Глава 18. Снова командировка

Если кто-то думает, что покупка мотоцикла в это время — дело простое, то смею возразить — не так-то это легко. Если один раз повезло, то в другой — дудки. Словом, даже подержанным старьём разжиться непросто. Велосипеды — да, бывают в продаже. Особенно на барахолке. И в госторговле случаются. В общем, я решил, что для меня и так сойдёт.

Оказалось — решил вовремя. Только исполнить не успел — в конце августа меня снова отправили в командировку всё на тот же завод.

— Вот, Субботин, с одной стороны — хорошо, что работник ты справный, — высказался по этому поводу начальник аэроклуба. — Положиться на тебя можно в любом деле. Но другим, оказывается, тоже такие надобны. А если эти другие — начальники, то и не знаешь, радоваться, или грустить. Эх-х! Заберут тебя от нас. Чую — заберут.

Я, как мог, постарался его успокоить и убедить в том, что не дам согласия на перевод. Хотя… я ведь тут на птичьих правах и опекуна у меня нет. А что — назову, если что, этого дядьку своим опекуном. Формально я ведь числюсь в его заведовании, а летать он мне ни разу даже не попытался запретить. Имею в виду, на своём собственном частном самолёте. На У-2 я и сам не прошусь, чтобы не ставить его в неудобное положение и не подставить в случае чего. Так что у нас вполне себе мир-дружба-жвачка. Он и премии мне выписывает изредка. Маленькие, но всегда кстати. И не за красивые глаза, а за хорошую работу — то есть воспитывает.

Нет, мне из-под его крылышка выбираться не с руки — кто ещё так прикроет? Имею в виду в мирской жизни. «Крышу», которую предоставляет ведомство, где работает товарищ Конарев, лишний раз лучше не беспокоить. Особенно, бытовыми вопросами. Могут неправильно понять.

В Горьком была готова «спарка» И-17, на которой меня в воздух никто не выпустит. Потому что знают, сколько лет мне по документам. На У-2 выпускают без проблем — для заводчан я — командированный. Кроме того — направлен на приёмку. Лишний раз беспокоить требованием предъявить документы того, от кого зависит план, никто не станет. Ну и работу эту я делаю хорошо, выявляя все «шероховатости» в рабочем порядке без лишней волокиты и бумажной возни, за что имею возможность покружить в небе и «пофигурять», как пожелаю.

А в конструкторской службе есть человек, который не станет подвергать риску юный неокрепший организм. Зато он подвергает нешуточной нагрузке мой разум — готовый самолёт — всего лишь прототип. Облётанный, испытанный, добротно сделанный, но не серийная машина. Кстати, с двигателем на сотню лошадок больше, чем у образца тридцать четвёртого года, и с более тяговитым винтом, он разогнался до пятисот километров в час. До той самой скорости, которой перед этим не достиг. Но в документацию внесли четыреста восемьдесят.

Сейчас, когда пришла пора подготовки рабочих чертежей и составления техпроцессов, из вашего покорного слуги буквально вынули душу, требуя рассматривать узел за узлом, сборку за сборкой, шаблон за шаблоном.

Не стану утверждать, что «выловил» всё, но килограммов пятнадцать веса самолёта я сэкономил. Один узел перекомпоновал, а то такой, как был предложен сначала, простому рабочему не собрать. Подсказал вариант сверла, позволяющего за один проход делать и отверстие в листе, и зенковку под головку шурупа. Словом — не творчество, а тысяча мелочей. Еще много рассказывал о шаблонах, кондукторах и других приспособлениях, о методе зависимого образования форм и размеров сопрягаемых элементов конструкции и технологической оснастки, необходимой для изготовления или правильной сборки этих элементов. О перенесении форм с единого эталона — с чертёжа в натуральную величину или с этого самого прототипа после его доводки.

Словом — раскрутили меня по-полной. Но это, скорее, технологии, чем конструкция. В конструкции же самой заметной чертой было полное отсутствие на обшивке ткани. Вместо неё использовали, преимущественно, «авиационную» двух с половиной миллиметровую фанеру и текстолит такой же толщины, из которого сформовали места сложной формы — как правило, сопряжения плоскостей и фюзеляжа. То есть там, где неудобно гнуть из листа.

В наборе крыльев и фюзеляжа было много стальных профилей, аккуратно и чисто сваренных. Придираться к этому я был решительно не в состоянии — всё выполнено безупречно.

Вооружение уже на месте — два синхронных ШКАС и двадцатимиллиметровая пушка ШВАК, стреляющая через ось винта. Не уверен, что пушка «боевая», но даже если это массо-габаритный макет — всё равно хорошо.

— Твои сбалансированные закрылки заметно снизили взлётную и посадочную скорости, — объяснил Поликарпов, показывая ватманы с чертежами. — За счёт этого мы смогли сильнее заострить переднюю кромку крыла, потеряв часть подъёмной силы на малых скоростях, но выиграв в сопротивлении при нормальном полёте. Тоже прибавка к стремительности.

— А что это за переменные данные для вариантов исполнения? — показал я на спецификацию.

— На одну нервюру у центроплана меньше — и крыло становится короче. Как раз для серийных И-16. Кстати, шасси мы использовали от них.

— Электромоторчик бы поставить на механизм уборки шасси! А то затренировывает крутить эту ручку.

— Поставим, дай время. На электрооборудовании сейчас много переделок. Приспосабливаем машину к ночным полётам. Подсветка, габаритные огни, электросброс для бомб и пуска реактивных снарядов. Это я всё о тех же ишачках.

— А скажите, Николай Николаевич! Не было у вас мысли изменить балансировку серийной машины? Вы ведь тогда, когда её проектировали, старались сохранить маневренные качества истребителя-биплана. От этого и сделали самолёт вертким, что привело к его неважной устойчивости.

— Мысль была. И даже окрепла с той поры, как поставили бронеспинку — она ещё сильнее сместила центр тяжести назад. А тут пришло задание на установку кислородного оборудования для высотных полётов — баллон ведь тоже не пушинка, и разместить его впереди немыслимо — опять придется сзади прилаживать.

— Отличное обоснование для того, чтобы подальше вытянуть вперёд мотораму. Заодно и обтекатель поглаже сделаете.

— С обтекателем длина оси мотора не пускает. Хотя, меня уже трамбуют поставить винт с твоей шнягой, а я выкатил ответное требование насчёт оси. Пойдём-ка, порисуем, да прикинем развесовку.

В кабинете Поликарпов раскинул по столу листы миллиметровки с карандашными набросками — явно прорисовывались будущие контуры И-180, но не с двухрядной звездой, а с однорядной. То есть первые прикидки он выполнил довольно давно. А мне известно, что одним из последних однорядников на И-16 был тот самый двигатель, на котором самолёты Ан-2 летали даже в двадцать первом веке. Тысячесильный. Позднее, правда, ставили ещё его форсированную до тысячи ста модификацию, но она на старое место вставала без существенных переделок. Только этот мотор будет готов позднее, незадолго до войны. Вот об этом я и рассказал.

— Но ведь этот двигатель окажется тяжелее. Опять придётся планер пересчитывать и менять развесовку. То есть — поползёт вся конструкция.

— Будет ещё один вариант. Двухрядный мотор из Запорожья. Из тех, которые слыли не очень надёжными, но их всё-таки ставили на многие самолёты, в том числе и на дальние бомбардировщики из-за меньшего сечения и приличной мощности. А потом где-то к сорок второму пермяки тоже доведут до ума свою двухрядку. Оба эти движка и длиннее и тяжелее нашего нынешнего М-25. В расчёте на них в удлинённом носу И-16-го нужно создать резерв пространства и массы.

— Заранее сделать более прочную мотораму, — загенерировал Поликарпов. — Но это, полагаю, не балласт, который можно будет выбросить, когда наступит момент замены мотора.

— Не балласт, — согласился я. — А не подумать ли нам о заполнении носа ШКАСами. Мощнее и тяжелее мотор — меньше пулемётов. Их стволы можно будет выставить между цилиндрами. Это же целая батарея!

— Заманчиво. Военные придут в восторг. Ну-ка, прикинем, — на чистом листе миллиметровки появились до боли знакомые очертания обтекателя от Ла-5 с вписанными контурами втулки винта изменяемого шага. Дальше встал собственно мотор, за которым нарисовались пулемёты.

Я защёлкал костяшками счёт, суммируя размерные цепи, а Поликарпов принялся выписывать массы и размечать на эскизе их центры.

— Чем тяжелее и мощней двигатель, тем меньше пулемётов, — бормотал я себе под нос.

— Лючки в виде участков снимаемой обшивки. Дюраль с креплением винтами к стальному каркасу, — бормотал Николай Николаевич. — И к мотору доступ нужен, и к патронным ящикам. Да и оружие для чистки снимать приходится частенько. А дальше переходим на фанеру. Прилаживаем крылья и хвост прямиком от спарки и выбираем место для центроплана.

— Ой! — спохватился я. — Но ведь через двухрядную звезду стволы пулемётов между цилиндрами не пропихнёшь! Выиграем в поперечном сечении, но куда денем вооружение?

— В крыльях спарки оставлены места и под оружие, и под пулемётные ленты. Кучность, конечно, ухудшится, да и больше пары стволов туда не влезет. Баки, шасси, тяги — им тоже нужно место, а крылья у нас стали тоньше. Не поймут военные таких изысков.

— Без пушек в будущей войне нельзя, — согласился я, судорожно вспоминая всё, что знал о вооружении Ла-5. Точно помню, что пушки на них стояли, причём — в фюзеляже. Но как? Не знаю.

— Не будем горячиться, Александр Трофимович, — улыбнулся Поликарпов. — Пока у нас нет не только двухрядных двигателей, но даже их чертежей, мы ничего поделать не в силах. В крайнем случае, сделаем обтекаемые выступы для монтажа под ними серьёзного оружия. Или, вдруг, всё-таки, между лицевыми проекциями цилиндров двух рядов найдутся подходящие зазоры, чтобы протолкнуть относительно тонкие стволы? Если поговорить об этом с пермяками или запорожцами заранее, наши шансы на успех возрастут. Не мучайте себя так — отдохните. А я, со своей стороны, обещаю назвать новую модификацию УТИ-16 и попрошу Валерия Павловича рекомендовать её в качестве самолёта для освоения навыков пилотирования И-16.

— Боюсь, ничего из этого не получится. С такими лётными характеристиками и количеством стволов её сразу примут на вооружение и поставят в серию.

— Вы как-то ушли мыслями в будущее и забыли, что мотор нынче в полтора раза слабее обещанного, а масса аппарата завышена. Так что летные качества пока выйдут средненькие. Если меня попытаются заставить увеличить скорость, я попрошу более мощный двигатель и стану его дожидаться, как и планировалось. Что, боитесь «засветить» машину в Испании?

— Боюсь, — признался я и пошёл отдыхать.

Село, где располагался колхоз «Луч» я отыскал с воздуха, когда облётывал один из принимаемых У-2. Всё оказалось знакомо — овраг, где размещался наш дачный кооператив, уже чётко просматривается, хотя и покрыт густой порослью. И так же вливается в длинный мелководный затон, петляющий до основного русла Волги. На полях две конные жатки и многочисленные бабы с граблями — уборка уже началась. Дорога тоже видна, хотя местами и скрывается под кронами деревьев.

Специально снижался, чтобы лучше рассмотреть — вроде, следят за ней. Видно, что ямы засыпают и ровняют чем-то волокущимся.

Так что — можно ехать.

Велосипед я купил. Снова с рук — на барахолке. Привёл его в порядок. На багажник приладил сумку с харчами и прихватил рыболовные снасти. Нет, я не фанат, но иногда люблю посидеть с удочкой. Поэтому, когда у меня появились средства, купил на Привозе крючков и новых заграничных лесок. Говорили — самые лучшие — шёлковые. Составное бамбуковое удилище нынче тоже вещь не дешёвая, но у меня есть.

Дома-то я рыбачил в небольших степных водоёмах, так называемых ставках, где попадаются всё больше пескари. А здесь, как ни крути, водится очень даже приличная рыба, что я прекрасно знаю из своей будущей жизни. Хотя, признаюсь честно — на этот раз снасти с собой — только для отвода глаз. Свой план обзавестись тут жильём я пока держу в секрете.

До села добрался чуть больше, чем за два часа — ехал не торопясь. И вот, едва слез с седла, вокруг меня собрались ребятишки. Четверо — моих лет или чуть старше, смотрят, набычившись. А позади стайка мелюзги.

— Ты чо сюда припёрся? — законный вопрос. И прозвучал он из уст мальчишки со знакомыми чертами.

— Как это чо? — нашелся я немедленно. — Ты ж обещался рыбное место показать. А я крючков привёз и лесок. Я же Шурик. Тот самый. Или ты уже запамятовал, Фимка! — этого человека я знал много позднее уже, когда лет через двадцать после войны копался в этих краях на своей даче. Он тогда был глух на одно ухо — следствие контузии. Но рыбак — страстный. А какую уху варил!

Теперь же по лицу этого в высшей степени достойного недоросля волнами пробежали сомнения и, не побоюсь этого слова — терзания. А я достал моток лески и предъявил «неубиенное» доказательство. В подобной ситуации возможно недопонимание, но возникновение конфликта пресечено в зародыше — для остальных — мы знакомы.

Вообще-то я узнал ещё двоих девчат, но демонстрировать этого мне не следует — не стоит перегибать, а то, если сомневается один — не страшно. Но, если трое — как бы чего не вышло!

Короче, сходили мы, порыбачили. И ушицы отведали и посудачили у костра. Потихоньку между разговорами выведал я — имеются в селе пустующие дома. Действительно — несколько семей перебрались в город. Но есть и пара товарищей — председатели колхоза и сельсовета, без которых такие вопросы не решаются. Ну и старых хозяев нужно как-то отыскать, а как? Мою же мысль обзавестись домиком в деревне Ефим Пантелеевич вообще не понял. Думаю, списал на городскую дурь. Потому что в остальном мы с ним вполне поладили, да и улов, в основном, достался ему — куда мне такое тащить? А так — довезли до самого дома на велике. Вернее — я довёз. И рыбу, и Фимку.

Возвращение домой не обошлось без неожиданностей — я не дождался мою Мусеньку у выхода из школы, когда закончились уроки. Оказывается, она, видимо, заразившись моим примером, сдала экстерном за семилетку и поступила в морской техникум на специальность судовождение. Но живет дома — приезжает на мотоцикле. И по утрам продаёт на базаре всё те же яйца. Так что видеться нам с ней удаётся только по выходным.

Мусенька всегда была очень способной — это и нашим детям передалось. Даже машину нашу водила чаще, чем я. То по магазинам, то с детьми куда-то завеется. Или на дачу — я-то обычно на работе пропадал или занимался с друзьями самодельным творчеством — летательные аппараты всегда были у меня на первом месте. А супруга больше хлопотала о семье. Так что, ничего страшного, если нравится — пусть ей будет от этого хорошо. Только вот на этой специальности готовят морских капитанов — неужели она планирует уходить в плавания и бросать меня на берегу?

Как ни странно — до лета тридцать восьмого мне, действительно, ни во что вмешиваться не следует. Мои кураторы — Конарев и стенографистка Наденька — давно не показываются на глаза. Вызывать в Горький меня решительно незачем. Почти два года нужно чем-то заниматься. Конечно же, я знаю, чем. Загвоздка во всё том же винте переменного шага. Дело в том, что у лётчика в воздушном бою достаточно много самых разных занятий — нет ни времени, ни сил ещё и на выбор оптимального угла атаки лопастей. Раньше эту проблему решили примитивно — ввели два дискретных положения, называемых «Затяжелить винт» и «Облегчить винт». Этим и пользовались. А у немцев были специальные автоматы, которые выбирали оптимальный угол атаки применительно к скорости, оборотам и высоте.

Вот за эту задачку я и взялся. Сначала построил графики на бумаге, потом нашел способ решения при помощи аналогового механического вычислителя — сделал макет приблуды, которая, в зависимости от положения трёх факторов, находила оптимальное положение. Ну и отписал товарищу Поликарпову о своих достижениях.

Тут и примчался товарищ Конарев. Первым делом выбандурил меня за то, что отправил письмо обычной почтой, а потом забрал и приблуду и все бумаги, вплоть до черновиков. И свалил — только его и видели. Как я понял — тема закрыта. По крайней мере — для меня. А ещё почти год нужно чем-то заниматься — я, действительно, не могу жить с незанятыми мозгами. Это, словно проклятие такое, посланное вышними силами на мою голову.

Конечно, я занялся прицелом для бомбометания. Знаю, знаю — и без меня есть, кому это делать, но очень уж руки чешутся. Да и задача «вкусная». Высота, скорость, угол снижения при работе с пикирования. А ещё — направление и скорость ветра, и изменение плотности воздуха в зависимости от высоты. Теоретически всё это, пусть и громоздко, но решалось, а вот с практическим воплощением… оптика — вообще не моя область. Конечно, общую идеологию я приблизительно описал — был знаком с образцами сороковых годов. Но получилась такая рогопега!

На этот раз отписывать в Горький не стал — зашёл к отцу Николаю и попросил передать записочку «кому следует». Снова появился Конарев и выгреб у меня все бумаги, но на этот раз не ругался. Даже сказал, что по теме «приблуда» получены обнадёживающие результаты, и первые образцы обкатывают на УТИ-17. А с тем, куда передать материалы по «рогопеге», он разберётся.

Вот так и заполнил я период вынужденного ничегонеделания. Часто встречался с Мусенькой. По театрам её водил — в городе замечательный оперный. Купались, ели мороженое, в кино ходили — всё как у людей в период ухаживания. Хотелось, чтобы она чувствовала моё внимание. Ещё я частенько заглядывал к ним домой — меня тут всегда усиленно кормили, что моему организму насущно требовалось — за физическим развитием тела я следил тщательно и тренировок не прекращал.

За разговорами в кругу семьи подруги несколько раз затрагивал вопрос в том смысле: «А не перебраться ли вам всем гамузом в село под Горьким? Там и жить есть где, и зимой настоящий снег, вместо здешней слякоти!». Мусенька поддерживала мои инсинуации, видимо для того, чтобы я не чувствовал себя одиноким. Но предки упирались — тут и быт налажен, и хозяйство, и родня. Так что — разговоры оказались ни о чём.

Из писем от Чкалова я зал, что дела в Горьком идут по плану — Николай Николаевич ни в каких конструкторских конкурсах участия не принимает, с инициативами новых разработок не выступает и вообще сидит на месте ровно, послушно выполняя капризы военных. То добавит пушек на И-16, то поставит на него более мощный двигатель, то усилит конструкцию. Ещё выпускаются малыми партиями УТИ-17 и УТИ-16. Первый — с мотором водяного охлаждения, а второй — со «звездой», обдуваемой воздухом. Обе машины эксплуатируются в лётных школах и учебных частях.

О том, что Ильюшин разрабатывает штурмовик Ил-2, и о ведущихся модернизациях бомбардировщика СБ мне никто не докладывал — сам знаю. Но никакого интереса не проявляю — на этих направлениях ещё рано что-то менять — работы движутся в правильном направлении. А мне уже пятнадцать. Я достиг своего взрослого роста — метр шестьдесят четыре. Да и по весу от нормы отличаюсь незначительно, но юношеская худоба, которую не компенсируешь даже заметной мышечной массой, не позволяет мне выглядеть матёрым взрослым мужиком.

Зато Мусенька к своим четырнадцати чудо как расцвела. Смотрю на неё и облизываюсь. Но, тревожить её разными нежностями не спешу. Приобниму изредка или чмокну в щёчку — о большем даже не помышляю. А она, мне кажется, ждёт дальнейшего развития отношений — очень уж интересно поглядывает. Однако сама не ластится, хотя, ни разу не оттолкнула.

А на дворе уже май тридцать восьмого. Впереди ждут меня очень серьёзные испытания и ситуации, где без влияния организации, в которой трудится товарищ Конарев никак не обойтись. Или снова получится «как всегда».