VII
1
Вернувшись к себе в квартиру, Кудеяр задержался в небольшой прихожей, с недовольством глядя по сторонам. Комнаты представлялись ему тесными, мебель — безвкусной. Кудеяр с сожалением вспомнил просторную усадьбу Грэйвена Кудесника в Храмовом Сонме. Она все еще должна была ему принадлежать — на как он мог туда вернуться?
Кудеяр слегка проголодался. Заглянув в холодильную кладовую, однако, он не нашел там ничего привлекательного. Раздраженный, он взял свои микрофильмы и очки для их просмотра, после чего спустился на улицу.
Он поужинал в шумном ресторане с чрезмерно пышным интерьером; ресторан этот обслуживал главным образом гларков. Пока он ел, мысли его блуждали — он вспомнил амаранту Джасинты такой, какой она выглядела в Храме Истины: изысканной, как драгоценное украшение, изящной, как котенок, неестественно прекрасной. В нем проснулось пламенное, настойчивое стремление позвонить ей сию минуту. Но что он мог ей сказать? Кудеяру не следовало упоминать о том, что он был одним из последних людей, говоривших с ее погибшей версией. Кто знает, какого рода расследование велось по делу о ее трансформации — хотя Гэйвина Кудеяра вряд ли рассматривали в качестве одного из подозреваемых. Новая Джасинта его не знала; приятели прежней Джасинты, амаранты Альбера и Дени, могли только засвидетельствовать непричастность Кудеяра к приступу, случившемуся в их присутствии. Было бы предусмотрительно оставить вещи такими, какими они представлялись всем заинтересованным лицам.
Чем же он мог заняться? Подумав об участии в каких-нибудь многолюдных развлечениях, он отверг эту идею. Он нуждался в дружеской беседе, в ощущении человеческого взаимопонимания. Кафе «Далмация»? Нет. Базиль Тинкуп? Нет. Сет Каддиган? Отнюдь не самый дружелюбный из людей, не стеснявшийся выражать свою неприязнь к Кудеяру. И все же — почему нет?
Кудеяр никогда не сопротивлялся внезапным побуждениям. Он зашел в телефонную будку и быстро просмотрел бегущие по экрану столбцы справочника. В нем значился только один Сет Каддиган. Кудеяр выбрал его имя и нажал кнопку вызова.
Появилось лицо Каддигана: «О! Кудеяр?»
«Привет, Каддиган! Надеюсь, лекции закончились удачно?»
«Примерно так же, как обычно», — Каддиган говорил сухо и осторожно.
Кудеяр изобрел повод для своего звонка: «Вы не очень заняты сегодня вечером? Я столкнулся с проблемой и подумал, что вы могли бы что-нибудь посоветовать».
Каддиган не слишком гостеприимно предложил Кудеяру заехать к нему, и Кудеяр с готовностью принял приглашение. Каддиган жил в Воконфорде, восточном пригороде, пользовавшемся довольно-таки богемной репутацией. Стены его квартиры были выкрашены в ярко-коричневый, арбузный красный, черный и горчичный тона, без какой-либо модной инкрустации или позолоты. Мебелью служили старинные экспонаты — нарочито упрощенные сочетания плоскостей из стекла, металла, полированного дерева и обшитого тканью материала. Гостиную освещали три плавающих в воздухе шара, излучавших бледно-желтое зарево; на стенах висели картины дисторционистов, на полках длинных приземистых стеллажей стояли любопытные керамические изделия. На взгляд Кудеяра, интерьер производил несколько причудливое впечатление.
Еще одной неожиданностью для Кудеяра оказался тот факт, что Каддиган был женат. Супругу психиатра, такую же высокую, как ее муж, никак нельзя было назвать красавицей, но она отличалась исключительной живостью, очарованием и доброжелательностью.
Представив ее гостю, Каддиган тут же пожаловался: «Пладж меня опередила, она уже дебютантка. Она занимается дизайном сценических декораций и, судя по всему, преуспевает».
«Театральный декоратор! — воскликнул Кудеяр. — Этим объясняется этот… это…»
«Изобилие антиквариата? — рассмеялась Пладж Каддиган. — Не смущайтесь. Нас все считают чудаками. В этих древних вещах нам нравятся простота форм, неприкрытая текстура материала и массивность, вот и все. В них гораздо больше вкуса, чем в нынешних завитушках и финтифлюшках».
«Ваш интерьер исключительно оригинален», — похвалил Кудеяр.
«Да, мы стараемся придерживаться одного и того же стиля. Но теперь прошу меня извинить — мне нужно заниматься, я учусь пользоваться калейдохромом. Потрясающий, но сложнейший аппарат, он требует непрерывного внимания к деталям».
Нескладная долговязая фигура Пладж удалилась из гостиной — Каддиган смотрел ей вслед с выражением мрачной гордости. Психиатр повернулся к Кудеяру, изучавшему участок стены, раньше им не замеченный: здесь висели размещенные в виде приятного для глаз беспорядочного орнамента многочисленные отчеты Актуария, испещренные ломаными линиями, кривыми и отрывками текста.
«Извольте полюбоваться, — язвительно произнес Каддиган, — на историю наших побед и поражений, выставленную на всеобщее обозрение. Наша биография, сублимат нашей жизни. Иногда мне кажется, что я предпочел бы остаться гларком. Лучше прожить короткую, но беззаботную жизнь». Тон его голоса изменился: «Что ж, вы здесь. Расскажите, в чем заключается ваша проблема».
«Надеюсь, вы умеете хранить тайну?» — спросил Кудеяр.
Каддиган покачал головой: «Я не скрытный человек. Конечно, мне было бы полезно уметь держать язык за зубами, но у меня это не получается».
«По меньшей мере, вы не станете разглашать сущность нашего разговора?»
«Честно говоря, — сказал Каддиган, — не могу ничего гарантировать. Прошу меня извинить, если я произвожу впечатление непокладистого невежи, но будет лучше, если между нами не будет никаких недоразумений».
Кудеяр кивнул. Его такое положение вещей вполне устраивало, так как на самом деле никакой проблемы у него не было: «В таком случае мне придется остаться при своем мнении».
Каддиган тоже кивнул: «Мудрое решение, во всех отношениях. Хотя угадать, в чем состоит ваша проблема, совсем не трудно».
«Я не поспеваю за вашими выводами, Каддиган», — заметил Кудеяр.
«Прекрасно — меня такое положение вещей вполне устраивает. Желаете ли вы, чтобы я сформулировал вашу так называемую „проблему“?»
«Попробуйте».
«Очевидно, что вас беспокоит Базиль Тинкуп. От кого еще, по-вашему, мне следовало бы хранить в тайне то, что вы хотели сообщить? А теперь — по поводу какой проблемы вы не можете обратиться непосредственно к Базилю? Какая проблема, касающаяся Базиля, может быть решена ни в коем случае не Базилем, а кем-то другим, кто хорошо знает Базиля? Вы — человек с амбициями и даже, пожалуй, способный безжалостно расправиться с теми, кто стоит на вашем пути».
«В наши дни все безжалостны», — отозвался Кудеяр. Каддиган пропустил эти слова мимо ушей.
«Надо полагать, вы спрашиваете себя: как тесно вам следует сотрудничать с Базилем? Поднимется ли он или сорвется? Вы готовы подниматься вместе с ним, но не желаете, чтобы из-за него пострадала ваша репутация. Вы хотите, чтобы я оценил дальнейшие перспективы подъема Базиля Тинкупа. Выслушав мое мнение, вы сами сделаете окончательный вывод, потому что знаете, что я представляю направление психиатрии, не совпадающее с энергичным прагматизмом Базиля. Тем не менее, вы считаете меня достаточно честным и наблюдательным специалистом, который сможет справедливо оценить шансы Базиля Тинкупа на быстрый подъем. Не так ли?»
Кудеяр с улыбкой покачал головой.
Рот Каддигана иронически покривился — больше обычного: «А теперь, когда мы покончили с условностями, могу ли я предложить вам чашку чая?»
«Разумеется, благодарю вас, — Кудеяр осторожно присел на стеклянный стул и откинулся на его прямую спинку. — Каддиган, совершенно очевидно, что вы меня недолюбливаете или, по крайней мере, предубеждены против меня. Почему?»
«Нельзя сказать, что я вас недолюбливаю, это не так, — Каддиган говорил с педантичной отчетливостью. — „Предубеждение“ — более приемлемый, хотя и не совсем точный термин. Я не думаю, что вы на самом деле хотите заниматься психиатрией. Я думаю, что научные исследования и расширение сферы человеческих знаний вас нисколько не интересуют, что вы рассматриваете карьеру психиатра как направление, в котором вам будет проще всего набирать баллы и делать карьеру. Уверяю вас, — самым сухим тоном прибавил Каддиган, — это не так просто, как вы себе представляете».
«Каким образом Базилю удалось так быстро стать дебютантом?»
«Ему повезло».
Кудеяр притворился, что размышляет над этим ответом.
Через некоторое время Каддиган сказал: «Позвольте намекнуть на одно обстоятельство, которое, насколько я понимаю, ускользает от вашего внимания».
«Я вас слушаю».
«Базиль умеет пускать пыль в глаза. Нынче он излучает жизнерадостность и оптимизм. Но вам полезно было бы знать, каким он был раньше, пока не проник в филу дебютантов. Он изнывал от меланхолии, не находил себе места — вел себя почти так же, как наши пациенты».
«Я не имел представления о том, что его состояние было настолько тяжелым».
«Одно можно сказать в пользу Базиля: он искренне стремится к тому, чтобы этот мир стал лучше». Каддиган бросил на Кудеяра пронзительный взгляд: «Ему удалось выписать девять пациентов — что, в общем и в целом, совсем неплохо. Но он убежден в том, что, если его подход позволил помочь девяти кататоникам, то гораздо более интенсивное применение тех же методов позволит ему исцелить девятьсот пациентов. Он ведет себя, как имбецил с перечницей, считающий, что, так как добавление щепотки перца делает суп вкуснее, следует высыпать в миску все содержимое перечницы».
«Так что вы не считаете, что Базиль далеко продвинется?»
«Все возможно, нельзя исключать такую вероятность».
«И в чем заключается та эффективная терапия, на которую он намекает в последнее время?»
Каддиган пожал плечами: «В том, чтобы опорожнить в суп всю перечницу».
В гостиную зашла Пладж, позвякивая дюжиной бронзовых браслетов на щиколотках и еще дюжиной браслетов на руках. Она надела сари из красного батика, пестрящего золотистыми, черными и коричневыми узорами, а также пару абсурдных красных сандалий, инкрустированных зелеными стеклянными шариками.
«Я думал, — сухо прокомментировал Каддиган, — что ты ушла заниматься архитектурной тектоникой… Или калейдохроматикой?»
«Калейдохроматикой. Но у меня возникла чудесная идея, и мне пришлось переодеться, чтобы попробовать ее на себе».
«Капризная игра воображения не способствует крутому подъему», — заметил психиатр.
«А, подъем! Брехня и чушь собачья».
«Ты запоешь другую песню, когда я стану дебютантом, а потом и аспирантом».
Пладж подняла глаза к потолку: «Иногда я сожалею о том, что меня сделали дебютанткой. Кто хочет быть амарантом?»
«Я!» — ухмыльнулся Кудеяр. Ему нравилась Пладж — и его забавляло раздражение заметившего это обстоятельство Каддигана.
«Я тоже хочу стать амарантом, — серьезно обратился к жене психиатр. — И ты тоже. Зачем говорить глупости только для того, чтобы поддержать разговор?»
«Зачем называть глупостями здравый смысл? В старину все боялись смерти…»
«Пладж!» — строго оборвал ее Каддиган, бросив опасливый взгляд на Кудеяра.
Пладж повертела в воздухе звенящими бронзой руками: «Не притворяйся блюстителем нравов! Все мы смертны — кроме амарантов».
«Об этом не принято рассуждать при людях».
«Не понимаю, почему. Я предпочла бы называть вещи своими именами».
«Пусть мое присутствие вас не смущает, — заявил Кудеяр. — При мне вы можете говорить о чем угодно и как угодно».
Пладж опустилась на один из плоских древних стульев: «Мне пришла в голову любопытная мысль. Хотите знать, в чем она заключается?»
«Разумеется».
«Пладж!» — протестовал Каддиган, но жена его игнорировала.
«Я считаю, что в каждом из нас кроется влечение к прекращению существования. Если бы мы открыто и честно признавали этот факт, в паллиаториях, наверное, было бы меньше пациентов».
«Чепуха! — воскликнул Каддиган. — Я — дипломированный психиатр. Влечение, о котором ты говоришь, не имеет почти ничего общего с кататоническим синдромом. Кататоники — жертвы тревоги и меланхолии».
«Все может быть — но посмотри, как люди себя ведут в Карневале!»
Каддиган указал кивком на Кудеяра: «Вот кто в этом разбирается лучше нас с тобой — он работал в Карневале семь лет».
Пладж одарила Кудеяра взором радостного восхищения: «Как это должно быть замечательно — жить в калейдоскопе цветов и огней, видеть людей такими, какими они действительно хотят быть!»
«Это было достаточно любопытно», — кивнул Кудеяр.
«Скажите! — Пладж дрожала от нетерпения. — Про Карневал ходят слухи — наверное, вы сможете их подтвердить или опровергнуть».
«Какие слухи?»
«Говорят, что действие законов на Карневал фактически не распространяется — так ли это?»
Кудеяр пожал плечами: «В какой-то степени. В Карневале люди делают вещи, за которые в Кларджесе их арестовали бы»
«Или вещи, которые в Кларджесе они постыдились бы делать», — пробормотал Каддиган.
Пладж игнорировала его: «И до чего доходит это беззаконие? Я имею в виду… я слышала, что в одном из „дворцов“ — в каком-то тайном „театре“ для извращенцев, куда очень трудно попасть, люди платят за то, чтобы посмотреть на казнь! Чтобы полюбоваться на то, как убивают юношей и девушек!»
«Пладж! — отчаянно крякнул Сет Каддиган. — О чем ты говоришь? Ты с ума сошла?»
«Я слышала еще и не такое, — наклонившись вперед, продолжала хриплым шепотом Пладж. — Говорят, они не только предлагают посмотреть на трансформацию за деньги, но — если клиент достаточно богат — за тысячу или несколько тысяч флоринов он может купить жизнь человека и покончить с ним — или с собой — таким способом, какой ему больше нравится».
«Пладж! — Каддиган судорожно схватился за ручки стула. — То, что ты говоришь, просто отвратительно, совершенно неуместно!»
Пладж отрезала: «Сет, город полнится ужасными слухами — я хочу знать, чтó господин Кудеяр скажет по этому поводу. Если он подтвердит, что в Карневале такое действительно возможно, думаю, следовало бы что-нибудь предпринять по этому поводу!»
«Не могу с вами не согласиться, — сказал Кудеяр, вспомнив о Карлеоне и его Музее, о Рубеле и его Пыточном подвале, о Лориоте и прочих бербарах. — Мне тоже приходилось об этом слышать, но я считаю такие слухи… не более, чем слухами. По меньшей мере, я никогда не встречал человека, который непосредственно наблюдал бы такие зрелища или платил бы за такие извращения. Как вам известно, посетители Карневала развлекаются… как бы это выразиться? Заигрыванием с трансформацией. Они кидают дротики в лягушек, прикасаются к рыбам удочками, оглушающими электрическими разрядами — и так далее. Но я не думаю, что они делают это сознательно. Это своего рода инстинктивное высвобождение накопившихся напряжений».
Каддиган с отвращением отвернулся: «Чепуха!»
«Чепухой занимаешься ты, Сет! — возмутилась его супруга. — Ты называешь себя ученым, но при этом отмахиваешься от идей, которые тебе не по нраву».
Немного помолчав, Каддиган ответил издевательски-галантным тоном: «Уверен, что господин Кудеяр составит о тебе неправильное мнение».
«Нет-нет! — возразил Кудеяр, обращаясь к Пладж. — Я очарован — и меня заинтересовали ваши вопросы».
«Вот видишь? — Пладж торжествующе показала мужу язык. — Я так и знала. Господин Кудеяр выглядит как человек без предрассудков».
«Господин Кудеяр, — угрюмо отозвался Каддиган, — откровенно говоря, хищник. Он стремится к подъему любой ценой. На чьи плечи и головы он при этом наступает, его нисколько не беспокоит».
Кудеяр усмехнулся и только поудобнее устроился на стуле.
«По меньшей мере он не лицемерит! — заявила Пладж. — Мне он нравится».
«Привлекательная внешность и хорошие манеры еще не…»
«Сет, ты не боишься оскорбить гостя?»
Каддиган улыбнулся: «Кудеяр — прагматичный человек. Он вряд ли боится услышать правду».
Тем не менее, Кудеяр чувствовал себя неудобно, хотя старался никоим образом это не показывать. «Вы правы только наполовину, — сказал он. — Конечно, у меня есть амбиции…»
Его прервал музыкальный звонок; на экране над доской искусственного камина появилось изображение человека, стоявшего за дверью квартиры. На нем была служебная униформа палача, в том числе черный цилиндр.
«Ну вот! — всплеснула руками Пладж. — За нами уже пришли! Я так и знала, что сегодня мне нужно было заниматься, а не болтать!»
«Тебе бы все шутки шутить! — разозлился Каддиган. — Сходи узнай, что ему нужно».
Пладж открыла дверь; палач вежливо произнес: «Госпожа Пладж Каддиган?»
«Это я».
«Согласно нашим записям, вы все еще не подали официальную декларацию своего статуса дебютантки. Насколько мне известно, мы уже отправили вам несколько уведомлений по этому поводу».
«О! — Пладж беззаботно рассмеялась. — Наверное, у меня просто руки не дошли. Но вы же знаете, что я — дебютантка?»
«Разумеется».
«Тогда зачем нужна еще какая-то декларация?»
Палач сдержанно пояснил: «Каждое из наших правил предназначено предотвращать нежелательные недоразумения того или иного рода. Вы могли бы значительно упростить нашу работу, сотрудничая с нами вместо того, чтобы…»
«Конечно, конечно! — безразлично отмахнулась Пладж. — Не будем переходить на личности… Вы принесли с собой форму декларации?»
Палач передал ей конверт. Пладж захлопнула дверь и бросила конверт на стол: «Вечно они создают проблемы на пустом месте… Что ж, так устроена жизнь. Две стороны одной фальшивой монеты. Без палачей не было бы амарантов. А так как все мы жаждем бессмертия, приходится терпеть палачей».
«Совершенно верно», — заметил Каддиган.
«Безысходный заколдованный круг! Мы кусаем себя за хвост, как спятившие змеи! Чем все это кончится? Что с нами будет?»
Каддиган покосился на Кудеяра: «С тех пор, как Пладж стала пифией, я только это и слышу: чем все это кончится?»
«Пифией?»
«Авгурами и пифиями обзывают тех, кто пытается предсказывать судьбу Предела, — объяснила Пладж. — Теперь мы сами так себя называем. Вот и все. Мы сформировали общество, собираемся вместе и спрашиваем друг друга: чем все это кончится? Что дальше? Куда мы идем? Приходите как-нибудь на наше собрание».
«Не откажусь. Где вы собираетесь?»
«О, в самых разных местах. Иногда в Карневале, во Дворце Откровений».
«Самое подходящее место для чокнутых», — пробормотал психиатр.
Пладж не обиделась: «Это удобно, там на нас никто не обращает особого внимания. Иногда нам удается представить себе будущее».
Наступило молчание. Кудеяр поднялся на ноги: «Мне пора домой».
«Вы так и не упомянули о сущности своей проблемы», — наставительно напомнил Каддиган.
«Проблема подождет, — сказал Кудеяр. — По сути дела, я ее уже решил, пока я тут сидел, смотрел и слушал». Повернувшись к Пладж, он слегка поклонился: «Спокойной ночи!»
«Спокойной ночи, господин Кудеяр. Надеюсь, вы к нам еще заглянете?»
Кудеяр взглянул на психиатра, хранившего угрюмое молчание: «Не премину это сделать».
2
Утром, когда Кудеяр прибыл в паллиаторий, Сет Каддиган уже сидел за своим столом. Психиатр приветствовал Кудеяра не более чем кивком, и Кудеяр приступил к выполнению фельдшерских обязанностей. На протяжении следующих четырех часов Каддиган успел несколько раз пройтись по палате, критически поглядывая по сторонам, но Кудеяр соблюдал осторожность, и Каддиган ни к чему не смог придраться.
Незадолго до полудня в палату ворвался запыхавшийся Базиль Тинкуп. Увидев Кудеяра, он сразу остановился: «Трудимся в поте лица?» Базиль посмотрел на часы: «Пора обедать — пойдем, закусим вместе, а Каддиган пусть пока присмотрит за пациентами».
В столовой они уселись там же, где обедали в прошлый раз. Из прозрачной полусферы открывался потрясающий вид. С гор неожиданно надвинулась буря; по небу летели разорванные тучи, речную гладь полосовали темные шквалы ливня, деревья в парке вздрагивали, потревоженные порывами ветра.
Базиль взглянул на грозовой пейзаж, но тут же отвел глаза — его мысли явно были заняты чем-то, что не терпело отлагательства. «Гэйвин! — сказал он. — В этом трудно признаться, но ты — единственный человек в паллиатории, кому я могу доверять. Все остальные считают меня сумасшедшим». Базиль рассмеялся: «Откровенно говоря, мне нужна твоя помощь».
«Это мне льстит, — отозвался Кудеяр. — Кроме того, это меня удивляет. Ты — нуждаешься в моей помощи?»
«Таков результат простого процесса исключения всех неподходящих кандидатов. При всем моем уважении к твоим способностям, я предпочел бы, конечно, сотрудничать с кем-нибудь, кто уже накопил существенный практический опыт». Базиль покачал головой: «Но это не получится. Вышестоящие специалисты называют меня „эмпириком“, нижестоящие — те, кому следовало бы относиться ко мне с уважением, такие, как Сет — подражают руководству. Таким образом, мне остается полагаться только на себя».
«В наши дни каждый полагается только на себя».
«Ты прав!» — многозначительно поднимая палец, изрек Базиль. Наклонившись к Кудеяру, он похлопал его по руке: «Так что же, ты мне поможешь?»
«Буду рад возможности тебе помочь».
«Прекрасно! — Базиль выпрямился. — По сути дела, я хотел бы испробовать новый метод лечения. На примере Максимилиана Герцога, нашего отборного кататоника».
Кудеяр вспомнил, что Сет Каддиган упоминал это имя.
«Случай исключительно глубокого, преувеличенного отказа от восприятия действительности, — продолжал Базиль. — Герцог — живой труп, застывший, как мраморная статуя. Но его редкие маниакальные приступы ужасны».
«Какого рода помощь от меня потребуется?» — осторожно спросил Кудеяр.
Перед тем, как ответить, Базиль Тинкуп опасливо посмотрел по сторонам. Никто не прислушивался к их разговору. «Гэйвин, — сказал Базиль глуховатым, напряженным голосом, — на этот раз я нашел ответ. Я нашел конкретный способ исцеления маниакально-кататонического психоза. Эффективный, насколько я понимаю, в восьмидесяти процентах случаев».
«Гм! — Кудеяр задумался. — Хотел бы я знать…»
«Хотел бы ты знать — что именно?»
«Если мы выпустим из паллиаториев большинство пациентов, плотность основного населения увеличится, конкуренция станет еще интенсивнее».
Базиль нахмурился — он еще не рассматривал такое возражение: «Ты имеешь в виду, что нам не следует даже пытаться лечить психически больных людей?»
«Не совсем так, — ответил Кудеяр. — Но мне представляется вероятным, что более жесткая конкуренция приведет к обратному эффекту, к дальнейшему распространению психических расстройств».
«Возможно», — без энтузиазма согласился Базиль.
«Таким образом, благодаря исцелению нынешних пациентов в паллиатории может нахлынуть еще более многочисленная волна пораженцев, поддавшихся приступам катто».
Базиль поджал губы и нетерпеливо выпалил: «Зачем тогда вообще кого-то лечить? Мы несем ответственность за пациентов — по сути дела, они могли бы стать такими же людьми, как мы, если бы не…» Базиль колебался, пытаясь найти подходящее выражение, и Кудеяр вспомнил намеки Каддигана на одолевавшую Базиля меланхолию. «Так или иначе, в любом случае нам не дано судить других — это обязанность Актуария. Нам остается только делать все возможное в избранном нами направлении приложения усилий».
Кудеяр пожал плечами: «Как ты правильно заметил, это не наша проблема. Наш долг сводится к лечению пациентов. Пританеон определяет общественную политику, Актуарий взвешивает полезность нашего существования, палачи обеспечивают равноправие — таковы их функции».
«Верно! — Базиль придал физиономии подобающую случаю торжественность. — Что ж, как я уже говорил, я проверил пару раз новую методику лечения и достиг определенного успеха. В случае Максимилиана Герцога наблюдается тяжелая — можно сказать, даже экстремальная форма синдрома. Если мне удастся вылечить Герцога или, как минимум, существенно облегчить его состояние, думаю, что я смогу доказать свою правоту». Базиль гордо откинулся на спинку стула.
«Возникает впечатление, — заметил Кудеяр, — что, если у тебя все получится, ты вполне можешь стать аспирантом».
«Аспирантом, а может быть и кандидатом. Это было бы достопримечательным достижением!»
«Если твой метод работает».
«Именно это я и намерен доказать с твоей помощью!»
«Не мог бы ты объяснить, в общих чертах, характер твоей новой терапии?»
Базиль опасливо отвел глаза в сторону: «Я еще не готов обсуждать этот вопрос. Скажу только, что, вопреки традиционным методам, мой подход отличается быстротой и натиском — это шоковая терапия. Естественно, состояние Герцога может даже ухудшиться. В каковом случае, — Базиль скорбно улыбнулся, — меня ожидают крупные неприятности. Меня обвинят в самых ужасных вещах — в использовании людей в качестве подопытных кроликов. И, надо полагать, такие обвинения будут справедливы. Но, спрашивается, в каком еще качестве можно было бы использовать этих несчастных? Какой еще цели может послужить никчемная жизнь кататоника?» Базиль сменил жалобный тон на деловитый: «Мне нужна твоя помощь. Если я добьюсь успеха, тебе это будет выгодно как моему сотруднику. По той же причине, однако, ты рискуешь».
«Каким образом?»
Базиль обвел презрительным взглядом обедающих работников паллиатория: «Руководство не выразило никакой симпатии по поводу моего проекта».
«Я тебе помогу», — сказал Кудеяр.
3
Базиль Тинкуп вел Кудеяра по коридорам паллиатория; одну за другой они миновали палаты с одинаковыми рядами коек, и на каждой койке было обращено к потолку неподвижное белое лицо. Наконец они приблизились к двери из гофрированного магния, усеянного контактами электрических разрядников. Базиль наклонился к микрофону и назвал себя — дверь отодвинулась в сторону.
Они прошли по короткому, выложенному белой плиткой туннелю в палату № 101 — обширное пятиугольное помещение с разделенными пластиковыми перегородками капсулами по периметру. Пациенты лежали под прозрачными колпаками на обтянутых белой материей дисках, окаймленных металлическими обручами на опорах. Над каждым пациентом висел еще один обруч с натянутой на нем сеткой эластичных ремней, готовый мгновенно упасть и сомкнуться с нижним обручем при первом появлении признаков перехода больного в маниакальное состояние. На пациентах не было никакой одежды, кроме окружавшей поясницу и верхнюю часть бедер оплетки из перфорированного металла, по словам Базиля не позволявшей маньяку нанести себе увечья в приступе бешенства.
«Отчаянные усилия этих людей невероятны! Видишь смирительный диск над койкой?»
«Он выглядит эффективным средством сдерживания», — заметил Кудеяр.
«Он эффективен. Каждый ремень выдерживает усилие, равное более чем шести тысячам килограммов. По-твоему, этого должно быть достаточно?»
«Вполне достаточно».
«Рой Альтвенн, в приступе ярости, порвал три таких ремня. Максимилиан Герцог трижды разорвал по два ремня!»
Кудеяр только покачал головой: «Кто из них — Герцог?»
Базиль указал на одну из капсул, в которых пациенты напоминали насекомых в огромных прозрачных куколках. Герцог, человек невысокий, но исключительно широкий в плечах, весь бугрился мышцами, напоминавшими спутанные корни лиственницы.
«Потрясающе! — с почтением заметил Базиль. — Как им удается сохранять такой мышечный тонус в полной неподвижности? Казалось бы, следовало ожидать общей атрофии — но они поддерживают форму цирковых атлетов!»
«Вероятно, этот вопрос заслуживает отдельного изучения, — отозвался Кудеяр. — Может быть, мозг кататоника способствует выделению гормона, укрепляющего мышцы — что-нибудь в этом роде?»
Базиль поджал губы: «Возможно, возможно…» Он нахмурился и кивнул: «Да, придется этим заняться. Любопытная гипотеза… Скорее всего, однако, мышечный тонус поддерживается постоянным внутренним напряжением. Обрати внимание на выражение лиц этих пациентов — они существенно отличаются от других кататоников».
Кудеяр не мог не заметить, что наблюдение Базиля соответствовало действительности. Каждое из бледных неподвижных лиц казалось маской застарелого отчаяния — их зубы были плотно сжаты, носы выглядели заостренными и обескровленными, словно вырезанными из кости. Самой дикой, самой отчаянной маской было лицо Максимилиана Герцога: «И ты думаешь, что сможешь его вылечить?»
«Да-да. Но прежде всего нужно переместить его ко мне в лабораторию».
Кудеяр взглянул на плотное тело Герцога — сжавший кулаки силач, вытянувшийся, как по струнке, явно готов был взорваться в любую минуту подобно котлу, едва выдерживающему внутреннее давление. «Это безопасно?» — приглушенным голосом спросил Кудеяр.
Базиль рассмеялся: «Само собой, мы принимаем все возможные меры предосторожности. Например, тридцать миллиграммов мейорала сделают его расслабленным и податливым, как и подобает подопытной крысе».
Базиль зашел в отделение Герцога, раскрыл его капсулу и приложил к его шее наконечник подкожного инжектора. Послышалось тихое шипение успокоительного средства, вливаемого в артерию. Базиль отступил от капсулы и подал знак.
Два фельдшера принесли носилки, протиснули их в капсулу и закрепили ремнями плечи, бедра и колени Герцога. Один из фельдшеров передал Базилю какую-то справку — тот подписал ее, и с формальностями было покончено. Фельдшеры включили левитационный привод — носилки приподнялись, покачиваясь под весом пациента, после чего их передвинули в камеру лифта, особый трубопровод которого тянулся под полом палаты.
«Мы можем уйти отсюда, — сказал Базиль Тинкуп. — Герцога доставят в мою лабораторию».
4
Базиль и Кудеяр прошли через приемную, где Сет Каддиган сидел за столом, заваленным папками и графиками. Психиатр поднял голову и тут же вернулся к работе. Открыв боковую дверь своего внутреннего кабинета, Базиль провел Кудеяра к еще одной двери в стене, противоположной входу, и набрал код, нажимая на кнопки — дверь сдвинулась в сторону, и они зашли в лабораторию.
С одной стороны этого небольшого, скромно меблированного помещения стояла койка, обитая белым санифлексом, с другой находились конторка с приборами, экранами и прочим больничным оборудованием, а также застекленный шкаф, содержавший бутыли, склянки, коробки и справочники.
Базиль пересек лабораторию и раздвинул панель в стене — за ней, в озаренной бледно-голубым светом трубе, покоилось на висящих в воздухе носилках безвольное тело Максимилиана Герцога.
Базиль потирал руки: «Вот он, катализатор нашего крутого подъема! Надеюсь, что бедняге Герцогу этот процесс тоже окажется полезен».
Они сняли Герцога с носилок и уложили его на койку. Базиль ослабил стягивавшие пациента ремни, а Кудеяр полностью удалил их. «А теперь, — объявил Базиль, — перейдем к процедуре как таковой. В каком-то смысле она…» Базиль помолчал, выбирая слова: «Что ж, точнее всего ее можно определить, как нападение на первоисточник синдрома».
Базиль распрямил тяжелый торс Максимилиана Герцога, поправил положение его рук и ног. После инъекции седативного препарата выражение напряженного отчаяния на лице Герцога чуть смягчилось, он слегка расслабился. Базиль зашел за конторку и повернул несколько переключателей на приборной панели, после чего вернулся к пациенту и прижал к его широкой груди металлический цилиндр. На экране мелькнули огоньки, под ними появилось число «38».
«Пульс слабоват, — заметил Базиль. — Придется подождать несколько минут. Мейорал выдыхается довольно быстро».
«И что потóм? — поинтересовался Кудеяр. — В каком состоянии он очнется — кататоническом или маниакальном?»
«Скорее всего, в кататоническом. Присаживайся, Гэйвин — я попробую объяснить, в чем заключается мой метод».
Кудеяр сел на табуретку, а Базиль прислонился к спинке койки. Цилиндрический пульсометр оставался на груди Герцога; данные на экране обновились — теперь в нижней строке светилось число «41».
«В уме шизофреника, — начал Базиль, — в той или иной мере нарушены или повреждены синаптические связи. В уме кататоника наблюдается другая картина. По своему характеру она напоминает двигатель, заглохший при попытке преодолеть препятствие, кажущееся непреодолимым».
Кудеяр понимающе кивнул. Огоньки на экране мелькали чуть быстрее, регистрировался пульс «46».
«Естественно, — продолжал Базиль, — предлагались всевозможные теории и методы. Все они, в общем и в целом, относятся к той или иной основной категории — анализа, применимого только в начальной стадии невроза, когда еще сохраняется возможность общения с пациентом, или гипнотического внушения, представляющего собой, в сущности, попытку возвести надстройку на изначально ненадежном фундаменте. Лекарственные средства во многом способствуют лечению двумя перечисленными методами, а также могут оказывать полезное действие сами по себе. Их воздействие, однако, можно уподобить лишь временному обезболиванию неправильно функционирующих органов — оно не приводит к долгосрочным положительным результатам. Кроме того, применяются электрошоковые процедуры, химическое регулирование функций гормональных желез, а также другие электрические, механические и даже духовные средства воздействия. В некоторых обстоятельствах электрический шок позволяет добиваться поразительных успехов, но в большинстве случаев эта процедура сама по себе наносит пациенту дополнительную травму.
Возможно хирургическое вмешательство, то есть удаление возбуждающей синдром части мозга. Некоторые специалисты рекомендовали поэтапное временное или необратимое прерывание синаптических контуров. Кроме того, предлагался так называемый „вортекс“ — случайная перестановка всех мозговых структур в надежде на то, что нормальные психические функции инстинктивно „перезапустятся“. Наконец, Гоствальд Певишевский предложил систему, сходную с процессом, благодаря которому становится возможной подготовка суррогатов амарантов: ускоренное выращивание нового индивидуума из эмбриональной клетки пациента — но такую дорогостоящую процедуру, несмотря на ее эффективность, вряд ли можно назвать „лечением“. Разумеется, я внимательно рассмотрел все эти методы, но ни один из них меня не удовлетворил. Ни один из них не направлен на уничтожение первопричины кататонического состояния, а именно, просто-напросто, подавленности, раздражения, депрессии, меланхолии — называйте это как хотите. Для того, чтобы исцелить кататоника, мы должны устранить непреодолимое препятствие — то есть либо изменить всю структуру нашего общества, что практически неосуществимо, либо изменить восприятие кататоника так, чтобы препятствие больше не казалось ему непреодолимым».
Кудеяр снова кивнул: «Пока что все понятно».
Базиль Тинкуп отозвался почти скорбной усмешкой: «Казалось бы, проще простого, не так ли? Так оно и есть — но, самым поразительным образом, авторы большинства предлагаемых терапевтических подходов не принимают во внимание столь очевидные умозаключения. Как удалить из ума кататоника подавляющее его безысходное раздражение? Последствия гипнотического внушения неудовлетворительны и кратковременны. Хирургическое вмешательство невозможно оправдать, так как в организме кататоника нет никаких физиологических нарушений. Электрический шок и хаотический „вортекс“ также неприменимы, потому что синаптические связи и структуры в мозгу кататоника ничем не отличаются от нормальных. Поэтапное прерывание нежелательных замкнутых нейронных контуров, в сочетании с лечением успокоительными препаратами, представляется более перспективным. Задача состоит в том, чтобы сделать воздействие таких методов выборочным».
Кудеяр покосился на экран: пульс Герцога участился до 54.
«Я нашел важнейший ключ к разгадке этой головоломки в работах Хельмута и Жерара из Нейрохимического института, — продолжал Базиль. — Я ссылаюсь, разумеется, на их анализ химических характеристик синаптических связей. По сути дела, они разобрались в том, чтó происходит, когда импульс передается от одного нервного окончания к другому. Передача таких импульсов — основа нашего мышления. Заключения Хельмута и Жерара исключительно любопытны. Когда стимул передается от одного нервного окончания к другому, в области синапса имеют место более двадцати последовательных химических реакций. Если какая-либо из этих реакций подавляется, стимул не передается».
«Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь», — вставил Кудеяр.
«Химический анализ синаптических связей позволяет предположить, что существуют средства, позволяющие контролировать мыслительные процессы кататоника. Цель заключается в том, чтобы стереть воспоминания о непреодолимом препятствии, об основной проблеме пациента. Как осуществить такой выборочный контроль? Очевидно, что следует нейтрализовать какое-либо из химических соединений в одном или нескольких синапсах, участвующих в нежелательном мыслительном процессе — или катализатор реакции такого соединения. Для того, чтобы наше воздействие было выборочным, мы должны атаковать химически неустойчивое вещество, появляющееся лишь кратковременно и непосредственно в процессе передачи мыслительного импульса. В списке участвующих в синаптической цепной реакции веществ, выявленных Хельмутом и Жераром, значится именно такое характерное соединение, которое они называют „гептантом“. Оставалось только сформулировать хелат, способный связывать гептант и необратимо прерывать реагирование гептанта в активном синаптическом контуре. Я поручил решение этой задачи дидактору Воксину Туддерштеллю из биохимической клиники Максарта». Базиль подошел к застекленному шкафу и вынул из него склянку из темно-оранжевого стекла: «Вот он — антигептант! Растворяется в воде, не токсичен, высокоэффективен. Пока это вещество содержится в кровеносных сосудах мозга пациента, оно действует, как лазерный луч, стирающий часть записи на цифровом диске, прерывая любые активированные синаптические связи, но не повреждая бездействующие контуры».
«Базиль, это просто гениальная идея!» — чистосердечно заявил Кудеяр.
«Оставалась одна серьезная проблема, — улыбнулся Базиль. — Мы не хотели бы стирать какую-либо часть лексикона пациента — что стало бы, с первого взгляда, неизбежным побочным действием такого лечения. К счастью, антигептант не воздействует на хранящийся в памяти словесный запас. Почему это так, я не знаю, но в данный момент эта очередная загадка меня мало беспокоит — ее существование меня только радует».
«И ты уже проверял действие антигептанта?»
«В ограниченном объеме, на пациенте, невроз которого только начинал проявляться. Возможность положительного воздействия на Герцога будет иметь решающее значение».
«Частота его пульса приближается к нормальной, — заметил Кудеяр. — Нужно соблюдать осторожность, иначе…»
Базиль беззаботно отмахнулся: «Не беспокойся! Мы всегда можем сбросить на него смирительную сбрую». Он указал на переплетение ремней в трубчатом обруче, подвешенное над койкой: «По сути дела, нам предстоит стимулировать его переход в маниакальную стадию».
Кудеяр поднял брови: «На мой взгляд, следовало бы во что бы то ни стало предотвращать такое развитие событий».
Базиль покачал головой: «Нужно, чтобы все его мысли были поглощены непреодолимым препятствием, трагедией его жизни. В этот момент мы впрыснем ему антигептант. Абракадабра! Гептант, благодаря которому продолжается короткое замыкание, ведущее к буйному помешательству, будет нейтрализован. Злополучная последовательность мыслей прервется, и вместе с ней исчезнет проклятое препятствие. Человек станет психически нормальным».
«Простое решение сложнейшей задачи!»
«Простое и элегантное». Базиль наклонился к лицу Герцога: «Он приходит в сознание. Теперь, Гэйвин, будь готов в любой момент опустить смирительные ремни и регулируй дозировку антигептанта».
«Как это делается?»
«Прежде всего нужно определить оптимальную концентрацию антигептанта в мозгу пациента. Если концентрация будет слишком высокой, процесс будет продолжаться слишком долго, и мы сотрем слишком большое количество информации». Базиль вынул из шкафа контактные зажимы и закрепил их на голове Герцога: «Антигептант слегка радиоактивен, что позволяет без труда прослеживать его поступление в мозг и последующее разложение с образованием нейтральных веществ… Сперва откалибруем прибор». Базиль подсоединил длинный тонкий провод к гнезду в основании экрана. Небольшой участок экрана загорелся темно-лиловым светом. Базиль повернул циферблатный регулятор — освещенный участок экрана стал малиновым, красным, рыжим и снова красным. Базиль оставил регулятор в последнем положении: «Это наш калибр. Антигептант должен поступать в кровь пациента в количестве, достаточном для того, чтобы индикатор стал желтым, но недостаточном для того, чтобы на экране появился зеленоватый оттенок. Ты меня понимаешь?»
«Хорошо понимаю».
«Прекрасно!» Теперь Базиль приготовил шприц и без дальнейших церемоний воткнул его иглу в сонную артерию Герцога. Герцог вздрогнул; его пульс участился до 70.
Базиль подсоединил шприц длинной тонкой трубкой к темно-оранжевой склянке: «Видишь эту кнопку? Каждое ее нажатие высвобождает в мозг Герцога миллиграмм антигептанта. Вот переключатель, сбрасывающий смирительную сбрую. Как только я подам команду, сбрасывай ремни. Но постарайся сделать это так, чтобы я не запутался в ремнях вместе с Герцогом. Когда я подниму руку, нажимай кнопку, подающую антигептант. Все ясно?»
Кудеяр кивнул.
Базиль взглянул на экран: «Я введу ему стимулирующий препарат, чтобы восстановить его обычное кататоническое состояние». Он выбрал в шкафу еще один инжектор и впрыснул возбуждающее средство в шею пациента.
Грудь Максимилиана Герцога всколыхнулась, его дыхание стало тяжелым и глубоким, мышцы его лица напряглись и застыли знакомой маской мрачного отчаяния. Кудеяр заметил, однако, что Герцог мелко дрожал всем телом, что его пальцы сжимались и разжимались. «Осторожно! — предупредил Кудеяр. — Он сейчас начнет буйствовать».
«Очень хорошо! — отозвался Базиль. — Это как раз то, что нам нужно». Базиль проверил правильность всех приготовлений: «Если потребуется, не мешкай — сбрасывай ремни!»
Кудеяр кивнул: «Я готов».
«Хорошо!» — повторил Базиль. Наклонившись над массивным телом Герцога, он позвал: «Герцог! Максимилиан Герцог!»
Пациент, казалось, медленно набирал воздух в легкие.
«Герцог! — громко и настойчиво восклицал Базиль Тинкуп. — Максимилиан Герцог! Очнись!»
Пациент вздрогнул.
«Герцог! Тебе пора проснуться. У меня есть для тебя новости — хорошие новости. Максимилиан Герцог!» Ресницы пациента затрепетали. Базиль обернулся к Кудеяру и поднял руку: «Антигептант».
Кудеяр нажал на кнопку. Трубка, соединенная со шприцем, слегка колыхнулась — вещество вливалось в шею пациента. Через несколько секунд красный индикатор на экране стал оранжевым и, продолжая светлеть, желто-оранжевым. Базиль, следивший за экраном, кивнул и снова повернулся к пациенту: «Герцог! Очнись! Хорошие новости!»
Глаза пациента чуть приоткрылись. Желтый индикатор стал краснеть. «Антигептант!» — поднял руку Базиль. Кудеяр нажал на кнопку — индикатор снова пожелтел.
«Герцог! — Базиль говорил низким, внушительным голосом. — Ты провалился, ты ничего не достиг. Тебе не удастся стать аспирантом — антигептант, Гэйвин! — Ты старался изо всех сил, Герцог, но ты делал ошибки. И в этом тебе остается винить только самого себя. Ты пустил свою жизнь коту под хвост, Герцог!»
Из гортани Герцога послышался тихий звук, похожий на подвывание ветра. Базиль снова поднял руку, Кудеяр увеличил дозу антигептанта. «Максимилиан Герцог! — поспешно и настойчиво повторял Базиль. — Ты — неудачник, ты недостоин продвижения. Другие станут аспирантами — но только не ты. Ты провалился на экзамене жизни. Вся твоя жизнь — бесполезная потеря времени. Ты применял ошибочные методы, ты сделал неправильный выбор».
На лбу пациента вздулись вены. Он хрипел, он хотел что-то сказать.
«Антигептант, Гэйвин!»
Кудеяр нажал на кнопку — на экране светился ярко-желтый индикатор. Пациент конвульсивно вздрагивал; Базиль говорил ему: «Герцог! Ты помнишь, как бесполезно ты тратил годы жизни? Ты помнишь, как ты упускал возможности, одну за другой? Помнишь людей, которые ничем не умнее и не способнее тебя, но сумели стать аспирантами и кандидатами? А тебе уже не на что надеяться, тебе остается только ждать, пока не подъедет черный лимузин!»
Максимилиан Герцог медленно приподнялся и сел на койке. Покосившись на Базиля, он повернул голову и сосредоточил взгляд на Кудеяре.
Наступило молчание. Базиль пригнулся, готовый отскочить. Кудеяр застыл, прикоснувшись к переключателю смирительной сбруи. Индикатор на экране снова покраснел.
«Больше антигептанта?» — спросил Кудеяр.
«Нет! — тревожно отозвался Базиль. — Еще нет… Мы не хотим стереть слишком много».
«Стереть слишком много чего?» — спросил Максимилиан Герцог. Подняв руки, он нащупал контактные зажимы на голове и трубку, висящую на воткнутом в шею шприце: «Что это? Зачем это все?»
Базиль успокаивающе приподнял ладони: «Пожалуйста, не снимайте эти устройства. Они необходимы для лечения».
«Для лечения? — Герцог явно находился в замешательстве. — Разве я заболел? Я хорошо себя чувствую». Он провел ладонью по лбу: «Никогда не чувствовал себя лучше. Вы уверены, что мне нужно было явиться в врачу? Я…» Пациент нахмурился: «Меня зовут…»
Базиль многозначительно встретился глазами с Кудеяром. Антигептант заставил Герцога забыть свое имя.
«Вас зовут, — сказал Базиль, — Максимилиан Герцог».
«А! Да-да, именно так, — Герцог посмотрел по сторонам. — Где я?»
«Вы в больнице, — успокоительно объяснил Базиль. — Вам стало нехорошо, и мы вас лечим».
Максимилиан Герцог бросил на Базиля проницательный недружелюбный взгляд. Базиль продолжал: «Думаю, что вам лучше прилечь и еще немного отдохнуть. А через несколько дней вас выпишут, и вы снова сможете заниматься своими делами».
Герцог опустился на койку, но продолжал с подозрением переводить взгляд с Базиля на Кудеяра и обратно: «Где я? Что со мной случилось? Я все еще не имею никакого представления». Он заметил смирительную сбрую над головой: «Что…» Быстро повернувшись к Кудеяру, он присмотрелся к небольшой нашивке фельдшерской униформы с надписью «Баллиасский паллиаторий».
«Паллиаторий! — прохрипел Герцог. — Вот что случилось! Я стал живым трупом!» Жилы на его шее напряглись, голос стал срываться: «Пустите меня отсюда, я в полном порядке! Я в своем уме — не хуже любого другого!» Он сорвал с головы контактные зажимы, схватился за подающую препарат трубку и выдернул ее вместе со шприцем.
Базиль попытался вмешаться: «Нет-нет! Успокойтесь!»
Герцог отмел Базиля в сторону одним взмахом руки и стал подниматься на ноги.
Кудеяр повернул переключатель; ремни придавили Герцога к койке — тот взревел и принялся вопить с пеной у рта, бешено извиваясь и брыкаясь. Протиснув руки сквозь отверстия смирительной сбруи, он хватал ими воздух и судорожно размахивал ими, как перевернутый жук, старающийся зацепиться за что-нибудь конечностями.
Улучив момент, Базиль подскочил к нему с инжектором в руке, и вскоре Герцог снова затих.
«Несколько минут он вел себя вполне рационально, — осторожно заметил Кудеяр. — Есть надежда, что твой метод окажется успешным».
«Надежда? — возмутился Базиль Тинкуп. — Гэйвин, еще ни один метод никогда не приводил к такому невероятному успеху!»
Они подняли сплетение ремней с распластавшегося на койке тела, привязали Максимилиана Герцога к носилкам и вставили носилки в транспортный трубопровод.
«Завтра, — сказал Базиль, — мы глубже прозондируем перекрестные связи. Нужно не только искоренить самые непосредственные стимулы — мы должны избавить его психику от обременяющих ее вторичных ассоциаций».
Когда они вернулись через внутренний кабинет Базиля в приемную, Сет Каддиган все еще сравнивал какие-то графики. «Так что же, господа? — спросил психиатр. — Как продвигаются исследования?»
«Потихоньку, помаленьку», — скрытно обронил Базиль.
Каддиган скептически покосился на ассистента дидактора, начал было что-то говорить, но пожал плечами и отвернулся.
Базиль и Кудеяр спустились к одной из древних таверн, приютившихся у самой реки по другую сторону Прибрежной дороги. Опустившись на сиденья в кабинке между перегородками из вощеного темного дерева, они попросили принести им пива.
Кудеяр провозгласил поздравительный тост в честь эпохального достижения Базиля, а Базиль, в свою очередь, выразил уверенность в том, что Кудеяра ожидают блестящие успехи.
«Несомненно, ты принял самое правильное решение, избавившись от Карневала, — заметил Базиль. — Кстати, вчера вечером мне позвонила твоя приятельница, амаранта Джасинты Мартин».
Кудеяр насторожился.
«Понятия не имею, чего она от меня хотела, — продолжал Базиль, покручивая в воздухе кружкой с остатками пива. — Мы поболтали пару минут, после чего она меня поблагодарила и отключила экран. Обворожительное создание!» Базиль опорожнил кружку и со стуком поставил ее на стол: «Гэйвин, мне пора вернуться домой и выспаться».
Выйдя из таверны, два приятеля попрощались. Базиль спустился в подземку, чтобы доехать до своей скромной квартиры на Семафорном холме, а Кудеяр задумчиво прогулялся вдоль Прибрежной дороги.
Амаранту Джасинты явно интересовали обстоятельства ее кончины в Карневале. Что ж, у Базиля трудно было что-либо разузнать об этих обстоятельствах, а Кудеяр не собирался распространяться по этому поводу.
Чудовище! Кудеяр невесело усмехнулся. Если бы он сказал правду, в глазах всех обитателей Кларджеса он превратился бы в вызывающее ужас существо из ночного кошмара, в похитителя жизни.
Власти скрывали факт убийства амаранты Джасинты Мартин — как это делалось в большинстве случаев, когда совершались преступления против амарантов. Кудеяр хорошо помнил, какое всеобщее ожесточение вызвала семь лет тому назад невозможность скрыть гибель амаранта Абеля Мондевиля.
Кудеяр подошел к еще одной старой речной таверне под наименованием «Тузитала», стоявшей на сваях над темными водами Чанта. Она зашел туда, выпил еще кружку пива и съел кулебяку из слоеного теста с жареными креветками.
На большом настенном экране комментатор обсуждал последние новости. Закусывая, Кудеяр успел узнать обо всем, что происходило в этот день в Кларджесе и его окрестностях. Комиссия по контролю эксплуатации природных ресурсов утвердила проект мелиорации болот вокруг Пропащего озера к югу от Разводья, тем самым обеспечив возможность эксплуатации более чем сорока тысяч гектаров дополнительных пахотных земель. Учитывая ожидаемое в результате увеличение выхода сельскохозяйственной продукции, Пританеон мог допустить прирост населения в размере ста двадцати трех тысяч человек, тем самым открывая дополнительные вакансии в каждой из фил. На экране продемонстрировали сцену получения поздравлений в связи с принятием этого решения автором проекта, Гаем Лэйлом. По словам диктора, благодаря такому успеху Гай Лэйл должен был почти неизбежно стать амарантом.
Другая новость: канцлер Клод Аймиш совершил древний обряд созыва заседания Пританеона. Аймиш, крупный субъект с развинченной походкой и притворно-обаятельной улыбкой, не отличался особыми талантами; впрочем, для выполнения его архаических обязанностей никакие особые таланты не требовались.
«Из глубокого космоса вернулся домой звездолет „Отважный“! — объявил диктор. — Бесстрашные астронавты посетили Плеяды, изучили „собачью звезду“ Сириус и десять ее „собачьих планет“. Они привезли на Землю груз любопытнейших артефактов, доступность которых для обозрения будет зависеть от подтверждения их безопасности».
Затем комментатор перешел к двухминутному интервью с Каспаром Джарвисом, генеральным директором Коллегии Палачей, высоким человеком с бледным лицом, густыми черными бровями и жгучими черными глазами. Джарвис упомянул о вызывающей беспокойство деятельности извращенцев на площади Эстергази и бербаров, кишевших в мало посещаемых кварталах окраин Карневала. По его мнению, в том случае, если условия не улучшатся в ближайшее время, требовалось сформировать в Карневале правоохранительный «отряд особого назначения». В последнее время поступали сообщения о невыразимых преступлениях, совершавшихся в Карневале. Общественность Кларджеса настаивала на восстановлении порядка и законности.
Диктор закончил выпуск новостей виталистическим отчетом — сплетнями о том, кому удалось прорваться в следующую филу, намеками на конфиденциальную информацию, слухами о новых трюках и приемах, которые могли бы способствовать скорейшему «подъему» слушателей.
Когда Кудеяр вышел из «Тузиталы», на Кларджес уже спустились сумерки. В темном туманном небе смутно отражались городские огни. Стоя на тротуаре, он ощущал доносящийся отовсюду, но почти беззвучный трепет огромного города, соревнование десяти миллионов умов.
Южнее, в нескольких километрах, находились Эльгенбург и космопорт. Кудеяр подавил в себе желание взглянуть на вернувшийся звездолет и проехал по тротуару Прибрежной дороги вниз по течению реки, мимо верфей и доков, мимо темных складов Вибльсайда, в район Марбона. Там он спустился на Марбонскую станцию подземки, зашел в капсулу и набрал код станции Эстергази. Через несколько минут он поднялся на поверхность поблизости от кафе «Далмация».
Вскоре после того, как Кудеяр опустился на стул за своим любимым столиком, к нему присоединился знакомый регулярный посетитель кафе — худосочный молодой человек с круглыми желтыми глазами по имени Óдин Ласло, занимавшийся статистической математикой в Актуарии. Кроме того, Ласло делал параллельную карьеру в качестве хореографа.
Узнав о том, что Кудеяр продвигался в Баллиасском паллиатории, Ласло разволновался: «Подумать только! А я как раз замышляю единственный в своем роде жутковатый балет, посвященный жизни кататонических маньяков! На темной сцене светает — танцоры символизируют мозг кататоника, неподвижный и прозрачный, как хрусталь. Постепенно нарастает напряжение, кульминирующее в приступе маниакального буйства, за которым следуют принудительное смирение и достойное жалости, не находящее выхода мучительное отчаяние. Наступает ночь — танцоры страдают в беспросветном одиночестве. Наконец — постепенно, мало-помалу — снова наступает рассвет».
Кудеяру не хотелось обсуждать эту тему. «Вы заставляете меня вспоминать о неприятной работе, а я сюда пришел, чтобы о ней забыть», — пожаловался он.
Покончив с привычной чашкой чая, он пожелал спокойной ночи знакомым, проехал по тротуару Аллеманд-авеню к переулку Фариота, поднялся к своей квартире и открыл дверь.
На диване в его гостиной молча сидела амаранта Джасинты Мартин.
