С одной стороны звучала карусельная музыка, с другой вещал громкоговоритель платформы с уродами, с третьей бухал барабан негритянского джаза. Все это перекрывал голос, выкрикивающий номера бинго. Попробуй найди дядю в таком бедламе. Я помнил его смутно и знал только, что он работает где-то здесь – папа о нем особо не распространялся. Я подошел к продавцу сахарной ваты, поскольку он не орал и праздно смотрел в пространство. На вопрос, где найти Эмброуза Хантера, он ткнул большим пальцем через плечо.

– Вон он, где мячики. «Сбей бутылку».

Посмотрев туда, я увидел усатого толстячка, показывающего прохожим три бейсбольных мяча – не моего дядю. Может, он работает у дяди. Надо спросить.

Я приблизился и понял, что это и есть дядя Эмброуз. Просто мне, восьмилетнему, он запомнился высоким, как всякий взрослый, а теперь я вымахал выше его. И вес он тоже с тех пор набрал, хотя не сказать, чтобы разжирел. Узнал я его по глазам: они всегда смеялись и смотрели так, будто знают про тебя какой-то секрет.

Теперь он показывал свои мячики мне:

– Три броска за никель, сынок. Собьешь – получишь…

Он-то меня не узнал, конечно. С восьми лет до восемнадцати человек сильно меняется, но меня это все-таки малость разочаровало.

– Дядя Эмброуз, я Эд. Эд Хантер. Приехал из Чикаго, сообщить, что папу ночью убили.

Он заулыбался, а потом изменился в лице. Смешинки в глазах пропали – сейчас бы я нипочем его не узнал.

– Как убили?

– Да так. Нашли в переулке мертвым. Вчера была получка, отец пошел выпить, и вот…

Дядя кивнул и уложил мячи в рамочку на прилавке.

– Заходи-ка, я закрою киоск. Я тут же и квартирую. – Он прошел мимо ящиков с бутафорскими молочными бутылками, которые предлагалось сбивать, и поднял заднюю ставню. В дюжине ярдов за киоском стояла палатка площадью примерно шестьдесят футов. Ее стенки достигали до трехфутовой высоты и только потом сужались – в середине можно было встать во весь рост. Внутри помещались койка, сундук и пара походных стульев.

Я заметил, что на койке спит девушка – миниатюрная, тоненькая блондинка. Лет двадцати пяти, и даже во сне красивая. Туфли скинуты, и под ситцевым платьицем, похоже, тоже не больно много надето. Дядя потряс ее за плечо и сказал:

– Придется тебе выметаться, Тутс. Это Эд, мой племянник. Мне надо поговорить с ним и вещи собрать. Найди Мордатого и скажи, что он срочно мне нужен.

Она сразу проснулась, сунула ноги в туфли и одернула платье.

– Привет, Эд. Тоже Хантер, значит?

Я кивнул.

– Давай, дуй за Мордатым! – велел дядя. Девушка скорчила ему рожу и вышла. – Варьете только вечером открывается, ну она и прилегла у меня. Это еще что, на прошлой неделе я тут кенгуру обнаружил. Без шуток. Джон Л., кенгуру-боксер. На карнавале у себя в койке можно найти что угодно.

Я сел на стул, а дядя достал из-под раскладушки потертый чемодан и стал складывать в него вещи из сундука.

– Ты тут, Эм? – раздался чей-то бас снаружи.

– Да, заходи.

Человек практически уперся головой в высокую крышу. Лицо у него было плоское, лишенное всякого выражения.

– Что? – спросил он.

– Слушай, Мордатый, мне надо в Чикаго. – Дядя сел рядом с чемоданом. – Когда вернусь, не знаю. Поиграешь в мячики, пока меня нет?

– А то. Тут меня прикрыли, в Спрингфилде, десять к одному, тоже прихлопнут. Если Джейк сможет запустить шарманку по новой, пусть сам и пользуется. Сколько мне выделишь?

– Платишь Мори столько же, сколько я, остальное твое. Главное, за имуществом моим присмотри. Если не вернусь до конца сезона, сдай сундук на хранение.

– Сделаем. Как с тобой связаться, если что?

– Чикагский главпочтамт, до востребования, но лучше не надо. Куда вы двинетесь после Спрингфилда, пока неизвестно, но я буду следить за вами по «Доске объявлений» и когда-нибудь догоню.

– Ясненько. Выпей на дорожку. – Здоровяк достал из кармана штанов плоскую пинтовую бутылку и дал дяде. – А это, значит, Эд, твой племянник? Тутс огорчится – она надеялась, он с нами останется. Упускает парень свой шанс, а?

– Как знать.

Здоровяк засмеялся.

– Ну все, Мордатый, иди уже. Мне нужно поговорить с Эдом. Ночью умер мой брат Уолли, его отец.

– Ух ты! Соболезную, Эм.

– Спасибо. Оставь мне эту бутылочку, ладно? Можешь открыться прямо сейчас, если хочешь – охотников сыграть будет много.

– Так и сделаю, Эм. Чертовски жаль… ну, ты знаешь.

Мордатый ушел. Дядя молча смотрел на меня, я тоже молчал. Минуты через две он спросил:

– Тебя грызет что-то, парень?

– Не знаю.

– Брось, я не такой тупой, как могу показаться, и вижу, что ты с утра ни слезинки не проронил. Ходишь как деревянный, а это вредно.

– Это скоро пройдет.

– Нет, не пройдет. Говори, что с тобой.

– Дай глотнуть, дядя Эмброуз, – попросил я. Он так и держал в руке бутылку, которую оставил Мордатый.

– Это не выход. Пить надо, когда хочется, а не когда пытаешься от чего-то уйти. Ты убегаешь с тех пор, как узнал, ведь так? Уолли вот тоже…

– Слушай, я же не собираюсь напиваться. Один глоток.

– Зачем тебе?

– Утром я понял, что совсем не знал папу. Думал, что он пьянь никудышная, а я лучше. Он должен был это чувствовать. Мы так и не узнали друг друга. – Дядя кивнул, и я продолжил: – Я бухло это вообще не переношу. Пиво еще туда-сюда, а виски совсем нет. Я хочу выпить за него, чтобы как-то сгладить свое к нему отношение. Он, конечно, не узнает про это, и все-таки… черт, не могу объяснить.

– Ох, провалиться бы мне! – Дядя положил бутылку на койку. – У меня тут где-то стакашки были. Балаганщику положено пить из горла, но мы с тобой этот закон нарушим. В память Уолли.

Он нашел в сундуке три алюминиевых стаканчика и налил – в два много, а в третий чуть-чуть.

– За Уолли!

– За папу! – Мне обожгло глотку, но я не поперхнулся и проглотил.

– Пойду скажу нашему главному, Мори, что я уезжаю.

Сидя с кошмарным вкусом чистого виски во рту и думая, что больше никогда не увижу папу, я вдруг разревелся. Не из-за виски – от одной рюмки не может так развезти, – просто внутри вдруг разжалось что-то. Дядя, видимо, знал, что так произойдет, потому и оставил меня одного. Понимал, что в моем возрасте не хочется плакать при ком-то.

Вскоре слезы вылились, и виски все же подействовал: меня замутило.

Дядя вернулся и заметил, что глаза у меня красные.

– Теперь тебе полегчает, Эд, – произнес он. – Это давно назревало. Был натянут, как струна, теперь стал на человека похож.

– Вряд ли, – вздохнул я. – Кажется, меня сейчас вырвет. Где у вас тут сортир?

– На противоположной стороне поля, но туда и зайти-то противно. Блюй прямо здесь, ну, или выйди.

Я вышел за палатку, и меня вывернуло.

– С одной порции даже непривычные не блюют, – заметил дядя. – Ты сегодня что-нибудь ел?

– Ничего… со вчерашнего ужина.

– Ясно. Зайдем сначала в «обжорку», а оттуда двинем на станцию.

Дядя сделал заказ, убедился, что я ем, и снова вышел куда-то.

– Звонил на станцию, – сообщил он, вернувшись. – Поезд в шесть тридцать. Мадж тоже позвонил (так маму зовут), узнал последние новости. Дознание будет завтра, в похоронном бюро Хейдена на Уэллс-стрит. Он… тоже там.

– Я думал, его в морг увезли.

– Не в Чикаго, Эд. Покойника, если это не кто-то из ряда вон, везут в ближайшую похоронную контору. За счет города, но родственники могут сами оплатить расходы, если хотят.

– А если нет родственников?

– Хоронят на Поттерс-Филд. Дознание стараются провести поскорее, но могут и перенести, если необходимо.

– Мама, наверное, злится, что я… вроде бы как сбежал?

– Нет, но детектив, ведущий следствие, хотел поговорить с тобой и был недоволен, что тебя нет. Она ему сообщит, что ты скоро приедешь.

– Да ну его к черту. Что я могу сказать?

– Зря ты так, парень. Нам нужно, чтобы он был на нашей стороне.

– На нашей?

– Да. Ты ведь понимаешь, о чем я?

– Хочешь сказать, что…

– Ясное дело! Для того я и договорился с Мордатым и Мори. В этом сезоне карнавал он устраивает, Хобарт только в названии. Думаешь, я позволю, чтоб какой-нибудь сукин сын убил твоего папу и остался безнаказанным?

– Копы не сумели, а мы, по-твоему, сможем?

– Они работают по делу только определенное время, пока следы не остыли, а нам спешить некуда. Это раз. Мы с тобой Хантеры – это два.

Его слова меня поразили как громом. Верно. Фамилия у нас подходящая. Мы выследим в темных переулках папиного убийцу. Дурь, конечно, но я как-то сразу в это поверил. Куда копам до нас – мы Хантеры! Хорошо, что я сам поехал к дяде, а не послал телеграмму.

– Точно. Поймаем этого гада.

Смешинки вернулись в глаза Эмброуза, но за ними таилось нечто грозное, смертельно опасное. Он больше не выглядел простым толстячком с черными усищами – такого человека всякий захочет иметь рядом в трудный момент.

– Сейчас мы с тобой на время расстанемся, – произнес дядя, когда мы сошли с поезда в Чикаго. – Ты иди домой, помирись с Мадж и жди детектива. Я тебе позвоню.

– А потом? – спросил я.

– Может, встретимся еще, если ты спать не ляжешь. Обсудим, что дальше делать. Узнай у этого детектива и у Мадж все, что сможешь.

– Ладно, но почему бы и тебе со мной не пойти?

– Чем меньше мы с Мадж будем видеться, тем лучше. По телефону она говорила нормально, но навязываться не стоит.

– Я не хочу оставаться с ней. Может, мне тоже комнату снять? Мы могли бы вообще жить вдвоем, если будем работать вместе…

– Не сейчас, Эд. Не знаю, как там дела у вас с Мадж, но тебе нужно пожить дома хотя бы до похорон. Я буду плохо выглядеть, если ты уйдешь сразу, ясно?

– Да, ты прав.

– Мадж разозлится, станет винить меня, и мы оба окажемся у нее в немилости. Когда ведешь расследование, важно сохранять хорошие отношения со всеми фигурантами, понимаешь?

– Мама ни при чем, – заметил я. – Они с папой цапались время от времени, но чтобы убить…

– Я не это имел в виду. Я тоже считаю, что она ни при чем, просто поживи дома, ладно? Чтобы у нас там был свой человек. Постарайся поладить и с ней, и с детективом, чтобы мы могли задавать им вопросы, когда те возникнут.

Мама находилась дома одна – я не стал спрашивать, куда подевалась Гарди. В незнакомом мне черном платье, заплаканная и почти без макияжа, не считая помады, слегка размазанной. И говорила она каким-то не своим голосом, как полумертвая. Я почувствовал себя чужим в собственном доме.

– Здравствуй, Эд.

– Здравствуй, мам.

Мы прошли в гостиную. Я сел у радио и стал крутить тумблеры, не включая приемника.

– Ты извини, мам, что я вот так смылся утром. Надо было остаться. – Я действительно раскаивался, хоть и рад был, что привез дядю Эмброуза.

– Ничего, Эд. Я тебя понимаю, но как ты узнал? Тебя ведь не было, когда явились копы.

– Я их встретил на лестнице и слышал, что́ они тебе говорили… но не зашел. Ты в «Элвуд пресс» сообщила?

– Да, позвонила из похоронной конторы. Мы думали, ты на работе, просили тебя позвать. Но мастер отнесся по-доброму, сказал, что ты можешь не выходить, сколько нужно. Ты как вообще, собираешься вернуться туда?

– Наверное.

– Это хорошая профессия, и… Уолли говорил, что у тебя все получается. Не бросай.

– Ладно.

– Ты ел, Эд? Приготовить тебе что-нибудь?

Другой человек, да и только. Ее сроду не волновало, хочу я есть или нет.

– Да, поел в Джейнсвилле. Дядя Эмброуз снимет номер и сообщит нам, где остановился.

– Мог бы и здесь.

Я продолжал крутить радио. Мама выглядела такой несчастной, что я старался не смотреть на нее.

– Слушай, Эд…

– Да, мама?

– Я знаю, ты не особо любишь нас с Гарди и теперь захочешь отдельно жить. Ты уже взрослый, а мы тебе неродные и все такое… но поживи еще немного тут. Со временем мы это решим. Мы с Гарди снимем себе квартирку поменьше, я работу найду… Хочу, чтобы она школу закончила, как и ты. У нас заплачено до первого сентября, а предупреждать о переезде надо за месяц. Если бы ты хоть на это время остался…

– Да, хорошо.

– Вот спасибо, выручил. Месяц-то уж как-нибудь уживемся, а, Эд?

– Разумеется.

– Сразу после похорон начну искать работу. Опять в официантки пойду. Можно будет мебель продать, она у нас оплачена полностью. Это немного, но похоронные расходы покроет.

– Продавай, если хочешь, только похороны нам профсоюз оплатит.

Она не поняла, и я объяснил. Несколько лет назад папа вышел из профсоюза, и на максимальную сумму непрерывного членства у него не хватало, но международный и местный союз все же должны были выдать нам примерно пятьсот долларов.

– Ты уверен, Эд? Мы действительно можем рассчитывать на пособие?

– Да. Международный союз печатников – надежная организация, можешь на них положиться. Может, и «Элвуд пресс» подкинет что-нибудь.

– Тогда я поеду к Хейдену.

– Зачем, мам?

– Хочу организовать Уолли достойные похороны. Лучшие, какие мы сможем себе позволить. Я думала, придется взять в долг, а отдавать из того, что за мебель выручим. Сказала Хейдену, чтобы уложился в две сотни – теперь эту сумму можно удвоить.

– Папа не захотел бы, чтобы ты все свои деньги потратила. Вам с Гарди надо как-то устраиваться, за квартиру платить и прочее. По-моему, это лишнее.

– Не хоронить же его как нищего!

– Похороны ведь послезавтра – ты успеешь и завтра все поменять, когда мы узнаем, какое получим пособие. Подожди до утра.

– Ладно. Пойду кофе сварю. Выпей чашечку, раз есть не хочешь.

– Спасибо. Помочь тебе?

– Не надо, сиди. В восемь часов придет человек из полиции, Бассет его фамилия. Спасибо, Эд, что не бросил нас. Я думала…

По щекам Мадж покатились слезы, и я сам чуть не расплакался. Чувствовал себя полным дураком из-за того, что молчу, но не знал, что сказать.

– Ну что ты, мам…

Обнять бы ее и утешить, но как? Я ни разу за десять лет такого не делал.

И она ушла в кухню, щелкнув выключателем.