Эдуард был пьян, хотя в присутствии своего брата Ричарда попытался скрыть это. Владевшую им в дни Барнета и Тьюксбери холодную ясность он вспоминал теперь с мутным удивлением. Прежние наклонности его пробудились, как если б вдруг открылась дверца печи и он разом затолкал туда все свои привычные желания. Каждый без исключения день он объедался и упивался до потери сознания, и тем не менее какой-то неизлечимый зуд терзал его… Жгло какое-то внутреннее пламя, раскаленный уголь, который нельзя было загасить никаким вином. Король не рассказывал Ричарду о терзавших его кошмарах. Он не мог позволить, чтобы брат жалел его в дни слабости. Нет. Эдуард был весь в холодном поту, однако улыбался как ни в чем ни бывало.

– С какими новостями, брат? – спросил он, посмотрев в конец приемного зала, пытаясь уловить изменения в выражении лица и жестах Глостера.

– Случилась жуткая вещь, твое величество, подлинная трагедия, – ответил тот.

Эдуард на какое-то мгновение зажмурил глаза. Вчерашний вечер он провел в обществе шести десятков лордов и их леди, с жонглерами, фокусниками и умелыми бойцами. Но брата с ним не было.

– Говори, что случилось, Ричард, с нами никого нет, – пробурчал он.

– Я рассказал королю Генриху о судьбе его сына. С ним случился припадок, и он упал в обморок, из которого я не сумел его вывести. Мне очень жаль, брат, но король Генрих умер.

– Мне придется выставить на обозрение его тело, как Уорика и Монтегю. Иначе найдутся дураки, которые будут твердить, что Ланкастеры могут вернуться. А можно ли… Его тело можно показать людям?

Герцог Глостер бросил холодный взгляд на брата, прекрасно понимая, что тот имеет в виду.

– Если надеть на него капюшон, лучше кольчужный, – то да. Я прикажу одеть его тело в длинное облачение и велю внимательно охранять его, дабы никто не мог подойти поближе.

– Спасибо тебе, – проговорил Эдуард, пытаясь подметить какие-нибудь угрызения совести на лице восемнадцатилетнего герцога, однако обнаружил на нем только спокойную уверенность. – А теперь прикажи, чтобы впустили твоего брата.

Отпустив всех слуг, Ричард направился в дальний конец комнаты и постучал перчаткой в дубовую дверь. Джордж Кларенс осторожно вошел внутрь, протиснувшись бочком через полуоткрытую створку. Он настороженно поглядывал на обоих братьев.

– Спасибо тебе, Джордж, за то, что приехал в Лондон, – сказал Эдуард, кивком поприветствовав брата. Кларенс шел по приемному залу едва ли не в ногу с Ричардом, а подойдя поближе, внимательно посмотрел на Эдуарда, заметив, что тот побагровел и вспотел, что означало, что он вновь предался пьянству. Джордж сомневался в том, что Эдуард осознает, как часто запинается, умолкает, чтобы вдохнуть или выдохнуть, как потускнели его глаза. Однако голову его брата украшала простая корона, и сидел он на троне в приемном зале Вестминстерского дворца. Эдуард переломил в бою хребет Невиллам и дому Ланкастеров. Но никто не вправе осуждать его за это. Когда враги во множестве собрались вместе и бросили ему вызов, он выступил против них и победил. Причем не однажды, но дважды или даже трижды, если к общему счету добавить Таутон. После Генриха V в Англии не было столь прославленного в боях короля, и трагедия заключалась в том, что Эдуарду пришлось потратить свою юность и силы на защиту собственной власти, в то время как Франция наслаждалась покоем и миром. И после того, как Эдуард укрепил свой престол, Англия в трепете притихла.

– Я вызвал тебя к себе, Джордж, чтобы посоветоваться, – начал Эдуард, глядя на братьев красными глазами, и протянул руку, рассчитывая обнаружить около трона какую-нибудь выпивку. Не найдя ее, он в раздражении прикусил губу, поискал взглядом слуг, в конце концов сдался и вновь обратился к братьям: – Ричард сейчас обдумывает, не вступить ли ему в брак с Анной, дочерью Уорика, – объявил король и, заметив, как подозрительно сощурились глаза Джорджа, невольно улыбнулся. Он вновь попытался нащупать у своего локтя чашу с вином и невольно пошевелил пальцами, прежде чем, наконец, вспомнил. Ах да! Он сам приказал не ставить ее. Сегодня важно быть трезвым. Вечером предстоит большой пир… будет праздник. У лорда Риверса какая-то там годовщина, и Эдуард позволил ему устроить банкет в Виндзоре. Здесь он может позволить себе упиться до потери сознания вином и бренди и будет спать всю ночь, не видя никаких снов.

– Она была замужем за Эдуардом Ланкастером, – внезапно проговорил Джордж. – Но ты уверен в том, что она осталась нетронутой, Ричард? Эдуард Ланкастер был еще очень молод и потому пылок.

– Я подожду, сколько нужно, чтобы убедиться в том, что матка ее пуста, – пожал плечами Ричард. – Пусть это тебя не заботит.

Он посмотрел на Эдуарда, и Кларенс понял, что его ждут неприятности. Глостер явно подсказывал их брату заранее расписанную роль, и он уже мог предсказать какую. И прежде чем Джордж успел заговорить, король поднял вверх палец и разрушил все его надежды:

– Ричард сыграл важную роль в моих победах при Барнете и Тьюксбери. Кроме того, он оказал огромные услуги короне. И я хочу соответствующим образом вознаградить его. И когда я услышал, с кем именно он намеревается сочетаться браком, ну, я сразу понял, что ты поможешь мне подыскать ему… – Эдуард умолк и прищелкнул пальцами в поисках нужного слова.

– Награду, твое величество, – подсказал Ричард, приветливо улыбаясь Джорджу.

– Да, награду. Владения Уорика – дюжину замков, сотни поместий, городов, деревень и крепостей. Лучшие земли Англии и Уэльса.

– Которые я унаследовал по праву jure uxoris, по праву своей жены? – с упрямым видом возразил Кларенс, и Эдуард нахмурился, чуть наклонившись вперед и уперев в колени свои широкие, покрытые шрамами ладони.

– Не надо сопротивляться мне, Джордж, – буркнул монарх.

Кларенс продолжал упрямиться, и король как будто бы увеличился в росте и еще сильнее побагровел. Гнев производил в нем физическое изменение, и оба брата ощутили, что в зале появилось нечто грозное.

– Уорик был лишен всех прежних титулов, Джордж. Ты об этом забыл? Я могу передать их все твоему брату, как собственность короны… Что ты будешь делать в подобном случае? Помчишься за помощью в мой парламент? Обратишься к моим милордам? И скажешь им, что твой брат действует согласно законам Англии и эти законы тебе не по вкусу?

– Эдуард, сейчас в судах находится тысяча дел, у меня самого их около сорока! – запротестовал средний из братьев. – Я прошу у тебя одного – не отбирай у меня то, что станет моим после завершения судебных процессов.

– Нет, Джордж, теперь все будет иначе, так, как скажу я, – заявил правитель. – И если ты дерзнешь оспаривать мои решения в суде, то выступишь против меня, против своего короля. Не советую тебе идти на риск, Джордж. Родство сохранит тебя – до определенной черты. Около которой ты сейчас, кстати, стоишь.

Эдуард поднялся со своего тона, возвышаясь над обоими братьями. Кларенс некоторое время стоял перед ним, содрогаясь от ярости, а затем выругался, повернулся на месте и буквально вылетел из зала, так что плащ развевался за его спиной, после чего в гневе захлопнул за собой дверь.

Посреди воцарившегося в зале удивленного молчания Глостер медленно повернулся к старшему брату, который уже опускался на место. Брови его были подняты, и он сразу отмахнулся от непроизнесенного вопроса:

– Да, Ричард, забирай те поместья, о которых мы говорили. Кларенс – дурак. Однако на этом, возможно, его притязания закончатся, и он не посмеет бросить мне вызов. Если же нет… – Фраза эта не нуждалась в окончании.

– Надеюсь на это, – проговорил Глостер. – Джордж – слабый человек, однако он наш брат.

– И скоро еще раз станет дядей, если ему хватит ума какое-то время не попадаться мне на глаза.

– Значит, Элизабет в положении? Опять? – усмехнулся Ричард. – Как я понимаю, вы долго не встречались.

Эдуард с раздражением тряхнул головой:

– Я не люблю ее, брат. Однако она умеет соблазнять меня… И уже опять блюет по утрам. Это, наверное, оттого, что у меня такое крепкое семя. Стоит только посмотреть на нее, и пожалуйста – опять брюхата.

– Будем надеяться, что у твоего сына родится брат, – проговорил Ричард. – Мне, скажем, не хотелось бы, чтобы у меня были одни только сестры. – Он заметил, что король поднимает руку, чтобы отмахнуться от его слов или отделаться какой-либо шуткой, и добавил: – Можешь поверить мне. Я действительно надеюсь на то, что родится мальчик и у них будет так… как у нас с тобой. У меня есть друзья, Эдуард. Но то, что соединяет меня и тебя, я ценю. Главное, что мы доверяем друг другу. В особенности после смерти отца. Ты знаешь, что я восхищаюсь тобой больше, чем кем бы то ни было. Хотя, видит Бог, угодить тебе трудно.

– Спасибо тебе, – ответил Эдуард. – Мне по-прежнему не хватает отца. Я вхожу в его былые покои, а его там нет… До сих пор не могу в это поверить.

Король улыбнулся, и Ричард заметил, что глаза его наполнились влагой. Эдуард кашлянул, а потом шмыгнул носом, и эти громкие звуки вывели его из лирического настроения.

– Но если Джордж посмеет выступить против меня из-за этих поместий… – вернулся он к прежней теме. – Брат он мне или нет, Ричард, но я король Англии. И крови мне пришлось повидать больше, чем положено человеку. Я заслужил свой мир.

Джаспер Тюдор рухнул на мягкую подушку своего кресла, словно ему отказали ноги. В руках его оказался листок пергамента, исписанный, потом затертый песком и зачищенный, а еще позже заново испещренный черными буковками, лишившими Джаспера всякой надежды. Ему хотелось швырнуть этот листок в зев кухонной печи, и он уже даже шевельнул рукой, но вовремя остановился. Генри тоже захочет прочитать это письмо. Видит Бог, оно и в самом деле касается его.

И, словно в ответ на его мысли, мальчишка сам объявился на кухне – с веревочкой, на которую были нанизаны воробьиные тушки. Дядя научил его ставить силки на пташек, а потом печь с ними пироги. Довольная физиономия Генри невольно заставила Джаспера улыбнуться, хотя рука его, державшая пергамент, ощутимо дрожала.

– Сядь-ка сюда, Гарри, – проговорил он негромко, указав на второе кресло.

В крошечном домике хватало места только для них двоих. Впрочем, даже за то короткое время, которое прошло после их появления в этом доме, он как бы оброс уютом. Однако старшему Тюдору впервые сделалось здесь душно. Взяв Генри за руку, он кивнул в сторону двора:

– Впрочем, дым ест мои глаза, Гарри. Лучше пройдемся. У меня есть новости из дома.

Джаспер проследил за тем, как племянник положил на стол ниточку с воробьями, оставившую цепочку ярко-красных капелек на полированной поверхности. Он вдруг обнаружил, что не может отвести взгляд от этой цепочки. Наконец, заставив себя отвернуться, Джаспер первым вышел на теплый вечерний воздух.

Какое-то время оба они молчали. Старший Тюдор шел, удаляясь от маленького дома; он двинулся по тропинке мимо голубятни, а потом направился на большое поле, уходившее в долину. На гребне холма высился сухой дуб: кора облетела с него, оставив открытой древесину, выбеленную до цвета старых сливок солнцем и долгими десятилетиями. Подойдя к стволу, Джаспер погладил его гладкую поверхность, а потом поднял вверх листок пергамента, и племянник с опаской воззрился на письмо.

– Жаль, что так получилось, Гарри, но мы с тобой не можем вернуться домой, – вздохнул пожилой Тюдор. – Эдуард Йоркский победил во всех сражениях, а король Генрих отправился к праотцам… да помилует Господь его душу! Они говорят, что он умер от разбитого сердца и от отчаяния, но мне думается, что Йорки познакомили его с веревкой.

– Он был добр ко мне, – сказал Генри. – Мне было хорошо с ним. А моей матери ничего не грозит?

Джаспер кивнул:

– Она говорит, что нет. Да ты сам прочтешь это письмо, обещаю. Люди короля не преследуют женщин, они охотятся только на мужчин из твоего рода. Поблагодари за это Бога в своей вечерней молитве.

Глаза Генри сделались невеселыми, и он кивнул:

– Поблагодарю. А она в таком случае не приедет к нам? Мне бы… хотелось этого.

Джаспер показал ему письмо.

– Она не писала об этом. Но если ей будет что-то грозить, поверь мне на слово, Гарри, я увезу ее – так же, как увез тебя.

Доля напряженности оставила его племянника, и старший Тюдор свежими глазами увидел, как верит в него мальчик. Вера эта терзала его сердце. Вокруг сухого дуба зеленели поля, лето наполняло землю своей красотой, однако Джасперу было холодно и неуютно посреди новой жизни: горе и скорбь отягощали его. Теперь не суждено ему со славой вернуться в Пембрук, и племянник его не увидит Ричмонда и королевского двора. Их ждет долгое изгнание и ежемесячная горстка монет от французского короля – на красное вино и прокорм.

– Мы можем вполне прилично устроиться здесь, – проговорил Джаспер, стараясь, чтобы его голос показался более бодрым. – Париж присылает нам кое-какие деньжата, чуть больше дает голубятня. Потом я отыщу работу каждому из нас. Тебя же воспитывали как рыцаря, Гарри. Такое воспитание – вещь ценная. И голодным ты не останешься. Мы можем постараться, чтобы ты как следует отточил свое мастерство, а когда ты малость повзрослеешь, я подыщу тебе невесту среди дочерей местных баронов. Как знать, может, удастся найти и богатенькую…

Генри, не моргнув, окинул его взглядом с ног до головы, и Джаспер почувствовал себя неуютно.

– Так, значит, я никогда не вернусь домой, дядя? Совсем никогда? – спросил мальчик.

– Послушай меня, Гарри. Твоя мать является последней женщиной в роду Джона Гонта в доме Ланкастеров. Ты – ее единственный сын, а ей уже почти тридцать лет. Словом, передо мной сейчас стоит последний мужчина из рода Ланкастеров. Это ты, Гарри. Всех остальных убили. Ты меня понимаешь? Если ты вернешься домой, если появишься в Лондоне и попытаешься жить тихой жизнью, я не дам за твою жизнь и ломаного гроша. Быть может, король Эдуард был вынужден мстить, однако, получив такую возможность, он насладился местью. Теперь на руках его столько крови, что он не остановится перед новым убийством, чтобы закончить свое дело. Мне очень жаль, мне действительно жаль, но теперь тебе нужно думать о том, как жить здесь. Тебе нужно найти способ надежно забыть про Англию.

Джаспер принялся гладить гладкий ствол старого дуба, и Генри внимательно наблюдал за ним. Оба молчали, и юноша тоже провел пальцами по древесине, не оставляя на ней никакого следа. Наконец, он по-птичьи склонил голову набок.

– А я подожду, дядя, – вдруг сказал он. – Я долго ждал в Пембруке, и ты приехал за мной. И если я подожду снова, быть может, путь домой сам откроется перед нами. Надежду терять нельзя.

Джаспер ощутил, как глаза его защипало, и расхохотался над самим собой.

– Я не буду унывать, Гарри. Дом будет сниться мне… Уэльс и Пембрук.

Повинуясь порыву, старший Тюдор повернулся в высокой траве в сторону солнца и занял такое положение, чтобы, как ему казалось, его взгляд был направлен на северо-запад.

– Наша родина там, Гарри. Наверное, над ней сейчас льет дождь, но дом есть дом – вне зависимости от погоды.

Маргарита Анжуйская следила за тем, как огни Парижа у реки становятся ярче. Она провела на море четыре дня и пребывала в спокойствии и пустоте… Грудь ее словно пронзал острый кремень. Утрата сына была для нее таким горем, какое она не могла не то чтобы вместить, но даже и описать. Наверное, Эдуард проявил какое-то милосердие, позволив ей вернуться в Париж. Ей сказали, что ему было сделано какое-то предложение, хотя все это время она была настолько погружена в свои переживания, что совершенно не обращала внимания на происходящее, и собственная жизнь утратила для нее какой-либо интерес. Маргарет не умывалась уже несколько недель, кожа ее стала грязной, а сальные волосы слиплись. Она попыталась как-то обтереться, воспользовавшись ведерком воды, когда корабль после открытого моря вошел в более спокойную реку. Под ветром потрескивали паруса, моряки негромко переговаривались между собой, но бывшая королева Англии оставалась холодной, как перегоревший пепел. Когда корабль ударился о причал, она посмотрела вверх, отведя взгляд от своих сумок и шалей. Было уже темно, однако на берегу стояли солдаты с факелами, трепетавшими над их головами. Король Луи спустился к воде, чтобы встретить Маргарет, и она обнаружила, что, вопреки собственной уверенности, еще не выплакала до конца все слезы. Когда подали узкий трап, бывшая королева уже стояла, держа в каждой руке по тяжелой сумке. Сойдя на берег, она поставила свои вещи, поскольку к ней подошел Людовик, который с полным сочувствия взглядом взял ее руки в свои.

– Ах, madame, какой это был отважный и превосходный юноша! Я просил, чтобы мне прислали тело – похоронить его во французской земле, – однако они отказали. Мне так жаль… К тому же еще и ваш муж… Какая трагедия! Вы заслуживали лучшей участи, Маргарита, поверьте мне. Тем не менее вы вернулись домой. Здесь вам ничто не грозит, и вам больше незачем уезжать отсюда.

Французский король расцеловал ее в обе щеки, и Маргарет кивнула, прижав пальцы ко рту и не имея сил говорить. Людовик повел ее прочь от причала. Вещи королевы понесли чужие руки, однако плечи ее остались согбенными, и красота навсегда ушла от нее. Никто из тех, кто видел теперь Маргариту Анжуйскую, не узнал бы в ней ту девушку, которая с радостью и ожиданием отплывала в Англию, когда рядом с ней стоял Уильям де ла Поль и первая встреча с этой страной еще только ожидала ее.