«История – это чистая беллетристика. Ее, как известно, пишут победители. Сколько раз переписывали учебники!» – мнение, популярное не только среди людей, далеких от науки. Я лично слышал такое в исполнении остепененного физика. После преамбулы о ненаучности истории часто следуют рассуждения о героическом прошлом народа, к которому принадлежит рассказчик. Разумеется, это прошлое скрыто от нас нехорошими учеными, «немцами», агентами мировой закулисы.

Мысль о том, что «никто не знает, как оно было на самом деле», кажется очевидной и звучит даже с высокой трибуны.

Вот, например, пишет высокопоставленный российский чиновник: «Вы наивно считаете, что факты в истории – главное. Откройте глаза: на них уже давно никто не обращает внимания! Главное – их трактовка, угол зрения и массовая пропаганда».

Удобная позиция для политического демагога!

В самом деле, откуда историки черпают сведения? Из летописей и других сочинений древних авторов. А как убедиться, что летописец был объективным? Да и существовали ли они, объективные летописцы? Получается, что историки находятся в плену у свидетельств, которые проверить невозможно.

Почему распространен такой взгляд на историю? Дело в специфике объекта, с которым работают историки. Естественные науки имеют дело с экспериментально проверяемыми фактами. Но явления, которые изучает историческая наука, уже совершились в прошлом и в принципе не могут быть воспроизведены. Восстанавливать картину прошлого можно по его отголоскам – историческим источникам, прежде всего письменным. Летописи, хроники, мемуары, воспоминания, письма – из этих осколков историк собирает свой пазл. Кроме того, восстанавливать прошлое помогают находки археологов. Однако старые документы и археологические артефакты допускают множество интерпретаций. Поэтому стороннему наблюдателю выводы историков, археологов, антропологов кажутся произвольными, а основания для утверждений – зыбкими. Критики «официальной науки» любят иронизировать по этому поводу:

По мнению обывателя, наивные историки не в состоянии отличить исторический документ от художественного вымысла. Если так, то объективная реконструкция прошлого едва ли возможна. Однако история – не единственная наука, которая имеет дело с давно минувшими эпохами. Палеонтология, геология и астрономия описывают процессы, происходившие миллионы, а то и миллиарды лет назад. Если уж мы доверяем реконструкциям динозавров, то почему отказываем историкам в способности восстановить события, происходившие, по геологическим меркам, вчера?

Да, объект исторического исследования специфичен, однако историки препарируют его не так, как им хочется, а по всем правилам науки.

Историк Марк Блок в книге «Апология истории» цитирует одного дворянина XI века, ввязавшегося в тяжбу с монахами. Когда монахи пустили в ход документальные свидетельства, этот спорщик якобы сказал: «Имея чернила, кто угодно может написать что угодно». Таким образом, бытовой скептицизм имеет как минимум тысячелетнюю историю. Однако на нем одном далеко не уедешь.

Разумеется, верить всему, о чем написано в источниках, никто не собирается. Специалист понимает, что, скорее всего, в источнике достоверные сведения смешаны с вымыслом. Задача историка – отделить одно от другого.

За столетия сформировалась отдельная научная дисциплина – источниковедение. Известный советский и российский археолог Лев Клейн описывает процедуры, которым подвергается любой попавший в руки историков документ, будь то мемуары, письмо или царский указ.

В первую очередь проводится экспертиза подлинности. Тут есть свои специалисты по шрифтам, почерку, печатям, материалам. Скажем, в российском документе, написанном до Октябрьской революции, должны использоваться «яти» и другие буквы, которые перестали употребляться после реформы орфографии 1917 года.

Подлинность пресловутой Велесовой книги сразу вызывает сомнения, поскольку она начертана на тонких деревянных дощечках. Это крайне нетипично для древнерусского документа, которому подошли бы иные материалы – береста или восковые таблички (ряд интересных примеров см. также в статье историка Константина Асмолова «Краткий курс источниковедения для "чайников"»).

Лингвисты анализируют текст документа на соответствие языковым нормам своего времени. Историки проверяют и имена исторических лиц, и географические названия, и аббревиатуры. Скажем, ВЧК в 1922 году была упразднена с передачей полномочий Главному политическому управлению. Город Донецк до 1923 года назывался Юзовка, а с 1924 по 1961 год – Сталино.

На помощь историкам приходят естественно-научные методы. Радиоуглеродный анализ показывает примерный возраст материала. Под микроскопом можно разглядеть улики, выдающие умелого фальсификатора. В своей первой книге я писал о следах современного графитового карандаша на ткани, в которую завернули «мумию дочери персидского царя» (якобы V век до нашей эры; как оказалось, конец XX века).

Недостающие части документа по возможности восстанавливаются. Затем текст переводят на современный язык. После этого пора приступить к анализу содержания.

Историки прекрасно понимают: беспристрастных авторов, равнодушно и отстраненно фиксирующих современные им события, не существует. Даже видеокамера имеет свой угол зрения! Оценка значения исторического документа возможна только после того, как мы разберемся, где, когда, при каких обстоятельствах и в каком контексте он был составлен.

На какого заказчика работал автор? С кем был солидарен? Кому симпатизировал, на кого обижался? Какие задачи решал? Каковы были его политические и религиозные пристрастия, моральные установки? Что автор мог приукрасить, о чем умолчать?

Все это – детали, которые влияют на то, как автор текста представляет события, даже если непосредственно участвовал в них. «Врет, как очевидец» – старая поговорка, хорошо известная и следователям, и историкам. Но очевидец ли? Описывал ли автор собственные впечатления или пересказывал нечто с чужих слов? По горячим следам или через 30 лет? А может быть, три века спустя?

Читатель спросит: «Возможно ли при таком количестве искажающих факторов установить реальную картину хоть в каком-то приближении?» Да, возможно! Но только если у нас есть не один-единственный источник, а несколько, которые мы можем сопоставлять друг с другом. Это как расследование преступления: показания разных свидетелей должны совпасть. Самый простой пример: если есть два документа за авторством людей, принадлежащих к противоборствующим лагерям, то, вероятно, каждый из них будет «тянуть одеяло на себя», обелять своих соратников, превозносить их победы, а в противников кидаться грязью. Представьте, что при этом некие детали в обоих документах совпадают. Если так, то достоверность именно этих деталей должна быть весьма высока.

В превосходной книге «Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы» Барбара Мертц описывает подобную ситуацию. При восстановлении картины битвы при Кадеше между египтянами, возглавляемыми Рамзесом II, и хеттами в 1296 году до нашей эры у историков есть возможность сравнивать египетские и хеттские документы. Египетская версия событий изложена в надписях на стенах храма в Карнаке. Поскольку цель египетских надписей – прославление фараона, то любые «антиегипетские» детали в этих хрониках, скорее всего, верны. И вот из карнакских текстов мы узнаем, что «Рамзес в расчете на быструю победу обогнал свою армию, что он доверчиво проглотил историю двух кочевников-перебежчиков, что корпус Ра был захвачен врасплох и уничтожен, что большая часть войск, находившихся в лагере вместе с царем, обратилась в беспорядочное бегство». Раз об этом вынуждены рассказать даже льстивые писцы фараона, этим деталям следует доверять. По версии египтян, ход битвы удалось в итоге переломить благодаря личному мужеству Рамзеса. К счастью, у историков имеется и другая версия событий – хеттская. Многие ее детали отличаются, но, сравнивая обе версии между собой, историки пришли к выводу, что ни одна из сторон не одержала окончательной победы – оба войска отступили, понеся большие потери. Подтверждение этому – текст мирного договора, в итоге заключенного между Египтом и Хеттским царством. Удивительно, но у историков в руках есть и египетская, и хеттская версии этого документа, и их тексты очень похожи! Сверка документов позволила историкам восстановить последовательность событий, происходивших более 3000 лет назад.

Приведу еще один пример, более гротескный и близкий нам. Речь идет обо всем известном Александрийском столпе на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. Мы еще вспомним этот памятник в главе про мегалиты. Вес монолитной колонны – 600 т – впечатляет и сейчас, спустя почти два века. И вот находится некто, заявляющий: все не так, как кажется! Колонна не была установлена в XIX столетии по проекту французского архитектора Огюста Монферрана, а является остатками сооружения, возведенного «атлантами» в незапамятные времена. Чтобы проверить, какая версия больше похожа на правду, обратимся к источникам. Речь ведь не о делах седой старины, а о просвещенном XIX веке. Пресса не обошла вниманием столь значительное событие. Весь ход изготовления и установки памятника освещался в петербургской «Северной пчеле». Не верите российским газетам? Откройте лондонскую The Annual Register за 1833 год. Среди главных мировых событий минувшего года отдельная главка посвящена установке Александровской колонны.

Открытие монумента стало грандиозным шоу, на которое собралось 10 000 человек. Разумеется, кто-то из этих людей делился впечатлениями в письмах, воспоминаниях, мемуарах. О «торжестве 30 августа 1834 года» писал поэт Василий Жуковский. Александр Пушкин покинул столицу за пять дней до церемонии открытия колонны, о чем упомянул в своем дневнике. О строительстве докладывал французский посланник барон Поль де Бургоэн, который находился в те годы в северной столице.

В архивах сохранилось большое количество «бухгалтерских», как бы сейчас сказали, документов – о выделении на проект денег, материалов, рабочей силы и провианта. Многочисленные чертежи, выполненные Монферраном и его помощниками, воспроизводят технические устройства, которые использовались на беспрецедентной стройке, – копры, пандусы, леса, катки, кабестаны. Существует проект судна, построенного для перевозки колонны через Финский залив. На гравюрах и полотнах художников запечатлены все этапы грандиозного проекта. В конце концов, известны каменоломни, где добывался монолит для памятника, – сейчас эта территория принадлежит Финляндии.

Не убедил? Все эти документы сфабрикованы в недрах тайного масонского правительства? Что ж, мне нравится аналогия, предложенная научным журналистом и историком Михаилом Родиным. Под утро домой возвращается подвыпивший и помятый муж. Жена чувствует запах духов и видит на щеке гуляки след губной помады. Кроме того, подруга уже доложила жене, что заметила кого-то, похожего на ее супруга, выходившего из ресторана под руку с красоткой. Однако муж-гуляка храбро заявляет: «Дорогая, не верь! Клевета, наветы врагов! На самом деле меня похитили марсиане. Чем моя версия хуже? Ведь никто все равно не видел, как было в реальности!» Однако улики – не в пользу марсиан.

История – жанр беллетристики? Да, так может казаться тому, кто знаком с историей по романам о Наполеоне, Петре I или Рамcесе XIII. Однако на самом деле труд ученого-историка стоит сравнить скорее не с деятельностью писателя, а с работой криминалиста. Следователь лично не присутствовал при убийстве, однако улик и показаний свидетелей бывает достаточно, чтобы восстановить картину преступления. А суд, изучив материалы дела, выносит обвинительный или оправдательный приговор.

ОТСТУПЛЕНИЕ. Меня и моих коллег часто просят порекомендовать литературу по истории. Задавая такой вопрос, неплохо бы понимать, что среди книг исторической тематики существует несколько принципиально разных категорий. Перечислю их.

1. Исторические источники. Например, летописи. Если вам доводилось читать «Повесть временных лет» в переводе на современный язык, то вы, вероятно, согласитесь со мной: это чтиво не для маршрутки.

2. Научная литература. Авторы научных статей и книг не стремятся развлечь читателя. Отличительная черта подобных текстов – сухой язык, большое количество ссылок на других авторов, обширный список литературы в конце.

3. Школьные учебники. Даже в идеальном случае учебник по истории решает не только образовательные, но и воспитательные задачи. Помимо передачи базовых знаний цель школьного курса – привить ребенку любовь к родине. Очевидно, что истории родной страны уделят особое внимание. Очевидно, что эта история должна быть подана в позитивном ключе.

«Нам в школе рисовали простую и стройную картину, – сетует читатель. – А через много лет я узнал, что на самом деле все сложно и запутанно. Что же, выходит, учителя мне врали?» А давайте подумаем. Возьмем «историю Древнего мира». Этому разделу истории особенно не повезло – его школьники проходят в первую очередь, в 5-м классе. Про каменный век и египетские пирамиды детки узнают в 11 лет, одновременно с дробями и натуральными числами.

Обратите внимание на методическую проблему. Математику мы постигаем, двигаясь от простого к сложному. Сначала – таблица умножения, затем – дроби, далее – квадратные уравнения. А в истории не так. Разве история Древнего мира проще новейшей истории? Отнюдь. Однако Древний Египет проходят вместе с дробями, а XX век – в 9-м классе, с квадратными уравнениями и прогрессиями. Получается, что единственный раз большинство наших граждан что-то более-менее научное по истории Древнего мира узнают в 11 лет. Чего же вы ждете от программы 5-го класса? Если вы забыли, на каком уровне подается информация пятикласснику, вот фрагмент из методического пособия для учителей:

Учитель должен убедиться, понимают ли дети фразу «2 млн лет назад». Вот на такой уровень слушателей рассчитана программа. Будет ли кто-то, находясь в здравом уме, грузить пятиклассников латинскими названиями, археологическими терминами, особенностями радиоуглеродного анализа?

4. Научно-популярная литература. В самом лучшем случае это пересказ исторических реконструкций в занимательной форме. И молодец писатель, если, подобно упомянутой Барбаре Мертц, он предупреждает читателя: «В этом абзаце бо́льшая часть – вымысел». Нередко автор описывает исторические события так, будто лично там был и, как говорится, свечку держал. В угоду занимательности повествование снабжается вымышленными подробностями, приправляется эмоциями. Вот, например, как описывает публицист Олег Шишкин эксперименты по пересадке половых желез у кур, проводившиеся в 20-е годы прошлого века:

Обратите внимание: автору показался скучным стандартный протокол эксперимента, и он добавил перца, легкими штрихами приписав эмбриологу Михаилу Завадовскому садистские наклонности, о которых нам, вообще-то, ничего не известно. Так автор управляет эмоциями читателя, заставляет его сопереживать одним героям, осуждать других, незаметно вкладывает читателю в голову свой взгляд на прошлое. Историк реконструирует события, публицист расставляет оценки. Чувствуете разницу?

5. Художественно-историческая литература. История сотни лет снабжает сюжетами писателей, художников и драматургов. В «историческом романе» вымышленные события происходят в декорациях давно минувших дней. Автор говорит с читателем устами реальных исторических лиц или сводит их с придуманными героями. Выбранную эпоху писатель рисует, исходя не из современных ему научных данных, а подчиняясь очень простому принципу: «Я так вижу». Все это в полной мере относится не только к бульварному чтиву, но и к произведениям великих классиков. Друзья! Уверен, вы понимаете: смешно изучать историю по художественным произведениям. У них другая функция. Однако именно художественная литература (а в XXI веке, конечно, в первую очередь ее экранизации) формирует представления массовой аудитории о героях, войнах, быте минувших эпох.

6. Фантастика. И прежде всего ее специфический жанр – альтернативная история. Здесь, как говорится, «любые совпадения случайны». Мушкетеры летают верхом на птеродактилях и обстреливают вражеские позиции из лазерных аркебуз. Игра далеко не безобидна, потому что свои фантазии автор может разбавлять идеологическими инъекциями «с душком». Приведу примеры названий книг с полки российских магазинов: «Вольная Русь. Гетман из будущего», «Секретные гаубицы Петра Великого», «Звездолет „Иосиф Сталин“».

Предвижу возражение. Читатель, не будучи идиотом, должен понимать, что приключенческий, тем более фантастический роман – не пособие по истории. Так-то оно так – если не брать в расчет устройство человеческой психики. Напомню, что с точки зрения пиара хорош текст, который читатель сможет пересказать. Взгляните с этой позиции на шесть категорий книг, перечисленные выше. Легко увидеть противоречие. Для ученого-историка имеют значение только первые два пункта – исторические источники и научные публикации. Но именно их массовый читатель перескажет едва ли, ведь, чтобы пересказать, надо для начала хотя бы прочитать. Знакомство с историей для обывателя начнется с пункта 3, но пересказывать школьный учебник как-то не хочется. Остаются пункты 4–6 – популярная, приключенческая, фантастическая литература. Через несколько лет после окончания школы, услышав имя полководца или название исчезнувшего государства, мы вспоминаем не сухие строчки из учебника, а яркую обложку или кадры из полюбившегося фильма. Вот так и получается, что историки вынуждены отдуваться за творения литературного цеха.

Книгу или фильм на историческую тему не помешало бы снабдить этикеткой, как упаковку колбасы: «Продукт, содержащий историю: исторические источники – 10 %, исторические реконструкции – 15 %, домыслы – 75 %». Однако человек – существо нелогичное, и процент достоверности его мало волнует. Проигнорировав предупреждающую этикетку, читатель будет, как ни в чем не бывало, погружаться в драматические перипетии, сопереживать героям и желать гибели плохим парням.