Глава 26

За четыре месяца до суда оперативный штаб уже был свернут. Стены и стенды опустели, еще недавно пестревшая на них мозаика фотографий и карт была разобрана и тщательно разложена по картонным коробкам для передачи стороне обвинения.

Когда последнюю коробку вынесли, Спаркс встал посреди комнаты, оглядывая слабо проступающие прямоугольнички, местами оставшиеся на стенах.

– Еле заметный след того, что здесь когда-то расследовалось преступление, – задумчиво произнес он.

Как он однажды признался Эйлин, такой момент в любом его расследуемом деле отчасти походил на посткоитальную грусть.

– На «пост» что? – переспросила жена.

– Ну, знаешь, это такое чувство печали после соития оттого, что все закончилось, – объяснил Боб и тут же смущенно добавил: – Я читал об этом в журнале.

– Это, наверное, у мужиков такие заморочки, – хмыкнула Эйлин.

Последние допросы Тейлора получились довольно долгими, но в итоге не принесли ничего, кроме разочарования. Кусок конфетной упаковки он категорически отверг как улику, отнеся это к простому совпадению.

– Как вы можете быть уверены, что Джин тут не ошиблась? Она вполне могла подобрать эту бумажку и на улице, и где-нибудь в кафе.

– Она утверждает, что нашла ее в вашем рабочем фургоне, Глен. С чего бы она стала так говорить, не будь это правдой?

Тейлор сурово поджал губы.

– На нее, похоже, сильно надавили.

– А кошачья шерстинка на этой бумажке? Причем от кота той же самой породы, что и питомец, с которым перед похищением играла Белла.

– Бог ты мой! Сколько в нашей стране таких серых котов? Это ж вообще смешно!

Тейлор развернулся к адвокату:

– Такая шерстинка могла прилететь откуда угодно… Верно я говорю, Том?

Спаркс помолчал, смакуя столь редкую для Тейлора нотку паники в его голосе. После чего перешел к тому, что, как он предвкушал, явится для Глена смертельным ударом. К тому мгновению, когда подозреваемый поймет, что полицейские его обнаружили и разыграли.

– Так что вы у нас, значит, Большущий Мишка, мистер Тейлор?

Тот в изумлении отвесил челюсть, но, опомнившись, резко сомкнул рот.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– О том, как вы бродили по лесам, ища себе подружек. И ведь находили подружек, верно? Однако нам тоже посчастливилось встретиться со Златовлаской.

Тейлор принялся пристукивать подошвой, уставясь себе в колени. «Провальная» его поза.

Сидевший рядом с Гленом Том Пэйн, явно озадаченный таким поворотом допроса, вклинился в разговор:

– Я бы хотел на несколько секунд выйти поговорить со своим клиентом.

Через пять минут парочка уверенно выложила Бобу свой ответ.

– Это только обмен сексуальной фантазией двух взрослых лиц по обоюдному согласию, – заявил Тейлор. – У меня тогда был сильный стресс.

– А что это за девочка, чье имя начинается с Б, Глен?

– Это обмен сексуальной фантазией двух обоюдносогласных взрослых.

– Это была Белла?

– Это обмен сексуальной фантазией…

– Что вы сделали с Беллой?

– Это обмен сексуальной фантазией…

Когда Тейлору предъявили обвинение, он перестал бубнить о своей «сексуальной фантазии» и посмотрел инспектору в глаза:

– Вы совершаете ужасную ошибку, мистер Спаркс.

Это было последнее, что он сказал, прежде чем его увели за решетку дожидаться суда.

Проведенная в предварительном заключении зима ничуть не убедила Тейлора сотрудничать со следствием, и 11 февраля 2008 года в Олд-Бейли он поднялся со скамьи подсудимых и твердым, уверенным голосом заявил о своей невиновности в похищении девочки. После этого он сел обратно, почти не замечая стоящих по бокам от него надзирателей, и вперил взгляд в детектива, что торопливо двигался к свидетельской трибуне.

Спаркс почти физически ощутил, как взгляд Тейлора сверлит ему затылок, и постарался хорошенько собраться с мыслями, прежде чем принести присягу свидетеля. Когда Боб начал произносить слова с выданной ему карточки, в его голосе появилась еле заметная дрожь, однако затем он совладал с собой и спокойно, со знанием дела стал излагать свои показания, отвечая на вопросы ясно, коротко и без эмоций.

Долгие месяцы пеших хождений, выслеживаний, упорных монотонных трудов, обысков и досмотров, бесконечных допросов и собирания улик уместились в коротенькое представление перед небольшой и специально отобранной аудиторией, а также целой дивизией критиков. Предводительствовал ими барристер Глена Тейлора – этакий аристократичный, упитанный «боевой конь» весьма почтенных лет, в видавшей виды мантии и сильно поношенном парике, поднявшийся устроить инспектору перекрестный допрос.

Коллегия присяжных из восьми мужчин и четырех женщин, старательно «процеженная» защитой ради обеспечения лояльности и сопереживания к мужскому полу у заметного большинства заседателей, дружно повернула головы к инспектору, точно подсолнухи на клумбе.

Барристер, королевский адвокат Чарльз Сандерсон, стоял, одну руку сунув в карман, а в другой держа бумаги. Он весь лучился самонадеянной уверенностью, пытаясь подкопать отдельные элементы доказательств и посеять сомнения в умах присяжных.

– А когда свидетель мистер Спенсер сделал в своем дневнике запись о голубом фургоне? Это было до того, как он сфальсифицировал наблюдение насчет длинноволосого незнакомца?

– Мистер Спенсер в этом своем наблюдении ошибся, в чем сам же нам и признался, – ровным невозмутимым голосом ответил Спаркс.

– Принято.

– Его свидетельство будет заключаться в том, что, когда он делал записи днем второго октября, то зафиксировал в дневнике, что видел голубой фургон, который ошибочно принял за машину Питера Тредвелла.

– И он совершенно уверен, что не сфальсифицировал… простите, не ошибся насчет того, что действительно видел там голубой цельный фургон?

– Да, совершенно уверен. И он сам вам об этом сообщит, когда будет давать показания.

– Принято.

– А как далеко находился свидетель, когда увидел голубой фургон?

– Мистер Спенсер носит очки?

– Принято.

– Сколько таких голубых цельнометаллических фургонов, инспектор, ездит по дорогам Соединенного Королевства?

– Принято.

И все эти «принято» постепенно разрушали обвинение. Каждое «принято» означало: «Ну, уважаемый, изложите-ка нам еще чего-нибудь…»

Тюк! Тюк! Тюк!.. Спаркс терпеливо парировал удары защиты. За свои годы он повидал уже немало таких Сандерсонов – этих выпендривающихся перед залом старичков – и знал, что далеко не всегда их игра на публику приходится по душе присяжным.

Когда дошли до куска конфетной упаковки, Сандерсон стал гнуть вполне ожидаемую линию о возможном загрязнении найденной улики.

– Детектив, а как долго пролежала эта конфетная бумажка в кармане у Джин Тейлор?

– Семь месяцев, как мы полагаем, – таким же твердым голосом ответил Спаркс и даже для убедительности взглянул в сторону присяжных. – В своем заявлении миссис Тейлор сообщила, что обнаружила ее в фургоне семнадцатого декабря. Это был единственный раз, когда ей довелось ездить с мужем на доставку, поэтому она хорошо запомнила дату.

– Семь месяцев? Не достаточно ли это долгий срок, чтобы на бумажку налипла разная грязь и волоски?

– Шерстинка от серой гибридно-бурманской кошки – точно такой же, как питомец семьи Эллиот? Мы предоставим вам заключение эксперта, что, по статистике, такое совпадение крайне маловероятно. И еще куда меньше вероятность совпадения в том, что шерстинка эта обнаружена именно на пакетике «Скиттлз». Оба этих факта – и серый гибридно-бурманский кот, и конфета «Скиттлз» – были обнаружены на месте преступления в день похищения Беллы Эллиот.

Спаркс заметил, что присяжные сделали у себя какие-то пометки, и Сандерсон поспешно перешел к следующему пункту доказательств. Инспектор сделал глоток воды из стоявшего у его локтя стакана, понимая, что его оппонент готовится к решительному финалу: к разговорам Тейлора со Златовлаской.

К этому вопросу Спаркс особенно тщательно подготовился, задействовал весь отдел юристов. Он знал теперь все нюансы «Закона о правовом регулировании следственных полномочий» от 2000 года применительно к каждому шагу полиции – и в процедуре авторизации, и в тщательной подготовке агентурно-оперативной работы в Интернете, и в сохранении полученных данных, и в выстраивании сведений в единую цепочку доказательств.

Целая команда юристов весьма долгое время настраивала Спаркса на то, чтобы на суде он особо подчеркнул активное пользование Тейлором интернет-чатами и его порнозависимость.

– Присяжных не заинтересует ни подпункт 101 закона, ни то, кто конкретно дал на это разрешение. Наша задача – убедить их в огромном риске того, что Тейлор станет снова удовлетворять свое нездоровое влечение к маленьким девочкам, – увещевал Боба глава Службы уголовного преследования, и Спаркс соглашался, что он абсолютно прав.

И вот, когда барристер двинулся по минному полю порнозависимости обвиняемого, на каждом шагу оспаривая действия полиции и ставя их правомочность под сомнение, инспектор был к этому полностью готов. Целью Сандерсона было вынудить Спаркса признать, что Тейлор вполне мог неумышленно, по неосторожности загрузить в свой компьютер те «более экстремальные» изображения, что обнаружились на его жестком диске.

– Вы подразумеваете изображения детей, подвергающихся сексуальному насилию? – сурово переспросил Спаркс. – Мы абсолютно уверены, что подсудимый вполне намеренно загрузил их в свой компьютер, что он никак не мог сделать это случайно, – и готовы подтвердить это соответствующими заключениями экспертов.

– У нас также имеются специалисты, готовые заявить, что это могло произойти случайно, инспектор.

Спаркс понимал, что защите очень на руку тот факт, что Глен Тейлор совершенно не похож на тех извращенцев, что обычно оказываются на скамье подсудимых. Ребята из Службы преследования успели поведать Бобу, как Сандерсон показывал фотографию своего клиента у себя в адвокатской конторе младшим юристам и поверенным, и при требовании описать человека на фото от этих импровизированных «фокус-групп» чаще всего слышались слова «ясный», «четкий», «аккуратный».

«Разобравшись» таким образом с детскими снимками, Сандерсон бросил вызов главе следственной группы насчет отсутствия самой Беллы Эллиот:

– Детектив Спаркс, правда ли, что Беллу Эллиот так до сих пор и не нашли?

– Да, совершенно верно.

– И что подчиненная вам группа не сумела найти ни единой зацепки к ее нынешнему местонахождению?

– Нет, это неправда. Расследование ее исчезновения привело нас к подсудимому.

– Ваше дело держится лишь на подозрениях, предположениях и косвенных уликах. Никаких фактов вы привести не можете. Верно я говорю, инспектор?

– У нас имеется явное доказательство, связывающее обвиняемого с исчезновением Беллы Эллиот.

– Ах, ваше доказательство! Сомнительные догадки криминалистов да ненадежные свидетели? Все это, знаете ли, довольно хлипко и неубедительно. А все потому, что, похоже, ваши подозрения с самого начала пали не на того человека. И с отчаяния вы решили прибегнуть к тому, чтобы втянуть моего клиента в насквозь лживые, фиктивные отношения.

Судя по лицам присяжных, они вряд ли знали, о каких именно «лживых, фиктивных отношениях» идет речь, однако сам спектакль их явно заинтересовал.

«Четыре ярких звезды и их убедительные речи», как наверняка напишут назавтра в The Telegraph, подумалось Спарксу, когда он уже в районе полудня покинул свидетельскую трибуну и вернулся на свое место в зале.

Однако в тот же день случилось выступление и еще одной «звезды».

Размякнув и осоловев от казенного ланча, присяжные заседатели вернулись на свою скамью и поплюхались на прежние места. Впрочем, уже ненадолго.

В свидетельскую трибуну зашла мать Беллы, одетая в простое черное платье с горящим на ее груди ярко-красным бейджем «Найдите Беллу!».

Спаркс подбодряюще ей улыбнулся, хотя был очень недоволен, что Доун решила нацепить этот бейджик в суд, и уже заранее беспокоился из-за скользких вопросов, что наверняка вызовет такая надпись.

Женщина-обвинитель, тонкая тростинка в сравнении со своим массивным оппонентом, бегло опросила Доун Эллиот, дав молодой матери возможность просто и вместе с тем впечатляюще изложить свои показания. Дойдя до того момента, когда она поняла, что дитя пропало, Доун разрыдалась. Присяжных это проняло, и кое-кто из них тоже едва не пустил слезу. Судья спросила, не желает ли свидетельница выпить воды, и пристав тут же подал ей стакан, а барристеры зашуршали бумагами, готовясь возобновить спектакль.

И вот настала очередь Сандерсона задавать вопросы.

– Скажите, мисс Эллиот, Белла часто выходила играть наружу? Я имею в виду перед домом, где вы не могли бы ее видеть?

– Такое иногда случалось, но лишь на пару минут.

– И минуты эти пролетают очень быстро, вы не находите? Маме ведь столько всего надо переделать!

Доун улыбнулась в ответ на это проявление сочувствия.

– Может, дел у меня и много, но я точно знаю, что она пропала из виду лишь на считаные минуты.

– Почему вы в этом так уверены?

– Как я уже говорила, я варила тогда пасту, а это не занимает много времени.

– А что еще вы делали?

– Ну, попутно я вымыла посуду. Еще вынула из сушилки кое-какую одежку Беллы и ее сложила, чтобы потом не гладить.

– Да, похоже, занятой у вас тогда выдался денек. А еще в придачу и пара звонков вам на мобильный. Тут, пожалуй, недолго забыть, что Белла на улице.

Доун принялась снова громко всхлипывать, но Сандерсона это нисколько не поколебало.

– Я понимаю, как это тяжело для вас, мисс Эллиот, но мне всего лишь требуется установить точный временной промежуток, когда исчезла Белла. Вы ведь понимаете, насколько это важно?

Женщина кивнула и высморкалась.

– И чтобы это определить, мы целиком полагаемся на вас, ибо последний раз, когда кто-то еще видел Беллу, – это в одиннадцать тридцать пять в газетном киоске. Не так ли, мисс Эллиот?

– Мы покупали там конфеты.

– Ну да, «Смартис», если верить чеку. Но это означает, что временной промежуток исчезновения Беллы на самом-то деле с одиннадцати тридцати пяти до пятнадцати тридцати. Почти что четыре часа. Потому что за это время девочка больше никому не попалась на глаза.

– Нет, больше мы никуда не выходили, – упавшим голосом произнесла Доун, вцепившись в поручень свидетельской трибуны. – Но моя мама слышала голос Беллы, когда звонила мне. И просила за нее поцеловать.

– Мисс Эллиот, прошу вас, говорите громче, дабы уважаемый суд и господа присяжные могли услышать ваши показания.

Доун прочистила горло и пробормотала судье «извините».

– Ваша матушка слышала голос девочки где-то на заднем фоне. Это вполне могло быть и по телевизору, мисс Эллиот, не так ли? Ваша мать сообщила полиции, что с Беллой она тогда не говорила.

– Белла не стала подходить к телефону – побежала за какой-то игрушкой.

– Принимаю. А потом, через час или чуть позже, вышла на улицу.

– Она осталась без присмотра всего на несколько минут.

– Да, благодарю вас, мисс Эллиот.

Доун хотела было сойти с трибуны, но Сандерсон ее остановил:

– Это еще не все, мисс Эллиот. Я вижу, вы носите табличку с надписью «Найдите Беллу!».

Доун непроизвольно тронула рукой свой бейдж.

– Вы верите, что Белла еще жива, не так ли? – спросил барристер.

Доун Эллиот кивнула, не понимая, к чему такой вопрос.

– И вы примерно то же самое высказывали, продавая свои интервью в газеты и журналы.

Когда прозвучало обвинение, что мать делает деньги на пропаже своей дочки, скамьи для прессы задрожали, и авторучки застыли в ожидании ответа Доун.

– Да, я действительно верю, что она жива, – неожиданно громким голосом произнесла, защищая себя, Доун. – Но ее у меня украли. И вот этот человек, что ее забрал, – указала она на Тейлора.

Тот, опустив глаза, принялся что-то писать в желтом линованном блокноте.

– А все деньги идут в фонд «Найдите Беллу!», – уже тихо добавила она.

– Принято, – ответил барристер и сел на свое место.

Еще целая неделя ушла на показания соседей, на заключения полицейских экспертов, на замену заболевших присяжных и всякую правовую аргументацию. И вот для дачи свидетельских показаний перед судом предстал детектив констебль Дэн Фрай.

Для Фрая это был настоящий звездный час, и несмотря на то, что он многократно отрепетировал это перед своими шефами, ноги у него от волнения тряслись.

Обвинитель красочно описала, как молодой и преданный делу офицер при поддержке старших сослуживцев и правового порядка взялся предотвратить еще одно похищение маленького ребенка. При этом она особо задержалась на использованных Гленом Тейлором выражениях, выразительно глядя на присяжных и рассчитывая подчеркнуть всю весомость представленной улики. Заседатели начали нехорошо посматривать на подсудимого. Все как будто двигалось как надо.

Когда в свою очередь с места поднялся Сандерсон и принялся задавать вопросы, он уже не держал руки в карманах, не протягивал вальяжно гласные. Настал его момент славы.

Молоденькому полицейскому предложено было вновь, до последней мерзопакостной фразы, обсудить его переписку с Тейлором под видом Златовласки. В прокуратуре Фрая заранее готовили к тому, что на него станут давить, однако того, что пришлось испытать юноше на суде, никто не мог даже предположить.

Его попросили зачитать свои игривые ответы на непристойные подкалывания Большущего Мишки, и в суровом зале суда его слова приняли какой-то ирреальный оттенок нездорового веселья.

– «А что ты надела нынче на ночь?» – вопросил барристер с пятнистым, как у пьяницы, лицом и обсеянными перхотью плечами.

И Дэн Фрай, ростом чуть не под два метра, с невозмутимым видом ответил:

– «Пижамку, как у куколки. Голубенькую такую, с кружавчиками».

Со скамьи для прессы донесся с трудом подавленный низкий смешок, однако Дэн, не потеряв самообладания, продолжил:

– «Мне что-то жарковато. Наверное, мне лучше ее снять».

– «Да, сними свою пижамку, – томным голосом зачитал барристер. – А теперь потрогай-ка себя».

– Отдает каким-то подростковым сексом, как по-вашему? – добавил он уже от себя. – Полагаю, на вас тогда не было детской голубенькой пижамки с кружевами, детектив-констебль Фрай?

С мест для публики грянул смех. Дэн вздрогнул, однако справился с собой и, глубоко вздохнув, ответил:

– Нет.

Порядок в зале быстро восстановили, и все же обвинению был нанесен серьезный урон. Решающее свидетельство Фрая грозило превратиться всего лишь в грязную непристойную шутку.

Насладившись этим мгновением, барристер перешел к наиболее опасной части перекрестного допроса: к его последнему диалогу через имейл с Гленом Тейлором. Тут Сандерсон задал вопрос в лоб:

– Детектив-констебль Фрай, скажите, Глен Тейлор, он же Большущий Мишка, вам говорил, что он похитил Беллу Эллиот?

– Он сказал, что у него уже была настоящая маленькая девочка.

– Я задал вам другой вопрос. И не вы ли под видом Златовласки его побудили вам это сказать?

– Нет, сэр.

– Он спросил вас: «А тебе приятно было бы это узнать, Кудряшка?» – и вы ответили, что вас это «очень возбуждает». Сказали, что от этого вы «распалились».

– В любой момент он мог ответить «нет», – заметил Фрай. – Но он этого не сделал. Он сообщил, что однажды нашел настоящую малышку и что ее имя начинается с Б.

– Он когда-либо в вашем общении упоминал имя Беллы?

– Нет.

– Это был всего лишь обмен сексуальными фантазиями между двумя взрослыми людьми по их взаимному согласию, детектив-констебль Фрай. Это не было признанием.

– Он сказал, что нашел настоящую девочку и что ее имя начиналось с Б, – упрямо повторил Дэн, у которого явно начали пробиваться наружу эмоции. – Разве так много за последнее время пропало девочек, чье имя начинается с Б?

Барристер проигнорировал его вопрос, демонстративно проглядывая свои записи.

Боб Спаркс взглянул на Джин Тейлор, застывшую на самом краешке скамьи, невдалеке от сидевшего на возвышении супруга, этого «фантазирующего по взаимному согласию взрослого», и заметил, что та просто оцепенела. Она, должно быть, только сейчас впервые услышала всю версию целиком.

Интересно, кому сейчас было хуже: ему, у которого прямо на глазах разваливалось дело, – или ей, перед которой это дело как раз срасталось воедино?

Фрай уже начал сильно запинаться, и Спаркс мысленно пожелал ему собраться с духом.

Сандерсон между тем продолжил свою тактику нападения:

– Разве не вы, констебль Фрай, вынудили Глена Тейлора высказать подобные слова? Вы действовали как агент-провокатор, выдавая себя за женщину, желающую с ним секса. Вы полны были решимости обработать его так, чтобы он все же сделал эти мерзкие заявления. Вы готовы были на все – даже на секс с ним в Интернете. Так, получается, на самом деле работает наша полиция? А где же предупреждение о полицейском вмешательстве? Где право на адвоката?

Сандерсон, вволю расхаживавший перед судьями, едва не с сожалением посмотрел, как его жертва, униженная и вконец вымотанная допросом, покидает свидетельскую трибуну.

Защита немедленно потребовала сделать перерыв и, когда заседателей благополучно убрали из зала в комнату присяжных, привела доводы к тому, чтобы разбирательство было прекращено.

– Все это обвинение держится на косвенных уликах и провокации. Это просто невозможно продолжать, – заявил Сандерсон. – Свидетельство Златовласки должно быть расценено как недопустимое.

Слушая последовавший ответ обвинителя, судья нетерпеливо постукивала по столу карандашом.

– Действия полиции были во всех отношениях абсолютно корректны. На каждом шагу они следовали букве закона, искренне полагая, что их приемы вполне обоснованны. Что это единственный способ получить последний недостающий фрагмент доказательства, – проговорила обвинитель и села на место.

Судья положила карандаш и в молчании взглянула на свои записи.

– Я удаляюсь, – заявила она.

Зал поднялся на ноги, и судья отправилась в свои покои.

Спустя двадцать минут секретарь призвала: «Прошу всех встать!» – и судья, вернувшись в зал, вынесла свое решение. Она отстранила свидетельство Златовласки, осудив храброе побуждение Фрая и попеняв его начальству на якобы имевшее место подстрекательство и подставление в весьма сомнительном деле столь молодого младшего офицера.

– Это ненадежное доказательство, на которое нельзя полагаться, – заключила она.

Спаркс понимал, что для стороны обвинения признать себя побежденной, не предоставляя дальнейших доказательств, – всего лишь обычная формальность, и принялся складывать портфель.

Тейлор со скамьи подсудимых внимательно выслушал судью. Постепенно на него снизошло озарение, что вот-вот его должны освободить. Чуть ниже его, на скамье в зале, сидела оцепеневшая Джин Тейлор.

– Интересно, о чем она сейчас думает, – пробормотал Спаркс Мэттьюсу. – Ей же теперь возвращаться домой с этим порнозависимым типом, занимавшимся киберсексом с незнакомками, рядящимися под маленьких девочек. К тому же еще и детоубийцей.

Как-то внезапно все закончилось. Судья велела присяжным огласить формально их оправдательный вердикт, и Тейлора увели обратно в камеру готовиться к выходу на волю.

В зале суда началась куча-мала: журналисты кинулись наперегонки «ловить момент», устремляясь к главному своему призу – Джин Тейлор.

Окруженная со всех сторон репортерами, она неуверенно привстала со своего места, с побелевшим лицом, не в силах что-либо сказать, в то время как Том Пэйн посреди царившей в зале суматохи пытался увести ее со скамьи. Наконец толпа газетчиков чуть разделилась, и Джин, точно убегающий краб, стала бочком пробираться к проходу, натыкаясь коленями на скамью впереди и цепляясь ремешком сумки за края сидений.