Зрим в корень!

Саша перезвонил, правда, уже очень поздно, после одиннадцати. Сказал, что он целыми днями занят, приходится заново изучать химию и физику за школьный курс. Точнее, намного глубже, если говорить честно. Не так, как объясняли в интернате. Хотя и там было грех жаловаться: учили на совесть, по программе суворовских училищ. Но какая бы память хорошая ни была, тогда, в детстве и юности, заботы были иные, а потому мозг работал совершенно иначе, подсознательно задвинув глубже в архив памяти то, что не пригодится. На взгляд ребенка, конечно, кем он и был тогда.

Саша считал, что важно сдать выпускной с подготовительного, и тогда можно будет сразу зачислиться на первый курс. А там уже будет полегче. Стабильнее. Таня не поняла, что он хотел этим сказать. А Саша не мог объяснить, что, несмотря на ежедневные занятия на подготовительном отделении (как говорят обычно, ПО), военно-морское ведомство его тоже в покое не оставило и продолжает соблазнять радужными перспективами на поприще его ВУС, то есть радиоразведки и диверсионно-разведывательной работы.

Им очень не хотелось терять такого грамотного, а главное, удачливого специалиста. Сашин рапорт о переводе на другую ВУС «затерялся» где-то в кабинетах, но ему об этом говорить не торопились. Начальство предупредило, что в такой профессии «бывших» не бывает и, даже если он получит звезды офицера медслужбы, выполнять работу по линии «невидимого фронта» ему все равно придется.

О его двойной жизни в общежитии академии не знал никто. В отличие от прочих абитуриентов, курсантов подготовительного отделения, он в выходные дни надевал морскую форму и пропадал из поля зрения однокашников. Объяснял он свои исчезновения очень просто: мол, встречался с однополчанами, морячками. В петлицах мичмана Степанова блестели эмблемы медслужбы, а так как он скрывался по утрам за воротами центрального госпиталя ВМФ, то однокашникам оставалось только завидовать ему.

Саша нисколько не обманывал Таню, что ему удается поспать всего часов шесть и что именно поэтому он не может звонить ей чаще раза в день, а то и в два дня. Он отправлял ей нежные СМС, фотографии зимнего Петербурга. Но при этом старался не баловать жену вниманием, которое оказывать реально не было никакой возможности. Кроме занятий на ПО, Саша посещал курсы по освоению сверхсекретной аппаратуры связи.

Именно поэтому в один из мартовских дней Степанов воспринял вызов «на разговор» из Управления СО как кратковременный отдых от занятий. Пройдя КПП центрального госпиталя, он не поднялся по ступеням главного входа, а, обойдя корпус, пробрался с другой стороны парка, окружающего весь клинический комплекс, через небольшую калитку. При ней никакого КПП не было, зато висела видеокамера. Щелкнул электрический замок, и вскоре мичман оказался на маленькой улочке позади госпиталя. Там его ждала черная «Волга» с черными же армейскими номерами.

Обменявшись приветствием с капитаном второго ранга, Степанов сел на указанное место в машине и приготовился слушать. Водитель «Волги» выбрался «покурить»: на самом деле просто покинул машину, чтобы не присутствовать при разговоре. Капитан говорил негромко, быстро, иногда доставая из портфеля бумаги или фотографии, показывал их мичману и тут же убирал.

– К нам обратились смежники. Для них нужно выполнить несложную работу. На все дается три-четыре дня, по обстоятельствам.

– Что именно и где?

Степанов не спрашивал, почему дело поручили именно ему.

Капитан, однако, пояснил:

– Там может понадобиться поработать под водой, так что нужен спец с опытом. Вы понимаете? Кроме этого, нужен человек, знающий толк в медицине и устройствах медицинского назначения, который не перепутает томограф с кардиографом. Понимаете?

Степанов кивнул, сдержал улыбку на повторение капитаном «Понимаете?».

– Наши смежники поставили оборудование, оно в ящиках, – продолжил капитан. – Замаскировано под медицинские приборы для больницы. Ну, типа рентгеновский аппарат или томограф. Но там не хватает мощности по электричеству, поэтому ящики лежат как бы не распакованные. По бумагам там все чисто. Поставка из Германии, с официальной легендой, дескать, немецкий инженер должен проверить комплектность оборудования и его пригодность для установки. Среди настоящих блоков есть и наш ящик. Так вот, нужно его активировать на сброс накопленной информации. Ввести код активации, дождаться сброса пакета данных, затем ввести код на самоликвидацию. Либо трижды ввести ошибочный код. Машинка сама выгорит изнутри. Без шума и пыли, что называется.

– Где это надо сделать? – уточнил мичман Степанов.

Капитан достал карту Центральной Америки и ткнул пальцем.

– Вот тут.

Он достал еще один листок, передал Саше. В указанном месте значился город, расположенный в Никарагуа.

Капитан велел запомнить дату рейса в Мюнхен из аэропорта Пулково. Там, согласно выданной инструкции, Степанову нужно будет забрать сумку из камеры хранения, с ней отправиться на железнодорожный вокзал, добраться до Женевы, а оттуда уже с документами на имя герра Питера фон Блута вылететь в Мехико, откуда через несколько часов вылетит чартер в Гондурас. Из Тегусигальпы междугородним автобусом через границу до Халапы. Цель путешествия – Теотекасинте, провинция Нуэва-Сеговия, районный центр Халапа. Городок у самой границы с Гондурасом, но бумаги оформить и получить доступ к оборудованию нужно в Халапе у директора госпиталя.

Инструктор ничего не говорил, он дал листок Саше. Тот прочитал все глазами, в уме произнес «Халапа, Теотекасинте, Теотекасинте…» и решил, что нужно будет попрактиковаться в одиночку. Давненько он не говорил на испанском, да еще надо ведь с немецким акцентом. По инструкции во время разговора с капитаном нельзя ничего произносить вслух. Конечно, через тонированные стекла зрительно считать информацию с листа затруднительно, но прослушать, о чем говорят в машине, труда не составит при наличии специальной техники. Поэтому никаких имен, названий городов и номеров рейсов не звучало.

Капитан достал дипломатический загранпаспорт, в котором значилось, что Степанов Александр является третьим секретарем посольства России в Германии. Совсем недавно герр Степанов пересекал границу Шенгенской зоны в направлении России и теперь возвращается на работу. Все нормально. В паспорте стояли все необходимые отметки погранслужб, как немецкой, так и российской. Это значит, что настоящий секретарь посольства находится в посольстве и, если возникнут вопросы к нему, сможет сам на них ответить. Вероятнее всего, и внешнее сходство имеется, достаточное для камер видеофиксации в аэропорту.

Под обложкой паспорта нашлась магнитная карточка с названием отеля на южной окраине Петербурга, рядом с аэропортом. От руки был вписан номер.

Капитан добавил:

– Вернетесь в общежитие, переоденетесь. Между одиннадцатью и полуночью на такси прибудете в отель, где зарегистрированы уже под своим именем. Охране общежития отдан приказ выпустить. В комнате общежития вы ведь один проживаете. – Капитан констатировал, не спрашивал. – Электронные средства связи все оставите в номере отеля. Заранее заготовьте набор сообщений для жены. Я позабочусь, чтобы она их регулярно получала.

Степанов за все время беседы не произнес и десятка слов. Он убрал паспорт в китель и сказал:

– Все ясно. Разрешите идти?

– Да, – ответил капитан второго ранга. – Удачи!

Увидев, что мичман вышел из машины, водитель вернулся на место.

– Все чисто? – спросил капитан.

– Да. Техконтроль сообщил, что не обнаружил никаких элементов прослушки.

– Вот и хорошо. Возвращаемся.

Этим же утром, когда Саша получал задание, Таня снова вышла на дежурство, и опять с доктором Нестеровым. Пока Василий Васильевич выслушивал доклады отдежуривших бригад и распоряжения руководства, поступившие еще вчера, она принимала бригаду: пополняла ящик-укладку, проверяла заряженность аккумуляторов кардиографа и дефибриллятора, наличие кислорода в баллонах дыхательного аппарата, то есть почти все то же самое, что и у обычной бригады «Скорой помощи».

Нестеров был еще на пятиминутке – утренней конференции, когда Таня, случайно проходившая мимо диспетчерской, увидела руку с картой вызова.

– Степанова! Это вам!

В графе «Повод» значилось «М, 32, боль в спине». На часах – 09:03.

Таня взяла форменную синюю куртку с надписью на спине «Скорая помощь» и с картой в руках и коммуникатором, в котором звякнул пришедший вызов, заглянула в конференц-зал. Нестеров краем глаза увидел ее, кивнул и пошел к выходу.

В машине доктор спросил:

– Что у нас?

– Дорсалгия, – ответила Таня. – Молодой мужчина. Наверное, поднял что-то?

– Разберемся. – Нестеров отвернулся и стал смотреть на дорогу. – А насколько молод?

– Тридцать два года.

– Действительно.

На вызове мужчина стоял на четвереньках, грудью лежа на постели, а коленями стоя на полу. Под живот ему, видимо, жена, тоже дама весьма молодая, подложила подушку.

– И давно он так стоит?

– Всю ночь, доктор! – простонал мужчина.

– Похвально, конечно, что проявили такую стойкость и не потревожили «Скорую». Однако и непонятно: к чему такие жертвы? – Нестеров заглянул в ванную. – А мне бы руки помыть.

Дама подала чистое полотенце.

– Да что вы! Я два раза вызывал, – стонал молодой человек, пока Таня переписывала в карту паспортные данные и номер полиса.

– И неужели не помогли?

– Да что они могут? Анальгин кололи – и все.

– Не понял, – удивился Нестеров. – Есть же кетопрофен, ортофен… Неужели не могли сделать?

– Мне нельзя. У меня недавно только язва кровоточила в двенадцатиперстной кишке.

– Это верно, нельзя, – согласился Нестеров. – А что же случилось? Штангу подняли или машину толкали?

Женщина вдруг засмущалась и ушла. А молодой человек попросил:

– Доктор, можете наклониться?

Нестеров пригнулся.

– Чего же?

– Сексом мы занимались… и вдруг как начало болеть. Мы приостановились передохнуть, а оно все сильнее и сильнее, и так уж теперь болит, прямо мочи нет! В туалет не могу дойти. – Молодой человек шептал доктору, но Таня все отлично слышала. Смешно, конечно, но и жалко. Вот ведь невезуха какая… Сейчас бы ему укол кетопрофена или кеторолака, боль бы утихла, а анальгина, конечно, мало.

– Мочились?

– Что? – Не понял больной. – В ванне? Нет. Я дойти не могу.

– Я про мочеиспускание. – Василий Васильевич прошелся пальцами по спине больного. Когда начал мять мышцы от края ребер справа, мужчина заохал сквозь зубы.

– А это не корешки, – сказал Нестеров, повернувшись к Тане. – Это квадратная мышца поясницы. Вы ее растянули. И она сейчас воспалилась.

– Прогреть надо?

– Нет. Греть пока не надо. Там сейчас микротравмы в связках и мышце – гематомки, поэтому и боль. Анальгин тут слаб, конечно. НПВС вам нельзя. Внутрь или в уколах нельзя, а местно можно. Например, тот же диклонак или кетонал гель. Не растирать, а просто намазать. Ну и спазм мышечный надо снять. Любым миорелаксантом. Мидокалм или сирдалуд подойдут. Главная ошибка в таких случаях – это использование греющих мазей. Там из-за травмы кровоизлияния при нагревании только усилятся. Греть можно будет завтра-послезавтра. А сейчас пока нельзя.

Таня подошла поближе, протянула руку пощупать, пропальпировать, чтобы понимать, как выглядит повреждение квадратной мышцы поясницы. Под кожей и жировым слоем она почувствовала напряженно подрагивающий пласт. Стоило нажать чуть сильнее, мужчина охал.

– Неужели так можно порвать мышцу, если заниматься сексом? – спросила она негромко. – Я не могу такого себе представить.

– Я думаю, что надрыв он совершил раньше, а все, что было потом, только усугубило ситуацию, – пояснил Нестеров. – Сергей Иванович, а вы точно ничего не поднимали, держа перед собой? Вот прямо на вытянутых руках?

– Шкаф приподнимал. Но боли не было, все было нормально. Да и чего я его приподнял-то? Чуть-чуть.

– Не с корточек? Наклонились? – уточнял Нестеров. – Стояли на прямых ногах?

– Там неудобно присесть, колени не вмещались, пришлось нагнуться, руками зацепил за низ и потянул вверх.

– Правильно – и растянули мышцы спины, а так как шкаф с одного края тяжелее, нагрузка пришлась на правую квадратную мышцу поясницы. Вы ее надорвали. Это не протрузия диска, не грыжа спинальная. Эта боль пройдет, конечно.

– Жена растерла меня финалгоном, но стало только хуже.

– Естественно. Ведь там не отек нерва от ущемления корешка, и не воспаление мышцы от того, что сквозняком надуло. Это травма – растяжение и надрывы. Там, в толще мышечных волокон и связок, кровоизлияния, они небольшие, но то, что вы потеребили уже больную мышцу в любовной игре, усугубило боль.

– Что ж делать?

– Ну раз вам противопоказаны нестероидные противовоспалительные средства, можно их только в виде мазей и кремов, то пусть жена сходит в аптеку и купит 5 %-ный кетонал гель. В остром периоде можно приклеить пластырь версатис, он с лидокаином. Баралгин можете принимать по две-три таблетки. С ним боль будет переноситься не так мучительно. Троксевазиновую мазь или гепариновую можете применять, или мазь со змеиным ядом. Они ускорят рассасывание гематом в мышце. А завтра уже надо начинать двигаться, через боль и «не могу». В зал начнете ходить через неделю. Купите борцовский пояс. Он уменьшит нагрузку на поясницу. А вот прогревающие мази с перцем и прочими средствами только послезавтра.

Нестеров объяснял, доставая из ящика ампулу с баралгином.

– Таня, сделай ему в ягодицу. Это уменьшит боль часов на шесть-восемь. Мы вызовем дежурного врача, он вам откроет больничный лист. Про секс ему можете не рассказывать. Шкафа достаточно.

Нестеров на кухне заполнял карту, а Таня, произведя инъекцию обезболивающего, собирала мусор в специальный желтый пакет «для отходов». Страждущий с больной спиной все так же стоял на четвереньках, животом и грудью лежа на кровати. Женщина собиралась в аптеку, она все старательно записала. Таня заметила, что выражение лица у женщины такое, будто бы она себя считает виноватой в болезни мужа.

Убрав за собой мусор, Таня заперла ящик с медикаментами и присела у стола наблюдать за больным, у которого в ягодице рассасывался препарат. И препарат этот весьма болезненный. Наконец мужчина зашевелился и, подтягивая колени, вполз на кровать целиком, медленно распрямился. Он очень осторожно повернулся на больную сторону, принялся смотреть на Таню.

– Вот вы какая! Теперь вижу, кому доверял самое дорогое.

Таня хихикнула.

– А я думала, что для вас дорогое не ягодицы…

– Ну, не скажите. Вот вы о чем думаете бо́льшую часть времени?

– Ну, о муже, о работе…

– Я говорю, бо́льшую часть… Никто не признается. А я знаю. «Я слишком жирная», или «У меня слишком большая задница». Скажете, нет?

Таня рассмеялась. Ну, не бо́льшую часть времени, это точно. На работе об этом думать некогда. Разве что утром, когда перед зеркальными дверцами шкафа-купе она делает утреннюю зарядку по системе Амосова, как научил ее Саша. Потом она сидит еще десять минут в позе лотоса и дышит по методике Стрельниковой, стараясь думать о возвышенном, но мысли почему-то упорно скатываются к бедрам.

Перед отъездом Степанов сказал ей на ушко: «И запомни: у тебя превосходная попа, не надо считать ее худшей частью твоей фигуры! У тебя все замечательное. Просто делай зарядку – тысяча движений за полчаса!» Таня вообще всегда отличалась исполнительностью. Саша говорил, что эта черта ее характера ему понравилась больше всего. Думала ли она, каждое утро до пота отжимаясь и делая наклоны, о том, чтобы пофилонить? Нет.

Нестеров дозаполнял карту и позвал из прихожей.

– Таня, отзвонись. – Он заглянул в комнату. – Боль уменьшится через пару дней, а совсем пройдет за две недели. Берегите спину. Купите пояс из собачьей или верблюжьей шерсти. Все. Мы поехали.