6
Угрюмый дом оказался выдолбленным изнутри, как праздничная тыква.
Я остановилась и запрокинула голову.
Старые перекрытия были снесены напрочь, и продольный полупрозрачный купол крыши парил на немыслимой высоте. Хрустальные люстры из длиннейших, радужно сверкающих нитей спиральными каскадами ниспадали, появляясь словно бы из ниоткуда. Прозрачные витые колонны, полые изнутри, оказались лифтовыми шахтами — в них плавно скользили кабины, и человеческие фигурки в кабинах были совсем как игрушечные. Несколько разноуровневых площадок с пальмами, агавами и прочими экзотическими растениями парили в светлом пространстве летучими островами — поддерживающие их конструкции совсем не были заметны. Наверное, так выглядели висячие сады Семирамиды.
Белоснежные ленты эскалаторов неспешно ползли вверх мимо легких многоярусных колоннад, доставляя души покупателей в Валгаллу или Тлалокан.
Наверное, больше всего меня впечатлила внешняя невесомость многотонных конструкций, благодаря которой эфир внутри серого дома приобретал черты фэнтезийной нереальности.
Пахло в «Элизиуме» восхитительно. Призраки лабданума, османтуса, ветивера, жасмина, сандала и прочих драгоценных субстанций витали вокруг, перевиваясь в единый аромат, неопознаваемый, но смутно знакомый и от этого необыкновенно волнующий.
То же было и со звуками. Обрывки разнообразных мелодий, доносившихся со всех сторон, накладывались на морской шум людской речи, образуя музыку, каждая нота которой была безымянна и более неповторима.
Я стояла, невольно улыбаясь, очарованная открывшимся передо мной видом.
— Ну что, нравится? — насмешливо спросила Ксения.
— Очень! Но почему я никогда не бывала здесь раньше? Если бы я проходила мимо, мне бы даже в голову не пришло… Этот дом такой… такой солидный снаружи… я бы подумала, что здесь банк или контора серьезная.
— Господи! А где ты вообще была, кроме своей деревни? — с неожиданным возмущением сказала Геля. — В Русском музее и Кунсткамере? Для тебя институтские катакомбы — дом родной. А жизнь, — она обвела рукой перед собой, — настоящая жизнь, реальная, — она совсем другая.
Я смущенно поежилась. Где-то Геля была права: я искренне считала, что институтские катакомбы — лучшее, что случилось со мной в жизни, — но что поделать, если я уродилась такой?
— Каждому свое, — заметила примирительно Ксения, приобняв меня за плечи. — Зато Барашек у нас такой умненький-разумненький! Барашек будет хорошо учиться, а когда вырастет, то станет старшим библиотекарем и купит папе Карло новую куртку. А ты, ленивая Гелька, может, и вообще диплома не получишь, если Мартин тебе не поможет.
— Поэтому тебе придется выйти замуж за миллионера, — подхватила Аня, — и вести скучную примитивную жизнь миллионерской вдовы.
Геля польщенно хихикнула.
— Ваши слова да богу в уши!
Ведьмы захохотали, а я подумала, что мне заранее жаль того, кто по незнанию польстится на опасную обманку. Шутка про вдову звучала не совсем шуткой. Хорошо бы случилось так, чтоб Геле попался тот, чьи миллионы нажиты неправедно, бандит какой-нибудь или наркоторговец, — тогда хотя бы выйдет по справедливости.
— Может, пойдем уже? — нетерпеливо сказала Люда. Она обычно бывала неулыбчива, погружена в себя и сохраняла отрешенный вид и теперь. У меня даже возникло ощущение, что наш внезапный поход ей неприятен, поскольку оторвал от каких-то более важных дел. Так это было или нет, я не знала, но в любом случае я чувствовала с Людой какую-то общность, потому что предполагала: Люда не променяла бы свою погодную магию ни на какие миллионы.
— Действительно, что мы застряли здесь? У нас уйма дел, — подмигнула мне Ксения. — Будем из Барашка делать человека.
Дальнейшие несколько часов перевернули все мои представления о том, что должна носить хорошо одетая девушка.
— Я не ношу мужские кальсоны! — с возмущением сказала я, расправив и разглядев светло-серую тряпочку из шелковистого трикотажа, которую выдала мне Ксения. Потом я взглянула на ценник и пробормотала: — Не-ет, это не мужские кальсоны, они не могут столько стоить…
— А это что? — Два предмета, которые Аня протягивала мне, отдаленно напоминали обувь. Предположительно, они должны были быть босоножками. Толстая платформа, высокие острые каблуки, лаковые ремни — все это каких-то неземных, космических очертаний и неоново-розового цвета.
— Это «Джимми Чу», Барашек. Почти. Настоящего «Джимми Чу» здесь нет, но почти «Джимми Чу» найти можно.
Проговорив эту совершеннейшую абракадабру про неведомого «Джимми Чу», Ксения выдала мне короткую белую блузу, которая, казалось, состояла из одной гигантской, хитрым образом перекрученной оборки. Я в сомнении приняла блузу. Ее ткань оказалась нежной, кисейно-тонкой и при этом полупрозрачной.
— Просвечивать будет. Я не то чтобы сильно стесняюсь, но бессмысленная какая-то вещь. И даже живот не прикроет. Вообще ничего не прикроет, — сообщила я обществу свои выводы.
Общество дружно вздохнуло.
— Да кому нужен твой живот! — снисходительно поморщилась Ангелина.
Железная логика, подумала я. Мой живот никому не нужен, так давайте скорее его всем покажем.
Единственной вещью, которая не вызвала у меня отторжения, была элегантная шляпа-федора из пестрого — в «куриную лапку» — розово-белого твида, с тремя мягкими вмятинами, с лентой у основания тульи.
— Шляпу надену, а кальсоны — нет. И «Джимми Чу» не надену, упаду я с вашего «Джимми».
— Барашек! — понизила голос Ксения и сверкнула карими очами. — Шопингом занимаются для веселья и счастья. Поэтому ты немедленно, вот прямо сразу, не отходя от кассы, прекращаешь блеять и брыкаться и начинаешь вести себя как нормальная девушка. То есть радуешься, хлопаешь в ладоши и с удовольствием примеряешь все, что посоветуют тебе старшие товарищи по шопингу. Иди переодевайся, потом нам покажешься.
— Иди-иди, — сказала Аня. — И не сомневайся, Ксю у нас эксперт по шмоткам. Ты еще ей спасибо скажешь.
Посижу в примерочной, а потом скажу, что не подошло по размеру, быстренько созрел у меня хитроумный план. Но тут Мартин, который, едва мы зашли в стеклянный аквариум магазина, упал в кресло для посетителей, подал голос:
— Данимира, сделай, как Ксения говорит. Тебе понравится, гарантирую. А если нет — клянусь! — я съем эту шляпу.
Тон его речи был шутлив, и Мартин вроде улыбался, но что-то в выражении его лица заставляло думать, что у него болят зубы. Определенно, он был нездоров. Не наша ли последняя встреча являлась причиной этого нездоровья? Конечно, при таком направлении мыслей Мартину я отказать не смогла, наши отношения и так были подвешены на тонкой нити.
Испустив тяжелый вздох, я отправилась в примерочную.
— И косу распусти, — сказала мне вдогонку Ксения. — Школа закончилась, Барашек.
Продолжая страдальчески вздыхать, я облачилась в шутовской наряд, предложенный мне Ксенией. С блузой пришлось немного повозиться: Мебиус умер бы от зависти при виде этого швейного изделия, но, включив весь интеллект, отпущенный природой, мне удалось сообразить, какая часть должна находиться на фасаде, а какая — с тыла.
Затем с опаской путника, расстающегося с земной твердью и вступающего на шаткий веревочный мостик, я сняла тапочки и просунула ступни в неоновые ремни космической обуви. Со стороны каблуки выглядели пыточным приспособлением, но, как ни странно, ногам было удобно. Этого никак не могло быть, но было действительно удобно.
Я озадаченно потаращилась на волшебные босоножки, потом выпрямилась, с любопытством взглянула в зеркало и замерла.
Никогда не представляла, насколько одежда может изменить человека.
Это было похоже на колдовство.
То, что принималось мною за кальсоны, оказалось узкими и очень женственными брюками с легкими складками у пояса. Ноги, обтянутые серым шелком и вознесенные ввысь искусством таинственного Джимми Чу, казались бесконечно длинными. Белоснежная блуза Мебиуса прикрывала все, что должна была прикрывать, но, распахиваясь особенным образом, обнажала ключицы, отчего шея тоже казалась бесконечно длинной. Пришлось признать, что полоска голого загорелого живота смотрится в контексте образа логично и довольно-таки мило. Никогда бы не подумала, что подобный наряд может кого-либо украсить, но факт был налицо — девушка напротив словно сошла со страниц модного журнала. Недостатки, которые я с досадой наблюдала, когда раньше смотрелась в зеркало, — неловкая детская долговязость и чрезмерная длина рук и ног — внезапно чудесно преобразились на моих глазах. И, пожалуй, ни на ком другом эти странные вещи не смотрелись бы так хорошо, как на мне…
Задумчивым движением я распустила волосы, и снова Ксения оказалась права — стало еще лучше.
В качестве завершающего штриха я опустила на макушку федору, слегка надвинув ее на лицо.
Я буду счастлива, вдруг поняла я, разглядывая незнакомую красавицу в зеркальном стекле. Очень счастлива — такое пронзительное, такое ясное предчувствие не может не сбыться…
Теперь всегда буду носить шляпу… спать буду в шляпе и в «Джимми Чу». Ксения оказалась настоящей волшебницей. Как она вообще догадалась, что эти странные вещи можно носить и, главное, носить одновременно?
Мне вспомнился Леха Абрикосов. Вообще-то я считала Леху веселым шалопаем и искренне полагала его заманчивые речи пудрой для девичьих мозгов. Теперь стало понятно, что он имел в виду. Возможно, он и не шутил. Интересно, что там у него вышло на снимках? Надо будет поискать в интернете «Леху Абрикосова, свадьбы и ню» и выкупить фотографии того чудесного праздного, ничем не омраченного августа. Будем надеяться, что Леха их не удалил. Наверняка он не откажется от возможности подзаработать на нашей случайной фотосессии.
Я еще немного покрутилась перед зеркалом, а потом вышла на подиум… то есть я просто отодвинула шторку и покинула примерочную, но ощущения были такие, будто там, впереди, освещенные подмостки и сотни глаз в полутьме.
— Ну вот… как-то так… — сказала я, смущенно улыбаясь и разводя руками.
Раздались аплодисменты. Ведьмы хлопали мне, хотя, по большому счету, аплодировать надо было Ксении. Я сделала в ответ несколько шутливых книксенов.
Мартин не хлопал. Мартин меня изучал. Его серьезный и далеко не шутливый взгляд путешествовал по мне, как если бы Мартин осматривал невиданный доселе и богато изукрашенный собор. При других обстоятельствах меня бы это смутило. Но не теперь, когда я могла потерять его. Смотри, ответила я, не отводя глаз, игра стоит свеч? Видишь, какой я могу быть?
Когда все перестали хлопать, Мартин поднял ладони и произвел несколько ленивых громких хлопков.
— Браво, Данимира, браво, — похвалил он. — Но это только начало, не расслабляйся.
Да, подумала я, это только начало. Начало всего.
И мы отправились дальше кружить по «Элизиуму». По требованию ведьм я перемерила половину одежды, продававшейся здесь. Ксения производила один эстетический эксперимент за другим. Романтические платья в цветочек и рокерские косухи, строгие деловые костюмы и двойки, напоминавшие пижаму, короткие коктейльные платьица и мешковатые свитера — мне шло все. Как выяснилось, меня можно было обмотать тряпкой для мытья полов — и в этом наряде я все равно была бы хороша.
Первый раз в жизни я чувствовала себя по-настоящему красивой. Не симпатичной девчонкой, при виде которой парни начинают улыбаться, а женщиной, которой мужчины оборачиваются вслед с таким вот, как у Мартина, серьезным и пристальным взглядом.
К этому состоянию надо было еще привыкать и учиться с ним жить, а пока осознание собственной красоты пьянило меня не хуже шампанского. Выражалось это довольно просто — мне хотелось скупить весь «Элизиум» сразу.
Мартин постепенно обрастал пакетами. Я даже попыталась отнять парочку, но он не отдал.
И постоянно фоном присутствовала надежда: он не сможет отказаться от такой, как я. Съезжу в Оленегорск, там все разрешится. Надо будет позднее познакомить Мартина с родителями. Маме он точно сразу понравится. А вот отец — более сложный человек, да и Мартин, как мне кажется, тоже непрост. Но папа превыше всего ценит в человеке талант, он увидит, какой Мартин одаренный, и они найдут общий язык.
Где-то на последнем этаже, когда я уже начала подумывать, что, пожалуй, насытилась первым в моей жизни шопингом, мы остановились у витрины, где были выставлены вечерние платья. Салон «Мадам Трюмо». Корсеты, воздушные многослойные юбки в пол, блестки и стразы. Все было сказочной красоты, но немного не для этой жизни.
— Ну, это-то мне вряд ли когда-нибудь понадобится, — сказала я. — В таком виде только «Оскар» получать или Нобелевскую премию. Ни то, ни другое мне не грозит. И посмотрите, цены вообще не указаны. Наверное, меры предосторожности — чтоб штабеля из обморочных тел витрину не загораживали.
— А мы не будем покупать, — сказала Ксения. — Мы просто будем мерить и веселиться.
Тут я в первый раз почувствовала реальную усталость.
— Может, не будем заходить? Полюбуемся да и пойдем подобру-поздорову? Мне продавцов жалко. Здесь, наверное, редко покупают, а мы подадим им надежду.
Ксения загадочно усмехнулась.
— Нас здесь встретят как дорогих гостей.
— Барашек, тебе это просто необходимо, — проникновенно сказала Аня. — Ты уж прости, но платье, в котором ты была на новогоднем балу…
Я удивилась. Выходит, Аня помнит, в чем я была на институтском вечере? А ведь мы тогда не были знакомы… Неужели я так плохо выглядела? Мне стало обидно за мой новогодний наряд. Мы с Женей выбирали его вместе. Голубое трикотажное платье было недорогим, но симпатичным и вроде бы мне шло. Между прочим, на балу я у стенки не стояла.
— Мне б твои деньги, — сказала Геля. — Я б в том платье за картошкой не вышла. — В ее голосе прозвучала искренняя обида, что у нее нет моих денег. По-моему, Геля сильно преувеличивала платежеспособность нашей семьи. Мы, конечно, не бедствовали, но и для журнала «Форбс» не существовали.
Я прислушалась к миллиону остроумных ответов, вскипевших во мне в ту же секунду. Озвучивать нельзя было ни один из них.
Ладно. Последний рывок. И только ради того, чтобы Мартин еще раз убедился, что я могу быть красивой.
— Пойдемте, — решительно сказала я и первой вошла в салон.
Хозяйка салона желала, чтобы ее именовали так же, как и ее салон, — мадам Трюмо. Немного странно, но, может быть, удобно для бизнеса. Она была немолода, маленькая, сухонькая, стильная, несмотря на небольшой горбик. Гномья кровь, решила я. Вполне возможно, что к ее пятидесяти можно накинуть еще полсотни. При разговоре мадам мило грассировала, и это действительно звучало немного по-французски. Как оказалось, мадам Трюмо была знакома с Ксенией и встретила нас очень приветливо. Меня она осыпала комплиментами, сказав, что ей будет приятно подобрать достойное обрамление для юной северной жемчужины. Фраза была немного манерна, но в устах женщины, именующей себя «мадам Трюмо», прозвучала естественно.
Мне понравилось.
Вот вам, думала я. Слышали? Жемчужина, а не Барашек!
В качестве примерочной использовалась небольшая комната, вся в зеркалах и обставленная с королевским шиком.
С застежкой первого платья, выбранного, кстати, не Ксенией, а мадам Трюмо, мне справиться не удалось. Крючки располагались на спине, и после нескольких мучительных попыток я поняла, что самой мне платье не застегнуть.
Я приоткрыла дверь и позвала на помощь. К моему смущению, в примерочную проскользнула сама хозяйка салона. Видимо, Ксения, шикарная столичная штучка, да к тому же дочь особы, приближенной к мадридскому двору, действительно была здесь дорогим гостем. Я подумала, что надо будет спросить у папы, не знает ли он некоего Михайловского. Снова праздное любопытство, но мне стало интересно.
— Вы имеете красивые волосы, мадемуазель Данимира, — прощебетала мадам, ловко застегнув крючки на корсете. — Но стиль прелестной дикарки — это не для вечерних туалетов.
Я поразмыслила и решила, что обижаться не на что — волосы красивые, дикарка прелестная. Замечание было сделано безукоризненно.
Мадам усадила меня в кресло, быстро и ловко собрала пряди на макушке, закрутила и подколола их множеством шпилек, которые доставала из кармашка жакета. Получилось что-то объемное и стильно-небрежное, в духе шестидесятых годов прошлого века.
— Да, я не ошиблась, — с удовлетворением сказала мадам Трюмо. — Так хорошо. У вас, Данимира, удивительно несовременное лицо.
Я подняла на нее глаза в замешательстве.
— Это комплимент, — засмеялась она, потом как бы между прочим продолжила: — Простите за любопытство, а в каких отношениях вы с Ксенией?
Я ненадолго задумалась. Друзьями нас, пожалуй, было не назвать. Но сегодняшний чудесный день многое изменил. Я чувствовала, что мое сердце готово раскрыться. Да, они странные… и, пожалуй, немного циничнее, чем стоило бы. Но, как говорится, у каждого свои недостатки. Сегодня ведьмы Мартина уделили мне столько внимания и подарили чудесное ощущение будущего счастья, а это дорогого стоило.
— Мы недавно познакомились, но Ксения ко мне очень добра…
В зеркальном отражении лицо мадам Трюмо странно потемнело, будто доброта Ксении ей не нравилась.
— Нет, правда-правда, очень. Ну, вроде как она шефство надо мной взяла… все они: Анна, и Людмила… и Ангелина…
Особенно Ангелина, хмыкнула я про себя. Воспитывает во мне толерантность.
— А молодой человек?
— Мартин… а-а-а… так это… он тоже…
— Шефство взял? — невинно спросила горбунья.
— А-а… да, вроде того. И вообще мы сегодня встретились совершенно случайно.
Обсуждать мои взаимоотношения с Мартином я не собиралась ни с кем. В первую очередь потому что и сама не знала, что сказать. Ой, вы знаете, мы чуть было не стали любовниками, но выяснилось, что я бьюсь током, как неисправная проводка. Такая вот незадача, но я работаю над этим.
Мадам Трюмо сменила тему и защебетала о том, что перед своим следующим балом я обязательно должна посетить ее салон.
— Мы позовем месье Шифоньера. Он лучший стилист на всем северо-западе. К нему записываются за полгода. Он будет счастлив поработать с таким богатым материалом.
Я с уважением подумала о том, какой сказочный мир заполняет мысли мадам Трюмо: балы, приемы, светские рауты, благотворительные вечера… леди в бриллиантах, джентльмены в смокингах… А я даже в ночной клуб не пойду, где наша группа собиралась отмечать окончание первого учебного года, потому что в это время буду уже в Оленегорске. Впрочем, я так стремилась домой, что ни один бал в мире не удержал бы меня в Петербурге.
— Когда-нибудь — обязательно, — вежливо сказала я, вставая. — У вас прекрасные платья. И большое спасибо за прическу. У меня самой так никогда бы не получилось.
Мадам Трюмо всплеснула руками.
— Зачем же самой? Есть специалисты, и вы, мадемуазель Данимира, должны научиться пользоваться их услугами…
— Когда будет повод — непременно.
Я посмотрелась в зеркало. Облегающее платье цвета слоновой кости было расшито крошечными золотистыми стразами и посверкивало при каждом движении. Сзади подол был длиннее, и лежавшие на полу кружевные фестоны напоминали морскую пену. Я одновременно походила на кинодиву и на русалку.
Ну и куда в таком?
— Thank you! Thank you! — прошептала я с надрывом, раскланиваясь и прижимая к груди воображаемый «Оскар», потом смахнула воображаемые слезы.
Мадам Трюмо не разделяла моей иронии. Без тени улыбки она сказала:
— Женщина должна построить свою жизнь так, чтобы ей было куда выйти в вечернем туалете.
Я подумала и небрежным движением выкинула «Оскар» в кусты.
— Например, выйти за принца?
— Например, — все так же серьезно подтвердила мадам. — Этот способ, наверное, самый надежный.
— Наверное, — засмеялась я. — Но вы знаете, за всю свою жизнь не видела ни одного принца. Не попадалось. Видимо, номера наших троллейбусов не совпадают. Я пойду уже, покажусь? А то все, наверное, заждались.
— Конечно. — Она подошла к двери и распахнула ее. — Я сделала все, что смогла, — сказала она ведьмам и Мартину. — Встречайте свою принцессу.
И снова были аплодисменты, комплименты — и мимолетное удивление тому, как быстро привыкаешь ко всеобщему восхищению. Ни капли смущения я не испытывала, а напротив, принимала все как должное.
После пятой примерки я взмолилась:
— Все, не могу больше! Сил моих нет. Давайте на сегодня закончим. Домой хочу.
И все как-то сразу замолчали и выжидательно уставились на меня.
— Барашек, ты же не собираешься дома пить шампанское в одиночестве? — спросила наконец Ксения. — Это плохой признак даже в обычный день, а в день рождения и вовсе никуда не годится. Давай-ка мы составим тебе компанию.
Я была так благодарна и Мартину, и его ведьмам за этот чудесный день, так хотелось показать, как я ценю их дружеское участие… Со времени несчастья с Женькой никого в моем доме не было, а мне всегда нравилось принимать гостей.
Быстро прикинув, что в кладовке стоят мамины заготовки, холодильник полный, а в рюкзаке Мартина имеется большой пакет с пирожными, я решила, что, пожалуй, не ударю в грязь лицом.
Гулять так гулять.
— А давайте! Но шампанского у меня только одна бутылка.
— Ничего, заедем куда-нибудь и купим, — решила Ксения.
Она вызвала такси — две машины: в одной поехали ведьмы, в другой — я с Мартином.
Всю дорогу — очень короткую дорогу — я продремала на плече Мартина, а он держал меня за руку, и от этого пустяка я чувствовала себя счастливой, и весь мир лежал у меня в кармане.
О чем думал Мартин, пока такси мчалось по вечернему городу, я не знала, но, когда мы подъехали к дому, он разбудил меня, и я увидела его глаза близко-близко. Мне даже показалось, что он готов, наплевав на последствия, поцеловать меня.
— Не надо, — поспешно сказала я. — Я боюсь за тебя. Подожди немного, все изменится.
С вымученной усмешкой Мартин отстранился.
— Нет времени ждать. Пойдем, остальные уже здесь.
Перед входом в подъезд ведьмы остановились и стали доставать сигареты: они курили, все четверо. Дурная привычка, на мой взгляд, но я другим не указчик.
— У тебя, наверное, курить нельзя, а хочется со страшной силой, — пояснила Аня. — Постоим здесь, отравимся наконец-таки. — И добавила жалобно: — Хотя ноги гудят и даже спину ломит… Ужасно устала!
Ее слова меня смутили.
В нашей семье никто не курил, и я табачный дым не жаловала. Но некоторые из папиных друзей курили. Дымили как паровозы, чего уж там. Когда они приходили к нам в дом, то на улицу их никто не гнал. Включался на полную мощность кондиционер, а когда застолье заканчивалось, мама творила специальную антитабачную волшбу, которую сама и сочинила, и к утру комната полностью очищалась от последствий курения.
Обои у меня в квартире были такие светлые, такие чистые, и занавески тоже новенькие… и потолок со свежей побелкой… и пахло у меня в квартире приятно.
А кондиционера не было. Но не могу же я держать уставших гостей на пороге. Мне очень хотелось отблагодарить их за все. За один вечер ничего не случится. Была не была, решила я. Пусть курят в комнате, не прогонять же их на лестницу. Все равно буду сегодня созваниваться с родителями. Вот и спрошу у мамы, как избавиться от дыма. А пока окно в комнате открою и на кухне балкон, чтобы сквозняком вытягивало.
Я улыбнулась и пошире распахнула дверь в подъезд.
— Заходите. Можно у меня курить, переживу уж как-нибудь.
Ведьмы замолчали, переглянулись и снова посмотрели на меня. Они явно обрадовались. У всех четверых даже глаза блеснули какой-то зеленью.
— Ты нас приглашаешь? — довольным голосом проворковала Ксения. — Всех?
Нет, можно подумать, я кого-то на улице оставлю.
— Ну разумеется. — Я пожала плечами. — Заходите уж скорее все. Нам на последний этаж, и лифта нет. Но тут всего четыре этажа.
Мартин сделал широкий жест рукой:
— Дамы! После вас.
Ведьмы цепочкой проследовали в подъезд. За ними — я. За мною — нагруженный Мартин. Пока мы поднимались, я приуныла от непрошеных, но неизбежных воспоминаний. Еще недавно я шла по этой лестнице, наполненная радужным предвкушением, всерьез опасающаяся своей неопытности, но ведомая твердой решимостью… Наверное, и Мартин сейчас вспоминает тот вечер… Что же он думает про меня на самом деле? Только у дверей квартиры я встряхнулась и силой заставила себя думать о другом. Скоро я вернусь в Оленегорск, и все наладится. Все будет хорошо. А пока бессмысленно изводить себя горькими мыслями.
Я открыла входную дверь. Снежинка навстречу не вышла, но я не удивилась. На нее иногда нападала застенчивость при виде незнакомых людей. Она предпочитала сначала отсидеться в укромном месте, рассмотреть гостей, привыкнуть к ним и только потом неслышно появиться во всей красе — так, чтобы окружающие начали ахать и восторгаться ее белоснежной шубкой.
Снежинка должна была ведьмам понравиться, она всем нравилась.
А ведьмы ей? Это вопрос.
Девушек я проводила в комнату, а Мартина направила на кухню.
— Пакеты с одеждой в прихожей кинь — я чуть позже уберу, а съедобное на кухне на стол выложи. И шампанское открой, остальное — в холодильник.
В комнате я усадила ведьм на диван, расставила вместо пепельниц несколько пиал и предусмотрительно распахнула окно. В комнату вплыл летний городской воздух — смесь выхлопных дымов и чего-то нежного, сиреневого, цветущего где-то далеко, за три двора отсюда. Щемящее чувство тоски по дому сжало сердце, но я прогнала его. Не так плохо обстоят дела. Откуда ни возьмись образовался настоящий день рождения, с гостями и шампанским.
Мартин здесь, рядом…
Наверное, грех жаловаться.
Ксения, Аня и Люда с любопытством оглядывались по сторонам.
— А у тебя мило, Барашек, — сказала Аня. — Картинки такие прикольные.
— Да, симпатично, — сказала Ксения. — И картины действительно хороши.
Люда молча покивала, соглашаясь.
Одна только Ангелина, опустив глаза, внимательно рассматривала свои ногти и чему-то улыбалась. Эта улыбка вызвала у меня смутное недоумение. Я редко видела Ангелину чем-либо довольной, а вот сейчас она была очень, очень довольна. Хороший маникюр?
— Вы пока курите, не стесняйтесь, — сказала я гостьям, доставая из буфета цветные бокалы и большой серебряный поднос. — А я сейчас. Я быстренько.
На кухне Мартин уже сделал все, о чем его просили. Он стоял, опустив голову и сложив руки на груди, спиной к окну, и лицо его было в тени.
Преодолевая неловкость, я заговорила, постаравшись придать голосу шутливые интонации:
— Не стой здесь. Иди в комнату… тост пока можешь придумать. Цветистый, восточный. Про то, как высоко в небе парил горный орел, внизу бежала горная река, а потом неожиданно подвести к тому, что я умница-красавица и вообще молодец. А я сейчас все подготовлю, бокалы ополосну и приду.
Мартин качнулся, сделал шаг вперед и оказался рядом со мной.
Я вздрогнула: лицо у него было белое как снег, обычно голубые глаза потемнели, и в них сгустилась мутная болотная зелень.
— Данимира… — глухо пробормотал он. — Даня, Данечка…
Никогда раньше Мартин не называл меня так ласково, но вместо радости я ощутила тревогу.
— Ты выглядишь совсем больным… Что с тобой?
Мартин словно не слышал меня.
— Данечка, — снова пробормотал он. — Иди сюда, обними меня… — Его голос был странно жалобным.
— Нам нельзя… — начала было я, — чуть-чуть подожди… — Я хотела рассказать ему, какие надежды мною возлагаются на поездку в Оленегорск.
— Просто обними, — сквозь зубы сказал Мартин. Я посмотрела в больную муть его глаз и сделала, как он велел. Обняла его и положила голову ему на грудь, Мартин стиснул меня так, что мне стало трудно дышать, уткнулся мне в волосы, и мы застыли в этом объятии на долгое время.
Против ожидания, опять никакие бабочки в животе не порхали и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, сейчас ощущения были совсем другие: мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надежное место во Вселенной, что мы с ним — единый организм, обладающий общей кровеносной системой, и что разлучить нас невозможно.
Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.
— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.
На пороге он бросил через плечо:
— Не торопись. — И вышел.
Что это было сейчас? Что это за братско-сестринские объятия?
Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.
— Ничего, прорвемся, — сказала я диким цветикам. — Все будет хорошо.
Погруженная в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила ее и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-желтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.
Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придется преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.
Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду — и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…
На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.
Овальный стол, стоявший прежде посередине, был отодвинут к стене, ковер скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте появился начерченный на паркете большой меловой круг. По его внешней окружности горели свечи.
Черные свечи.
По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то темным.
Кровью, скорее всего.
Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение… а если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.
Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы — по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья тягуче, как в замедленной съемке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.
Значит, ритуал, который они затеяли, будет совершен в пользу Мартина.
Вот, значит, за что я должна его простить.
А за такое прощают?
Я машинально поднесла руку к прическе, желая распустить волосы — с распущенными волосами колдовать было бы легче, а магия, если я правильно понимала происходящее, должна была мне сейчас понадобиться, — но прическа не желала разрушаться. Волосы будто склеились намертво. Я вспомнила говорливую мадам Трюмо и ее шпильки, которые она доставала из кармана жакета.
Я сделала все, что смогла, сказала она.
Вот как… с трудом начала понимать я — все было продумано заранее, все подстроено, и сегодняшняя случайная встреча была вовсе не случайна.
Вот, значит, что стояло за прозвищем «Барашек».
Жертвенный барашек.
Как просто. Мартин наконец решил свою задачу. Уравнение сошлось, и ответ оказался не в мою пользу.
