Общаясь с людьми, подверженными зависимостям, Айман словно заражалась от них. Нечто вроде эффекта плацебо: в таких случаях она тоже словно пьянела. Время от времени Айман выпивала бокал вина, но это случалось очень редко и практически никогда с тех пор, как она забеременела.

Алкоголь похищает мозги, как террорист. Допамин и эндорфин, собственный морфин мозга, запускают систему поощрений, и чувство удовлетворенности жизнью возрастает. В этом и заключается соблазн.

Мозг, однажды обманутый, не забывает приятных ощущений и с удовольствием позволяет обмануть себя снова.

Если дофамины и эндорфины – ключ зажигания, то глутамат – педаль газа. Это вещество-акселератор, оно влияет на центральные функции мозга, такие как память и, грубо говоря, способность мыслить. Влияние это полностью негативно и ухудшает способность принимать разумные решения, а также помнить их. И наконец, педаль тормоза – это нейромедиатор с обозначением ГАМК, разновидность масляной кислоты, которая замедляет реакции. Пьяницы делаются неуклюжими и медлительными.

Иными словами, Господень совет человеку – проявлять умеренность с алкоголем – в равной степени внятен и разумен.

Айман знала все это; вот почему она пила нечасто. Но знала она и то, что люди редко читают медицинскую литературу.

При проведении медицинских экспериментов объектом исследования, по этическим причинам, бывают не люди, а животные вроде мышей или кроликов. Эти зверьки проявляют весьма специфическую реакцию на алкоголь. Если посадить мышь в замкнутое пространство, где стоит миска с водой и миска с высокоградусным спиртом, мышь в ста процентах случаев выберет спирт. Однако мышь отличается от человека тем, что никогда не напивается до бесчувствия. Когда концентрация алкоголя в ее крови достигает примерно одного промилле, мышь прекращает пить. Ее слегка водит из стороны в сторону, но она не теряет координации. Мышь инстинктивно знает, как получить удовольствие от алкоголя, а человек – нет.

Холодный день перешел в теплый для этого времени года вечер, и Айман с Хольгером Сандстрёмом сидели за шатким столиком в его номере. Хольгер потягивал джин с тоником, Айман удовлетворилась содовой. Говорил в основном Хольгер; его голос был мягким, улыбка – самодовольной. Он говорил, что ему не хватает Ингмара. Что ему больно, что старый друг так и не смог жить своим искусством.

Айман не очень хорошо знала Хольгера. Была лишь пара коротких встреч несколько лет назад. Но она сомневалась, что Ингмар действительно нравился Хольгеру.

Говорят лишь уста, но не сердце.

– Он не умел продавать себя. – Хольгер всем телом тяжело откинулся на спинку стула, и Айман заметила, что от ножки стула отвалился большой кусок ржавчины. Хольгер портит вещи каким-то хитрым, почти загадочным способом, подумала она. Как будто материальный мир считает его слова лживыми и идет трещинами от этого. Айман заметила, что больше не слушает Хольгера. Просто смотрит в темноту, слушает, как где-то в тумане мычат коровы.

Эдит, сидевшая поодаль на ржавом садовом стульчике, поставила бокал с вином и зажгла сигариллу, от которой запахло кофе со сливками.

– Как, по-вашему, Йенс и Исаак подходят друг другу?

Противоположности часто сходятся, подумала Айман, но она не очень поняла вопрос.

– В каком смысле подходят?

Со стороны Хольгера послышался вздох, а Эдит с загадочной улыбкой наклонилась к Айман и продолжила:

– Исаак – мифоман, и одна из его самых больших выдумок – что он гомосексуалист. Он почти верит в это, но, насколько я знаю, у него никогда не было сексуальных связей с мужчинами, а уж с Йенсом Хуртигом и подавно.

Айман заерзала. Ей стало неудобно. Она даже не думала о таких вещах.

– Исаак молод и наивен, он пока не знает точно, кто он. Хочет походить на своих кумиров. Ларс Лерин, Фрэнсис Бэкон, Саломе, Яспер Джонс, Кеннет Энджер и Энди Уорхол. Все образцы Исаака – геи либо были геями, хотя Уорхол скорее асексуал.

Век живи – век учись, подумала Айман; Эдит с довольным видом смотрела на нее.

На террасу вышел Пол в компании Йенса и Исаака.

– Вот это живописно. – Он показал на бокал вина и поцеловал Эдит в щеку, после чего сел.

– Куда собралась Ванья? – спросила Айман. – Она как будто немного подавлена.

– К какому-то приятелю в Энгельхольм.

Пол поискал сигареты в нагрудном кармане.

– Ее довела до депрессии музыка, которую она слушает, – сказал он, доставая пачку. – Ей такое явно не на пользу.

Сливочный дым от сигариллы Эдит смешался с дымом ментоловой сигареты Пола, и Айман подумала, что так пахнет и в их квартире.

Она подумала о кассетах и бросила взгляд на Хуртига, который прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. Может, он сейчас думает о том же, о чем и она? Хуртиг встретил ее взгляд, но быстро отвернулся, проведя рукой по щетине.

Пол откупорил бутылку, поставил ее на стол и посмотрел на Айман.

– Такую же музыку вы разрешаете подросткам сочинять в «Лилии». Ванья на днях дала мне послушать одну запись, которую сделали они с Марией.

– Ванья творческий человек, – заметила Айман. – Она музыкальна, у нее талант писать. Я считаю, что музыка позволяет ей канализировать негативные чувства. Что-то вроде противостояния темноте.

Пол покачал головой.

– Не хочу быть снобом, но звучит как любительская психология. Разве музыка пошла на пользу Марии? Канализировала эти самые негативные чувства или просто разбавила их? – Он пожал плечами.

– Ингу любил «Битлз» – и прострелил себе голову, – сказал Хольгер. – Запретим «Битлз»?

Айман снова посмотрела на Хуртига – тот стоял, задумавшись.

Обстановка становилась то напряженной, то веселой, и у Айман появилось чувство, что под гладкой поверхностью скрывается нечто шероховатое. Сидящие здесь люди знали друг друга много лет – и все равно между ними оставались какие-то тайны.

А сама она делит тайну с этим полицейским, хотя они едва знакомы. Только Йенсу Хуртигу известно о ее беременности.

Она доверила своего ребенка ему – и никому другому.

Они говорили дальше – о чем угодно, только не о человеке, ради скорби по которому собрались. Кроме Хольгера, упомянувшего о музыкальных вкусах Ингу, никто не сказал ничего об умершем друге. Выпили еще одну бутылку вина, после чего Пол предложил переместиться в гостиничный бар.

Все согласились. Эдит и Пол, прихватив бокалы, исчезли в номере Хольгера и закрыли за собой дверь.

Айман наблюдала за ними в окно; то, что она видела, походило на молчаливую ссору.