Глава 29. Про штурмовик и про флот

Для последнего из запланированных действий я так и не нашел корректного решения — такого, чтобы обошлось без жертв. Но, вспомнив о том, чего стоила ошибка с переделкой штурмовика Ил-2 из двухместного варианта в одноместный, взял свою совесть за горло и поставил задачу Конареву. Пусть спецслужбы запугают тех, кто попытается вякнуть в пользу облегчения самолёта, увеличения скорости или бомбовой нагрузки. Ведь воюют не цифры, а люди. Именно они и есть главная ценность авиации.

Скажете, что теперь, когда проведена такая подготовка к завоеванию господства в воздухе, можно не переживать за угрозу со стороны немецких истребителей? А я вот не уверен, что с этим будет просто. И ещё меня поджимает время — не знаю, когда точно, но примерно помню — столь подлый удар в спину Советской авиации был нанесён именно в этот период.

Этот мой шаг не остался без последствий. Видимо, начавшаяся неподалеку от западных границ война, накалила обстановку в верхних эшелонах власти. А степень доверия ко мне значительно возросла, поскольку дату нападения на Польшу я указал верно, причем задолго до того, как об этом вообще зашла речь.

Меня «пригласили» к адмиралу Кузнецову. Встретились мы на той самой памятной подмосковной даче за тем же круглым столом. Разговор сразу пошёл в открытую — Николаю Герасимовичу меня представили полностью с указанием всех важных обстоятельств. То есть — как пришельца из будущего.

Присутствовали Конарев и стенографистка — всё та же Наденька. Круг посвящённых по-прежнему оставался невелик.

— Меня интересует решительно всё, что вы помните о действиях флотов и береговой обороны. Пожалуйста, вспомните то, что слышали хотя бы краем уха, — поставил мне задачу этот удивительно молодой для столь высокого поста человек. — Начнём, для порядка с севера.

— Там успешно действовали наши подводные лодки под руководством Колышкина и торпедные катера. Единственную фамилию припоминаю — Шабалин. Но он не командир части, а командир корабля. То есть — катера. Топили транспорты, везущие норвежскую руду. Ещё над этим вопросом работали самолёты-торпедоносцы, но об их успехах я не знаю. О действиях надводных кораблей ничего не слышал, кроме, пожалуй, одного момента — сторожевой корабль «Туман» погиб в бою с более сильными кораблями противника. Когда и где — не помню. Ещё был рейд крупного фашистского корабля к Новой Земле. Кажется, он, то ли утопил, то ли повредил наш вооружённый пароход. Или ледокол. Одна из подводных лодок попала торпедой в Тирпиц. Активна была авиация, но «Киттихауки» у союзников брать нельзя — у них случается внезапный переклин мотора. Есть версия, что из-за этого погиб замечательный лётчик Сафонов.

Ещё немцы крепко нас надули — устроили на нашей территории свой аэродром, воспользовавшись тем, что места на севере безлюдные.

В период наступления снова отличились катерники — высаживали десанты.

Немецкая авиация терроризировала наши конвои. Вернее, конвои везущие оружие и боевую технику, поставляемую союзниками. На один из таких караванов и пытался выйти Тирпиц. Вот и всё, что сохранилось в моей памяти — я, всё-таки, не моряк. Но значительных морских битв точно не было — не сходились эскадры для решительного сражения.

На Балтике подводные лодки испытывали трудности с прорывом на оперативный простор из-за разного рода заграждений, которых немцы понаставили ужас, как много. Корабельная артиллерия работала по целям на суше, особенно в период обороны Ленинграда — то есть стреляла прямо со стоянок. Имел место трагический прорыв в Ленинград из Таллина, когда наш флот понёс тяжелые потери от всё той же авиации. Катерники высаживали разведгруппы. Авиация работала напряжённо, в том числе, и против финнов, хотя немцы нас тоже беспокоили. О действиях артиллерийских кораблей ничего не знаю, зато подводник Маринеско потопил какой-то крупный транспорт из числа пассажирских пароходов, уничтожив личный состав чуть ли не целой дивизии.

На Чёрном море крупные надводные корабли вначале использовали, преимущественно, в качестве транспортов — мы долго быстро отступали. Впрочем, был досадный эпизод, когда лидер эсминцев и несколько эсминцев, не помню сколько, бомбардировали Констанцу. Ещё, вроде, крейсер с ними был, но он их просто прикрывал. Так вот — на отходе лидер подорвался на мине. Но ходили разговоры, что никакая это не мина, а наша подводная лодка его торпедировала. Эсминцы приняли её за вражескую и закидали глубинными бомбами. Так что — концы в воду. Не вернулась лодка. Но это чисто из разговорного жанра — информация непроверенная, — я посмотрел на Кузнецова, но тот поспешил успокоить меня:

— Я внимательно просмотрел записи всех бесед с вами. Знаю, что южное направление вам ближе — вы ведь там воевали. Продолжайте. Слухи и домыслы меня тоже интересуют.

— О действиях крупных кораблей я больше ничего не знаю. Они обычно старались проскакивать ночью, чтобы не попасть под удар фашистской авиации. Катерники тоже, вроде, ничего особо выдающегося не утопили — не помню, чтобы об этом писали. Подводники… затрудняюсь. Сам я над морем почти не летал. Вот пехоту в бушлатах помню отлично. И то, что фашисты этих парней побаивались, и что береговые батареи во время обороны Севастополя сметали наступающих немцев пороховыми газами из своих стволов.

— То есть они стреляли по сухопутным целям?

— Так точно.

— А крупные корабли немцев в Черном море были?

— Не знаю. Я и про румынские ничего не знаю. Если с моей колокольни, то флота на этом театре военных действий, словно и не было. Только когда начали наступать, тогда сторожевые и торпедные катера вместе с остальным тюлькиным флотом начали высаживать десанты. Об этом писали, и немало.

— А речные флотилии? Ведь они должны разрушить переправы противника через Прут и Дунай.

— Не в курсе вопроса. Знаю, что наши высаживались в самом начале войны на румынской стороне Дуная, но развития эта операция не получила. Хотя, поначалу, имел место успех.

— Хм, — Николай Герасимович задумчиво посмотрел на меня. — Получается, что личный состав крупных кораблей, преимущественно, сражался на суше. А из артиллерии, более всего была востребована зенитная.

— Вроде бы так и выходит, согласился я. — Смутно припоминаю что-то о трагедии постигшей Пинскую речную флотилию, но ни одного обстоятельства не знаю. Возможно, её отсекли одним из танковых клиньев.

— А как вы оцениваете перспективу немедленного после начала войны крупного десанта на Румынскую территорию?

— Хорошо бы, но я не стратег — на мои оценки в таких вопросах полагаться нельзя. Поговаривали, что румынская речная флотилия была сильнее нашей Дунайской. А так — да, без румынской нефти немцам было бы щекотливо. Не зря у них Роммель в северной Африке с англичанами воевал — нефть для Гитлера значила много. А мы не один раз пытались бомбить Плоештинские нефтепромыслы. Бывало, что удачно, но вообще-то румыны этот район старательно прикрывали. Так что разрушить их, как следует, у нас не получилось.

— То есть, вы всячески подчёркиваете возросшую роль авиации в войне на море, — задумчиво протянул адмирал.

— Эта тема мне ближе остальных. Кстати, могу продемонстрировать нанесение серьёзных повреждений любому кораблю при помощи уже существующих вооружений. Найдётся у вас подходящая мишень под удар реактивными снарядами?

— Спасибо, Александр Трофимович. Не стоит беспокоиться — лучше мы сами в этом вопросе разберёмся. Не верится мне как-то, что восьмидесятимиллиметровый снаряд способен нанести существенные повреждения хотя бы эсминцу.

— В сорок первом будут стотридцатимиллиметровые. А вскоре появятся и калибром двести с чем-то. Пикировщик Ар-2 такие вполне сможет нести.

— Ар-2? Не слышал о таком.

— Появятся в сороковом. Примерно через полгода. Сразу заказывайте для флотской авиации и стойте скалой, если вздумают снимать их с производства. Это будет рабочая лошадка, которая не раз нас выручит. Клон старого доброго СБ, который многие лётчики уже освоили.

На этом мы и закончили наш разговор — не слишком много я знаю по военно-морской тематике. Да и тому, что знаю, верить нужно с осторожностью.

Вскоре прошли и другие разговоры с лицами, заинтересованными в получении от меня более подробной информации. Но я мало что мог добавить к ранее высказанному — меня ведь очень тщательно расспросили ещё в тридцать пятом году. Я лишний раз подтвердил, что танк Т-34 был весьма удачным, что наши артиллерийские системы оказались на должной высоте, что скудные возможности радиосвязи доставляли огромные неудобства нам и давали преимущество противнику. Направления главных ударов указал без особых подробностей. Так что получилась напрасная трата времени с мучительными попытками вспомнить хоть что-то ещё.

От авиации ко мне не обращались. Возможно, я им уже надоел со своими «проектами». К тому же пришла пора отправляться в Воронеж — начинать занятия в школе фигурного пилотажа и стрельбы по тарелочкам.

Мой ДС-3 в Горьком встал на поток. Заводские конструкторы заметно его окультурили и почти не утяжелили при этом. Зато развернули моторы винтами вперёд, отчего разбег перед взлётом стал немного короче — скорость отрыва уменьшились, а посадочная осталась без изменений. Таким образом, из обязательных предвоенных дел у меня осталось только одно — обучить будущих воздушных охотников. Хотя бы человек шестьдесят за полтора года. Думаю — дело посильное.