Таня проснулась в своей комнате.

Она не сразу поняла, где находится. Потом взгляд упал на полку. Занавески были задернуты, но солнце проникало сквозь них, и в матовом солнечном свете переливались корешки книг. Она увидела сказки Андерсена. Евгения Вениаминовна принесла их сюда, когда Таня болела корью, так они здесь и остались и стоят на этой полке двадцать лет.

«Может, я и сейчас больная?»

Все тело ломило, потому так и подумалось.

Таня перевела взгляд на свои руки, лежащие поверх белого вышитого пододеяльника. Потом откинула одеяло и поняла, что лежит в постели одетая. Потом вспомнила все, что было вчера, и стремительно села на кровати.

«Где Алька?»

Все она вспомнила вчерашнее, кроме того, как оказалась в постели.

Дверь приоткрылась, и карий Венин глаз глянул в щелку.

– Алька, а ну иди сюда, – позвала Таня.

– Я и так уже тут.

Он вошел в комнату и повертел головой. Любопытство мелькнуло в его глазах. Похоже, за месяц он оказался в Таниной комнате впервые. Ну да, боялся ведь ее. А она-то, дура, не понимала, в чем дело.

Вспомнив это, Таня наконец вспомнила и то, как завершился вчерашний вечер. Как она сидела на скамейке под сиреневыми кустами, и Иван Гербольд обнял ее, и все, что томило и мучило, растворилось в тепле его тела…

Она вздрогнула. То, что возникло в ее теле сейчас, при этом воспоминании, совсем не предназначалось для того, чтобы об этом догадался ребенок.

– Который час? – спросила она. – Ты хоть поел?

– Полдвенадцатого, – ответил Алик. – Поел, ага. Тань…

Он запнулся. У нее сердце упало. Что он не решается сказать на этот раз?

– Алька, – жалобно попросила она, – говори сразу, не мучай меня.

– Я не мучаю, – вздохнул он. – Вот.

Он достал из кармана сложенный листок. Таня посмотрела с недоумением.

– Что это? – спросила она.

– Откуда я знаю? Тетка какая-то принесла. Сказала, телеграмма. А это правда что, Тань?

Откуда ему такое знать! Она и сама видела телеграммы только однажды: их целой пачкой прислали Евгении Вениаминовне бывшие студенты, поздравляя с юбилеем. Уже и забылось давно, что бывает такой способ связи.

Таня взяла телеграмму, развернула.

«Мать помирает. Приезжай, если сможешь. Агафья Петровна», – было напечатано на листке.

Агафья Петровна… Кто такая?

Она растерянно смотрела на печатные строчки.

Мать!.. Это слово явилось не то что из прошлого, а из небытия.

С того дня, когда назавтра после своего восемнадцатилетия Таня сложила в спортивную сумку пожитки и вышла из покосившегося дома в Болхове, мать ни разу не дала о себе знать. А что было бы, если б дала, Таня не хотела думать.

Она вычеркнула из своей жизни все, что было связано с матерью. Жестокую бессмыслицу детства. Унижение, сковавшее ее раннюю юность. Весь мучительный поток зла, из которого она чудом вынырнула.

И вдруг из того забытого потока явились эти строчки…

– Я, Тань, прочитал. – Алик шмыгнул носом. – А она у тебя где, мать?

Таня взглянула на него. Он смотрел сочувственно.

– В Болхове, – ответила она.

Что, в самом деле, за Агафья Петровна? Может, чей-то дурацкий розыгрыш?

– Далеко это? – спросил Алик.

– Не очень. В Орловской области.

– Я тебя одну не отпущу!

Он ни на минуту не усомнился, что она поедет. Сама она не знала, что станет делать, а он это знал.

– Нет уж, Алька, – вздохнула Таня. – Тебе там делать точно нечего.

Выпроводив Алика из комнаты с просьбой приготовить что-нибудь на завтрак, она сняла наконец платье. Все оно было в пятнах от вчерашней пожарной лестницы.

Иван не решился его снять. Но жаркая волна, ударившая Тане в сердце, когда она это поняла, была не только волной благодарности… Ей стало неловко, она поскорее надела халат и побежала в ванную.

На завтрак Алька сварил яйца. Два из них треснули и вытекли, но Таня не стала объяснять ему, что надо делать, чтобы этого не происходило. Успеется еще.

К тому же она была занята: изучала в айфоне расписание поездов.

До Орла ходит скоростная «Ласточка», если выбежать из дому прямо сейчас, можно на нее успеть.

– А почему ты не в школе? – оторвавшись от расписания, сообразила Таня. – Понедельник же!

– Я подумал, ты больная лежишь. – Алик пожал плечами. – Какая школа?

– Хочешь, чтобы на меня кляузу накатали? – пригрозила Таня. – Чтоб больше этого не было, понял?

«И как я собираюсь его одного оставлять? – подумала она. – На крышу, может, в ближайшее время не полезет, но что будет делать, никому не ведомо».

– Алька, – сказала Таня, – я через десять минут должна из дому выйти. Когда вернусь, не знаю. Можешь ты сделать, что я скажу?

Он кивнул, но как-то не слишком уверенно.

«Мало ли что ты скажешь! – читалось в его взгляде. – Все выполнять, что ли?»

– Я тебя прошу: пойди к Ивану Николаевичу. Который вчера приходил, помнишь? В смысле, ночью сегодня. Ну, то есть… – Таня смутилась и поскорее продолжила: – Где он живет, не знаю, но сегодня почти наверняка у родителей, раз вчера ночью… – Да что ж такое, все время всплывает эта ночь! – В общем, зайди в соседний дом и скажи Ивану Николаевичу, что мне пришлось срочно уехать и что я очень его прошу за тобой присмотреть.

– Что я, кошка? – возмутился Алик. – Или цветок?

– Цветок, цветок, – улыбнулась Таня. – Репейник.

Определенного обещания она от него не добилась, но до «Ласточки» оставалось слишком мало времени, и добиваться чего-либо было уже некогда.