Хе, держитесь, миленькие мои. Просто бабка ваша щас опять вспоминать будет, як девкой была. Ой, нет, вру. Уже не девкой, а совсем наоборот.

Если вы помните (я, правда, надеюсь, что забыли как страшный сон), в мемуарах своих я остановилась на том, как дядечка-узист, безупречно в тот момент сыгравший роль злой феи, сообщил мне и моей безутешной матери, что пришел конец нашей безмятежной жизни: у нас будет мальчик.

Мамочка так и поняла, что мальчик этот будет именно у нас с ней. В те далекие годы мамуля не воспринимала моего супруга в качестве значимого биологического объекта. Он ей казался чем-то вроде новой дочкиной игрушки, не имеющей к серьезным взрослым делам никакого отношения. А вот ребенок – это да. Это более чем серьезно. Мама всю жизнь считала и до сих пор уверена, что страшнее и ужаснее маленьких детей ничего нет. Она у меня вообще-то очень мужественная, любую опасность отважно встречает лицом к лицу. Но вот дети! Здесь она все-таки предпочитает тактику отступления. Жизненный опыт ей правильно подсказывает: эти спиногрызы все равно победят, сопротивление бесполезно.

Мама не очень-то любила подробно рассказывать о тех мучениях, которым мы с сестрой подвергли ее, появившись на свет божий. Но и коротких реплик хватало вполне, чтобы представить себе общую картину разрушения:

«И вот тогда я сказала в роддоме: «Дайте мне пистолет, я скорее застрелюсь, чем разрожусь».

«После родов у меня вылезли почти все волосы – я стала практически лысая!»

«А потом ты вылила в свою кроватку весь огромный флакон французских духов. Папин подарок, мои первые настоящие духи».

«Конечно, я была в шоке, когда увидела, что ты сидишь в своей кроватке вся в какашках и размазываешь их по стене».

«Ты лазила везде как обезьянка, у тебя все ноги были в синяках. А когда баба Лиза спросила, откуда синяки, ты сообщила, что это мы тебя с отцом лупим!»

От таких рассказов у меня всегда возникали какие-то смешанные чувства. С одной стороны, хотелось извиниться за причиненные неудобства. С другой – вроде бы поздновато. Но было ясно одно: маминой психике нанесен непоправимый урон.

Историю с какашками объяснить не могу, здесь что-то глубоко подсознательное. Историю про избиение можно попробовать понять. Конечно, родители меня не били. Ну, во всяком случае до той поры, пока у меня сестра не появилась. Тогда выпороли. Ремнем. Видимо, решили, что раз детей уже много, то можно и не церемониться. Сказали, что я занавески пыталась поджечь. А я просто жгла спички и в угол возле окна припрятывала. То есть выпороли нечестно, как я считаю.

А в раннем детстве фантазии об избиении родители спровоцировали сами. Когда я долго не желала укладываться спать, они вешали на полуоткрытую дверь детской папин ремень – для устрашения. Вот в эти ночные минуты, когда я, засыпая, видела это универсальное орудие воспитания, наверное, и родились мои фантазии об избитой малютке.

Так что, как вы можете догадаться, о прелестях материнства я имела кое-какое представление.

Однако это не помешало мне класса с четвертого приступить к планированию детей. Взрослые предостережения никогда не внушали мне особого доверия. И не без оснований.

«Это кака», – говорили взрослые, показывая на бутылку с прозрачной жидкостью, и быстро, с видимым удовольствием выпивали эту каку.

«Это няма!» – говорили они и пихали в рот мне ложку мерзкой геркулесовой каши с «когтями.»

«Не будет больно», – хищно ощерясь, убеждали они у кабинета зубного врача.

Короче, и про детей я тоже не очень поверила: у взрослых такая путаница в голове! Поэтому мы с моей подругой Иркой в третьем классе упоенно мечтали о большом семействе. Я говорила, что у меня будут две девочки. Ирка хотела мальчика и девочку. Я этого никак понять не могла. Как можно решиться завести дома мальчика? Фу! Несколько забегая вперед, хочу заметить, что Ирка таки получила именно то, что хотела, – и мальчика, и девочку, и даже двух целых мужей впридачу. А у меня, страшно везучей, муж один, а из детей – мальчик и еще мальчик.

Но тогда, в счастливом детстве, я и представить себе такого кошмара не могла. Хотя мальчишки всегда присутствовали в жизни как неизбежное зло. За ними даже было иногда интересно наблюдать. Но общаться! Это совершенно невозможно. Вот, например, договариваемся мы смешанным коллективом играть в войну. Девочки сразу в кустах сооружают уютненький лазарет, складируют листки подорожника и ждут первых раненых. Мальчишки в это время беспорядочно носятся где-то поблизости. И как только госпиталь готов, бойцы вдруг ни с того ни с сего оголтелой кучей влетают в наши благоустроенные кусты, расшвыривая все и вопя, что они бросили на нас атомную бомбу. И вот какая может быть дальше игра, после атомной бомбы-то? Идиоты какие-то, одним словом.

Потом, к шести годам, общаться с ними стало еще сложнее, потому что появилось знание о том, что между мужчинами и женщинами еще происходит нечто, что в долгих скучных фильмах называется стыдным словом «любовь». Мы копировали взрослых как могли, и один из малолетних дурачков мужеского полу объявил, что любит меня. Проявлял он свои чувства странно. В столовой цековского пансионата он под столами старался подползти ко мне поближе. Взрослые хохотали. Я чувствовала себя ужасно, мне казалось, что глупость моего рыцаря каким-то образом проецируется на меня, и всяческими способами старалась спастись от него. Поэтому очень обрадовалась, когда моя постоянная летняя подружка Валечка предложила: «А давай он теперь будет в меня влюблен?» Решив, что это вариант, мы нашли моего воздыхателя и сообщили ему о результатах наших переговоров. Вьюноша состроил недовольную рожицу, но согласился. И тут, я это прекрасно помню, мне стало как-то неприятно. Что это за любовь такая? Да, мне-то он не нужен, но он не должен был так легко отказываться от меня! Пусть страдает и рыдает!

Случившееся окончательно убедило меня в том, что мальчики не совсем полноценные люди. С одной стороны, они слабо вменяемые. С другой – постыдно управляемые. Ну никакого внутреннего стержня! И в драках как-то не очень. Я, например, дралась редко, но до победного конца. И всегда только с мальчиками. И мой противник частенько убегал, завывая во весь голос. Никогда я не видела, чтобы девочка так вела себя в драках. Девочка могла визжать, кричать, царапаться, но никогда не бежала с поля битвы с воплями. В случае явного проигрыша в ход шли обманные: «Ой, мама идет!» Или: «Ой, у меня кровь льется, ты мне локоть разбил!» И драка сворачивалась.

Правда, девчонки все были ябедами. Что да, то да. После драки мы любили навестить семью противника и скорбно сообщить, что их дорогой внук, сын, младший брат дерется с девочками!!! То, что девочка в этом возрасте, как правило, была больше и сильнее своего противника мужеского пола, в расчет, конечно, не принималось.

В школе мое мнение о мальчиках не улучшилось. Они учились, как правило, хуже девочек, на переменах вели себя как буйно помешанные, форма их была в кляксах, руки черные. Они обзывались и ходили постоянно с развязанными шнурками. Приставали, пихались и делали всякие глупости.

В восьмом классе нас разбили на звенья для уборки класса. Четыре человека – два мальчика и две девочки – должны были дежурить по очереди после уроков. И вот великолепная четверка, в которую входила я, приступила к уборке. Мальчики сдвигали парты, мы возили вонючей тряпкой грязь по полу. Вдруг один из мальчишек, победно вскрикнув, вытянул в нашу сторону руку: «Я таракана поймал! Что с ним сделать?» Мы подбежали – и удачливый охотник слегка разжал кулак. Какая гадость! Из кулака торчали длинные рыжие усы.

«Съешь его!» – человеколюбиво предложила я, ожидая взрыва смеха от удачной, как мне казалось в тот момент, остроты. Однако мой одноклассник вдруг посуровел лицом и торжественно сказал: «Для тебя – съем!» И… съел! Ужасу моему не было предела. Я поняла, что мальчишки еще более безумны, чем кажется на первый взгляд.

Девочки, конечно, тоже были всякие. Но в массе своей они все же были милее. У них ленточки, бантики. С ними интересно обсуждать то, что действительно интересно нормальным людям.

Когда я уже была замужней дамой, как-то затеяла я разговор с мужем о том, что представляют из себя мальчики, а что девочки. Я ожидала каких-то принципиальных возражений и мудрых высказываний. Но муж мой сказал так: «Я вас, баб, вообще не понимаю. Лично я никогда бы ни с одним мужиком жить не стал. Они храпят, разбрасывают вещи, рыгают, чешутся. Страшны они на тело и лицо. Женщины гораздо приятнее и лучше пахнут. Вот почему мужики точно умнее: мы-то живем с женщинами, а вы с нами!»

Я была потрясена этим аргументом и впервые задумалась о том, что мужчины не так просты и неказисты, как это кажется на первый взгляд.

И вот теперь в моей жизни должен был появиться новый мужчина – сын. И как жить с такой новостью? Куда деть страшные воспоминания о тех странных особях мужского пола всех возрастов и калибров, которые встречались на моем жизненном пути? Не желая слушать мамины причитания о том, что она не умеет воспитывать мальчиков, я, однако же, серьезно призадумалась о своих перспективах…