Глава 34. Вечер второго дня войны

— Оказывается, мы переведены не во фронтовое подчинение, а приписаны к девятой армии, — объясняла Мусенька начальнику штаба. — Добавлю для ясности, что сама эта армия будет обороняться вдоль берега Прута на участке шириной около семисот километров. Пока идут приграничные сражения, но через девять дней последует сильный удар в нашем направлении. Имею в виду, дислокацию полка.

— Хуже нет, когда начинаются переподчинения, — проворчал зампотех. — И у кого мне теперь заказывать запчасти?

— Направляй заявки прямо на завод — ты же там всех знаешь, — улыбнулся Конарев. — А то в этом клубке переформирований сейчас столько путаницы!

«Если что — прикроет» — подумал я, и продолжил ставить задачу Куту и Тарасу на съёмку вдоль реки в южном направлении — леса здесь идут узкой полосой у самых берегов, а все ведущие к ним дороги прекрасно просматриваются. В этот момент и прозвучало оповещение о приближении группы самолётов с запада — с поста ВНОС их не опознали, и знаков на бортах не разглядели.

Вместо разведки получился бой — показалась девятка румынских Лосей в сопровождении шестёрки Хейнкелей-112. Не знаю, на нас они шли, или просто мимо пролетали, но бомбы им пришлось высыпать прямо здесь. Дело в том, что эти Хейнкели — весьма неплохие истребители, по силуэту похожие на всем известный «Спитфайр». Но пилоты на них сильно уступают в классе моим соколикам. Тарас с Кутом умудрились связать их боем, встретив и свалив одного ещё в лобовой, а потом, отгоняя остальных от нас с Бю, сразу рванувших к бомбовозам, отстрелили хвост второму.

Лоси — двухмоторные бомбардировщики польского производства — похожи на большинство машин этого класса. То есть беззащитны при атаках спереди сверху и спереди снизу. Впрочем, они беззащитны спереди и с обоих боков. И довольно неповоротливы. Но пилоты даже не пытались повернуть свои аэропланы так, чтобы мы оказались в простреливаемой зоне. Да и не сильно много было у них пространства для вертикального маневра — низко шли.

— Атакуй, прикрою, — скомандовал я ведомой. Она нырнула к самой земле и за счёт полученного разгона выскочила под нос ведущего, дав короткую очередь. Видел, что в этот момент она тормозит задним винтом. Тут же, обдув хвост, почти на месте развернулась и ушла вправо. Я, как раз отгонял Хейнкеля, пытавшегося ей помешать. Он шарахнулся от моей очереди и задымил мотором, хотя я в него не попал.

В этот момент с юго-востока от Кишинёва подошла тройка По-3 и навалилась на освобождающихся от бомбового груза Лосей. А мы переключились на вражеские истребители — вертлявые, быстрые, они еще и атаковать нас пытались. Ведущий бомбер, подбитый моей ведомой, к этому моменту долетел до земли и взорвался, а остальные рассыпались, кто куда, и теперь просто удирали, отстреливаясь от наскакивающих на них истребителей очередями из задних турельных установок.

— Да не подходи ты близко! — воскликнул Кут, видя, как шарахается от очереди с бомбардировщика один из По-3. — Уравняй скорость, прицелься хорошенько и дай короткую из пушки. Поправь прицел по трассам и добивай.

— Сам попробуй, — радио донёсло до моих ушей ответ незнакомого лётчика. — Они же уворачиваются!

— Не могу. Я Хейнкелей держу, — отозвался Тарас.

Я заржал, поняв намёк на притчу о мужике, поймавшем медведя. Тут по моему крылу и прошла строчка пулемётной очереди.

Вывалился из схватки, скольжением сорвав пламя: — Подбит, возвращаюсь, Шурик. Остальным — радиомолчать! — у меня не работал правый элерон. Когда приземлялся, досадовал на то, какой пример подаю подчинённым. Ведь натурально зевнул.

Моя мошка стоит, отсвечивая обнажёнными нервюрами — техники латают пробоины на снятых частях обшивки. А Мусенька натурально даёт мне леща, называя, самое ласковое, простодырым остолопом. Не обращает внимания даже на то, что стайка девушек, выпорхнувших из только что приземлившихся По-2, стоит в сторонке «платочки в руках теребя».

— Погибнешь — можешь не возвращаться, — заключает, расчувствовавшись окончательно. — А бомб ты мне дашь? — остывает она мгновенно, увидев, кто к ней прилетел. — И горючего? И… девушкам нужно помыться, с дороги передохнуть, перекусить, наконец. У меня же ничего нет — всё утащил этот гадостный Журба.

А куда я денусь? Киваю.

Пара моих разведчиков, наконец-то взлетает и уходит к Пруту. Солнце склоняется к закату — тени будут длинные. Плохо это, или хорошо — заранее и не скажешь.

— Мария Антоновна, — подходит один из техников, — почему вы наш связной самолёт называете У-2, а свои — По-2.

— Так полагается — По-2 бомбардировщик.

— Но ведь они же одинаковые!

— А вот и нет — товарищ Поликарпов — это такой товарищ, товарищи, что специально сделал на боевой машине бронекреслица и даже бронеподлокотники. Из того же материала, что идёт на бронеспинки.

— Да? — залезаю и начинаю ощупывать изнутри кабину биплана — точно, проложен стальной лист по бокам и снизу. — Так вот почему ты сняла две бомбы, когда я с тобой полетел! Не захотела перегруза. И кто же это так надоумил Николая Николаевича?

— Он сам надоумился после того, как расспросил меня о работе ночных ведьм. Несколько самолётов с посаженными туда манекенами обстреляли — пули и осколки держит.

Всегда знал, что моя Мусенька — настоящее сокровище.

К двадцати двум в наше расположение слетелось только одиннадцать По-2 из ожидаемых тридцати двух, зато подоспел транспортник того же ночного полка с кое-каким имуществом и двумя техниками. К налёту на мост подготовить успели только семь машин — на них как раз хватило экипажей.

Дальше всё было выполнено по расписанию — в восемь минут пополуночи высоко над переправой зашумели моторы высотных истребителей, на берегу вспыхнули прожектора и заговорили зенитки — цели себя обозначили. Мы всем полком, то есть вчетвером, действовали каждый сам по себе — вылетали на бреющем, выпускали пару реактивных снарядов и проскакивали, торопясь укрыться за прибрежными зарослями. Разворачивались и снова летели на свет, как и полагается кусачим насекомым.

Снова короткое появление, очередь и срочное убытие в темноту. Под эту свистопляску появление По-2 пошло незаметно для зенитчиков. Девчата за один заход сбрасывали обычно пару двадцатикиллограммовок и поскорее прятались всё за тем же прибрежным лесом.

Совсем угомонить зенитки мы так и не смогли, но несколько стволов стрелять перестали. Ни взрывов боезапаса, ни пожаров — ничего такого не было, Прожектора тоже не трогали — бомбардировщики ни разу не попали в их лучи — девчата, если возникала подобная угроза, просто уходили, чтобы вернуться с другой стороны.

Мы уже истратили боезапас и выжгли горючее, а они все продолжали кошмарить истерзанный и перебитый в нескольких местах мост. Когда я сел — увидел, что взлетает очередная этажерка — оказывается, они вылетали по очереди, чтобы увеличить время паралича переправы.

Перед рассветом с нами связались соседи из ближнебомбардировочного полка — те самые сушники. Попросили их прикрыть, причём прямо сейчас. Снова поднялись всем полком и прикрыли — они подошли к той самой переправе — видно было, что её ремонтируют — и вывалили свой груз на прибрежный лес правого берега. Как я понял, здесь скопились те, кому мы этой ночью не дали перебраться на нашу сторону — вот тут были и пожары, и взрывы и бегущие в панике солдаты, которых косили из пулемётов всё те же бомбардировщики — зенитки молчали. Они не могли не молчать, потому что батареи на берегу были буквально перекопаны.

Честное слово — это не мы. Могли девчата ещё ночью — было у них для этого время, были и бомбы. Переправе ведь и одной достаточно — зачем бросать вторую в неисправный мост? Всё равно нужно ждать, пока его починят. И только потом снова разрушать.

— Слушай, Мусь! А ведь нехорошо получается. Если мы этот мост так и заставим бездействовать, то никакого удара на Бельцы не будет — противник элементарно не сможет переправить на наш берег достаточно сил.

— Да, неудобно перед товарищем генералом. Парадокс какой-то — выполняя его приказ, ведёшь дело к тому, что сама же его и обманула.