Черная меланхолия
«Кристиан Тиран»
Мне было одиннадцать; я долго размышлял о тех странностях, которые есть в Библии, и спросил папу, почему Бог сказал «Да будет свет», хотя Он сотворил день и ночь в первый день, а Солнце, Луну и звезды изобрел только на четвертый.
Я задумался – появился ли свет в первый день или люди просто написали неправильно, и не была ли эта Библия пробным экземпляром, и не существует ли более удачных версий. Но папа только ответил, что это Слово Господне, закрыл дверь и оставил меня наедине с моими мыслями.
Я думал, что папа и все другие папы, может быть, воспитывают своих детей в слепой вере в Бога потому, что сами сомневаются в Его существовании, но когда я сказал об этом, мои слова вызвали бурную реакцию, и мне пришлось объясняться перед всей общиной. Члены общины молились, то и дело перебивали меня, рыдали, и это затянулось надолго.
Вчера я был рассеян и потому порезал себя больше, чем обычно. Чтобы спасти положение. Кухонный нож очень эффективен, руки выглядят блевотно. Голова – не знаю. Она горячая, липкая, в глазах щиплет.
– Тебе нужен врач. – Какой-то молодой человек не отрываясь смотрит на меня, и я не выдерживаю. Взгляд, как у куратора или учительницы. Наигранное беспокойство человека, который на самом деле хочет просто поскорее вернуться домой к семье и сесть перед телевизором. Эти глаза говорили: надо, чтобы я прекратил быть тем, кто я есть, и не причинял бы окружающим беспокойства.
– Будь спокойнее… – Парень кашляет. – Ты же, блин, совсем псих.
Ты не знаешь, что такое псих, думаю я и снова остаюсь в одиночестве.
– Мне нужны деньги на новые струны, – сказал я, потому что знал: маме нравится думать, что я играю на гитаре.
Для семьи я был гитаристом, который играл так много, что струны постоянно рвались. Мама дала мне деньги. Я купил на них пиво, и в тот же день струны порвались по-настоящему. Мне все равно нужны были деньги, но я не мог больше лгать.
Почему я никогда не стремился узнать, кто я?
Есть только один толковый ответ.
Человек предпочитает мифы.
Вот почему я делаю то, что делаю. Чтобы показать всем, что миф в конце концов становится жизнью и правдой.
Скоро умрет еще один человек. То же происхождение, та же жизнь, такая же очевидная часть мифа.
Мы не виделись больше полугода. Я получил первую кассету, слушал ее тайком. Сердце тяжко билось от предвкушения, когда я нажал кнопку и стал слушать.
Голос звучал по-другому. Глуше, взрослее.
«Помнишь, как мы играли в «Убийство в Восточном экспрессе»? Я был Эркюлем Пуаро, диван в папином кабинете – вагоном, где я допрашивал тебя, а ты был убийцей. Помнишь?»
Потом молчание. Только тихий шум.
«Когда-нибудь мы сыграем эту пьесу по-настоящему».
Я задерживаюсь в гримерной еще ненадолго. Пишу несколько строк на бумажке, прицепляю ее на стену и ухожу.
Жизнь – это не игра, пишу я. Это война, победить в которой не удастся, и есть только одно правило: каждый сам за себя, и Бог – против всех.