Черная меланхолия
Промышленный район Вестерберга
Я ничего не говорю, но Йенс все же понял. Мой любимый Йенс, который скоро умрет.
Я снова сажусь за стол и навожу на Йенса револьвер.
Музыка будет звучать еще три минуты. Хватит для того, что я хочу сказать.
Я вижу в его глазах больше тревоги. У него прояснилось в голове, и мне нравится, как он сопротивляется наркотику.
– Убивать нелегко даже негодяев, – говорю я. – Еще труднее убить друга или кого-то, кого любишь. – Я взвожу курок. Уже совсем скоро. Голод замолчал. Остаток записи инструментальный, полторы минуты до конца.
До прекращения всего, навсегда.
Они входят в комнату – все, кроме папы.
Когда они зажгли свечи и погасили верхний свет, я набрался храбрости, посмотрел в щель между полом и скатертью увидел, что они разделись.
Майор Юнг встает у купели, чертит три крестных знамения на поверхности воды, а потом на дне чаши, после чего дует на воду.
– Чтобы влить Дух Святой.
Голые ноги мамы проходят рядом; она взбирается на стол, который благодаря скатерти превратился в священное пространство. Я прижимаю Эйстейна к себе, и дышать тепло и черно, когда я вижу ноги Ингу у короткого конца стола.
– Покинь это тело, злой дух, – говорит он и делает движение, от которого стол сотрясается. Мама словно вздыхает, а потом бледные волосатые икры Фабиана делают то же движение, пока он читает молитву.
Йенс сглатывает. Кадык дергается, и я понимаю: он собирает слюну, чтобы что-то сказать. От опьянения может стать сухо во рту.
Я протягиваю ему стакан воды, и он пьет.
– Именно в Берлине нам пришла в голову мысль написать картину кровью. Сначала мы брали свою собственную, но когда ее не хватило, мы начали экспериментировать с животными.
Я вижу, что он хочет убить меня голыми руками.
Что он ненавидит меня.
Уже скоро.
Осталась еще минута.