Хуртиг и Айман вышли на террасу перед баром гостиницы, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– Как вам работается в «Лилии»? – спросил Хуртиг. – Нет ощущения бессилия?

Он вспомнил, какая темнота накрыла его душу вчера вечером в той пещере. Капитуляция перед жизнью, перед всем, что прекрасно.

– Бессилие ощущаешь почти всегда, – ответила Айман. – И если хочешь помочь, то, мне кажется, необходимо самому знать, что такое «мне плохо».

– А у вас есть такой опыт? – Хуртиг подумал, не слишком ли личный вопрос он задал.

Айман кивнула.

– До встречи с Исааком в Берлине я была готова рассыпаться на куски.

– Значит, Исаак помог вам обрести почву под ногами?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответила Айман, и Хуртиг понял, что она не хочет говорить об этом.

Когда они вошли в бар, оживленная беседа была в разгаре.

– Все помечено штрихкодами, – говорил Исаак, указывая на пачку сигарет в руке Эдит. – Это метка дьявола. Два длинных штриха слева, два таких же – посредине и справа. Это означает «шесть-шесть-шесть», и это ритм всех штрихкодов, проверь какой угодно…

Эдит перевернула пачку, и Хуртиг заглянул ей через плечо. Точно. Три раза по два длинных штриха.

– Метка дьявола – это капитализм.

– Ты богат, как тролль, – сказала Эдит. – Ты капиталист, хотя на твоих картинах и нет штрихкода. И с каких это пор ты начал ссылаться на Библию, чтобы обосновывать свои теории? Ты что, стал религиозным?

– Исаак не религиозен, как бы он ни хотел казаться таким, – заметил Хуртиг. – Возможно, гей и марксист, во всяком случае – в теории, а капиталистом человек становится, как только у него заводится больше денег, чем ему нужно. Но – религиозность? Нет, вряд ли. Это просто украшение на его имидже.

Исаак рассмеялся и зааплодировал.

Пол и Хольгер сидели в креслах, на столе между ними стояла наполовину опустевшая бутылка виски. Хуртиг заметил, что Пол начинает пьянеть. Движения стали резкими, на лбу выступил пот. Эдит недовольно поглядывала на него.

Хуртигу понадобилось в туалет; он извинился и вышел в холл.

Возвращаясь, он заметил черную записную книжку на полочке над раковиной.

Он понимал, что содержание книжки личное, но любопытство победило, и он раскрыл книжку на первой попавшейся странице.

Ощущая себя перебежчиком, он закрыл книжку и вернулся к остальным.

– Чье это? – спросил он, притворяясь, что не знает.

– Мое, – удивленно сказала Айман. – Где вы ее нашли?

Она встала, подошла к Хуртигу, и он отдал ей книжку.

– Она пишет мемуары, – вставил Исаак. – Или это будет роман? Сколько таких книжек ты уже исписала?

– Шестьдесят пять, – ответила Айман, засовывая книжку в сумочку.

Эдит подошла к музыкальному автомату, стоявшему в углу, и, когда Пол поднялся с кресла, из динамиков полилась «Sweet Child O’ Mine» Guns’N’Roses.

Пол прибавил громкости и постоял, опершись на стол, прежде чем подойти к Хуртигу.

– Мне надо поговорить с тобой. О твоей работе. – Он что-то забормотал, и Хуртиг налил себе еще вина, чтобы достичь такого же градуса опьянения. Так обычно бывало легче вести беседу.

Краем глаза он увидел, как Эдит приглашает Исаака на танец.

– Тут сорока на хвосте принесла, что ты расследуешь волну самоубийств среди молодежи, – продолжал Пол. – А я собираюсь писать репортаж об этом, и мне нужны детали. У меня есть доступ к «помойке», и, как я понял, эти ребята в момент самоубийства слушали какую-то музыку. Так?

Хуртиг признал, что это правда, но что он может сказать по этому поводу лишь несколько общих фраз. Он опасался, что и так уже превысил свои полномочия, просто подтвердив эти общие фразы. Пол, словно читавший его мысли, объявил, что все, что он хочет знать, вполне подпадает под закон о защите источников.

– Каждый имеет право передавать сведения прессе, не будучи за это наказанным и не рискуя, что его личность раскроют. Первая глава, первый параграф «Акта о свободе печати».

Хуртиг рассмеялся, и Пол объяснил, что двадцать лет в мире газетчиков научили его, что самое важное для журналиста – это источники. Если ты не бережешь источники, тебе нечего ловить в профессии. Нет источника – нет текста.

Через некоторое время они, естественно, заговорили о смерти Марии Альвенгрен.

Пол объяснил, как он беспокоится за Ванью, и повторил уже сказанное: музыка, которая ей нравится, отрицательно влияет на нее.

– Столько крови, огня, смерти и ненависти. Чёрт, хотел бы я, чтобы она слушала «Clash» или «Ramones». Конструктивная злость.

Хуртиг подумал, что Пол, кажется, хороший человек, и решил помочь ему со статьей.

– Пришли мне свой текст; я посмотрю, не смогу ли что-нибудь добавить.

Пол кивнул, сказал, что ему надо на воздух и что он хочет дозвониться до Ваньи, узнать, все ли у нее в порядке. Он взял телефон и вышел на террасу.

Эдит, теперь уже явно опьяневшая, танцевала с Исааком в центре зала. Исаак провоцировал ее на дьявольски вызывающие па.

Хуртиг уселся в кресло рядом с Хольгером и налил виски из почти опустевшей бутылки.

– Ревнуешь? – спросил Хольгер, кивая на Исаака.

Нога Эдит оказалась на бедре Исаака в танце, сильно напоминавшем имитацию полового акта.

Я-то нет, подумал Хуртиг, глядя на Пола в окно. А он – да.