На Хольгере Сандстрёме был темно-синий галстук, когда он вместе с Йенсом Хуртигом явился на опознание тела своего сына.

Иво знал, что Хуртиг ненавидит эту часть полицейской работы и наверняка попросил бы кого-нибудь заменить его, если бы все не обернулось так скверно. Хуртиг был рядом с Симоном Сандстрёмом, когда тот встретил смерть, пролетев больше десяти метров. Об асфальт Фолькунгагатан больно ударяться даже живым, подумал Иво, приветствуя гостей молчаливым кивком.

Если Хольгер Сандстрём и был взволнован, он хорошо это скрывал.

– Мы еще не знаем точно, – сказал Хуртиг, – но, судя по всему, он скончался от ран.

Краем рта Хольгер Сандстрём улыбнулся – еле заметно, но улыбнулся.

– Вот как? – скучливо спросил он. – Печально, но я не удивлен. Я его знаю.

Иво ждал какой угодно реакции, только не улыбки. Впрочем, он не психолог; может быть, эта улыбка – вроде самозащиты. Что-то ведь Хольгер должен чувствовать к своему сыну.

– Мы предоставляем кризисную помощь, если вам или кому-то в вашей семье она понадобится, – сказал Хуртиг. – Можем даже пригласить священника.

Но Хольгер Сандстрём только покачал головой и жестом отказался.

– Я справлюсь. Я всегда справлялся. Давайте покончим с этим как можно быстрее.

Иво прошел в морозильный зал, выкатил оттуда носилки с Симоном Сандстрёмом, покрытым белой простыней, и поставил их посреди помещения. Хольгер встал рядом с ними, и только теперь Иво увидел, что он не вполне невозмутим. Во взгляде была скорбь, он ссутулился. Скривился, словно от боли.

Когда Иво отвел простыню и обнажил мертвого мальчика, ему показалось, что у Хольгера сейчас разорвется сердце.

Хольгер Сандстрём дернулся и стал пепельно-серым.

– Вы что, смеетесь? – выдохнул он наконец. – Это не Эйстейн. Это Симон Карлгрен. Сын Вильгельма.