Глава 33

При виде фотографий Тейлора во Франции Доун просто рассвирепела. «В бешенстве», – так указала она свой статус в Фейсбуке в связи с главным фото в прессе, на котором Глен Тейлор с обнаженным торсом и в плавках полеживает себе в шезлонге, читая триллер «Книга мертвых».

От столь дикой бестактности ей захотелось немедленно пойти и вытрясти из него правду. Эта мысль все утро не давала ей покоя. Раз за разом она мысленно проигрывала сцену, где вынуждает Тейлора пасть перед ней на колени и в слезах просить прощения. Она была настолько уверена, что это сработает, что позвонила Марку Перри в The Herald и потребовала устроить очную ставку между ней и похитителем.

– Я могла бы пойти к нему домой и посмотреть ему в глаза. Тогда он наверняка во всем признается, – говорила она, будучи на сильном подъеме от страха и волнения при перспективе встречи с человеком, укравшим ее ребенка.

Перри заколебался. И вовсе не от каких-то угрызений совести в связи с голословными обвинениями в адрес Тейлора – нет, слушая Доун, он в уме уже сочинял новые громкие заголовки, – просто ему хотелось, чтобы эта полная драматизма встреча была экслюзивным материалом, а крыльцо Тейлоров было теперь слишком публичным местом.

– Совсем не факт, что он вообще вам откроет, Доун, – заметил Перри. – И мы останемся как дураки стоять там, перед дверью. Устроить это надо там, где он не сможет скрыться. К примеру, на улице, где он нас не ожидает. Надо выяснить, когда у него очередная встреча с адвокатами, и там его подловить. Только это между нами, Доун.

Она поняла и никому больше об этом не сказала. Она знала, что мать непременно попытается ее отговорить. Мол, «он же подонок, Доун, и не станет ни в чем признаваться тебе на улице. Это только лишний раз тебя расстроит и унизит. Пусть им лучше занимаются в суде». Но Доун не хотелось внимать здравому смыслу. Она вообще не хотела слушать никаких советов. Она жаждала действий. Хоть каких-нибудь, ради Беллы.

Долго ждать не пришлось.

– Доун, вы не поверите, но встреча у него назначена на следующий четверг с самого утра – как раз в годовщину исчезновения Беллы, – сообщил ей по телефону Перри. – Это просто идеально.

Несколько секунд она вообще не способна была что-либо сказать. Ничего идеального в этой годовщине не было. Едва эта дата замаячила на горизонте, страшные сны стали вновь набирать силу. Она как будто переигрывала те дни, что предшествовали роковому второму октября: и походы по магазинам, и прогулки до садика и обратно, и просмотр с Беллой мультиков на DVD. Два года, проведенные без ее чудесной малышки, казались Доун целой жизнью.

Перри все еще что-то говорил в трубку, и Доун попыталась настроить себя на прежний лад, вновь вызывая в себе ярость.

– Тейлор предпочитает выходить на улицу, когда вокруг никого нет. Так что он будет только наш.

– Зайдите лучше к нам, Доун. Разработаем наш МО.

– Что означает МО?

– Это по-латыни то, как мы собираемся обработать Глена Тейлора.

На совещании, устроенном в кабинете редактора, они обсудили все детали, предусмотрев любую возможную случайность.

Приезд на такси – есть. Прибытие общественным транспортом – есть. Черные выходы – есть. Слаженность по времени – есть. Место, где укроется Доун, – есть.

Доун лишь моргала и получала распоряжения. Ей предстояло сидеть в черном такси на той улице, где находится адвокатская контора, и по сигналу репортера – после двух «гудков» и сброса на его сотовом – быстро выскочить на тротуар.

– Скорее всего, времени у вас будет лишь на пару вопросов, Доун, – наставлял ее шеф-корреспондент по имени Тим. – Так что сделайте их покороче и по существу.

– Я просто собираюсь спросить его: «Где моя дочь?» Вот и все.

Редактор и собравшиеся журналисты переглянулись. Должно было выйти что-то совершенно сногсшибательное.

В назначенный день, как ей и предписывалось, Доун не стала особо наряжаться.

– Вы же не хотите выглядеть на снимках телекорреспонденткой, – объяснял ей Тим. – Вам надо выглядеть скорбящей матерью. Как это и есть на самом деле, – поспешно добавил он.

Штатный водитель забрал ее из дома и довез до места встречи в одном из кафе на улице Хай-Холборн. Тим, еще два репортера, два фотографа, а также видеожурналист уже сидели там за пластиковым столиком с составленными в центре грязными тарелками.

– Готовы? – спросил Тим, стараясь не выказывать чрезмерного волнения.

– Да, Тим, я готова.

Чуть позже, когда Доун уже сидела рядом с ним в машине, нервы у нее начали сдавать, однако Тим все говорил с ней о газетной кампании, чтобы поддержать в матери кипящий гнев. Его мобильник дважды прозвонил.

– Начали, Доун, – скомандовал Тим, беря с сиденья экземпляр The Herald, которым она должна была ткнуть Тейлору в лицо, и резко открыл дверцу.

Доун увидела, как они идут по улице – Глен Тейлор и Джин, его вечно глупо улыбающаяся жена, – и на дрожащих ногах отступила подальше от такси.

На улице было тихо. Офисный персонал, что вскоре должен был заполонить ближайшие здания, пока что теснился в подземке. Доун застыла посредине тротуара, ожидая, когда Тейлоры подойдут ближе, внутри у нее все будто сжалось. Однако парочка ее совсем не замечала, пока между ними не осталась какая-то сотня ярдов. Тут Джин Тейлор принялась возиться с мужниным портфелем, пытаясь засунуть туда какие-то документы, но вдруг подняла глаза и замерла как вкопанная:

– Это она, мать Беллы.

Глен Тейлор внимательно всмотрелся в стоящую посреди улицы женщину.

– Господи, Джин, это засада. Ничего не говори, что бы она там ни сказала, – прошипел он и, взяв покрепче жену за руку, повел к дверям конторы.

Но было уже слишком поздно, чтобы бежать.

– Где моя дочь?! Где Белла?! – выкрикнула Доун в лицо Тейлору, попав брызнувшей слюной ему у рта.

На какую-то долю секунды Тейлор вперился в нее взглядом – и тут же скрылся за непроницаемым мертвенным взором.

– Где она, Глен? – повторила Доун, норовя схватить его за руку и хорошенько тряхнуть.

Возникший рядом оператор запечатлевал каждое мгновение, суетливо кружа возле троицы и пытаясь получить лучшие кадры, а репортеры тем временем, рявкая разные вопросы, старательно оттягивали Джин Тейлор от мужа, отчего она начала себя чувствовать точно отбившаяся от стада овца.

Неожиданно Доун накатила и на нее:

– Что он сделал с моим ребенком, миссис Тейлор?! Что сделал с ней ваш муж?!

– Ничего не сделал. Он вообще невиновен! Суд его оправдал! – выкрикнула в ответ Джин, шокированная столь яростными нападками.

– Где мое дитя?! – снова вскричала Доун, не в состоянии спрашивать что-либо иное.

– Мы этого не знаем, – огрызнулась в ответ Джин. – Как вы вообще могли оставить такую кроху одну, чтобы ее мог кто-нибудь украсть? Вот о чем вас надо бы спросить!

– Хватит, Джин, – бросил Тейлор и решительно рванул мимо камер, вслед за собой утягивая жену.

Тим в это время принялся успокаивать Доун.

– Она говорит, это я во всем виновата, – выдохнула та, аж посерев лицом.

– Это паршивая сучка, Доун. Только такие, как она, да всякие придурки способны думать, что это ваша вина. Пойдемте. Вернемся в редакцию, запишем интервью.

«Выйдет просто потрясающе!» – думал он, пробираясь через многочисленные пробки на запад Лондона.

Доун стояла возле одной из опорных стоек отдела новостей, наблюдала, как полученные после их вылазки фотографии раскладывают вдоль задней скамьи и все сотрудники подходят ими полюбоваться и восхититься.

– Чертовски классные снимки с Тейлором! Только гляньте, каким леденящим душу взглядом зыркнул он на Доун! – изумлялся фоторедактор, кружа как ястреб над добычей.

– Эта пойдет на передовицу, – решил Перри. – А на третью страницу – та, где Доун вся в слезах, а Джин Тейлор кричит на нее, как базарная баба. Кстати, не такая уж она и робкая мышка. Вишь, сколько ярости в лице! Так, где у нас подписи под фото?

На следующее утро везде – во всех поездах, автобусах, на столах, за которыми завтракали рядовые британцы, – с первой полосы газеты зазывающе трубили: «ПОХИТИТЕЛЬ ДЕВОЧКИ И ЕЕ МАТЬ».

Шеф-корреспондент Тим позвонил ее поздравить:

– Отличная работа, Доун. Хотел бы я хоть одним глазком глянуть, как там нынче Тейлоры. У нас все просто вне себя от радости.

О чем он не стал распространяться – так это о том, что продажи газеты тут же скакнули вверх, равно как и его годовая премия.