Глава двадцать третья
Беспокойное время года
Принц Сэмет, ежась от холода, стоял на узкой дозорной площадке у стены на второй по высоте дворцовой башне. Несмотря на его самую тяжелую шубу, ветер все равно пробирал насквозь, а согревающим заклинанием Хартии он заморачиваться не стал. Пареньку даже хотелось простудиться, ведь это спасло бы его от жесткого расписания, навязанного ему сестрицей Эллимир.
А стоял он на дозорной площадке в силу двух причин. Во-первых, ему хотелось посмотреть, не возвращаются ли отец или мать. И во-вторых, он надеялся ускользнуть из-под надзора Эллимир, а также всех прочих любителей поминутно распланировать его жизнь.
Сэм очень скучал по родителям, и не только потому, что они избавили бы его от сестринской тирании. Но неотложные дела постоянно уводили Сабриэль прочь из Белизаэра, и она без устали носилась на своем ало-золотом Бумажнокрыле от одной горячей точки к другой. Зима выдалась скверная, частенько сетовали люди в присутствии Сэма, от мертвых покою нет, и порождения Свободной магии пошаливают. Заслышав такие жалобы, Сэм всегда вздрагивал, ловя вопрошающие взгляды и понимая, что ему следовало бы прилежно изучать «Книгу мертвых» и готовиться помогать матери.
Вот и сейчас ему полагалось бы заниматься, мрачно размышлял подросток. А он, понимаете ли, разглядывает с башни заснеженные крыши и струйки дыма над тысячами уютных очагов.
С тех пор как Эллимир вручила ему книгу, Сэм ее так ни разу и не открывал. Зеленый с серебром фолиант хранился под надежным замком в шкафу в его мастерской. Паренек вспоминал о нем каждый день, смотрел на него, но не смог заставить себя прочесть ни страницы. Собственно, в течение всех тех часов, когда ему полагалось учиться по этой книге, принц пытался придумать, как бы признаться матери в своем бессилии. Он не в состоянии читать эту книгу, и он даже помыслить не может о том, чтобы снова спуститься в Смерть.
На чтение книги, или «подготовку Абхорсена», Эллимир отвела брату два часа в день, но тот не прочел ни страницы. Вместо того он писал. Писал речь за речью, пытаясь объяснить свои чувства и страхи. Письма к Сабриэль. Письма к Оселку. Письма к обоим родителям. Писал – и бросал листки в огонь.
– Я ей просто на словах скажу, – объявил Сэм ветру.
Не слишком громко, впрочем, а то вдруг часовой в дальнем конце башни услышит. В глазах стражи он уже и без того не принц, а сплошное недоразумение. Не хватало, чтобы его сочли еще и сумасшедшим принцем в придачу.
– Нет, я лучше расскажу отцу, а отец объяснит ей, – добавил Сэмет, подумав минуту.
Но Оселок, едва вернувшись из Иствэля, тут же поскакал верхом на юг, к Сторожевому форту на холме Бархедрин, что высился чуть севернее Стены. Дошли известия, будто анцельстьеррцы пропускают за Стену группы беженцев-южаков на поселение в Древнее королевство – а на самом-то деле на верную смерть: в Пограничье кишмя кишат твари и лиходеи. Оселок уехал выяснить, что стоит за этими слухами и что затевают анцельстьеррцы, и, если понадобится, попробовать спасти уцелевших южаков.
– Дурацкие анцельстьеррцы, – буркнул Сэм, с досады пнув стену.
К сожалению, его вторая нога поскользнулась на обледеневшем камне, и принц впечатался в стену, больно ударившись локтем.
– Ой! – вскрикнул он, потирая ушибленное место. – Вот проклятье!
– С вами все в порядке, сэр? – К принцу тут же подбежал часовой; его подбитые гвоздями сапоги были, понятное дело, куда устойчивее Сэмовых тапочек на кроличьем меху. – Вам сейчас не время ноги ломать!
Сэм сердито нахмурился. Подросток знал: стража заранее со смеху помирает, предвкушая, как он будет танцевать партию Птицы Зари. Самоуважение принца жестоко ранили и подначки шутников, и та легкость, с которой Эллимир справлялась со своей будущей миссией: в роли соправительницы она держалась изящно и уверенно – во всяком случае, со всеми, кроме Сэма.
Сэмова неуклюжесть в роли Птицы Зари на репетициях к праздникам Середины Лета и Середины Зимы лишний раз подтверждала: недостает в нем истинно королевской закваски, во всех областях, какую ни возьми, он заметно уступает сестре. Танцы его не вдохновляли; на заседаниях суда малых сессий он частенько клевал носом, и даже при том, что мечом принц владел очень даже неплохо, его отчего-то совсем не тянуло совершенствоваться дальше, тренируясь со стражниками.
Что до «Перспективы», здесь Сэм тоже не блистал. Эллимир всегда с энтузиазмом бралась за дело – и работа в ее руках так и кипела. Сэм поступал с точностью до наоборот: замирал, отрешенно глядя в никуда, и, изнывая от беспокойства о своем туманном будущем, зачастую вообще забывал, что делает.
– Сэр, с вами все в порядке? – повторил стражник.
Сэм заморгал. Ну вот, опять. Задумавшись о том, что не надо пялиться в пространство, он делает – что? Правильно, пялится в пространство.
– Да, спасибо, – промолвил принц, разминая затянутые в перчатку пальцы. – Просто поскользнулся. Локтем ударился.
– Ну как там, видно что-нибудь интересное? – полюбопытствовал стражник. Сэмет вспомнил: его Брелем зовут. Славный, дружелюбный парень – не из тех, которые улыбаются в усы всякий раз, как Сэм проходит мимо в костюме Птицы Зари.
– Не-а, – покачал головой Сэм. И снова обвел взглядом город сверху.
До праздника Середины Зимы оставалось всего-то несколько дней. Сооружение Морозной ярмарки шло полным ходом. Огромный палаточный городок на замерзшей поверхности озера Лоэзар бурлил жизнью: на Морозной ярмарке кого и чего только не было – тут и театральные фургончики и актеры, шуты и жонглеры, музыканты и маги, тут и всевозможные выставки и показы, игры на любой вкус, не говоря уже об угощениях и вкусностях со всех концов Древнего королевства и из-за его пределов. Озеро Лоэзар занимало девяносто акров Белизаэрской центральной долины, но Морозная ярмарка заполняла его целиком и переливалась через край, заполняя еще и прибрежные городские сады.
Сэм всегда любил Морозную ярмарку, но сейчас смотрел на нее сверху вниз вообще без интереса. Ощущал он только холод – и беспросветное уныние.
– То-то повеселимся на ярмарке! – захлопал в ладоши Брель. – Похоже, в этом году праздник получится что надо!
– Ты думаешь? – убито откликнулся Сэм. В последний день праздника ему предстояло танцевать партию Птицы Зари. Его роль сводилась к тому, чтобы нести зеленую ветвь Весны в конце Зимнего шествия, позади Снега, Града, Гололедицы, Тумана, Метели и Мороза. Все эти партии исполняли профессиональные танцоры на ходулях, так что они не только угрожающе возвышались над Птицей, но и поневоле изобличали неумение Сэма.
Зимний танец, долгий и сложный, проходил по извилистым проходам и коридорам ярмарки общей протяженностью в две мили. Но на самом деле путь оказывался куда длиннее, ведь танцоры много петляли: Шесть Зимних Духов окружали Птицу и пытались продлить свое время года и украсть ветвь Весны из-под Сэмова золотого крыла или сбить Птицу с ног с помощью ходулей.
Уже прошли две генеральные репетиции. Зимним Духам полагалось отступить ни с чем, так и не преуспев в своих кознях, но Птица благополучно спотыкалась сама – здесь ей не могло помочь даже мастерство всех прочих танцоров. К концу первой репетиции Птица трижды навернулась и упала, дважды погнула клюв – и вид у нее был изрядно взъерошенный и помятый. Вторая репетиция удалась еще хуже: Птица врезалась в Гололедицу и сбила ее с ходулей. И теперь новая Гололедица даже разговаривать с Сэмом не желала.
– Говорят, тяжело в ученье, легко в танце, – утешил Брель.
Сэм кивнул и отвернулся от стражника. Паренек напрасно высматривал скользящий по ветру Бумажнокрыл или отряд всадников под королевским знаменем на южной дороге. Ждать родителей – только понапрасну время терять…
Брель откашлялся в перчатку. И, чуть пригнувшись, неспешно двинулся по коридору в обход башни. Труба болталась сзади на ремне туда-сюда.
Сэм спустился вниз. На следующую репетицию он уже опоздал.
Насчет того, что неудачные репетиции предвещают успешное выступление, Брель, конечно, ошибся. Сэм спотыкался и путался в шагах в течение всего танца, и только профессионализм и энергия Шести Духов спасли шествие от полного провала.
Традиционно все участвующие в празднике танцоры после представления обедали во дворце вместе с королевским семейством, но Сэм предпочел самоустраниться. Довольно его сегодня мучали; в конце концов, он сделал более чем достаточно – и синяки тому подтверждение. Паренек не сомневался: в конце танца Гололедица нарочно стукнула его ходулей. Гололедицу играла сестра той девушки, которую он сбил с ходулей на репетиции.
Так что вместо торжественного обеда Сэм затворился в своей мастерской и, пытаясь позабыть обо всех своих неприятностях, занялся чрезвычайно сложной и любопытной игрушкой, одновременно магической и механической. Эллимир прислала за ним пажа, но ничего больше предпринять не могла, не поставив всех в неловкое положение, так что принца оставили в покое – по крайней мере, на этот вечер.
Но назавтра все началось сначала – и мучениям конца-краю не предвиделось. Эллимир не могла – или не хотела – понять, что угрюмая замкнутость брата вызвана серьезными причинами. Поэтому она просто-напросто придумывала для него новые занятия. Что еще хуже, Эллимир стала навязывать ему младших сестриц своих подруг, явно полагая, что хорошая девушка, конечно же, сумеет понять, что с ним не так. Естественно, Сэм тотчас же преисполнялся неприязни к любой красавице, которую Эллимир так откровенно усаживала рядом с ним за ужином или которая, «случайно проходя мимо», заглядывала в мастерскую с просьбой починить сломавшийся замочек на браслете. Непрестанная тревога по поводу книги и по поводу возвращения матери истощила все его эмоциональные силы: в таком состоянии принцу было не до друзей и уж тем более не до романтических увлечений. Так что за ним закрепилась репутация холодного, мрачного нелюдима, причем не только среди юных дам, представленных ему сестрой, но и среди всех сверстников во дворце. Даже те, с кем Сэмет водил дружбу в былые годы, возвращаясь домой на каникулы, теперь не находили никакого удовольствия в его обществе. А Сэм, поглощенный своими горестями и по уши занятый своими официальными обязанностями, едва ли замечал, что сверстники его избегают.
Принцу случалось обменяться словечком-другим с Брелем, поскольку они оба оказывались на второй по высоте башне примерно в одно и то же время. К счастью, стражник от природы был человеком неразговорчивым и нимало не раздражался на Сэмову молчаливость, а также и на его привычку прерываться на полуслове и надолго устремлять отрешенный взгляд на город и море.
– Сегодня ваш день рождения, – отметил Брель одним ясным и очень морозным утром. Едва рассвело; в небе еще виднелась луна в радужном кольце, как это бывает только в самые холодные зимние ночи.
Сэм кивнул. День его рождения наступал через две недели после праздника Середины Зимы и неизбежно терялся в свете события более крупного. А в этом году так и вовсе прошел уныло из-за затянувшегося отсутствия Сабриэль и Оселка: венценосная чета смогла лишь прислать поздравления и подарки, которые, хотя и выбирались с заботой и любовью, Сэма нимало не порадовали. Тем более что в числе подарков было сюрко, украшенное серебряными ключами Абхорсена в темно-синем поле и золотой башней королевского рода в алом поле, а также книга Мерхана «О сковывании элементалей Свободной магии».
– Подарки-то хороши? – полюбопытствовал Брель.
– Сюрко, – пожал плечами Сэм. – И книга.
– Ясно, – откликнулся Брель, похлопывая рукой о руку, чтобы восстановить кровообращение. – А меча, значит, не досталось? Или там собаки?
Сэм покачал головой. Он не мечтал ни о мече, ни о собаке, но и тому и другому он порадовался бы куда больше, чем доставшимся ему подаркам.
– Держу пари, принцесса Эллимир приготовила для вас что-нибудь особенное, – помолчав, предположил Брель после долгого размышления.
– Вот уж сомневаюсь, – фыркнул Сэм. – Она скорее какой-нибудь дополнительный урок мне в расписание добавит.
Брель снова похлопал рукой о руку и постоял немного, неспешно оглядывая горизонт с юга на север.
– Так с днем рождения! – промолвил стражник, когда голова его наконец вернулась в прежнее положение. – Сколько стукнуло-то? Восемнадцать?
– Семнадцать, – буркнул Сэм.
– А, – откликнулся Брель и зашагал по коридору в обход башни – обозревать местность с другой стороны.
Сэм спустился вниз.
Эллимир и в самом деле устроила пир в честь дня рождения брата в парадном зале, но праздник обернулся сплошным разочарованием, главным образом из-за унылого настроя Сэма, что распространялся на всех присутствующих. Танцевать принц отказался: ведь только в этот единственный день в году он мог позволить себе сказать «нет»; а значит, все остальные танцевать тоже не могли – ведь это же Сэмов день рождения! Он не стал открывать подарки на глазах у всех – просто потому, что не захотел! – и неохотно ковырял вилкой жареную меч-рыбу с лаймом и пшенкой с маслом – некогда свое любимое блюдо. Словом, вел себя принц как избалованный, капризный семилетка, а не молодой человек семнадцати лет. Сэм все понимал, но удержаться не мог. Впервые за много недель он мог ослушаться сестринских приказов или, как она сама выражалась, «настоятельных рекомендаций».
Пир закончился рано, все остались недовольны и злились друг на друга. Выйдя из зала, Сэм направился к себе в мастерскую, не обращая внимания на перешептывания и косые взгляды. Плевать он хотел на то, что о нем подумают. Джалл Орен проводил юношу тяжелым взглядом из-под нависших век. Канцлер наверняка наябедничает родителям Сэма о дурном поведении принца, когда те вернутся, а то и в письме подытожит все свои обоснованные страхи касательно того, что с Сэметом не так.
Но даже Джалловы отповеди покажутся сущим пустяком в тот момент, когда мать узнает правду о своем сыне. Дальше этого признания Сэм боялся заглядывать. Он и вообразить не смел, что произойдет потом и каким окажется его собственное будущее. В королевстве должны быть преемник Абхорсена и наследник престола. Эллимир – самоочевидно идеальная наследница, так что Сэму предстоит стать преемником Абхорсена. Вот только он не может. Не не хочет, как все почему-то думают, а не может.
Тем вечером Сэм в очередной раз отпер шкаф слева от верстака и, собравшись с духом, заставил себя взглянуть на «Книгу мертвых». Она лежала на полке и светилась собственным зловещим зеленым светом, затмевающим мягкое сияние огоньков Хартии на потолке.
Юноша протянул к книге руку: так охотник тянется погладить волка, надеясь, вопреки очевидности, что перед ним всего лишь дружелюбная собака. Пальцы его коснулись серебряной застежки и наложенных на нее знаков Хартии, но не успел даже открыть ее, как все его тело сотрясла неудержимая дрожь, а кожа заледенела. Сэм попытался унять дрожь и не обращать внимания на холод, но не смог. Он отдернул руку, отступил к очагу и уселся у огня, горестно сгорбившись и обняв колени.
Неделю спустя после дня рождения Сэм получил письмо от Ника. Или, скорее, остатки письма, потому что писалось оно на бумаге фабричного производства. Как большинство продуктов анцельстьеррских технологий, оказавшись по эту сторону Стены, бумага начинала распадаться – и теперь расслаивалась на составляющие ее волокна. Прежде Сэм часто объяснял Нику, что использовать следует бумагу ручной работы, но тот так и не внял совету.
Впрочем, от письма осталось достаточно, чтобы Сэм разобрал: Ник просит выдать визу Древнего королевства себе и слуге. Он намерен пройти за Стену в день Середины Зимы и будет рад, если Сэм встретит его на пропускном пункте.
Сэм разом оживился. Ник всегда умел поднять ему настроение. Юноша тут же справился в альманахе, как именно день Середины Зимы в Анцельстьерре соотносится с датами Древнего королевства. Обычно Древнее королевство опережало Анцельстьерр примерно на один сезон, но случались и странные отклонения, так что все следовало уточнять и перепроверять в альманахе, особенно то, что касалось солнцестояний и смен времен года.
Таких альманахов, справочников по Анцельстьерру и Древнему королевству, как тот, которым пользовался Сэм, прежде достать было практически невозможно, но десять лет назад Сабриэль ссудила свой королевскому печатнику, а тот перенабрал текст заново, включив в него все рукописные комментарии и пометки на полях, оставленные Сабриэль и всеми предыдущими Абхорсенами. Долгий, кропотливый труд завершился достойным результатом: книга вышла очень красивая на вид, с четким, чуть вдавленным шрифтом на хрусткой льняной бумаге и стоила очень дорого. Сабриэль и Оселок очень бдительно отслеживали, в чьих руках окажутся альманахи. Сэмет так гордился и радовался, когда, в день его двенадцатилетия, ему доверили один из экземпляров.
К счастью, в альманахе содержалось точное соответствие дню Середины Зимы, а не какое-нибудь уравнение, которое Сэму пришлось бы решать с помощью измерений высоты луны и прочих наблюдений. На эту дату в Анцельстьерре придется День Кораблей в Древнем королевстве на третьей неделе весны. До него еще немало времени, но по крайней мере в будущем нарисовалось хоть что-то хорошее.
Благодаря письму Сэм слегка взбодрился и даже научился лучше ладить с обитателями дворца – всеми, кроме Эллимир. Зима близилась к концу, так и не принеся с собою ни особо ужасных бурь и метелей, ни нестерпимых, пронизывающих до костей холодов, что порою накатывали с северо-востока и пригоняли стаи заблудившихся китов, которые в обычное время в море Саэре не заходили. А вот никто из родителей домой так и не вернулся.
В том, что касается погоды, зима выдалась на удивление мягкая, но при дворе и в городе люди отзывались о ней как о несчастливой поре. По всему королевству прокатилась волна бедствий и беспорядков – больше, чем в любую из предыдущих десяти зим: таких неприятностей не видывали со времен воцарения Оселка. Вестовые соколы слетались к Соколиной башне со всех концов страны и вновь уносились прочь; у госпожи Финни даже глаза покраснели от недосыпания, а характер сделался еще несноснее обычного: птицы, ее подопечные, с трудом справлялись со столь обширной перепиской. В бесчисленных посланиях содержались вести о мертвых и о порождениях Свободной магии. В большинстве своем сообщения оказывались заведомо ложными, но слишком многие, увы, правдивыми, и все они требовали немедленного вмешательства Сабриэль.
Но не только эти новости тревожили Сэма. Одно из отцовских писем слишком живо напомнило ему о том страшном дне на Внешней границе, когда мертвые южаки напали на его крикетную команду, а сам он оказался в Смерти – лицом к лицу с некромантом.
Сэм унес письмо на самый верх второй по высоте башни, чтобы на свободе прочесть его и обдумать, пока вокруг расхаживал Брель. Один из абзацев юноша перечитал трижды:
Анцельстьеррская армия, предположительно действуя по указаниям правительства, позволила группе «добровольцев»-южаков войти в Древнее королевство через один из древних пропускных пунктов в Стене, в нарушение всех прежних договоренностей и вопреки здравому смыслу. Не вызывает сомнений, что Королини добился поддержки и теперь понемногу опробует свой план отослать в королевство всех южаков.
Я, насколько смог, воспрепятствовал новым переходам и усилил гарнизон на Бархедрине. Но нет никаких гарантий, что анцельстьеррцы не пошлют на нашу сторону новые отряды беженцев, хотя генерал Тиндалл обещал, что не станет спешить с выполнением подобного приказа и по возможности предупредит нас.
В любом случае границу перешли более тысячи южаков – и опередили нас по меньшей мере на четыре дня. Их якобы встретили «местные проводники», но, поскольку пограничным следопытам сопроводить беженцев не разрешили, я вообще не уверен, были ли это люди.
Мы, безусловно, постараемся во всем разобраться, но мне не нравится, чем это пахнет. Я уверен, что с нашей стороны Стены в этом деле задействован по меньшей мере один адепт Свободной магии, а пропускной пункт, через который вошли южаки, расположен ближе прочих к тому месту, где ты, Сэмет, угодил в засаду.
«Тот самый некромант», – подумал Сэмет, складывая письмо. Принц был несказанно рад тому, что светит солнце и что сам он находится во дворце, под защитой опекунов, и стражи, и текучей воды.
– Плохие новости? – спросил Брель.
– Да просто новости, – откликнулся Сэм, с трудом сдерживая дрожь.
– Наверняка король и Абхорсен с проблемой играючи справятся, – заверил Брель, ни минуты не сомневаясь в своей правоте.
– Где бы они ни находились, – прошептал Сэм. Он убрал письмо в карман и спустился по лестнице вниз, в свою мастерскую – и с головой ушел в работу, сосредоточив все свое внимание на мелких детальках, требующих ловкости и сноровки.
И с каждым шагом все отчетливее сознавал: ему следовало бы пойти открыть «Книгу мертвых».
Родители Сэма, как водится, возвратились погожим весенним утром, спустя несколько часов после того, как Сэм спустился с башни, а дежурство Бреля закончилось. Ветер переменился и теперь дул на восток, море Саэре вместо зимней черноты засияло летней бирюзой, солнце, даже опускаясь к западу, дарило тепло, а ласточки, живущие в утесах, вовсю таскали шерсть из разорванного Сэмова одеяла себе на гнезда.
Сабриэль прибыла первой, ее Бумажнокрыл пронесся совсем низко над тренировочной площадкой, где облаченный в броню Сэм в поте лица своего отрабатывал сорок восемь приемов атаки и защиты под началом Кинель, одной из лучших фехтовальщиц во всей страже. Тень от Бумажнокрыла обоих застала врасплох – и принесла Кинель победу: Кинель опомнилась тут же, а вот Сэм застыл словно парализованный.
Роковой день наконец-то настал, но все заготовленные заранее речи и письма разом выветрились из его сознания, словно противница пронзила ему мозг, а не просто-напросто торжествующе стукнула деревянным мечом по его плотно подбитому изнутри шлему.
Юноша кинулся переодеваться, и тут над Южными вратами затрубили трубы. Он решил было, что это в честь матери, но тут пение труб раздалось чуть дальше, над Западным двором, где, по-видимому, приземлился ее Бумажнокрыл. Значит, в Южных вратах возвещают о прибытии короля. Никого другого с фанфарами не встречают.
Это и в самом деле приехал Оселок. Сэм увиделся с ним уже двадцать минут спустя в семейных покоях – огромной комнате тремя этажами выше парадного зала, с одним-единственным длинным окном, что выходило на город, а не на море. Когда Сэм вошел, Оселок разглядывал сверху свою столицу, наблюдая, как тут и там загораются огоньки. Яркие огни Хартии и мягкие масляные огоньки, мерцающие свечи и очаги. В Белизаэре это едва ли не лучшее время: теплый весенний вечер, когда зажигают огни.
Как всегда, Оселок выглядел усталым, хотя уже успел снять с себя доспехи и дорожную одежду и быстро принять ванну. Сейчас на нем был анцельстьеррский банный халат; курчавые волосы еще толком не высохли. При виде Сэма он заулыбался; отец и сын пожали друг другу руки.
– Ты выглядишь куда лучше, Сэм, – похвалил Оселок, отмечая, как Сэм разрумянился после фехтовальной тренировки. – Хотя я, признаться, надеялся, что этой зимой в тебе разовьется талант писать письма.
– Ммм. – Сэм за всю зиму написал отцу только два письма, ну и порою добавлял фразу-другую к посланиям Эллимир, куда более регулярным. Эти безличные письма и приписки ничего особенно интересного в себе не содержали. Вообще-то, Сэм набросал несколько признаний куда более содержательных, но, как и те, что были адресованы матери, они отправились прямиком в огонь. – Пап, я… – неуверенно начал было Сэм, ощущая невыразимое облегчение: наконец-то он заговорил о том, что угнетало его всю зиму. – Пап, я не смогу…
Но не успел он продолжить, как дверь распахнулась – и вбежала запыхавшаяся Эллимир. Сэм тотчас же прикусил язык и свирепо зыркнул на сестру, но та, не обращая на него никакого внимания, бросилась к Оселку и с видимым облегчением обняла его.
– Папа! Я так рада, что ты наконец дома! – воскликнула она. – И мама тоже!
– Одна большая, счастливая семья, – пробурчал Сэм себе под нос.
– Что такое? – переспросил Оселок. В голосе его прозвучала строгая нотка.
– Ничего, – откликнулся Сэм. – А мама где?
– Внизу, в хранилище, – медленно проговорил Оселок. Обнимая одной рукой Эллимир, другой он притянул к себе Сэма. – Вы только не волнуйтесь, но ей необходимо было спуститься к Великим Камням. Она ранена…
– Ранена! – хором воскликнули Эллимир и Сэм, резко обернувшись друг к другу, так что теперь все трое образовали тесный кружок.
– Не слишком серьезно, – поспешно объяснил Оселок. – Какая-то мертвая тварь укусила ее в ногу, но в тот момент Сабриэль не могла принять нужных мер, и рана загноилась.
– И теперь она… неужели она теперь… – встревоженно пролепетала Эллимир, в ужасе глядя на свою собственную ногу. Судя по выражению ее лица, девушка с трудом представляла себе Сабриэль в беспомощном состоянии – ту самую Сабриэль, которая неизменно владела собою и ситуацией.
– Нет, ногу отнять не придется, – твердо заявил Оселок. – Ей пришлось спуститься к Великим Камням Хартии, потому что оба мы просто-напросто слишком устали, чтобы наложить необходимые исцеляющие заклинания. А теперь мы с вами все там к ней присоединимся. Там, кстати, очень удобно переговорить наедине. Устроим, так сказать, семейный совет.
Хранилище, где высились шесть Великих Камней Хартии, являлось своего рода сердцем Древнего королевства. Прикоснуться к Хартии, этому неиссякаемому источнику магии, в королевстве можно было отовсюду, но даже обыкновенные камни Хартии заметно облегчали доступ и действовали как каналы Хартии. А вот Великие Камни были, по всей видимости, частью Хартии, а не просто с нею связаны. В то время как Хартия содержала в себе и описывала все живое, все сущее и все вероятности и пребывала везде, она в особой степени сосредоточилась в Великих Камнях, в Стене и в крови королевского семейства, а также Абхорсенов и Клэйр. Поэтому, когда Керригор разбил два Великих Камня, а королевский род, с некоторой долей вероятности, прервался, Хартия словно ослабла и Свободная магия и мертвые вырвались на волю.
– Может, мы лучше прямо здесь посовещаемся, когда мама закончит накладывать заклинания? – предложил Сэм.
Невзирая на всю его значимость для королевства, хранилище не вызывало у принца большой любви еще до того, как юношей овладел непреодолимый страх перед Смертью. Камни сами по себе были средоточием благодати, даже вода вокруг них казалась теплее, но вот во всей остальной части хранилища царили холод и ужас. Здесь Керригор некогда убил мать и сестер Оселка, а еще позже здесь погиб и отец Сабриэль. Сэму даже задумываться не хотелось, каково оно было в ту пору, когда два камня стояли расколотыми, а во тьме затаился Керригор со своими магическими чудищами и мертвыми прислужниками.
– Нет, – покачал головой Оселок, у которого было куда больше оснований, нежели у сына, страшиться этого места. Но от этого страха король избавился давным-давно в своих долгих трудах по восстановлению расколотых камней с помощью собственной крови и обрывков давно позабытой магии. – Это единственное место, где нас точно не подслушают; а мне нужно рассказать вам обоим много такого, чего не должен узнать никто другой. Сэмет, захвати вина. Нам оно понадобится.
– Отец, ты прямо так пойдешь? – удивилась Эллимир.
Оселок подошел к очагу и встал слева от портала. При этих словах он обернулся, окинул взглядом свой халат и парные мечи на поясе поверх него, пожал плечами и переступил порог. Эллимир вздохнула, последовала за отцом, и оба они исчезли во тьме за очагом.
Сердито нахмурившись, Сэм подхватил глиняный кувшин с подогретым вином, щедро сдобренным пряностями: его держали у огня, чтобы не остывало. Юноша прижал ладонь к порталу, вспыхнули знаки Хартии – и охранное заклинание позволило принцу открыть потайную дверцу. Его отец и сестра уже спускались по ста пятидесяти шести ступенькам, ведущим к хранилищу, к Великим Камням Хартии и Сабриэль.
