он потянулся к сальбутамолу. Нестеров поймал его за руку.

– Сколько уже сделали ингаляций?

– Не помню, не считал… – кое-как выдавил больной. – Доктор, не надо ничего, сделайте мне дексаметазон с эуфиллином, и дело с концом! Я лягу… в больницу… мне бы только приступ снять…

– Хорошо. Но вы понимаете, что это не лечение? Нужно убрать воспаление. Татьяна, набери четыре дексаметазона и десять эуфиллина и разведи на десять изотонического.

Доктор протянул руку к ящику и взял жгут, попеременно посмотрел вены на руках. Скептически покачал головой.

– Это уже не вены. Что ж так небережно? Сколько лет болеете?

– Больше пятнадцати.

Больной ревниво следил за действиями Татьяны, точно ли та набирает гормон и эуфиллин, поднес к глазам ампулы и убедился – все точно.

Нестеров порылся в ящике и нашел тоненькую иголочку-бабочку.

– Давай мне шприц, я сам сделаю.

Нестеров забрал шприцы с набранными препаратами, довольно долго выбирал вену на кисти больного и, наконец, очень аккуратно ввел в нее тонкую иголочку, прихватил пластырем за отвернутые «крылья»-лепестки. За что иголка и получила название «бабочка». Подключив шприц к тонкой гибкой трубке, в которой показалась кровь, начал осторожно вводить лекарство. Спешить нельзя по многим причинам. Во-первых, опасно избыточное давление, при быстром введении препарата вена может лопнуть, во-вторых, гормон дексаметазон нужно вводить медленно (вообще, рекомендуется капельно), а в-третьих, эуфиллин, как бронхолитик, тоже надо медленно вводить – так, что, если сработает, вызовет отделение мокроты и разгонит ритм сердца, которое и так работает на пределе – около сотни ударов в минуту.

Все это Нестеров объяснял Татьяне. А та думала, будет доктор, как Саша Видякину, долбить этому пациенту по спине кулаками, чтобы отбить вязкую стеклянистую мокроту?

Татьяна оформила карту, собрала весь мусор со стола, положила перед доктором спиртовые салфетки.

– У вас есть что-нибудь отхаркивающее? – спросил Нестеров.

– Грудной сбор есть, – просипел больной, он задышал чуть спокойнее.

– Это не лучшее средство, но «за неимением гербовой…», ладно. Вам бы сейчас раствор йодистого калия попринимать, он отлично разжижает мокроту. Или ацетилцистеин.

– Есть этот… – сказал больной, свободной рукой доставая из коробки с лекарствами пакетики с препаратом.

– Таня, сделай ему кружечку с раствором и сходи за небулайзером, дадим ему подышать пульмикортом.

Через пятнадцать минут больной дышал эмульсией препарата, периодически отпивая раствор ацетилцистеина. Доктор Нестеров оформлял карту. Он был очень недоволен. Хоть и стало легче пациенту, вся эта ситуация ему не нравилась.

Татьяна видела его недовольную мину. Она спросила больного:

– Может быть, все-таки поедете в больницу? Это ведь не лечение. Пройдет несколько часов, и приступ вернется. Что вам мешает?

Пациент, уже спокойно, но очень шумно дышавший, отнял от лица маску ингалятора и сказал:

– У меня аллергия почти на все группы антибиотиков. Нужен очень дорогой, но, во-первых, у меня нет денег на него, во-вторых, вы когда-нибудь приходили со своим препаратом в больницу? – обратился больной к Татьяне.

– Нет. А что, это проблема?

– Конечно. По приказу медики не имеют права вводить лекарства, которых нет на их складе. Слышали об этом? – больной усмехнулся. – Так что, даже если я и достану этот препарат, делать мне его негде. С капельницами поликлиника на дом не ходит, только если найти частную медсестру или врача, а это в копеечку влетит… дешевле сдохнуть. На похороны меньше уйдет, да и не мои заботы будут уже. Я лежал в больнице, делают мне тот же эуфиллин с дексазоном и промывают бронхи какой-то жуткой вонючей дрянью. Неделю помучают и выписывают. Что они могут? Друг раздобыл антибиотик, привез, так заведующий отделением намекнул, мол, писать в историю болезни лекарство он не может и официально назначить тоже не может, договаривайся, мол, с медсестрой по пятисоточке за капельницу, но если, не дай бог, чего случится – мы ничего не знаем, ничего не делали!

– Я понял, – сказал Нестеров. – Ситуация патовая. В поликлинике есть дневной стационар, поговорите с врачом, может, он назначит капельницы и там можно будет проделать?

– Хорошая идея, – согласился больной дядька, – но я не могу выйти на холод, сразу начинается приступ. Подожду теплых дней. Вы не ругайтесь, я не дятел, я загнан в угол, и нет из него выхода. Одна дорога – на тот свет. Но хочется еще пожить.

Нестеров потрепал его по плечу.

– Я не обижаюсь. Все понимаю. Но ведь надо что-то придумать.

Они вышли из квартиры. Татьяна сказала:

– У нас в районе был такой вот дядька – Видякин, так он умер от приступа. Не хотел вызывать «Скорую» и сыну запрещал. Это что ж такое?

– Это – оптимизация медицины, Танечка, а по сути – ее уничтожение, как и уничтожение стариков, инвалидов, хроников и таких вот сложных пациентов, – горько сказал Нестеров. – Доработаю до пенсии и уеду в глушь, в деревню. Вот честно, ничего уже не хочется. У меня от таких вызовов жуткий депресняк развивается. Хоть бы к детенышу вызов дали… с ними и то веселее. Но вообще, по-чесноку, мужик этот лукавит. Приказ, конечно, есть, но он звучит иначе. В отделении нельзя требовать от пациента покупать лекарства для лечения, но использовать препараты больного можно, просто врач пометку делает в истории болезни. А то, что этот рассказывает, так я думаю, политика отделения такая, чтоб дать медсестрам подзаработать. В моем такого правила не было.

«Вот поэтому вы теперь работаете на «неотложке», Василий Васильевич», – подумала Татьяна, но говорить не стала.

Утром она пополнила ящик для следующей смены, поставила на зарядку кардиограф и дефибриллятор. Зайдя во врачебную комнату, потрогала спящего доктора за плечо. Нестеров открыл глаза.

– Что? Вызов?

– Смена закончена, Василий Васильевич, идите, сдавайте карты, там еще в журналах надо расписаться. Активы я оформила на сегодня. Я побегу домой?

– Беги, конечно.

Дома ее ждала раковина с немытой посудой, ибо хорек по имени Вика, то есть младшая сестра, вечно откладывая «на потом», вдруг совершенно неожиданно узнавала, что уже пора бежать в школу, и улетала, оставив немытые тарелки и чашки.

Татьяна закинула грязную форму и все белье с себя в стиральную машину, перемыла посуду, потом пошла в душ. Теплая вода смывала психическое и физическое напряжение. Намыливаясь, вдруг отметила, как изменилась чувствительность кожи и форма тела… Она не то чтобы поправилась, а как-то налилась. Тело стало упругим, грудь чуть увеличилась, губы набухли. Кожа ощущала будто каждую капельку, падающую из венчика. Вот что заметил опытный доктор Нестеров?!

Она вышла из ванны, встала на коврик, причесалась и принялась вытираться большим махровым полотенцем из свадебного подарка кого-то из родственников или друзей. В этот момент в дверь позвонили.

– Кого это несет в такое время? – пробормотала Татьяна, заматываясь полотенцем. Торговцы, милиция или соседи? Уже по пути к двери она вспомнила о том, что говорил Саша: нужно всегда быть готовой к любой неожиданности. Время сложное, мало ли кто ходит? Из комода в прихожей она достала баллончик с перцовым газом и зажала его в левой руке. Это тоже из Сашиной инструкции: «потенциальный враг автоматически смотрит на правую руку, а не на левую». Она посмотрела в глазок и потрясла головой от неожиданности. Потом, повернув защелку замка, распахнула дверь и повисла на шее с визгом:

– Сашка!

От резкого движения полотенце размоталось и упало под ноги.