– Не всё, – ответил я. – Слушай, Фрэнк, я только что звонил Стэнтону, он говорит, что квартиру Салли запирал ты, а ключ ему не отдал. Он у тебя?

– Господи, Эд, ты еще не выкинул это дело из головы? Ключ я по рассеяности сунул в карман и обнаружил лишь утром, сразу после нашего с тобой разговора. И вернул домовладельцу, поскольку все равно ехал в ту сторону. Он живет в том же доме.

– Ты говорил с ним?

– О чем? Я сообщил, конечно, что его жиличка умерла от сердечного приступа, но тело уже увезли, и можно не беспокоиться.

– А он что?

– Ну, что… сказал, что плохо знал Салли Доуэр, но сожалеет о ее смерти. Спрашивал также, как быть с ее имуществом. Я ответил, что опекун Салли скорее всего свяжется с ним.

– Да, Стэнтон уже звонил ему. Квартира оплачена до конца месяца – миссис Стэнтон и сестра Салли заберут вещи на этой неделе.

– Насчет Марса – это шутка. Я зашел узнать, не хотите ли вы с Эмом перекинуться в покер – вечером, у меня. Наши ребята тоже придут.

– Я спрошу его и скажу, чтобы отзвонился тебе. Сам не смогу, у меня встреча в Роджерс-парке.

– В Роджерс-парке? Вы что, расследование ведете? Стэнтон вам платит?

– Мы предполагаем, что да, однако…

Дверь снова открылась, и вошла девушка, приятная блондинка среднего роста. Могла оказаться хорошенькой, сняв темные черепаховые очки.

– Мисс Райт? Когда я звонил, забыл кое-что. У вас есть с собой стенографический блокнот?

– Нет, мистер Хантер… Ведь вы мистер Хантер?

– Один из них. Блокнот нам необходим. Тут неподалеку есть магазин канцтоваров… вы не могли бы…

– Разумеется. – Девушка вышла, а Бассет заметил:

– Так развернулись, что секретаршу взяли? Вкус у тебя, надо сказать, неплохой.

– Только временно. У меня писанины на весь день, а со стенографисткой могу часа за два управиться.

– Ясно. Но почему вы только предполагаете, что вас нанял Стэнтон? Гонорар он вам заплатил или нет?

Решив не делать из этого тайны, я рассказал Бассету об утреннем телефонном звонке. Сначала он смеялся, но посерьезнел, когда я открыл сейф и предъявил ему тысячедолларовую купюру.

Фрэнк пощупал ее, посмотрел на свет и произнес:

– Деньги настоящие, Эд, подделки я обычно сразу определяю. Но за каким чертом Стэнтону передавать ее анонимно?

– Непонятно пока, и Вернеке исключать тоже рано. Я слышал их голоса по телефону, но точно ничего сказать не могу. А хотелось бы – это может иметь прямое отношение к делу.

Фрэнк записал в свою книжку серийный номер нашей банкноты.

– Попробую выяснить, откуда она взялась. Банки записывают номера всех тысячедолларовых билетов, которые выдают клиентам. Это наверняка Стэнтон, только зачем ему…

– А если он не хочет, чтобы его семья – или кто-то из семьи – знала, что он оплачивает расследование? Честно говоря, я вообще не предполагал, что Стэнтон может позволить себе подобные расходы.

– Наверное, не такой бедный, каким представляется. Так многие поступают: говорят, что ничего у них нет, а сами заначивают деньжонки на черный день.

– Уж очень он щедрый. Мы могли бы начать расследование с гораздо меньшим задатком. С денежной стороны я бы скорее поставил на Вернеке. Интересно, так ли уж мал его небольшой доход?

Фрэнк сдвинул шляпу на затылок:

– Это я тоже попытаюсь выяснить, Эд: мне самому теперь интересно. Штука баксов сильно меняет взгляд на проблему. Если кто-либо из семьи считает смерть Салли подозрительной, у него наверняка имеется причина. Посмотрим, что у нас есть на Вернеке и на Стэнтона. Если купюра приведет к кому-то из них, я возьму его в оборот: он должен что-то знать, раз тратит такие деньги. Не помешает также пообщаться с докторами, осматривавшими Салли.

– Большое спасибо за помощь, Фрэнк. Спроси их, нельзя ли дать сердечнику что-то такое, чтобы сердце остановилось, а другие симптомы отсутствовали.

– Непременно. Держи меня в курсе, ладно?

Бассет ушел. Пока я набирал шифр, чтобы снова запереть сейф, вернулась Моника Райт. Я усадил ее за стол в кабинете и стал диктовать, расхаживая по комнате – так мне легче думалось. Начал я с того, о чем говорила Салли в четверг нам с дядей Эмом. Рассказал, как догнал ее на лестнице и что мы делали после. Старался припомнить каждую мелочь. Поведав, как заснул в кресле, я заметил, что наступил полдень.

– Не хотите пойти перекусить, Моника?

– Прямо сейчас? Я хочу знать, что произошло дальше!

Я усмехнулся, видя такую заинтересованность, и помрачнел, вспомнив, что дальнейшее совсем не смешно.

– С этого момента все будет хуже и хуже – рекомендую сначала поесть.

– Хотите сказать, что…

– Ладно, продолжим, – вздохнул я. – Это легче, чем объяснять.

Завершив рассказ о ночных событиях, я произнес:

– Работы у нас примерно на полчаса. Будем продолжать или сделаем перерыв?

– Да, пожалуйста! Давайте закончим!

Я продиктовал все, что запомнил из разговоров с Вернеке, Стэнтоном и нашим марсианским клиентом.

– Ну все, пойдем поедим.

Я запер офис, и мы съели ленч.

– Мистер Хантер… – сказала Моника за кофе.

– Эд, – поправил я. – Я же вас Моникой называю.

– Эд, вы ничего не выдумывали, когда диктовали? Все так…

– Да, все так и было.

Она поежилась:

– Ужас какой. Может, если бы вы спали не в кресле…

– Мисс Райт, есть услуги, которые детектив клиенту оказывать не обязан.

Она покраснела, но сдаваться не стала:

– Но ведь она не являлась вашей клиенткой! Денег с нее вы не взяли.

– Послушайте, Моника. Девушка страдала психическим расстройством. Ее пугала предстоящая одинокая ночь, и я рад, что остался с ней, но рад и тому, что…

Я замолчал, не зная, чему тут, собственно, радоваться. Не заночуй я в этом чертовом кресле, хуже уж точно не было бы. Если Салли действительно умерла от сердца, а я в тот момент находился бы рядом в буквальном смысле, хуже было бы только мне, но не ей. Если же Салли все-таки убили, я, возможно, спас бы ее…

Но Салли не могли убить. Почему же тогда некто готов выложить за расследование тысячу долларов?

– Черт! – воскликнул я. – Пойдемте лучше обратно.

В офисе я выдал Монике бумагу, и она села перепечатывать свои записи. Я не понимал, почему ее слова вызвали у меня такое раздражение, заставив оправдываться даже перед самим собой. А то, что с тех пор Моника ни слова не упомянула о Салли, злило еще больше.

– Мне надо кое с кем повидаться, – сказал я. – Если кто-нибудь позвонит…

Телефон зазвонил в этот самый момент.

– Ну что, вызвал свою стенографистку? – спросил дядя Эм. – Как у тебя дела?

– Закончил диктовать и собираюсь к Бену Старлоку.

– Хорошо. Возможно, он Салли направил к нам без задней мысли, но о деталях расспросить не мешает.

– И удостовериться, что он действительно направил ее.

– Об этом я не подумал. С уборщицами я пообщался – ни одна из них никого не видела в здании в ночь воскресенья. С этой стороны нам к клиенту не подобраться. Либо он приходил до того, как они явились на работу, либо воспользовался пожарной лестницей и на обратном пути. Теперь поеду к Салли домой.

– Давай. Прочеши там все частым гребнем. Я провел лишь поверхностный осмотр – Фрэнк уже направлялся туда, и я мог с чистой совестью сказать ему, что ничего не трогал. Кстати, он заходил сюда, Фрэнк. Приглашает тебя на покер сегодня вечером.

– Не знаю… Может, еще поработать придется. Позвоню ему в любом случае. Как твоя стенографисточка?

– Прелесть.

– Слышу урчащие нотки, – засмеялся дядя, – но говорить откровенно ты не можешь. Рассказал Фрэнку о нашем клиенте?

– Да.

– Ну и хорошо. Я рад, что он знает про деньги – вопросов к нам в случае чего не возникнет. Не забывай: мы просто храним их, пока не выясним, чьи они.

– Не будем перегибать с этикой – особенно теперь, когда Бассет про них узнал. Он, между прочим, серийный номер записал и хочет разнюхать насчет финансовых дел Стэнтона и Вернеке.

– Ясно. Когда закончу с квартирой Салли, вернусь сюда, но это будет часа через два-три, не раньше. С домовладельцем тоже поговорю, все равно надо зайти к нему за ключом. Развлекайся, пока меня нет, только дверь запри.

Я буркнул что-то в ответ и повесил трубку.

На улице было жарко, но мне захотелось пройтись. Бен еще не вернулся с ленча.

– Приветик, Эд! – воскликнул он, входя в дверь. – Что, опять работа понадобилась? Уже?

– Пока нет, но кто знает?

– Пошли в мою берлогу. Нет, серьезно, как у вас с Эмом дела? Надеюсь, хорошо?

– Ну, в золоте не купаемся, так ведь рано еще. Не обанкротились пока, и то ладно.

– Да. – Бен заложил руки за голову и потянулся. Крутящийся стул скрипнул под его тяжестью. – Сейчас просто время такое, мертвый сезон. У меня вон тоже два сотрудника плюют в потолок. В жару, бог весть почему, никто детективов не нанимает. А похолодает, и я начну лишние дела вам сплавлять.

– Об этом я и хотел спросить. В четверг ты послал к нам одну девушку, Салли Доуэр – она, во всяком случае, так сказала. Разыграть нас хотел?

– В основном, – усмехнулся Бен, – а что?

– В основном, но не полностью?

– Девушка мне приглянулась. Уговаривал ее обратиться к психологу-психиатру, чем тратить деньги на частных сыщиков, но она ни в какую. Я и подумал: если просто так девушку выставить, она ведь в другое агентство пойдет, и обдерут ее там как липку. Вот и отправил ее к вам с Эмом. Для смеху в том числе, но и с расчетом, что вы ей тоже предложите к доктору обратиться, и чем больше людей ей это посоветует, тем скорее она послушает. На тебя, в частности, рассчитывал, Эд: ты девушку на что угодно уговоришь, если захочешь.

– Спасибо за комплимент, Бен. Правильно рассчитывал: я ее действительно уговорил, и на следующий день она собиралась к доктору. Беда в том, что ночью девушка умерла.

Бен опять скрипнул стулом.

– Вот черт! От чего?

– Вроде от сердечного приступа, но не все в это верят. Мы получили гонорар, чтобы провести расследования.

– Чем могу помочь, Эд?

– Расскажи подробно, о чем вы с ней беседовали. Разговор, как я понимаю, был не очень долгий, но мало ли. Вдруг она упомянула о чем-то, чего нам не сообщила.

Бен поджал губы, припоминая:

– Было это в четверг, примерно в это же время, то есть в два часа дня. Она спросила Джейн, можно ли поговорить со мной.

– Фамилию твою назвала?

– Нет, просто хотела побеседовать с директором. Обычно Джейн старается как-то сортировать посетителей, но в тот раз я сидел без дела, дверь у меня была открыта, а девушка пришлась мне по вкусу – люблю рыженьких. Я кивнул Джейн, и она пропустила Салли. Мне защита нужна, заявляет та. Я предлагаю ей сесть, и она с ходу начинает про марсиан.

– Что именно?

– Мол, они собираются убить ее… или пытаются убить, точно не помню.

– Не объяснила, зачем им это надо и с чего она это взяла?

– Не успела, – краем рта улыбнулся Бен. – Я сразу потерял интерес – у нас, говорю, все сотрудники заняты, почему бы вам в полицию не пойти. Пусть, думаю, отправят ее куда следует, если она действительно сумасшедшая. А она отвечает, что уже была там и ей не пожелали помочь – не могу ли я рекомендовать ей другое агентство, не столь загруженное? Я хотел сказать «нет», но тут вспомнил про вас с Эмом – я уже говорил тебе, что шуткой это было только наполовину. Вдруг, думаю, вы сумеете урезонить ее и заставите пойти к доктору. Я тоже предложил, до того как девушка спросила про другое агентство, но ее эта идея не вдохновила.

– Не интересовался, почему она выбрала вас?

– Спрашивал – думал, что и меня кто-то хотел разыграть. Но девушка объяснила, что нашла нас в телефонной книге. Это понятно, реклама у нас хорошая. Вот, пожалуй, и все, Эд. Черт, жаль девушку. Ты считаешь, что тут не все чисто, или просто гонорар отрабатываешь?

– Сам не знаю. Не люблю совпадений, и Салли мне нравились, мы провели вместе приятный вечер. Никаких вывихов, кроме того единственного, я в ней не заметил. Ладно, спасибо, Бен.

– Жаль, что больше ничем тебе не помог.

На улице была такая жара, что я зашел выпить холодного пива. Я выяснил лишь, что Салли говорила правду относительно того, как попала к нам, и Старлок тоже, конечно, не врал, сообщив, почему рекомендовал именно нас.

Вскоре я направился в страховую компанию «Хэлстед мьючиал», где, по словам Салли, она работала. Провел там около часа, но опять-таки ничего полезного не узнал. Салли была одной из дюжины стенографисток, работающих за дюжиной столов в общей комнате. Работу между ними распределяла офис-менеджер, тощая старая дева по фамилии Уилкинс – имени у нее возможно, не было вовсе. Салли в основном печатала – в основном циркуляры, иногда полисы. Порой страховые агенты диктовали ей письма для своих потенциальных клиентов. Получала она тридцать семь долларов в неделю, через несколько месяцев ей обещали прибавить до сорока. С начальницей и другими девушками вроде бы ладила, но близких подруг не имела.

Мисс Уилкинс я разговорил легко, поскольку никто не потрудился сообщить о смерти Салли ей на работу. Менеджер полагала, что она сегодня выйдет из отпуска. Два раза звонила ей домой, ответа не получила и подумала, что Салли уезжала куда-то и не успела вернуться к сроку. Сердилась, что Салли не позвонила или не прислала телеграмму. Известие о смерти привело ее в такой шок, что она даже не поинтересовалась, почему я задаю столько вопросов о бывшей сотруднице. Я заметил, что опекунам Салли следовало уведомить ее.

– Значит, похороны уже состоялись? Компания прислала бы цветы, разумеется. Не понимаю, мистер Хантер, почему нам не сообщили?

– Вы знакомы с опекунами? – спросил я.

– Нет. В личном деле сказано, что Салли жила отдельно, в своей квартире, но у нас есть их адрес и номер телефона. Назвать вам?

– Я уже знаю, спасибо, – сказал я – и тут меня осенило. Вероятно, это ни к чему и не приведет, но узнать-то можно. Я поинтересовался, есть ли у них список кандидаток на открывающиеся вакансии.

– Списка нет, я просто звоню в агентство по найму.

– Дело в том, что я знаю одну хорошую стенографистку, которая ищет работу. Зовут ее Моника Райт. Могу ли я прислать ее к вам?

– Охотно поговорю с ней, если она придет незамедлительно.

– Да, сегодня же явится.

– Присылайте. Если она подойдет, начнет работать завтра утром. Но пусть приходит как можно скорее, чтобы я в случае чего успела еще позвонить в агентство.

– Если через час ее не будет, мисс Уилкинс, я позвоню вам и предупрежу.

Вернулся я обратно на такси. Моника печатала в приемной, дядя выглянул из кабинета, услышав, что я пришел. Я пригласил ее в кабинет. Мы втроем разместились вокруг стола, и я спросил:

– Долго вам еще печатать, Моника?

– Часа три. Может, чуть меньше.

– А дома у вас есть машинка? Могли бы закончить вечером?

– Да, а что?

– Вы записывали мой отчет, Моника, и теперь знаете почти столько же, сколько мы. Можете помочь нам в этом деле. Хотите?

– Как?

– Место Салли пока свободно, Стэнтонам не пришло в голову уведомить ее нанимателей. Хотите его занять? Я говорил с ее начальницей и обещал прислать свою знакомую, хорошую стенографистку. Почему бы ей вас не взять?

– Какое место и сколько там платят?

– Стенографистка-машинистка в «Хэлстед мьючиал». Салли получала тридцать семь, в скором будущем ей обещали сорок. Вам, вероятно, придется начать с тридцати пяти.

– Маловато, Эд. Я способна на большее. На прошлой работе получала пятьдесят, и меня, заметьте, не уволили. Компания просто сменила адрес, а я не захотела уезжать из Чикаго.

– Зарплата не имеет значения, – заявил я. – Поработаете недельку, познакомитесь с девушками, поспрашиваете о Салли. Ничего, возможно, из этого не выйдет, но и нам терять нечего. Ее работа скорее всего ни при чем, однако и эту сторону не мешает проверить, раз нам представился такой шанс. Да, дядя Эм? – Я должен был посовещаться с ним предварительно.

Он понял меня и произнес:

– В убытке не останетесь, Моника. Если продержитесь там неделю, получите, скажем… семьдесят пять. Соглашайтесь на любую ставку, которую вам предложат, разницу мы возместим. Начнете с тридцати пяти – добавим вам сорок. Так честно будет?

– Более чем, мистер Хантер. С кем я должна встретиться?

Я объяснил и велел ей взять такси за наш счет.

– Если вас примут, возвращайтесь сюда, – добавил дядя, – я подскажу, какие вопросы следует задавать и как себя вести. Договорились?

Моника кивнула и ушла, чтобы успеть к назначенному мисс Уилкинс сроку.

– И как ты только умудряешься? – усмехнулся Эм. – Вызываешь девушку с блокнотом – получаешь беженку из кино. Или ты каждый раз оговариваешь, чтобы тебе прислали зигфелдовскую блондинку? Не отрицай, будто ничего не заметил.

– Стенографирует Моника хорошо, соображает вроде бы тоже, для задания, на какое мы ее послали, подходит. Что тут еще замечать?

– Она что, на мозоль тебе наступила?

– Намекнула прозрачно, что я мог бы спать не в кресле, а вместе с Салли.

– А говоришь, хорошо соображает!

– Ты сам, между прочим, мне посоветовал… Ладно, замнем. Это и не дает мне покоя в данном деле. Пока мы его не раскроем, меня будет мучить вопрос, правильно ли я поступил, оставшись в гостиной.

Дядя Эм положил руку мне на плечо:

– Прости, Эд. Если здесь и виноват кто-то, так это я. Хотя какого черта, не ясновидящие же мы. Откуда нам было знать, что с ней случится?

– Нашел в картире Салли что-нибудь интересное?

– Нет, Эд. Домовладелец, Корбитски, горазд языком молоть, но и он ничего не знает.

– В том-то и проблема, дядя. Все готовы болтать до одури, и никто ничего не знает.

– Может, тут и знать нечего. Потолковали мы, и я прочесал жилье Салли дюйм за дюймом. В общем, с ночи четверга там никого не было. Трехдневная чикагская пыль на всех поверхностях, следов нет, никаких там хитрых ловушек ни в прошлом, ни в настоящем. Но я забрал стаканы, из которых вы с Салли пили на сон грядущий. Стояли в раковине, отсюда я и понял, что это они – остальная посуда вымыта. Отнес их в лабораторию Кендалла на анализ.

– Салли смешивала напитки у меня на глазах. В ее стакане не могло быть того, чего в моем не было.

– У тебя сердце здоровое, а у нее больное. На нее могло подействовать то, что у тебя никаких ощущений не вызвало бы. Нечто вроде никотина, но это я так. Такое количество никотина должно было изменить вкус напитка – значит, что-то другое, безвкусное. Кто-то, например, влил смертельную дозу в бутылку с виски – сколько его там было-то?

– Как раз на две порции.

– Ну вот, ты бы половину этой дозы и не почувствовал, а Салли хватило, особенно если это что-то сердечное. Бутылки из-под виски и с содовой я не стал брать: если в стаканах что-то было, анализ и так покажет.

– Еще бы лучше вскрытие провести.

– Мы не в том положении, чтобы требовать его, парень. Официального статуса нет, клиент и тот неизвестен. Потребовать мог бы Стэнтон, но если он скрывает, что нанял нас, то не станет этого делать. А вот если лаборатория подтвердит, что в стаканах находилось нечто помимо виски, лимона и соды, мы пойдем с этим в полицию, и вскрытие назначат как пить дать.

– Не понимаю, в чем еще ей могли дать яд, – заметил я. – Мы провели вместе полдня и всюду заходили непреднамеренно. Ты спрашивал в лаборатории, могут ли лекарства действовать только на людей с болезнями сердца?

– Разумеется, спросил. Их несколько – например, эфедрин, но его бы ты, наверное, почувствовал. Не помнишь, сердце у тебя билось чаще обычного?

– Нет, пока я не заглянул к Салли в спальню – тут оно забилось как миленькое, но длилось это недолго. Бумаги ты тоже смотрел?

– Да. Все, какие там есть. Ничего необычного, кроме пылких любовных писем. Все от одного и того же парня с подписью «Билл».

– Да, Уильям Хаберман, Стэнтон говорил мне о нем. Они с Салли встречались какое-то время, а недели две назад расстались. Живет в Эванстоне, работает вместе с отцом – продают подержанные автомобили. Занесен в список тех, с кем я собираюсь поговорить.

– Да, точно он. Много пишет об Эванстоне и о своей работе. Письма в конвертах. Самые ранние написаны месяца три назад, последним – около трех недель. Они виделись раз в неделю, а в промежутках переписывались. Роман, похоже, был бурный, и никакой причины для разрыва даже в последних письмах не называется. Может, выяснится, когда ты поговоришь с парнем лично. Ты еще где-нибудь был, кроме бывшей работы Салли?

Пересказывая Эму разговор с Беном Старлоком, я случайно взглянул на окно и пожарную лестницу, по которой влез наш клиент, чтобы оставить под промокашкой тысячу долларов.

– Не поставить ли нам замок на окно?

– Чтобы он деньги назад не забрал? – усмехнулся дядя. – Если уж он сумеет вскрыть сейф, то окно вскроет запросто, разве что решетку туда приспособить. Ты, случайно, не…

Мы услышали, как открылась и снова закрылась входная дверь офиса. Моника Райт не могла вернуться так скоро, и я вышел посмотреть, кто пришел.

В приемной стояла девушка довольно высокого роста. Красивая фигура, рыжие волосы и все, что к ним прилагается. Похолодев, я ухватился за стол.