Глава 5
Весна 1576 г.
Польша – Рига
– Добре стреляют пушкари, добре! – глядя на разрушающийся замок, улыбался Михутря.
Его величество в сверкающей кирасе и шлеме с небольшим гребнем – морионе – стоял рядом, внимательно глядя в зрительную трубу. Вот откололся еще один кусок стены… Вот рухнула угловая башня! Еще немного и…
– Они выслали отряд, ваше ве…
– Вижу! – опустив трубу, Магнус спокойно обернулся и махнул рукой: – Готовьте картечь, парни.
– Заря-жай!
Русские ливонцы – артиллеристы сноровисто зарядили пушки. Ловко у них получались, быстро. Прочистить банником ствол, затолкать картуз с порохом, забить пыж, закатить тяжелое ядро… Или в данном случае картечь – опять же, для удобства заряжания, в картузах.
– Ваше величество, первая батарея к залпу готова!
– Вторая – готова…
– Третья…
Прусские рейтары тоже не теряли времени зря – уже приготовили пистолеты и палаши, надеясь на добрую схватку. Меж артиллерийскими батареями, в снежных редутах, тлели фитили мушкетов. Все ждали приказа.
Высланный из замка отряд латников – около сотни воинов – выскочил из пороховой мглы прямо на первую батарею.
– Огонь! – быстро приказал король.
– Пли! – тут же скомандовал русский ливонец, помещик из бывших бежецких, капитан Ратмир Рдеев – тот самый, что когда-то геройствовал в Раковоре.
Русские пушки ахнули разом. Изрыгая грозное пламя, вздрогнули тяжелые литые стволы. Свистя, вырвалась из десятка жерл смерть, полетела, ударила, вырывая сердца, калеча, круша доспехи и ребра…
Треть вражеского отряда тут же превратилась в кровавое месиво! Тотчас грянули и мушкетеры – особо не целясь, прямо в пороховой дым.
Первый залп, свист пуль, предсмертные крики. Второй залп… Третий…
И снова – артиллерия! Картечь. Ужас…
Пан Кмишек не думал, что будет вот так. Без всякого глупого «рыцарства». Методично и страшно. Королевские пушки и мушкетеры действовали слаженно и как-то без эмоций. Ни тебе криков «ура», ни реющих знамен, ни красивых лихих атак кавалеристов. Просто – бух-бух-бух. Как молотилка. Бездушная машина смерти.
Именно на это и рассчитывал Арцыбашев. Нужно было наглядно показать всем, чем грозит неуважение к королю и неисполнение его указов. Невзирая на лица, на положение в обществе, на древность рода, на замки.
Замки? Воины? Гонор шляхетский? Ну-ну…
Что сейчас осталось от замка пана Константина Кмишека? Руины! Да, та девушка, верно, погибла… А что делать? Надо показать всем, и тут уж не до сантиментов, не до девушек.
Огромные «единороги», отлитые в Нарве русскими мастерами по русским технологиям, плевались ядрами словно семечной шелухой. Феодальный замок – прекрасная цель, прицел менять не надо. И что с того, что все вокруг заволокло клубами порохового дыма? Да, пушкарям глаза ел – стрелять неудобно. Но ведь ясно, куда. Знай пали!
Вот и палили…
– Ваше величество!
Магнус повернул голову:
– Что такое, Михаил?
– Там это парень, крестьянин… Ясь, кажется. Рвется к развалинам – спасать свою девчонку.
– Его ж там убьют! Да и девчонки уже, скорее всего… Хотя, – король ненадолго задумался. – Вот что! Бери сотню рейтар, прихватывай этого Яся, и мчитесь в замок. Посмотрите, что там да как.
– Слушаюсь, мой король!
Минут через пять после ухода Михутри король дал артиллеристам отбой. День выдался почти безветренный, правда, промозглый, холодный, с мокрым противным снегом, вообще-то, не характерным для мягкой польской весны. Белый пороховой дым, смешанный с кирпичной и каменной пылью, висел над разрушенным замком плотным непроницаемым покрывалом.
Что там делалось, даже в зрительную трубу было не разобрать. Вскоре вернулись разведчики – рейтары с Михутрей, жалованным уже майорским патентом.
– Крепость разрушена до основания! – браво доложил Михаил. – Любо-дорого посмотреть.
– Хм, – Магнус с сомнением покачал головой. – Интересно, там вообще хоть что-нибудь можно увидеть?
Майор рассмеялся:
– Так там уже ничего и нету! Развалины одни кругом – нечего и смотреть. Да, ваше величество, Ясь свою девчонку нашел. Живую!
– Славно! – искренне обрадовался Арцыбашев. – Это ж хорошо, когда у кого-то вдруг – счастье.
– И еще мы поймали владельца замка, – самую важную новость хитрый Михутря приберег напоследок. – Привели на веревке. Велите повесить прощелыгу?
– Стой, стой! Какое повесить? – замахал руками король. – Мы что – турки или татары какие? Под суд его, старого черта, под суд!
– Можно и под суд, ваше величество, – майор повел плечом, защищенным блестящим стальным оплечьем – немножко не в тему с черненым панцирем, однако надежно. Многие тогда комбинировали, не особенно-то глядя – сочетается ли все в латах, гарнитур или нет? Было бы удобно, надежно – что еще надо-то?
– Только судья здесь такие… оправдают черта, как пить дать!
Магнус недобро прищурился:
– Нет! Наши судья – честные. А кто будет нечестным и задумает оправдать… с теми придумаем, что…
– Ну, это другое дело. Пленника к вам привести?
– Зачем? В обоз его, а затем в темницу. Пусть судьи с ним разговаривают.
Клубился, понемногу тая, пороховой дым. На старой, с уже набухшими почками березе невозмутимо каркали вороны. Королевское войско – мушкетеры, пушкари, рейтары – с победой возвращалось в Краков.
* * *
Показательная «порка» непокорного вассала произвела большое впечатление на магнатов и шляхту. Все больше и больше нового короля Магнуса Ливонского начинали воспринимать не как опереточного героя, а как решительного и волевого монарха, ничуть не боящегося применить силу и, самое главное, эту силу имеющего.
Случившееся с паном Кмишеком ясно показало, что с королем шутки плохи, и даже подтолкнуло католических епископов подписать, наконец, знаменитый Акт Варшавской конфедерации, составленный еще в 1573 году и направленный на защиту свободы веры. Участники конфедерации обязались быть взаимно толерантными, хранить эту толерантность в последующих поколениях, быть солидарными в борьбе за свободу веры при любом правительстве, которое преследовало бы любую конфессию. Католические епископы не подписались под статьями Варшавской конфедерации, заявив, что Варшавская конфедерация «оскорбляет величие Бога, разрушает основы польской государственности, поскольку провозглашает свободу всем иноверцам, магометанам, иудеям, протестантам и другим схизматикам».
Стены католических монастырей вряд ли были крепче замка ясновельможного пана Константина, обвиненного в неуважении к законам и власти и ныне ожидавшего суда в королевской тюрьме. Именно на это прозрачно намекнул государь во время частной встречи с кардиналом Родриго. Кардинал малость скривился, но все прекрасно понял, и уже через пару недель Акт был подписан всеми прелатами короны и княжества.
Растаял снег, и веселый месяц апрель шумел птичьими стаями, в набухших на деревьях почках нежной зеленью проклевывались первые листики, входила в буйство трава, а по лугами да полянам рассыпались золотистые солнышки мать-и-мачехи. Дни стояли хорошие, теплые, с птичьими задорными трелями и пронзительной небесной синью, так похожей на очи ее величества королевы Марии. Хозяйки собирали по берегам Вислы молодую крапиву – на щи, выпускали на первотравье отощавший за зиму домашний скот. Многие в Кракове держали на своем подворье и коров, и коз, и овец. Да кого только ни держали! Целый день под окнами дворца, под склонами Вавельского холма гоготали гуси, крякали утки да истошно орали озаренные неодолимым любовным влечением кошки.
Уже подсыхали дороги, и скоро можно бы собираться в путь: Магнусу в Ригу, а Машеньке – в Оберпален, забрать, наконец, любимого сына Володеньку-Вольдемаруса. Как и все женщины в те суровые времена, Маша быстро забеременела во второй раз, но ребеночка родила мертвого, так что еще одного радостного события в королевской семье не случилось. Родители погоревали, конечно, но опять-таки в ту эпоху было не принято привязываться к младенцам. Тем более к тем, кто находился еще в материнской утробе: очень часто случались выкидыши или младенцы рождались мертвыми, а из тех, кто рождался, очень не многие доживали даже до трех лет. Это касалось всех – и крестьян, и королей тоже.
К слову сказать, Маша нынче была беременна в третий раз, но со стороны этого было не видно – слишком короткий срок. Однако в нужное время не пришли месячные, и стало ясно – беременна. Обычное дело, чего уж.
В один из таких ярких и солнечных апрельских деньков, после обеда, Марьюшка прилегла в опочивальне, по-домашнему набросив на себя один тоненький сарафан. Отдыхая от государственных дел, его величество уселся на ложе рядом, погладил жену по животику… еще ничуточки не округлившемуся, вполне обычному с виду, несмотря на то что внутри уже происходило чудо – зарождалась новая жизнь.
– Наверное, она уже кое-что чувствует? – улыбнулся Магнус. Именно так он и сказал – «она» – почему-то супруги решили, что следующим их ребенком обязательно станет девочка. Такая же синеглазая, бойкая, такая же красивая, как ее мама.
– Да вряд ли еще чувствует, – Маша покачала головой и, вытянув ноги, потянулась, как кошечка.
– Потягуши, потягуши! – расстегнув пуговицы сарафана, Арцыбашев нежно погладил жену по животику, пощекотал пупок. – Нет, все же она чувствует. Тебе самой-то приятно?
– Спрашиваешь!
– Значит, и ей приятно… а как же!
Магнус расстегнул все пуговички, обнажив лоно и грудь… и тут же, сбросив с себя рубашку, поцеловал твердеющие сосочки, поласкал языком, гладя ладонями бедра, а затем накрыл губами уста своей юной супруги. Та встрепенулась, прикрыв глаза, обняла мужа за плечи, погладила по спине, задышала все чаще и чаще… И вот послышался стон, негромкий, нежный и томный… скрипнуло ложе…
Кто-то вошел было в кабинет, но невзначай глянув в приоткрытую дверь опочивальни, остановился, замер. А услыхав стоны, вздохи и скрип, осторожно, на цыпочках, попятился прочь… А потом, как все стихло, громко постучал в дверь.
– Петер, ты? – король поспешно натянул одежду. – Случилось что?
– К вам княжна Мария Козинская-Курбская, ваше величество! – войдя, доложил мажордом. – Смею напомнить, не далее как вчера вы обещали ее принять именно в это время.
– Обещал – приму, – быстро прикрыв дверь опочивальни, Магнус уселся за стол. Солидный, с резными позолоченными ножками, обтянутый синим сукном, сей предмет мебели словно символизировал собой все могущество королевства.
Такой же синей, с золотым шитьем, тканью были обиты и стены, на окнах же висели плотные шторы традиционных польских цветов – красные, с вышитым белым орлом.
– Пусть войдет, – милостиво кивнув, его величество тут же поднялся, учтиво приветствуя даму.
Чуть выше среднего роста, склонная к полноте, но даже в возрасте не утратившая красоты Мария Юрьевна Козинская-Курбская уже при рождении являлась княжной, ибо появилась в знатном роду панов Гольшанских. Похоронив двух мужей, красавица вдова вышла замуж в третий раз – за знаменитого предателя и политэмигранта князя Андрея Курбского. Того самого, что еще в 1564 г. в разгар Ливонской войны получил известие о предстоящей опале и бежал, сдавшись на милость польского короля и великого литовского князя. Получив земли в Литве, Курбский оттуда слал царю Иоанну гневные письма, старательно обеляя собственное предательство и понося царя. Иван Васильевич, надо отдать ему должное, отвечал весьма обстоятельно, а временами и ехидно. Письма эти по праву считались выдающимся литературным памятником – и это было все, что Арцыбашев знал о жизни князя Курбского в Речи Посполитой. Теперь, судя по всему, предстояло узнать куда больше.
– Не знаю даже, как и начать, ваше величество, – чуть покраснев, княжна приложила к губам носовой платок брабантского кружева. Очень и очень недешевый платочек! Да что там говорить, в приданое своему новому мужу-предателю она принесла многочисленные имения на Волыни. Было с чего получать доход!
– Ничего, ничего, Мария Юрьевна. Говорите спокойно. Все, что хотите сказать. Излагайте свое дело и будьте уверены – оно будет разрешено быстро и самым наилучшим для вас образом.
– Спасибо, ваше величество, – поблагодарив, посетительница откашлялась и, наконец, перешла к делу: – Когда я выходила замуж за князя Андрея, я полагала, что этот опальный русский вельможа – образованный и воспитанный человек. Однако, увы, все оказалось вовсе не так! Отнюдь!
Из уважения к происхождению монарха, княжна говорила по-немецки – не всегда правильно, но довольно бегло, временами сбиваясь на польскую речь, которою король уже понимал, но говорил еще плоховато – мешали многочисленные шипящие.
– Он оказался тираном, мой муж. Тираном и подлецом. Скажу прямо: я хочу с ним развестись, ваше величество.
– Так кто ж вам мешает? – удивился король. – Хотите разводиться – пожалуйста. Я лично попрошу за вас кардинала Родриго.
– Тут дело вот еще в чем, – Мария Юрьевна покусала губу. – Выходя замуж за князя Андрея, я – по его настоянию – перешла в православие. Он сказал, что так будет лучше для нашей любви! О, если б я тогда знала!
– С православием сложней, – честно признался Магнус. – Хотя и тут договоримся. Надо только предоставить доказательства… гм… тиранства и… аморального поведения князя.
– Таковых много, – посетительница задумчиво посмотрела в стену. – Только свидетели-то по большей части – дворня. Кто ж им поверит? Да и вообще, я бы не хотела никакого судебного разбирательства. По-тихому бы все…
Княжна тяжко вздохнула, и ее можно было понять.
Идя навстречу Марии Юрьевне, Магнус вызвал князя Курбского к себе, точнее сказать пригласил, ибо именно так именитый перебежчик и воспринял королевский вызов. Князь выехал в Краков с самой помпезной свитою, с дворней, и каждый в его имении знал – сам король пригласил светлейшего Андрея Михайловича, дабы испросить у него совета в ливонских и московских делах!
Между тем уже и все суды волынского воеводства, и королевский суд были завалены жалобами на княжеский произвол. Андрей Михайлович и впрямь вел себя так, как привык в своем московском имении, и краев не видел вовсе! Ладно, с супругой – тут уж князь сдерживался, все ж таки та была знатного польского рода. Но что касается всех остальных, всяких там встречных-поперечных… Да и что говорить-то? Ну, приказал высечь заезжего купчишку – больно уж тот оказался нахален. И что? Ну, накатал купчишка жалобы – так за эту жалобу ему еще б плетей! На кого жаловаться посмел, подлая морда! Кто он, пес худой, и кто – Андрей Михайлович Курбский! Светлейший князь, а ныне – ясновельможный пан!
Да еще дело – пару холопей в имении своем до смерти зашиб да пошалил с девками, те потом и утопились, дуры! Ну, дуры же – дуры и есть. Это уж вообще его, князя, личное дело! И холопы, и девки дворовые – это и не люди вовсе, а так, имущество. Его, между прочим, имущество – Андрея Михайловича, князюшки!
Принимали гостя (или уж если точней – подозреваемого) в малом зале королевского вавельского дворца, куда князь Андрей, ничтоже сумняшеся, явился как в свою вотчину, даже кланяться особо не стал, так, кивнул слегка да процедил что-то сквозь зубы. Подчеркивал, гадина, что он, как ни крути, Рюрикович.
Все, что сказал ему Магнус по поводу прав человека, отмене личной зависимости крестьян и прочих привилеев, князь пропустил мимо ушей, будто не слышал.
Уже начинающий лысеть, с длинной редкой бородкою, предатель бил себя кулаком в грудь:
– Я ж князь! А ты, вашество, меня за моих же холопей попрекаешь?! А насчет супруги моей – так это и вовсе наше дело.
Утомил! Надменностью своей дурацкой, тупостью непробиваемой – утомил.
– Арестовать! – устало махнул рукой король. – И до судебного разбирательства – в одиночку. Кормить – с моего стола.
– Как арестовать?! – с князем, казалось, вот-вот случится удар. – Да как вы… как вы смеете к особе моей прикасаться! Я – Рюрика потомок и…
– Да ты заткнешься наконец, пес худой?! – королеву Машу Старицкую в гневе побаивался и сам король. А нынче Марьюшка разгневалась, ибо тупой черт Курбский мог достать любого. Тем более – слабую беременную женщину.
– Сказано – под арест, так ну, пшел, живо! – проворно спрыгнув с трона, Машенька с разбега хватанула ногой промеж ног Курбского, от чего князь непроизвольно вскрикнул, схватился за причинное место и, согнувшись, выпучил глаза.
– Ты тут что, один Рюрикович?! – сжав кулаки, не успокаивалась королева. – А меня забыл, псинище? Еще как посмотреть, кто тут из нас познатнее! Ишь, разорался, козлище! Я – Мария Старицкая, забыл?! В былые-то времена на одном поле б с тобой не присела, а тут… А ну – под арест, живо, а то как сейчас двину! Ног не унесешь!
Синие очи юной княжны метали молнии, а слова не расходились с делом. Сказала – двину, и двинула кулаком князю под дых. Присутствующие при сем придворные затаили дыхание и жестами откровенно поддерживали Машу. Предателей и вообще-то нигде особо не жаловали, а уж такого-то тупого и надменного черта, как Курбский, так и подавно! Ишь ты, Рюрикович выискался.
Магнус все же рискнул, оттащил Машеньку за руку – иначе б та избила старого дурня в кровь, и между прочим – поделом бы!
Едва Курбского увели (вернее, он сам ретировался вместе с конвоирами, испуганно оглядываясь на не на шутку разбушевавшуюся королеву), как придворные наградили Марию целым шквалом аплодисментов! В Польше и своих-то магнатов за их надменный гонор не жаловали, а тут еще и чужой, к тому же предатель.
– Нет, ну, вошел бы как человек, – испив бокал вина, потихоньку успокаивалась Марьюшка. – Поздоровался бы вежливо, поклонился… А то встал – пень пнем – губищу выпятил! Ой, козлище-то, ой, козлище.
– Между нами говоря – да, – со вздохом согласился Магнус.
Вечером устроили бал. Не в честь какого праздника, просто так, веселья ради. Арцыбашев все чаще ловил себя на мысли, что ему хочется послушать музыку. Ну, как раньше, в те еще времена. Что-нибудь из девяностых – «Нирвану» там, «Металлику», даже «Эйс оф Бэйс» сгодился б.
Как вот только все это играть, Магнус так и не сумел объяснить музыкантам – не хватало специфических знаний.
После бала царственная чета отправилась спать и поднялась на ноги лишь поздно утречком, часов в десять. Уже вовсю пели птицы, в бледно-голубом, чуть тронутом перистыми полупрозрачными облаками небе ласково сверкало солнышко, а внизу, у подножия Вавельского холма, у Вислы, зацвела сирень!
Туда король с королевою и отправились, по заведенной традиции – тайно, переодевшись в простое платье. Изображали собой горожан, и охрана про то прекрасно знала, только в глаза не лезла, благоразумно околачиваясь неподалеку – тоже под видом прогуливающихся обывателей. Магнус с Машей, кстати, про охрану знали. И охрана догадывалась, что они знают – однако всех все устраивало.
У самой реки, на лугу, резвились дети. Кто-то играл в салочки, кто-то – в прятки, подростки же постарше стреляли из самодельного лука в устроенную из воткнутой в землю доски мишень. С десяти шагов еще попадали, с пятнадцати – не всегда, а уж с более дальнего расстояния и говорить нечего.
Король и королева Речи Посполитой сидели невдалеке, под старой черемухой, на притащенном кем-то бревне и делали ставки – попадет кто-то из мальчишек в мишень или нет.
– Ставлю грош вон на этого, чернявенького. Попадет!
– Этот мазила? Ага, как же! Я – на того, вихрастого.
Подростки между тем не торопились слать в мишень стрелы. Мало того, вдруг заговорили о пистолете. Магнус тут же прислушался: интересно, откуда у пацанов пистоль? Сперли, что ль, у кого? Или нашли? Или – чем черт не шутит – сами сделали?
Задумался. Потом Маша на что-то отвлекла… А потом вдруг услышал выстрел! Негромкий такой хлопок, вовсе не похожий на грохот тех пистолей, что использовались в шестнадцатом веке!
– Ого! Попал! Яцек попал! Попал Яцек! – радостно загомонила отроки.
Вот тут-то Арцыбашев и увидел в руке одного из них пистолет. Пистолетик! Маленький дамский браунинг, века двадцатого – точно!
– Покажите-ка, парни, – подойдя ближе, вежливо попросил король. – Мы вот с супругой заспорили – из чего это вы тут стреляете? Она говорит – арбалет, потому что пистолетов маленьких таких не бывает!
– А вот и бывает! Вот! – вихрастый мальчишка с озорными глазами протянул браунинг на ладони.
Бельгийский карманный пистолет образца 1905 – по некоторым сведениям 1906 – года. Как человек, когда-то всерьез занимавшийся антиквариатом, Леонид определил его с ходу. Не слишком удобный и даже несколько неказистый с виду. Зато маленький – десять сантиметров длиной. Свободно помещается в кармане пиджака. Два предохранителя – флажок на рамке слева и еще один – автоматический, в виде клавиши – на задней стенке рукоятки, выключается при правильном охвате рукоятки ладонью. Прицельные приспособления простейшие: ни мушки, ни целика нет, лишь две параллельные канавки.
– Где нашли? – подкинув браунинг в руке, Арцыбашев пристально посмотрел на вихрастого.
– Так тут и нашли, пан! У реки в траве валялся. Видать, обронил кто-то.
Расстегнув висевший на поясе кошель, Магнус вытащил оттуда тускло блеснувший серебром талер.
– Позволите супруге моей стрельнуть?
– Конечно!
Жестом подозвав Машу, его величество показал ей браунинг:
– Это пистолет такой, милая. Заряды в рукоятке, в ствол подаются пружиной. Прежде чем стрелять, не забудь опустить пальцем вот эту вот штучку. Ага… Теперь целься… Огонь!
Сухо треснул выстрел. Словно хворостина под ногой хрустнула, сломалась. Никто из прогуливавшихся по берегу реки горожан даже не обернулся.
– А где дым? – удивилась юная королева. – Порох я чувствую, а дыма что-то не вижу.
– Тут специальные такие заряды, – Арцыбашев вытащил из рукоятки магазин. – Шесть патронов всего. Два, видно, парни выпустили, один – ты. Еще такая штука есть, отроцы?
Подняв вытащенный магазин вверх, Магнус вопросительно посмотрел на ребят:
– Даю еще талер!
– Вот! – все тот же вихрастый мальчишка тут же вытащил из-за пазухи еще один магазин, к большой радости Арцыбашева – полный.
– Тоже в траве нашли? Вот вам грош – показывайте, в каком месте!
– А идемте, пан! И вы, панночка…
Глаза отроков блестели от радости, еще бы – столько денег им отродясь не приваливало!
– Вот, – пройдя вдоль реки метров пятьсот вниз по течению, вихрастый показал на старый вяз с темной бугристой корою и могучими раскидистыми ветвями. – Просто в бабки играли, а я под корнями биту спрятать хотел. Глянь – а там вот это! В масленую тряпицу завернуто.
– Тряпицу, конечно, выкинули?
– Угу…
– Что ж, – усмехнувшись, его величество достал золотой дукат. – Покупаю ваш пистоль. Это вам на всех – поделите мирно.
– Поделим, любезнейший пан! – радостно загомонили мальчишки. – Ужо поделим!
Браунинг Магнус-Леонид отдал Маше – для того, собственно, и купил.
– В Обрепалене одна будешь – держи при себе. Так, на всякий случай.
Видно было, что королеве подарок понравился, она даже попросила еще разок пострелять. Постреляли, извели остатки первого магазина, так что теперь остался один – всего шесть патронов.
Поговорив с Анри, король приказал выставить у старого вяза тайный пост. Такого неприметненького человечка, чтоб прогуливался по бережку, либо сидел рядом, на набережной, в харчевне, да примечал бы – кто к старому вязу подойдет, к корням наклонится.
Браунинг такого типа явно попал в Краков из будущего – интересно, как? Что же, и здесь, в Кракове, имеются ворота – портал времени? Может быть… хотя скорее всего нет. Если б были, что-нибудь да выплыло бы, давно пошла б молва о всяких непонятно-подозрительных незнакомцах, о пропаже людей и о всем таком прочем. Однако же никаких подобных слухов в городе не было.
Слухов не было, а пистолет – в первой половине двадцатого века произведенный – был! И кто-то его туда, под вяз, положил, спрятал. Зачем? Просто другого выхода не имелось? Или – кому-то передать? Загадка.
Подумав, Арцыбашев снова вызвал Анри Труайя и приказал выяснить по всем каналам, не объявлялись ли в Кракове в последнее время какие-нибудь странные чужаки или непонятные вещи.
Анри выяснял дня три – да так ничего толком и не выяснил. Вроде бы никаких странных незнакомцев в городе и ближайших окрестностях не появлялось, что же касаемо непонятных вещей, так люди Труайя обошли всех старьевщиков, все лавки в Казимеже – ничего интересного там не обнаружили.
И все же браунинг кто-то спрятал! Кто? Такой же, как сам Леонид-Магнус – странник, пришелец из будущего, возможно, таящий в своем появлении серьезную угрозу? Или пистолет образца 1906 года попал в конец шестнадцатого века чисто случайно, через уже знакомые Арцыбашеву порталы – в московском Кремле или в море у острова Эзель? В любом случае приходилось ухо держать востро.
Сам Леонид в последнее время все меньше вспоминал свое прошлое, двадцать первый век. Не до того было: войны, интриги, новый королевский трон! А еще – юная красавица жена, сын Владимир… Не тянуло в будущее, ничуть! Но вот обезопасить королевство от влияния людей оттуда было бы неплохо. Мало ли что за чудики полезут?
Все хорошенько обдумав, его величество специальным указом создал секретную канцелярию, в ведомство которой в числе прочего входил и поиск информации обо всех непонятных, не укладывающихся в обычные рамки, явлениях, предметах и людях.
* * *
Наемный убийца Акинфий-Вальтер все ж таки добился своего – получил деньги от людей султана Мурада. Правда, убивать короля Магнуса Ливонского сразу же его не просили. Он просто должен был следить за его величеством везде, где бы тот ни появился, и быть готовым исполнить приказ. Висеть, словно карающий меч над шеей преступника!
* * *
Оставив беременную супругу в Оберпалене с сыном, Магнус отправился в Ригу, прихватив с собой верную гвардию Михутри, часть прусских рейтар и отряд польских гусар под командованием молодого полковника Яна Квирчи.
В честь прибытия короля в Домском соборе устроили пышный молебен, после чего все перешли в ратушу, а из нее, уже ближе к ночи – в соседний дом братства Черноголовых, где тоже был устроен весьма пышный прием. Черноголовыми в Риге называли молодых неженатых купцов, чьим покровителем считался темнокожий святой Маврикий. Его черная голова и красовалась на гербе братства, украшавшего и знаменитый дом, пожалуй, самый красивый в Риге.
Вот уже несколько лет Рига подчинялась полякам, Речи Посполитой, и новый монарх импонировал ратманам куда больше старого – все ж таки протестант, ливонец. Правда, формально славный король Магнус все же являлся вассалом московского царя Иоанна, и это многих отпугивало. С другой стороны, сил у Ливонца теперь достаточно, чтобы игнорировать любые поползновения коварного московита, чьи войска, захватив Пернов, находились на полпути между Ригой и Ревелем.
Сам Иван Васильевич вроде как попритих: не присылал послов, не слал гневных писем, вообще не реагировал на своего своевольного вассала никак! Это казалось Магнусу странным, более того – пугающим. Зная царя Ивана, можно было с уверенностью предполагать, что тот задумал какую-то гнусную пакость. Именно так, кстати, считала королева Мария Васильевна. Впрочем, куда более серьезную опасность для Риги нынче представляли шведы.
Шведские корабли появились в море уже утром, сразу же после бала. Прямо как специально подгадали! Вход в Даугаву-реку, на которой стояла Рига, прикрывали достаточно мощные артиллерийские батареи. Которые, сделав по одному выстрелу, вдруг озадаченно замолкли.
– Кто-то намочил порох, государь! – вернувшись с батареи, доложил посланец.
– Перекрыть реку! – немедленно распорядился король. – Послать все суда.
– У нас почти нет судов, ваше величество, – поклонился капитан рижского гарнизона Готфрид фон Борк.
– Как это нет? – стоя на могучей башне рижского замка, Магнус изумленно глянул вниз, на причалы. – А вон сколько мачт! Целый лес!
– Но это торговые корабли, ваше ве…
– Конфисковать! На время обороны. А кто откажется – вешать на мачтах. Миндальничать нынче некогда – шведы вот-вот ворвутся в город. Михаэль, исполнять!
– Слушаюсь, ваше величество!
Часть королевского полка выбралась из замка на пристань. За ним последовали рейтары.
Лениво разворачиваясь, тяжелые шведские каракки начали обстрел замка и города. В воздухе засвистели ядра. Высокие надстройки кораблей быстро окутались пороховым дымом. Дующий с моря ветер оказался не очень силен, и дым рассеивался медленно, не давая шведам увидеть, куда стрелять. Уже очень скоро вся река оказалось перекрыта судами рижских купцов, так что вражеский флот почти полностью лишился свободы маневра.
– Эх, пушек маловато! – проходя сумрачными переходами замка, возмущался король. – Знал бы – прихватил бы несколько орудий с собой.
– Мы писали, ваше величество, – усатый комендант в серой шведской кирасе запоздало оправдывался и разводил руками. – Раньше еще. При прежнем короле. А потом, когда короля не стало, некому было и пожаловаться.
– Понятно, – стиснув зубы, Магнус поглядел в бойницу.
Шведские корабли, оглашая округу залпами, уже подошли к самому берегу. Правда, два судна вздрогнули и осели, получив пробоины – артиллерия замка все ж не молчала. С тонущих кораблей поспешно спустили шлюпки, кто-то из моряков просто бросался в воду, хотя было еще прохладно – явно не для купания.
– Доплывут – не зима, чай, – король нахмурился и махнул рукой. – Стрелков на башни. Всех!
– Все наши стрелки и так на башнях, ваше величество!
– Тогда лучников.
– И лучники тоже.
Магнус усмехнулся, положил руку на эфес шпаги:
– Тогда остается молиться. И биться! Что ж…
Слух о том, что король лично появился на стенах, разнесся по замку мгновенно, резко воодушевив бойцов.
– Смотрите, смотрите – король!
– Сам король с нами!
– Его величество…
– Ну, теперь-то уж нам поможет сам Бог!
Монарх в те времена являлся фигурой сакральною. Зная о том, Арцыбашев и показался на башне, рискуя подставить лоб под шведскую пулю. Однако делать нечего – это был вполне оправданный риск!
Шведы, понимая, что прорваться в город им будет трудно, сосредоточили натиск на королевском замке. Густой дым клубами стелился над Даугавой, залпы артиллерийских орудий слились в один сплошной гул. Грохот стоял такой, что уже очень скоро Магнус почувствовал – глохнет. И слепнет: едкий пороховой дым ел глаза.
– Огонь! Огонь! Огонь! – командовали артиллеристы.
Внизу на реке загорелись сразу три шведских корабля – вспыхнули, как порох. Видно, раскаленные ядра защитников замка угодили в крюйт-камеры – корабельные пороховые погреба. Впрочем, враги тоже не тратили зря время и сражались отчаянно: сразу пять судов повернулись бортами к замку. Пять залпов накрыли все вокруг огнем и дымом, обрушив изрядный кусок стены!
Когда рассеялся дым, в образовавшуюся брешь тут же кинулись высадившиеся на берег шведы – отряд морской пехоты в черных кирасах и шлемах, со шпагами, абордажными саблями и палашами. Завязалась рукопашная битва, и сам король, прихватив знамя, возглавил бросившийся к бреши отряд.
– Король!
– Король с нами!
– Его величество!
С удесятеренною силою защитники замка бросились на врагов, и воинское счастье изменило последним. Кто-то был убит, кто-то ранен, а кто-то побежал обратно к реке, не выдержав натиска.
– Да здравствует король! – заорали защитники замка.
– Ур-р-а-а-а-а!!!
Магнус покровительственно улыбнулся, и вдруг что-то ударило его в шлем. То ли осколок ядра, то ли шальная пуля. Ударило, сбило с ног, лишило сознания, так что все вокруг исчезло, осталась одна чернота.
* * *
– Нет-нет, – показывала королева портнихе. – Этот кошель должен быть незаметен. Я собираюсь носить его под одеждой, понятно?
– Чего ж непонятного, ваше величество? – портниха, дебелая женщина с широким добрым лицом и необъятным бюстом, с сомнением покачала головою. – Только спрятать ваш кошель в лифе, думаю, вряд ли получится.
– Понимаю, – покусала губу Маша. – Не столь уж у меня большая грудь. А где-нибудь на талии?
– Разве что под юбкой. Да-да, ваше величество – под юбкой, так!
– Под юбкой? – королева раздраженно фыркнула. – А как же я буду его доставать? То есть не его, а их – деньги.
– Уединитесь где-нибудь, моя госпожа, и…
– Не-ет, мне быстро надобно. Мгновенно, чтоб раз – и все! Слушай-ка, Грета, а что если сделать пышный рукав? Ну, вот, манжеты… Хотя…
– Не хотите под юбку, ваше величество, так можно вам на плечики накидку – соболя, горностая, куницу… Туда и спрятать.
– А вот это верно, верно! Так, Грета, и сделаем.
Конечно, вовсе не деньги собиралась носить при себе юная королева. Не деньги, а тот маленький пистолетик, подарок мужа. После пышного и многолюдного Кракова, после веселого Вавельского дворца, Оберпален вдруг показался Маше серой и унылой деревней, почти безлюдной, недоброй и чужой. Синеглазая красавица чувствовала на себе чьи-то колючие взгляды, словно бы кто-то постоянно за ней следил. Впрочем, скорее всего дело было в беременности королевы.
После полудня, поближе к вечеру, терзавшие юную властительницу Ливонии и Речи Посполитой хандра и пустые подозрения сменились, наконец, радостью и весельем. В гости пожаловала юная баронесса Александра, а уж эта особа нравом отличалась не скучным! Сразу как пришла, как уселась с веления Маши на лавку – так и принялась болтать да рассказывать разные сплетни, за отсутствием чего иного вполне сходившие за светские новости.
– Элиза-то наша, ваше величество, совсем от болезни оправилась и нового любовника себе нашла! – взахлеб повествовала Сашка. – О чем мне вчера напропалую и хвасталась. А еще рассказывала, будто подружка ее и соперница, Агнета фон Марка, предается любовным играм с собственным конюхом.
– Надо же – с конюхом!
– А то!
Так вот, смеясь и заедая рейнское вино калеными орешками, девушки мило беседовали до тех самых пор, пока Мария не бросила взгляд в окно и увидела входившее во двор войско!
Всадники в кольчугах и стеганых тегилеях да в красных кафтанах стрельцы – русские. Свои, союзники – потому никто их и не задержал, прямо ко дворцу пропустили.
– Воевода князь Федор Мстиславский пожаловал! – отворив двери, с поклоном доложил слуга.
– И что с того, что пожаловал? – хмыкнула королева. – Я его не звала.
– Так прогнать?
– Постой, постой, – Маша покладисто махнула рукой. – Чего ему надо-то?
– Так, ваше величество, вас.
– Ну… пусть войдет, черт с ним.
Воевода вошел, в чем был – в колонтаре, кольчужном доспехе со стальными пластинами на груди, в богатом плаще зеленого бархата, при сабле. Слава богу, хоть шлем с головы догадался снять!
– Здрава будь, царица, Богом помазанная, – войдя, князь поклонился по-русски – едва пол лбом не прошиб.
Поклониться-то поклонился, однако ж вел себя нагло: шарил вокруг глазами, будто высматривал, что плохо лежит.
– Государь наш великий, царь и великий князь всея Руси Иоанн Васильевич тебе, Марья Владимировна, и мужу твоему, Арцымагнусу Крестьяновичу, королю поклон свой и благословенье отеческое шлет!
– И от нас царю великому Иоанну Васильевичу – поклон!
– Поклон шлет – и видеть желает! – невежливо перебив королеву, Мстиславский ухмыльнулся. Здоровущий, косая сажень в плечах, с темной – во всю грудь – бородищею, князь чем-то походил на медведя.
– Выезжаем сейчас, царица Марья Владимировна, – воевода продолжил громовым голосом. – А супруг той, уж коли его тут нет, так пущай попозже приедет, ничо, государь Иоанн Васильевич разрешает. А тебя, царица, видеть желает немедля, о чем и грамота указующая есть, гонцом сегодня доставленная! Показать?
– Обойдусь, верю! Когда собираться-то?
– Да посейчас и собирайся, царица-душа! – рассмеялся воевода. – Я во дворе подожду, с войском.
Дождавшись, когда воевода уйдет, Маша бросилась к Сашке:
– Все запоминай, милая. Выбирайся тайным ходом из замка, поезжай в Ригу, мужу моему Магнусу все как есть передай. Явился мол, князь Федор Мстиславский, по приказу царя Ивана увез меня в Москву! Ох, чувствую – на погибель.
– Ваше величество! – баронесса соскочила с лавки. – Так давайте вместе бежим! Тайным ходом.
– Не убежим, – убежденно мотнула головой королева Мария. – Меня искать, ловить будут, все пути-дороженьки перекроют. Сама слышал – царский приказ! О тебе же и не вспомнит никто. Поняла, что сказать?
– Поняла, да, – Александра поспешно закивала.
– Ну, давай, беги, – благословила Маша. – Осторожней будь, воины Мстиславского да Токмакова князя повсюду – от Ревеля до Риги!
– А ты… вы как же?
– А я как-нибудь, – юная королева снова глянула во двор и усмехнулась. – Бог не выдаст – свинья не съест. Дорога неблизкая, пока еще до Москвы доберемся.
* * *
Магнус очнулся в каком-то сыром и темном помещении, похожем на подвал или погреб. Все вокруг было обито досками, пол под ногами качался. Или это в голове все качалось, кто знает? От полученного удара всякое может быть – в том числе и сотрясение мозга.
Понемногу приходя в себя, Арцыбашев начинал соображать, где находится. Кроме него в помещении находилось еще несколько человек, некоторые были прикованы цепями к стенам! Пол и вправду шатался, да все шаталось, а снаружи, за стенками, слышно было, как плескались волны.
Корабль! Ну, точно – корабль. А они все – в трюме.
– Эй, братцы… рижане есть? – негромко позвал король.
– Да тут, парень, все рижане.
«Парень»… Значит, не знают, не узнали…
– Скоро вздернут шведы на рее – разбираться не станут, рижанин ты или нет.
– А может, и не вздернут, братцы? Может, обменяют? Или отпустят за выкуп?
– Ага, отпустят. Сиди, дожидайся.
Кстати, все пленники были в одних сорочках и штанах, босые – камзолы, перевязи, обувь – все позаимствовали победители! Уж конечно, почему бы и нет?
Арцыбашев не мог бы сказать в точности, сколько прошло времени с момента его появления в трюме шведского суда: может быть, полдня, а может, и сутки. Никто из вражеской стражи или моряков в трюм не спускался, никто пленников не кормил, не давал воды, не таскал на допросы – вообще не предпринимал никаких действий.
Пленники по большей части дремали да гадали, что с ними сделают шведы – повесят или отправят на каторгу, на галеры?
Все сомнения разрешил долгожданный визит вражеских ратников. Судя по кирасам и шлемам, это были морские пехотинцы, уж никак не матросы. Эти бравые парни с ничего не выражающими физиономиями, по указанию своего старшего – капрала, сублейтенанта, или кто он там был – сноровисто связали пленным руки да тут же вывели на палубу.
Наконец-то! Хотя бы глоток свежего воздуха после спертой затхлости трюма. Неплохое начало, вернее сказать – продолжение. Если бы еще не связанные за спиною руки…
Надо сказать, вязали-то шведы сноровисто, да не очень умело. По крайней мере тот, кто связывал Арцыбашева… или это просто веревка оказалась гнилой? Как бы то ни было, пока шли, Магнусу удалось ослабить узел. Вот только зачем? Ведь бежать с корабля не представлялось никакой возможности – кругом море и все те же суда под синими флагами с желтыми коронами и крестами. Нет, не убежать, и думать нечего. Разве что только геройски погибнуть, бросившись на своих конвоиров. Или утонуть.
Часть парусов грозной четырехмачтовой каракки с высокими надстройками на носу и корме оказалась зарифленной, а одна рея – вообще свободна. Вместо паруса на ней болтались четыре петли! Ага… значит, сразу по четверо решили вешать. Под реей, у мачты, поигрывал плетью здоровущий малый в красной безрукавке – судя по угрюмой роже, не иначе как корабельный палач – профос.
На кормовой надстройке уже собрались офицеры в пышных камзолах. Переглядывались, весело шутили, смеялись. Что ж, чего б им не веселиться – какое-никакое, а развлечение!
Один из них, в красном плаще и высокой шляпе с перьями, неожиданно взял слово:
– Я – капитан «Золотого ветра» Свен Гуннарсон. «Золотой ветер» – это мой корабль, и это последнее, что вы, проклятые вражины, будете видеть в жизни! Профос, приступай.
Дюжие молодцы пехотинцы схватили Арцыбашева под руки и в числе прочих несчастных потащили к мачте.
– Эй, эй! – закричал Леонид. – Я – король Ливонии!
– А я – московитский царь! – ухмыльнулся в ответ профос. – А ну-ка, давай, подставляй шею!
Синее море билось внизу, совсем рядом, в бледно-голубом небе медленно и величаво плыли белые облака, а не так уж и далеко, за другими шведскими кораблями, виднелась земля – пенные буруны прибоя, скалы.
– Эзель, – промолвил кто-то из пленников.
Эзель… Где-то здесь, у самого острова, в море, имелся провал – портал, ворота. Быть может, вот прямо здесь, в мерцающей зеленоватой дымке…
– А ну, пошевеливайся!
Резко оттолкнув профоса, Магнус перескочил через фальшборт и, на лету разрывая веревки, бросился в море!
И шведы, и пленники что-то кричали ему вслед – беглый король не слышал. Нырнул, проплыл под водой, сколько можно, вынырнул… Вода, как беглец и предполагал, оказалась студеной – май месяц не очень-то подходящее время для купания здесь, на Балтике. Холодно! Да еще и волны. Набежала одна – окатила с головою, окунула, потянула на дно – еле выбрался. Не успел отдышаться – за ней уже вторая, третья…
А еще вдруг свело ноги! Вот это уж было совсем хреново. Совсем-совсем.
– Помогите! – машинально заорал молодой человек. – Эгей, эй…
Покричал и перестал, успокаиваясь и работая одними руками. Берег-то неожиданно оказался не так уж и далеко – камни, скалы, песок… И – никаких шведских кораблей! А рядом, чуть позади – рыбацкая лодка.
– Эй, парень, – закричали с суденышка сначала по-эстонски, потом по-немецки. – Руку давай, чертов купальщик! Кятт туле! Суплейя верине… Шнель, шнель! Курат!
* * *
Минут через десять-пятнадцать лодка, ловко лавируя меж торчащими из воды камнями, причалила к берегу, к серому каменистом пляжу. Между прочим обогнули какую-то небольшую деревеньку в десяток домов и с причалом, да повернули к берегу за небольшим мыском, поросшим густым кустарником и соснами.
Лодочник – кряжистый, с небольшой бородкой мужик по имени Эйно – оказался рыбаком местной артели. По крайней мере именно так он сказал, усаживая несостоявшегося утопленника за весла и приговаривая по-немецки:
– Греби, греби, парень – согреешься!
Высокие сапоги, непромокаемая куртка с капюшоном, свитер. На поясе – нож в ножнах, на дне лодки – сети. Рыбак как рыбак. Только…
– Помоги, – соскочив в воду, попросил Эйно. – Сейчас лодку вытащим. И не бойся! Ты – немец. Я тебе помогу. Старые счеты с большевиками, знаешь ли.
Большевики?! Магнус вздрогнул, подумав сперва, что это слово ему послышалось. Однако кроме слов… И лодка выглядела не такой уж древней, и нож – явно серийного фабричного производства, и ремень… А на запястье блеснули вдруг большие наручные часы!
– Полшестого, – рыбак ухмыльнулся, перехватив взгляд беглеца. – В Сяяре не пойдем – вчера приехало двое русских из СМЕРШа. С ними взвод солдат. Ищут кого-то, всех таскают, расспрашивают.
СМЕРШ!
– Но ты не переживай, я тебя спрячу, – неожиданно рассмеялся Эйно. – Правда, извини, ненадолго. Ты где служил? Ладно, ладно, можешь не отвечать. Вот, пришли уже – мой хутор.
Невдалеке за деревьями показалась мыза – просторный деревянный дом, поставленный на серых камнях и выкрашенный медно-коричневой «шведской» краской, очень даже не дешевой. Просторный двор: гуси, куры, утки, пара сараев и амбар, рядом, за изгородью, паслись две коровы.
Если уж тут времена СМЕРШа, то старик – кулак, точно, усмехнулся про себя король. Впрочем, какой Эйно старик? Разве что борода только, а так – вполне уверенный в себе, сильный. С виду – лет шестьдесят, так как-то.
В доме вдруг распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала светловолосая девушка в длинной серой юбке и такого же цвета блузке. На тонкой шее ее светились теплыми солнышками простенькие янтарные бусы. Личико – вполне симпатичное, доброе, большие светло-голубые глаза, курносый, с веснушками, нос. Вполне миленькое создание.
– Анита – дочь моя, – представив девушку, Эйно вдруг хмыкнул. – А вот твое имя спросить забыл.
– Магнус, – машинально отозвался беглец.
Хуторянин снова ухмыльнулся:
– Интересное имечко.
– В честь короля, – пояснил Арцыбашев. – Был такой в шестнадцатом веке король – Магнус Ливонский.
– А-а-а, – махнув рукой, Эйно похлопал «утопленника» по плечу. – Ну, заходи, гостем будешь. Сейчас поужинаем, да ложись-ка, парень, спать. Магнус – ишь ты…
Внутри мызы оказалось несколько комнат и столовая с большим овальным столом и колченогими стульями. На окнах висели чистенькие ситцевые занавески, а по стенам – картинки из немецких глянцевых журналов и календарь за 1945 год. Календарь был русским – из «Огонька».
– Портрет фюрера, извини, не оставил, – усаживаясь за стол, пошутил старик. – Не то время, увы.
Анита между тем ловко сервировала стол. Принесла фарфоровую супницу и тарелки, разложила ложки с вилками, поставила стаканы и, перехватив взгляд отца, притащила большую зеленоватую бутыль с чем-то мутным.
– Шнапс! – хохотнул Эйно. – Давай-ка хряпнем – тебе как раз надо! А потом… вон, в той комнате шкаф со старой одеждой. Возьми себе что-нибудь. Ну! За твое спасение… Магнус!
Выпив, спасенный кивком поблагодарил хозяина и отправился за одеждой. Комната оказалась узенькой, словно пенал, всю меблировку составляли громоздкий самодельный шкаф, кушетка да небольшой журнальный столик, застеленный старой газетой: «Правда» за 20 мая 1945 года.
Арцыбашев покусал губу. После победы уже. А тут еще – всякие немецкие недобитки. Полицаи да прочая сволочь… или вот как этот хуторянин – кулаки. Кстати, вроде бы пока все удачно сложилось. Да-да – удачно! Магнус поежился: можно себе представить, что было бы, если б он попал в руки смершевцев. Насквозь подозрительная личность, без документов, без всего… даже толковой биографии – и той нету! Нет, в СМЕРШ нельзя – расстреляют, и все дела. Или бросят в камеру, потом лагеря – знаем-знаем. Нельзя так! Домой возвращаться надо. Домой… Беглец неожиданно улыбнулся: вот уже и шестнадцатый век стал для него домом, причем родным, без всяких шуток. Здесь же… Здесь все было чужим, опасным!
Тысяча девятьсот сорок пятый год, конец мая. Великая Отечественная война только что закончилась. Эйно принял его за немца, скорее всего – за бежавшего пленного. Обещал приютить, правда, ненадолго. Что значит – ненадолго? А потом куда? И вообще, куда ему, Магнусу надобно? А никуда не надобно, лучше всего – здесь и остаться да попытаться уйти. Где-то совсем рядом, в море – портал, выход! Зеленое свечение, каменистая коса… Искать, искать! Постараться хотя бы, ибо здесь совсем чужое и страшное время! Все свое осталось там, в конце шестнадцатого века. Любимая жена, сын… королевство. Ригу, блин, шведский флот атакует! А он, король и главнокомандующий, торчит здесь, на какой-то эстонской мызе! Не-ет, так дело не пойдет. Домой! Домой, как можно скорее.
– Переоделся? – поинтересовался из-за стола хуторянин. – Я уж налил.
– Иду, иду…
Магнус натянул на себя первое, что попалось под руку. Брюки-галифе, свитер и, подумав, вязаные шерстяные носки. Так, в носках, и вышел.
– Присаживайся. Ну, прозит! Нынче у нас рыбный суп.
Стемнело уже, и Анита зажгла керосиновую лампу. Разговор за столом не клеился: Магнус осоловело клевал носом и что-то невпопад бормотал. Сказывались опьянение и усталость, веки смежились, все тело охватила приятно-ленивая истома, и со страшной силой клонило в сон.
– Иди, иди, поспи, – хохотнул Эйно. – Завтра поговорим, да.
Беглец проснулся от того, что сквозь неплотно задернутую занавеску прямо ему в глаза сверкало солнце. Щурясь, молодой человек повернул голову и прислушался: из столовой доносился какой-то звон. Наверное, Анита мыла посуду…
Натянув галифе и свитер, Магнус вышел из комнаты.
– Гутен морген! – повернулась девушка. – А я тут прибираюсь. А вы долго спите, герр Магнус… Ой, извините.
– Ничего. А где ваш отец?
– Так, как всегда – в море, – улыбка очень шла Аните, впрочем, как и всем юным девушкам. – Он же нынче в артели, не сам по себе. И на хорошем счету – не какой-нибудь лодырь.
– А вы хорошо говорите по-немецки, – сделал комплимент гость.
– А вы – не очень, – девчонка вытерла тарелку полотенцем и обернулась. – То есть это я вас не всегда понимаю, герр Магнус. У вас так много старинных слов!
Ну, еще бы…
Арцыбашев спрятал улыбку:
– Наверное, это потому, что до войны мы жили под Ригой, на хуторе.
– Вы – тоже хуторянин?! – Анита хлопнула в ладоши. – Здорово! Нет, правда. Я раньше ходила в школу, в Курессааре, там у нас тетушка. Так надо мной там посмеивались, дразнили деревенщиной. Вас тоже дразнили?
– Бывало, – рассмеялся король. – Но я всегда лез в драку.
– Я тоже лезла! А они выпендривались – мы, мол, горожане. В Курессааре тогда жило около десяти тысяч человек. Десять тысяч! Представить страшно.
– Да уж, нечего сказать – большой город. Суета сует.
– Ой, с вами так легко говорить, герр Магнус. Верно, потому что мы оба – деревенские. Вы ведь с Лымалы сбежали, из лагеря?
Магнус задумался, не зная, что отвечать.
– Не хотите, можете не отвечать… Помогите.
– Да-да…
Беглец поспешно взял со стола таз с грязной водой и следом за девушкой понес его во двор – выливать.
Утро выдалось солнечным и теплым, обещая такой же хороший день. В светло-синем небе ярко сверкало солнышко, пасущиеся на изумрудном лугу коровы лениво жевали клевер, а за лугом, у неширокого ручья, гоготали гуси.
– И как вы с этой живностью одна управляетесь?
– Так я не одна, у нас еще Яан, племянник. Только он сейчас ушел… ну, по делам, вы поняли? Сказал, что насчет школы вызвали. Мальчишке ведь легче пройти, правда?
– Думаю, сейчас всем опасно, – выливая воду, осторожно промолвил гость. – Такие уж времена. А вы ничего странного в море не замечали? Ну, там зеленое свечение или какие-то непонятные люди, старинные корабли.
– Непонятные люди, говорите? – девчонка прищурилась. – Ну да, герр Магнус, вы не первый у нас. С Лымалы до вас уже трое сбежало – и все через нашу мызу. Знают, куда бежать. Вы ведь тоже знали? Это хорошо, что сбежали – на Черном болоте решительные люди нужны. Думаете, зря вас отец привечает? Рискует так… У Аргуса маловато людей, так бы уж они давно пробились, прихватил б и нас. Просто уплыли бы в Швецию, все же не так далеко.
– А так не уплыть?
– Шутите! А пограничные катера? Так бы хоть кто-то отвлек, а уж остальные б… Скорей бы! – вздохнув, неожиданно призналась Анита. – Не могу уже больше здесь. Все о братьях напоминает, о маме…
В светло-голубых глазах девушки показались слезы:
– Никогда не прощу большевиков. Никогда!
– Ну-ну, – Магнус поставил таз в траву и, утешая, погладил юную хуторяночку по плечу. – Не плачьте, не надо.
– Простите, – шмыгнула носом Анита. – Я слишком болтливая, да? Ой, что ж мы… Пойдемте в дом, я пожарю яичницу. Идемте, идемте, герр Магнус.
– Можно просто – Магнус. Не обязательно – герр.
– Можно… – хуторянка обернулась с крыльца. – А вы, Магнус, офицер или солдат? Ой, наверное, опять что-то не то спросила. Я слишком любопытная? Да-да, сама знаю. Болтливая и любопытная. Как сорока. Ну, идемте же в дом.
Вскоре они за обе щеки уплетали яичницу, а потом стали пить кофе. Не настоящий кофе – немецкий эрзац, но хоть что-то.
– А как это вы меня вот так запросто приняли, спрятали, скрыли? – откровенно недоумевал беглец. – Вдруг я – агент?
– Так тебя ж на Черном болоте проверят! Говорят, Аргус раньше служил в СС! Страшный человек. Его многие боятся… но и надеются. Только такой человек и может все организовать! Как вы сказали – такие уж времена. Кстати, Аргус лично обещал подарить мне браунинг! Маленький такой, дамский. Чтоб незаметно носить. А то, знаете, вдруг придут… ночью… У нас, конечно, есть оружие, но оно спрятано. А браунинг – всегда при себе будет. Что вы так смотрите? Я не хочу, чтоб меня, как маму… Я знаю, видела, как арестовывают, уводят… И все так покорно идут. Как коровы на убой! Ну, нет, от меня уж покорности не дождутся. Всех положу! А потом – себя.
– Вы смелая.
– Нет, Магнус. Просто я очень боюсь пыток и лагерей. Всей той мерзости. Уж лучше смерть.
Анита посмотрела на беглеца совершенно серьезно, без всякого намека на шутку.
– Так вы не замечали ничего странного в море? – поставив чашку, напомнил тот.
– Зеленое свечение, говорите? – девушка призадумалась. – А знаете, бывает. Особенно сейчас, в конце мая. Его многие рыбаки видят, те, кто ловят у Сяяре. Типа северного сияния что-то, брр.
– Почему – брр?
– Недоброе это все. Опасное. Злое, – убежденно пояснила Анита. – Когда над морем зеленые свет, лодки переворачиваются, люди тонут. Потому и обходят рыбаки это место далеко стороной.
– Но знают точно, где оно?
– Да не знают, – огорошила собеседница. – И нет никакого точного места. То там, то сям сверкает лишь иногда. Кстати, отец говорил – совсем недавно сверкало. Буквально вчера.
– Слушайте, Анита, а вы мне… вы то место можете показать? Ну, хотя б приблизительно?
Девушка призадумалась, наморщила носик:
– Ну-у… покажу, если уж так хотите. Только надо, чтобы отец не знал. Он не любит, когда я в море. Знаете, что? А давайте завтра. Завтра отец встречается с Аргусом. Будет говорить о вас.
– Обо мне?
– Вас ведь будут проверять, я предупреждала. Аргус – очень недоверчивый тип.
– А вы ведь не очень-то жалуете этого Аргуса, Анита, – лукаво прищурился гость. – Ведь так?
– А чего его любить-то? Хоть мы с ним и… – не закончив фразу до конца, девчонка отозвалась с неожиданною брезгливостью, грубо: – Честно скажу, для меня что СС, что НКВД – один черт. Если он из СС, он пытал людей, этот Аргус. Убивал ни за что.
– И все же вы на него почему-то надеетесь.
– Вынуждены. Больше просто не на кого. И не только одни мы.
– А сами не пытались уйти? Просто – вдвоем с отцом. Ну, и с этим вашим племянником.
Анита покачала головой:
– Я ж вам говорю – пограничные катера! У Аргуса на заставе кто-то есть. Он знает про катера – когда они и где. Знает, но никому не скажет. Чтобы все было завязано на него!
– А ты его видела, этого Аргуса. Ой… извини, что на «ты».
– Так и давно пора бы! – неожиданно обрадовалась хуторянка. – Конечно, видела. Здесь вот, как с ва… как с тобой, сидели, разговаривали. Как раз тогда он мне браунинг обещал подарить.
С улицы вдруг донесся крик. Вскочив со стула, Анита бросилась к окну.
– Яан бежит, племянник, – девушка обернулась с напряженным лицом. – Кричит, руками машет. Боюсь, не случилось ли чего? Ты пока иди в комнату… я узнаю.
Усевшись на лавке, Магнус с любопытством уставился в окно. Выбежавшая во двор девчонка уже о чем-то разговаривала с лохматым подростком, мальчишкой лет двенадцати, узколицым, худым. Парень казался взволнованным, что-то объяснял, поминутно оглядываясь на лес, на дорогу. Потом заговорила Анита. Мальчишка слушал внимательно, потом кивнул и ушел, точнее говоря – побежал, скрылся в лесу за деревьями.
– Яан сказал, только что арестовали Эйно. Он сам видел в Сяяре.
– Надо поскорей уходить! – поднялся на ноги Арцыбашев. – Раз арестовали, явятся и сюда, с обыском.
Анита с сомнением покачала головой:
– Мы не уйдем, нет. На Сырве нет густых и непроходимых лесов, не спрячешься – слишком уж мало места.
– Сырве?
– Ну, это наш полуостров, – в задумчивости пояснила девушка. – В тридцати километрах – перешеек, дорога на Курессааре. Ее очень легко перекрыть. Думаю, смершевцы уже связались с постом в Сальме. Это деревня там, на перешейке.
– Так что ты предлагаешь?
– Ночью уйдем морем. Сейчас же – пересидим. Я знаю, где. Идем… Бедный отчим!
– Отчим? – удивился Магнус.
– Да, Эйно мне не родной. Ну, что ты стоишь, собирайся же!
– Вообще-то, я уже собран.
– Ты так и пойдешь – в носках? Вон, в углу, сапоги… Скорее!
Вслед за хозяйкой хутора Арцыбашев вышел из дома и, миновав двор, свернул по дороге в лес.
– Здесь небольшой схрон у нас, – останавливаясь у зарослей орешника и малины, Анита внимательно осмотрелась вокруг и прислушалась. – Раньше погреб был. Про него никто не знает. А ну-ка, помоги. Убери вот эти палки и выкини подальше, чтоб рядом не валялись.
Магнус так и сделал: забросил в кусты обломки веток и сучьев, обнажив дощатый люк, ведущий в схрон или погреб.
– Давай за мной, – откинув люк, Анита спустилась в лаз и махнула рукою. – Ну же!
Беглец поспешно спустился по узенькой деревянной лесенке. Хуторянка тут же полезла обратно и, захлопнув люк, задвинула железный засовец.
Сразу сделалось темно, как в склепе. Воздух в схроне однако же вовсе не казался спертым, где-то явно имелась вентиляция, поддерживаемая в рабочем состоянии. Интересный погреб!
– Сейчас, – на ощупь спустившись, прошептала девушка. – Я зажгу фонарик. Где-то он здесь должен быть… Ага!
Узкий луч света внезапно уткнулся в бревенчатый потолок, переполз по стенам, ударил в глаза Магнусу.
– Ой, извини! Хороший фонарик, немецкий. На три часа хватает, – похвасталась хуторянка. – Он нам еще пригодится. На-ко, держи. Свети, куда скажу. Сейчас – прямо.
Схрон неожиданно оказался просторен и даже велик для обычного погреба! Вдоль бетонных стен тянулись какие-то полки, а впереди, куда посветил Магнус, тускло блеснула железом дверь. Настоящий блиндаж, а не погреб!
– На берегу когда-то артиллерийская батарея была, – с лязгом открывая дверь, Анита обернулась. – Давно, еще в ту войну… с кайзером. А здесь хранились снаряды. И сейчас еще остались. А к батарее – подземный ход. Прямо к морю выйдем! Только не сейчас, вечером. Сейчас отдохнем, да и подкрепиться бы не мешало. Дай сюда фонарик. Теперь закрывай дверь. Просто захлопни… и вот это колесико покрути… ага, хватит. Достаточно. Пошли.
Шаги беглецов отдавались под сводчатым потолком гулким затухающим эхом. Бетонный пол, бетонные стены. Бункер! Заброшенный артиллерийский склад. Впрочем, не такой уж заброшенный…
– Здесь уже можно и свечу зажечь.
Метров через двадцать – двадцать пять девчонка остановилась, зашарила на какой-то полке. Отдав фонарик Магнусу, достала свечу, чиркнула спичкой – зажгла. Желтый дрожащий свет вырвал из темноты приземистые ящики, выкрашенные темно-зеленой краской. Один из ящиков представлял собой стол, на два других были брошены матрасы и какое-то тряпье.
– А ничего у вас тут все оборудовано! – восхищенно пошутил Арцыбашев. Как говорится, «точка на трассе», ага.
– Мы ж готовились, – Анита достала с полки пару консервных банок и нож. – На-ко, открой. Хлеба, извини, нету. Зато надеется пара вилок и вода.
– Не боишься, что нас обнаружат? – сноровисто открывая банки, поинтересовался молодой человек. – Пустят собак…
Хуторянка неожиданно рассмеялась:
– Нет, мой дорогой Магнус, от собак здесь никакого толка не будет. Ты цветочки мелкие по дороге видал?
– Хм, да как-то не обратил внимания.
– Вот и плохо, что не обратил. Это душица! Мы с Эйно специально ее посадили – любую собаку со следа собьет.
– Хитрые вы.
– Говорю же – готовились. Аргус, кстати, сам в Швецию не пойдет. Здесь воевать останется. Как партизан. И этот схрон ему пригодится.
– Останется? – Магнус взялся за вилку. – А как же вы?
– Нас он переправит, раз обещал. Ему в Стокгольме нужны верные люди.
– Он вам верит?
– Вынужден. Просто больше некому… Господи, святая Мария! – девушка поставила банку и горько вздохнула. – Теперь уж нам никто не поможет, никакой Аргус. Теперь придется самим… Бедный отец… Эйно… И Яана жалко. Впрочем, Яан с нами и не собирался, думал остаться с Аргусом.
– Я тоже останусь, – негромко промолвил Магнус. – Но тебе помогу. Ты как планируешь уходить?
– На рыбачьей лодке, – Анита вскинула голову. – Под парусом.
– Ночью?
– Я ж дочь рыбака! Швеция рядом, лишь бы сильного тумана не было. Хотя в туман было бы легче уйти.
– Ты ж говорила про пограничные катера! – напомнил гость.
– Можем и не уйти, – покрутив вилку, девушка снова вздохнула. – Нынче все в руках Божьих… Верно, герр майор?
– С чего ты взяла, что я…
– Ну, не оправдывайся, ладно? Георг фон Штумпфель, майор абвера, впоследствии – офицер СД! Высокий хорошо сложенный шатен с небольшой бородкой. Аристократ, любит употреблять в речи разные старинные слова. Аргус все про тебя рассказал, Георг! И предупредил, что ты собрался в побег. Зря, что ли, Эйно караулил? Потому-то ты и не собираешься уходить – ты ж военный. Тем более в Швеции сейчас не жалуют бывших наци. Верно я говорю, герр майор? Георг…
– Ну, майор так майор, – Арцыбашев не стал спорить с девчонкой, тем более что эта версия многое ему объясняла. – Но, знаешь, Анита, называй меня лучше Магнус. Хочется поскорее привыкнуть к новому имени.
– Понимаю, – хуторянка кивнула и вдруг, сметя со стола опустевшие банки, откинула крышку ящика. – Смотри!
В ящике вместо снарядов поблескивали какие-то шкатулки и оружие – карабин, пара немецких «колотушек»-гранат и пистолет-пулемет МП-40, в народе ошибочно именуемый «шмайссером».
– Хорошая вещь! – Магнус потянулся к автомату.
– Хорошая… Но главное вовсе не оружие. Как думаешь, что здесь?
Анита усмехнулась и взяла в руки шкатулку.
– Золото-брильянты? – пошутил король.
– Почти. Это ценные бумаги: акции, векселя. Часть переписана на Аргуса – и он это знает.
– Потому и помогает?
– Да.
– Неплохо вы подготовились.
– Просто я не собиралась пойти в Швеции на панель! Кому мы там нужны без денег?
– Логично.
– Ну, все, давай будем спать – вечером нам понадобятся силы.
– Спать так спать…
Приподнявшись, Магнус задул свечу, и бункер погрузился во мрак. Спать в общем-то не хотелось, Арцыбашев никогда и не умел вот так, заранее, высыпаться. Скорее уж после.
– Дойчланд зольдатен… унд дер официрен… – неожиданно напела Анита. Напела и тихонько засмеялась: – Этот марш любит насвистывать Аргус. Вот и ко мне через него привязалось. Не очень-то и красивая мелодия, а вот поди ж ты, не отвязаться.
– Ты… ты часто встречалась с Аргусом? – не утерпев, шепотом поинтересовался король.
Девушка тут же перестала свистеть, и ее ответ показался Магнусу весьма неожиданным:
– Да, я спала с ним пару раз. Из интереса, от скуки… Знаешь, Георг… ох, извини – Магнус… У меня никогда не было любимого. Меня никто никогда не целовал… ну, не считая мамы и братьев, не провожал, не гладил по руке, в глаза не заглядывал. Никого никогда не интересовало – о чем я думаю, о чем мечтаю… вообще – есть ли у меня мечты? Никто не спросил, какие книги я читаю, какую музыку люблю, какие фильмы посмотрела бы!
– И какую ж ты музыку любишь?
– Разную… Танго люблю, вальс. И джаз – да-да, джаз – тоже. Обожаю Марику Рекк, Ольгу Чехову и, знаешь, никогда не считала Марлен Дитрих предательницей, как о том говорили в рейхе. Вот, милый Магнус… – чуть помолчав, тихо продолжила девушка. – Только ты и спросил. И то – после того, как я пожаловалась. Ты чуткий. Ты… вообще, – женат?
– Женат, – не стал отрицать Арцыбашев.
– А жена… жена у тебя красивая?
– Очень! – Его величество вновь не покривил душой. – И сын есть – Вольдемарус. В честь покойного дедушки назван.
– Повезло твоей жене… Она, вообще, жива? Ой, извини, что спрашиваю.
– Надеюсь, что жива…
– Ну, извини, я не со зла. Правда. Обо мне ведь так не спросит никто. Разве что Эйно и Яан. Так Эйно в плену, а Яан… Бедный мальчик! Вообще, я не знаю, что с ним будет. Этот Аргус… чтоб ему пусто было, совсем затуманил мальчишке мозги.
Король усмехнулся:
– Зато тебе обещал браунинг подарить.
– Обещал… – девушка снова затихла, слышно было, как скрипнуло под ней ложе – снарядный ящик. Потом снова зазвучал голос, на этот раз, явно с волнением, с придыханьем:
– Возможно, вечером нас с тобой ждет смерть… а я никогда… Никогда еще с тем… кто мне нравится… Аргус не в счет. Не отталкивая меня, пожалуйста!
Почувствовав вдруг, как Анита села с ним рядом, молодой человек протянул руку, дотронулся… до гладкой и теплой кожи. Девчонка уже скинула с себя всю одежду, прижалась к Магнусу волнующе желанной, нагой… Полезла ладонями под одежду, зашептала, целуя в уста:
– Не отталкивай меня, ладно? И не говори, что не прошло и дня… Я будто тебя сто лет знаю… ах…
И кто бы смог совладать с таким натиском? Да и девушку обижать не хочется. Рассудив именно так – пусть цинично, но верно, – Арцыбашев погладил хуторяночку по спине, по бедрам, пальцами поласкал грудь – упругую, теплую, с маленькими твердеющими сосками.
Скрипнули доски. Девушка дернулась, застонала…
Потом они все же уснули, задремали, пусть ненадолго. Анита проснулась первой, растолкала любовника:
– Вставай, Магнус, пора! Уж точно стемнело.
– Откуда ты знаешь, что пора? – услыхав чирканье спичек, король поспешно натянул одежду.
– Да уж знаю, – девушка наконец зажгла свечу. – Где фонарик? Ага, вот… Бусы…
– И бусы наденешь?
– Даже не знаю. Они мне, вообще-то, нравятся… красивые, сам посмотри.
И впрямь красивые. Солнечно-желтые, на красной шелковой нити. Где-то Магнус уже такие видел… и не так уж давно.
– Аргус сказал – старинные! – одеваясь, похвасталась хуторянка. – Ладно, возьму – авось не помешают.
Король хмыкнул:
– Лучше парабеллум возьми!
– Это само собою. А ты «шмайссер» захвати.
Включив фонарик, Анита задула свечку и направилась по гулкому коридору куда-то вглубь бункера. Магнус, конечно, за ней. Долго идти не пришлось, не прошло и пары минут, как девчонка остановилась:
– Пришли. Теперь наверх. Осторожно, ступеньки.
Наверх, на бетонированную площадку батареи, вела гулкая железная лесенка высотой метра два. Поднявшись, хуторянка протянула вверх руку. Что-то лязгнуло – и металлический люк старой батареи откинулся, открывая выход в майскую ночь, с золотистой луною и звездами.
– Вон там причал, – выбравшись, показала рукой девчонка. – Побежали!
Фонарик не включали, добежали по лугу к прибрежным кустам, и там уже пошли куда осторожнее – Анита вспомнила про сторожа.
– Безобидный старик, дядюшка Юри. Обычно он всегда пьян.
– Чего ж тогда держат?
– Председатель рыбацкой артели – его родственник.
– А-а…
– Черт! – выглянув из-за камней, девчонка неожиданно выругалась.
– Что такое? – поднял автомат Арцыбашев.
– Моторные боты на рейде, – Анита рассерженно покусала губу. – Не доплывем, слишком уж холодно. Мускулы сведет – и прощай.
– Кому говоришь! – зябко поежился Магнус.
Рыбацкие суденышки – вельботы – покачивались на небольшой волне в двухстах метрах от причала. Как пояснила юная спутница короля, рыбаки иногда специально оставляли суда на рейде – чтоб утром сразу же выйти в море.
– Ну, надо же так, – Анита чуть не плакала. – Близок локоть, да не укусишь!
– А если на лодке? – показал рукой беглец. – Вон они, у причала – любую выбирай. Кажется, есть и с моторами…
– До Швеции бензина не хватит. Да и шум…
– Зачем до Швеции? – удивленно переспросив, Арцыбашев хмыкнул. – До вельбота! Доберемся и на веслах… ага?
– Господи… Какая ж я дура! – вскрикнув, Анита радостно чмокнула напарника в щеку и, юркнув в густую траву, поползла к причалу.
За окном небольшой дощатой каморки – сторожки – тускло горела свеча, однако же самого сторожа было не видно. Видать и впрямь – спал.
Прихватив прислоненные прямо к стене сторожки весла, беглецы спустились к причалу и, никем не замеченные, отвязали первую попавшуюся лодку. Кстати – с мотором.
Уселись, вставили в уключины весла… выгребли – едва не опрокинувшись от внезапно набежавшей волны!
– Погодка-то портится, – глянув на появившиеся в небе тучи, Анита опасливо перекрестилась. – Ох, помоги нам, святой Петр.
– Да уж как-нибудь, – выправив лодку, Арцыбашев что есть мочи приналег на весла, и вот уже совсем скоро лодка ткнулась носом в белый борт вельбота.
– Давай помогу, – схватив девчонку за талию, Магнус помог ей перебраться на борт. Сам же не успел: из-за небольшого мыса вдруг, взревев мощным двигателем, вылетел катер, уперев луч прожектора прямо в вельбот!
– Старший пограничного наряда капитан Возняк! – разорвал тишину усиленный мегафоном голос. – Приказываю оставаться на месте. В противном случае открываю огонь на поражение.
