Глава 62. Про Уран, Плутоний и реактивную авиацию

Мы в Кремле. В знакомой комнате, где проводят совещания. В торце длинного стола сидит стенографистка Наденька со своим неизменным блокнотом, вдоль длинной стороны передо мной пятеро незнакомцев. Одни в штатском, другие в форме, есть даже флотский капитан-лейтенант. Никто никого никому не представил — то есть снова повышенная секретность.

— Товарищ Шурик сейчас расскажет нам всё, что знает о ядерном оружии, — задает направление разговора Сталин и предоставляет мне слово.

— Я не физик-ядерщик, поэтому знаю немного. Буду рассказывать примерно так, как отвечают в школе на уроке, — смотрю на своих визави и никого не узнаю. Хотя, молодого Сахарова или Курчатова без бороды просто не могу себе представить. — Итак, существует изотоп Урана с атомной массой двести тридцать пять. Он спонтанно делится на два осколка близких масс и то ли два, то ли три нейтрона. При этом выделяется энергия, которую можно рассчитать по формуле «е» равно «эм» «це» квдрат, где «эм» — разница в сумме масс продуктов распада и материнского ядра.

— Это отвечают на уроке в школе? — приподнимает бровь «морячок».

Пожимаю плечами и продолжаю:

— Этот же изотоп точно так же делится, если в него попадает нейтрон. Чем этот нейтрон медленней, тем охотней происходит деление. В результате снова рождаются осколки деления и несколько новеньких нейтронов. Если атомов Урана двести тридцать пятого вокруг много, то нейтроны попадают в них чаще. То есть, начиная с некоторой критической массы, собранной в одном месте, реакция деления ядер становится самоподдерживающейся. Называется она цепной реакцией и приводит к сильному разогреву делящегося вещества. В принципе этот процесс может привести к взрыву. Так называемому ядерному взрыву. Вот, в принципе, и всё.

— А кроме Урана двести тридцать пятого, какие ещё вещества обладают таким свойством? — спрашивает меня сидящий посередине штатский.

— Плутоний двести тридцать девятый. Его даже называют оружейным плутонием. У него критическая масса меньше. Но он в природе не встречается — его нарабатывают в ядерных реакторах.

— Каким образом?

— Не знаю.

— А как устроена ядерная бомба?

— Известно два основных типа. В первом варианте несколько частей докритической массы сдвигают друг с другом, чтобы образовалась эта самая критическая масса, а во втором сферическую деталь из делящегося материала сжимают взрывом. Во всех случаях в центре располагается источник нейтронов.

— Как устроен источник нейтронов?

— Не знаю.

— Каким образом из природного урана извлекают изотоп с массой двести тридцать пять?

— В точности не знаю, но слышал о каких-то центрифугах.

— Припомните, пожалуйста, все слова, какие слышали в связи с переработкой урана.

— Жёлтый кег, урановая смолка, гексафторид Урана.

— Как устроен ядерный реактор?

— Это большой бак с теплоносителем — водой или жидким натрием, в который опущены трубки с топливом — Ураном, обогащённым до каких-то концентраций. Степени обогащения разные — свои для каждой конструкции. Теплоноситель первого контура обычно радиоактивен, поэтому тепло от него отдают через теплообменники во второй контур, а уже образовавшийся пар пропускают через турбины.

Потом был долгий мучительный процесс, в продолжении которого я непрерывно сознавался в своём полном неведении. Единственное, о чём предупредил — что взорвать ядерную бомбу не так-то просто потому, что она норовит разогреться и разлететься ещё до того, как цепная реакция наберёт существенную силу.

— Кстати, — добавил я в заключение, когда был окончательно вымотан. — Если мы запустим хоть какой-то реактор, а потом взорвем его на Новой Земле так, чтобы скалы вздрогнули, ну, примерно два-три парохода тротила, то америкосы могут подумать, будто мы провели испытание настоящего ядерного боеприпаса, потому что засекут сейсмическую волну, а потом обнаружат в воздухе Цезий и Стронций — они в значительных количествах образуются при делении ядер.

— На Новой Земле? — переспросил Сталин.

— Ну да, там будет один из полигонов. И ещё в Семипалатинске.

Незнакомцы ушли, а меня Иосиф Виссарионович усадил за писанину:

— Составьте техническое задание на разработку дизельного двигателя для ваших квадроциклов и этих маломерных тракторов. Заодно обрисуйте общий замысел нового класса задуманных технических средств — пусть выглядят они несерьёзно, зато легко транспортируются по воздуху. А это сейчас становится важно.

— Как я понимаю, затевается серьёзная операция с применением войск, доставляемых по воздуху к месту боевых действий? — полюбопытствовал я.

— Первая фаза этой операции уже началась. Наши части концентрируются в месте решительного наступления, а противник начинает подтягивать туда же резервы. По этим резервам и наносятся авиаудары. А потом команда на наступление просто не отдаётся. Войска начинают перемещаться к новому месту, где готовится ещё более решительное наступление. И снова немцы готовятся к противодействию — по их колоннам и работают бомбардировщики.

У нас потерь практически нет, зато фашисты терпят заметный урон. Одна беда — генштабисты проклинают меня за бесконечные изменения планов. Но я это как-нибудь переживу, — Иосиф Виссарионович коварно ухмыльнулся — да уж, настроение у него явно на подъёме.

— А когда начнётся вторая фаза?

— И сам не знаю. Это вообще не от меня зависит. Нужно дождаться момента, когда сложатся наиболее благоприятные условия.

— То есть это пока тайна ото всех, — констатировал я.

— Ото всех, — кивнул Сталин. — Хитрость с не начинающимися наступлениями фашисты уже разгадали. Мне кажется, даже раньше, чем это поняли наши военачальники. Думаю, что одно из наступлений нам всё-таки придётся начать. Приняв во внимание затраченные на его подготовку силы и средства. Не отвлекайтесь, Александр Трофимович, займитесь подготовкой задания.

Обстановка на улицах Москвы не выглядит нервной — обычные люди идут по своим делам. Военные патрули встречаются, время от времени, да репродукторов на столбах стало больше. Еда на витринах магазинов имеется, правда ассортимент стал скромнее, но даже конфеты продают. Вина грузинские и крымские, мясо, в основном, баранина. А баранина означает подготовку к зимнему наступлению, если я ничего не путаю. То есть овец забивают для заготовки овчины на полушубки.

И ещё на улицах много девушек в джинсах, которые называют брюками алмазниц. Они считаются исключительно женской одеждой, причем самой изысканной в этом сезоне. И правда — повсюду чувствуется индивидуальный пошив — государственная промышленность, даже самая лёгкая, так быстро не реагирует.

Я захожу в главное управление ВВС и направляюсь в сторону кабинета командующего. Если его нет на месте — загляну в управление заказа самолётов и в лётную подготовку. То, что меня перестали посылать на инспекции, ещё не значит, что мне не интересно, как идут дела в нашей авиапромышленности. Хотя, знакомствами я здесь обрасти не успел но, наверное, совсем уж далеко меня с моими вопросами не пошлют. А то знаю только, что на части истребителей По-3 надписи делают по-английски. То есть эти машины идут заграницу.

— Трофимыч! Сто лет тебя не видел! А ну, заходи ко мне, — Валерий Павлович Чкалов тащит меня за руку прямиком… в кабинет командующего. Вот кого назначили главкомом вместо Жигарева!

— Так, Палыч! Я же вполне официально твой порученец. Позови и я приду.

— Да полно тебе. Ты же обычно под рукой у товарища Сталина.

— Вроде, разобрался со всем. Правда, теперь, вроде как отлучён от дел, связанных с авиацией. Хотя, сам напросился — сказал, что сделал всё, что смог. Вот даже по новой технике не в курсе — кто, где, что разрабатывает?!

— Да ладно тебе прибедняться! У Москалёва в Воронеже разбили два реактивных москита. Александр Сергеевич сказал, что грохнет ещё один, а потом будет ставить на машину треугольное крыло.

— А испытатели? — не понял я.

— Катапультировались. Аварии были предусмотрены планом полёта, так что всё прошло штатно.

— Не понял! Самолёт-то что? Не приняли?

— Приняли, но поставили автоматику, которая при семистах пятидесяти в час перекрывает заслонку и не отпускает, пока скорость не снизится до семисот сорока.

— Тогда зачем машины бьют?

— Исследуют режимы — а ты как думал? Если критическая скорость достигнута в пикировании, когда остановкой двигателя её не погасить, так что? Сразу покидать самолёт?

— А в войсках реактивный уже опробовали?

— Выпускали один поохотиться в районе Пскова. Его специально наводили на «рамы» — так он их все посбивал. Сам знаешь, какая трудная это цель. Но за счёт высоких скоростных качеств новинки их пощёлкали, как семечки.

— Демьяныч работал?

— Он самый.

— Может, и я на что сгожусь?

— Тебе дорожка на фронт заказана — меня об этом строго-настрого предупредили. И испытывать новые самолёты запрещено.

— Реактивные с приводом на компрессор от поршневого мотора в отдельном конструктиве собирали?

— Да. Получилось громоздко. А что, в вашем варианте истории делали так?

— Не помню ничего подобного, Валерий Павлович. У нас даже на небольшом истребителе особого толку от подобной сборки не получилось, хотя, ставили её не на москит, а на машину массой под три тонны.

— И горючего эти реактивные жрут, просто жутко сколько! — вздохнул Чкалов.

Выйдя из кабинета командующего, я почувствовал себя озадаченно — октябрь сорок второго, а опыт боевого применения реактивного истребителя уже появился. Штаны бы не порвать от таких широких шагов!