Цирховия. Шестнадцать лет со дня затмения
«Северина + Димитрий = …»
Кончик красного фломастера замер над тетрадным листом, и Северина задумалась. Самым логичным окончанием фразы стало бы слово «любовь», но ведь она решила, что больше не верит в эти глупости. Тогда что? Как сформулировать то, чего в итоге ей хочется? К чему сводятся все ее тайные грезы? Она оттянула на животе резинку домашних шортов и нежно провела пальцами по ткани серых мужских боксеров, надетых подниз. Сосредоточенное лицо Северины вдруг осветилось тихой и многозначительной улыбкой, а рука вывела: «вместе навсегда».
Да. Так и будет. Она привяжет его к себе самыми крепкими узами, и всю оставшуюся жизнь он будет принадлежать только ей. Тогда-то он все и поймет. Тогда-то и пожалеет, что вовремя не рассмотрел ее и обращался с ней, как с мусором под ногами. Нет, в качестве жены она обретет совсем другой статус в его глазах. Ему придется обращаться с ней уважительно. И в постели… в постели он тоже будет принадлежать ей.
Ей очень хотелось посмотреть в холодное лицо Димитрия в тот момент, когда он осознает, что попался. Всем остальным сучкам придется исходить завистью и облизываться, потому что самый недосягаемый и красивый мужчина столицы станет для них еще более недоступным. А она, Северина, будет наслаждаться его идеальным телом и своим превосходством над другими.
Сидя на кровати в своей комнате и положив на коленки изрядно потрепанную тетрадь, Северина грызла колпачок фломастера и мечтательно переворачивала страницы. Она собственноручно расписала почти каждую. Где-то были только его и ее имена, кое-где – рисунки, изображающие его и ее в объятиях друг друга. Северина вписывала туда стихи, которые сочиняла о нем, и коротенькие описания о том, как они всю ночь будут заниматься сексом. Стимулом для фантазий по-прежнему служил «кукольный театр», как она называла садовника и служанку, покорных любой ее воле.
Эта тетрадь была самым драгоценным сокровищем Северины и содержалась в большой тайне от всех домашних. На титульном листе красовалась та фотография, которую удалось умыкнуть из библиотеки, а с некоторых пор между страниц появилась закладка – кусочек белой ткани. Воспоминания о том, как удалось его добыть, вызывали у Северины счастливый смех.
Эльза пригласила ее в гости с ночевкой. Конечно, и ежу было понятно, что ее уже давно мало интересует лучшая подруга и общение с ней, но Северина запихнула свою гордость в одно место и пошла. Потому что лето, потому что она сходила с ума от одиночества и сидения в четырех стенах, и потому что других объективных причин для отказа не нашлось. Отец, как и следовало ожидать, лишь вяло отмахнулся: мол, Эльза – как же, знаем, хорошая девочка, хорошая семья, иди.
Истинная причина приглашения вскрылась почти сразу. Они немного посплетничали, обменялись новостями и порылись в шкафу с одеждой, а затем, помявшись, Эльза доверительно прошептала, что хотела бы этой ночью погулять со своим парнем. Северина прекрасно поняла, кто имелся в виду – тот тип на мотокаре. Эль так нежно рассказывала о нем, так закатывала глаза и улыбалась, так краснела и замолкала на полуслове, что тошно становилось.
– Трахаться будете? – в лоб поинтересовалась Северина.
– Ну не знаю… – Эльза отвела взгляд, – …мне кажется, пока рано. Он просто покатать меня хочет. К реке свозить, посмотреть на звезды. Днем их не видно.
– Знаю я, как он покатать тебя хочет, – многозначительно фыркнула Северина. – Ладно. Говори прямо, что нужно?
Лицо у Эльзы стало сосредоточенным.
– Мама знает, что мы сидим здесь, и вряд ли нас побеспокоит. Разве что заглянет спросить, не проголодались ли перед сном и не нужно ли чего принести. Если так случится, ты тогда ответь, что я в туалет вышла, или в душ, или на кухню за едой уже сама пошла. Ну, чтоб мама думала, что я дома. Сможешь?
– А кто еще дома?
– Папа пошел в свой клуб и вернется не скоро. Димитрий опять где-то пропадает сутками. Остался только Крис. Но он сюда носа не сунет. Не любит, когда мы с тобой тут сидим, считает это бабским трепом.
– Ну если так, то, конечно, смогу.
– Ну вот и хорошо. Ты не стесняйся, бери все, что хочешь, смотри фильмы, читай любые книги или спать ложись, а я как вернусь, тихонько обратно влезу и тоже лягу. А завтра утром мы с тобой еще куда-нибудь сходим, в кино или в парк, или куда скажешь.
– Конечно, – спокойно повторила Северина, а Эльза вдруг бросилась ей на шею и поцеловала в щеку.
– Спасибо, спасибо, спасибо, что ты у меня есть! Ты – самая лучшая подруга на свете!
На какой-то момент что-то дрогнуло в груди Северины, и ей стало тепло и приятно, что ее так любят и ценят, что она так нужна и незаменима. Может, и правда, она – самая лучшая подруга. И вообще, самая лучшая. Они с Эльзой напоследок покурили у открытого окна, потом дружно разогнали дым, чтобы не пахло в комнате, и Эль уселась на подоконник.
– Ты прыгать будешь? – удивилась Северина.
– Ну, чем я хуже Димитрия? – как-то туманно ответила подруга, а затем еще более непонятно добавила: – К счастью, мама давно приказала выкорчевать все розы.
А затем она перекинула наружу ноги и легко скользнула в темноту. Северина выглянула и увидела, как фигурка Эль приземлилась на клумбу, вскочила и растворилась в ночном саду. Чуткий слух волчицы уловил звук поцелуя и шепот, где-то за оградой взревел мотокар, а затем стало тихо. Северина медленно развернулась и присела на подоконник. Эльза так торопилась на свидание, и там, в ночи, ее, несомненно, ждали, любили и хотели. Сучка. Ну почему одним все, а другим – ничего?!
Сидеть в одиночестве было скучно, Северина и дома могла бы так же посидеть. Чтобы развеяться, она побродила по комнате, не выдержала и аккуратно выскользнула в коридор. Звук чужих шагов стал бы сигналом опасности, а пока Северина решила немного прогуляться. Ее взгляд сам собой упал на массивную железную дверь по соседству. Рядом на гвоздике висел ключ. Эльза, кажется, упоминала, что это комната ее старшего брата. Да, точно, она говорила, когда в первый раз пригласила подругу к себе.
Северина подошла и положила ладони на холодный металл. Такой крепкий… словно он должен был выдержать сотню разъяренных бестий. Интересно, это Димитрий так защищался от чужого вторжения? Не хотел, чтобы к нему входили без спроса? И какие же тайны можно хранить за такой дверью? И что будет, если эти тайны открыть?
Рука сама собой потянулась к ключу. Северина вставила его в замочную скважину и на удивление легко провернула. Смазанный механизм сработал без скрежета. Воровато оглядевшись, она сделала глубокий вдох и нырнула внутрь.
Тут же прикрыла дверь за собой, прислонилась к ней спиной и обвела взглядом комнату. Ее била мелкая дрожь, ведь она проникла в святая святых, в секретную обитель мужчины, о котором думала каждую свободную минуту. Что расскажет его комната о нем?
Как ни странно, обстановка показалась ей скудной по сравнению с остальной меблировкой в доме. У стены стояла кровать, односпальная и достаточно узкая, в проеме между окнами – стол, голый и чистый, явно протираемый рукой служанки раз в два дня. Платяной шкаф и комод завершали картину. Северина разочарованно выдохнула. Здесь не было почти ничего от самого Димитрия, от его личности и характера, ничего полезного, чтобы получше узнать его.
Все-таки она решила не останавливаться на полпути, за что и была вознаграждена. Выдвинув ящик комода, Северина уставилась на аккуратно сложенное белье. Его белье. Она погрузила руки в мягкие стопки ткани и выудила на свет его хлопчатобумажные боксеры. При мысли, что эта вещь была надета на нем, касалась его тела, причем самой интимной его части, ее бросило в жар. Она держала в руках часть Димитрия и словно трогала его самого.
В голову пришла шальная мысль. С коварной полуулыбкой Северина подняла собственную юбку и стянула трусики. Скомкала их и спрятала поглубже на дно ящика. Его боксеры приятно скользнули вверх по ее лодыжкам, плотно обхватили бедра, сели почти удобно, если не считать мужского покроя спереди. Северина провела по ним пальцами, погладила себя через них и прикрыла глаза, наслаждаясь ощущениями. Он был на ней, как вторая кожа, ближе, чем когда-либо, чем вообще возможно.
– Теперь ты – часть меня, а я – часть тебя, – пробормотала она и задвинула ящик обратно.
Первый страх прошел, а от собственной смелости в крови бушевал адреналин и толкал на еще более безумные поступки. Уже совсем по-хозяйски Северина распахнула шкаф и уставилась на ровные ряды дорогих рубашек, джинсов, брюк и пиджаков. Стоя так, перед ними, она стянула через голову топ, сбросила лифчик и юбку. По обнаженной коже побежали мурашки. Откинув на спину гриву распущенных волос, Северина бережно взяла в руки рукав одной из рубашек, приложила к лицу, потерлась щекой, втянула носом запах стирального порошка, осевший на чистой ткани. Не его запах… но все же эта вещь когда-то была на нем. Обнимала его плечи и грудь, сидела на его теле, как влитая.
Северина привстала на цыпочки, сняла рубашку с вешалки и накинула на себя. Теперь словно сам Димитрий обнимал ее, окутывал ее тело, сливался с ней в одно целое. Она обхватила себя руками, чуть покачиваясь в одной ей понятном танце. Как же она хочет его! Как же она его… любит!
Двигаясь словно в полусне, она приблизилась к его аскетичной кровати. Потянула за край тяжелого темного бархатного покрывала, обнажая белоснежные простыни под ним. Сбросив покрывало на пол, Северина упала на постель и перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Та еще хранила слабый аромат его волос, хотя он давно не спал здесь, возможно – ни разу с тех пор, как сменили белье. Но когда-то он ведь здесь спал! И теперь тело Северины повторяло очертания его тела, как если бы сам Димитрий лежал на кровати.
Она приоткрыла губы и поцеловала его подушку, представляя на этом месте его лицо. Затем перевернулась на спину, закинула руки за голову и выгнулась, нежась на простынях. Северине хотелось заклеймить его постель, чтобы в нее прочно впитался ее запах, и по возвращении Димитрий почувствовал бы его. Пусть ее запах преследует его повсюду. Пусть он услышит его на своем белье в комоде, на вещах в шкафу, на простынях и вообще во всей комнате. Ему пора привыкать, что она собирается прочно войти в его жизнь и уже никогда не уходить обратно. Он – часть ее, а она – часть его, и так будет всегда.
Блуждающий и затуманенный грезами взгляд Северины наткнулся на длинные продолговатые полосы на стене над кроватью, и она тут же перестала извиваться, села и напряженно уставилась на них. Их пытались закрашивать, но борозды оказались слишком глубокими и все равно виднелись даже в полумраке почти не освещенной комнаты. Своим волчьим зрением Северина прекрасно их разглядела. Она провела кончиками пальцев по впадинам в краске. Царапины. Он царапал здесь стену.
Северина поднялась, встала на колени и прикоснулась губами к холодной поверхности этих борозд. Его следы. Безумные, яростные, сильные. Как и он сам, такой же безумный, яростный, сильный. И холодный. Ничего, ей нравится в нем все: и ярость, и холод, и безумие. Не зря ведь ей так хочется стать на него похожей. Увидеть мир его глазами. Выместить на нем свою боль и ярость. А потом любить… любить до скончания времен.
Другие борозды она нашла на деревянном полу у кровати. Легла ничком, прижалась щекой к доскам и опустила руку на длинные многократно повторяющиеся полосы. Провела вдоль них раз, другой, третий.
– Ты – дикий зверь, – прошептала Северина, закрыв глаза. – Дикий зверь, который очень любит свою свободу. Я лишу тебя этой свободы. Ты никогда не будешь счастлив. Ни с кем, кроме меня. Я – твое счастье. Я – твоя судьба. Я все решила за нас обоих.
Еще долго она лежала так, вполголоса разговаривая с Димитрием, словно он находился рядом. Эта привычка – озвучивать мысли вслух – выработалась у нее давно и незаметно, как у всех одиноких людей, часто лишенных возможности общаться с кем-то, кроме себя. Затем Северина поднялась с пола, с легкой задумчивой улыбкой подошла к столу и принялась обыскивать ящики.
Большие портновские ножницы нашлись в среднем, среди мотков бечевки и лески, крохотных грубо ошкуренных деревянных реек и недоструганных до конца маленьких лодок. Видимо, увлечение больше не занимало хозяина вещей, и их сгрузили сюда, с глаз долой, перед тем как окончательно выбросить в мусорное ведро, и позабыли.
С ножницами в руках Северина приблизилась к шкафу, ее глаза горели огнем тихого торжества. В тишине комнаты раздался щелчок, робкий и неуверенный, лезвия едва рассекли плотную ткань, но месть, как известно, слишком сладкое и упоительное блюдо, чтобы ограничиться небольшим кусочком. Дело пошло живее и легче. Она так увлеклась, что даже утирала тыльной стороной кисти капельки пота на висках. Куски ткани летели вверх и в стороны, повисали дряблыми лохмотьями и оскаливались рваными дырами. Через каких-то полчаса весь гардероб Димитрия превратился в гору никому не нужных тряпок. Северина подняла с пола один из лоскутков и стиснула в кулаке. Теперь в ее любовной тетради появилось еще одно украшение.
Переодевшись в топ и юбку, она аккуратно свернула рубашку и забрала ее с собой. Закрыла дверь на ключ и вернулась в комнату Эльзы, никем не замеченная. Убрала находки в сумку, приготовилась ко сну и скользнула в кровать, свернувшись уютным калачиком. Заснула Северина так крепко, что даже не слышала, как под утро вернулась подруга.
Рубашка, кстати, тоже пригодилась. Все-таки не зря она выбрала садовника для главной роли в своем театре. У них с Димитрием был почти один размер. Ну а служанке сошло и старое платье молодой лаэрды. И сценка у них вышла замечательная.
Про брачную ночь.
